Читать книгу: «Казни египетские. Дело Морозова», страница 2

Глава 5. Старая девушка

Антон летел по степи на своем Урале, едва успевая подпрыгивать по бугристой дороге. Колеса несли его в соседний хутор, к церкви Георгия Победоносца. За тот небольшой промежуток времени, что провел он в компании двух болтушек, Морозов непрестанно прокручивал в голове набор найденных им улик. Что-то они ему напоминали. Чувство дежавю рылось в залежах и рудниках его памяти. И, кажется, не зря.

Когда-то, еще в детстве, Антону довелось слышать разговор отца с его толстым, лысым товарищем из Ростова, который всегда гостил у них по праздникам. Звали его дядя Андрей и Антон просто обожал слушать их вечерние беседы, особенно если еще и сосед Леонтьич приходил. Древний дедок с белоснежной пышной бородой и всегда красными щеками. Лет до десяти Антон был уверен, что Леонтьич – это настоящий дед Мороз, который зачем-то скрывает от людей место своего проживания.

Вот эта троица травила такие байки по вечерам, что Антону стали сниться кошмары. Одна из услышанных им историй была о жестоком убийце, которого искал дядя Андрей, да так и не нашел. Убил этот изверг человек двадцать. И везде, где он убивал, находили пробку от винной бутылки, а то и саму бутылку, по остаткам вина в которой определили Кагор. Помимо пробки он оставлял кусочек ладана и ржавый, погнутый гвоздь, за что и получил своё прозвище – «поп».

Ну так это было давно, а что же теперь? А теперь раздумывать было некогда. По тем рассказам из своего детства он помнил, что все зацепки и улики, все логические и вещественные ниточки вели именно в храм. А так как церковь поблизости была одна, то к служителям ее у дяди Андрея тогда накопилось много вопросов.

Несмотря на темноту, время еще было не очень позднее – всего-то восемь часов. Однако церковь оказалась заперта. Антон попробовал постучать – зря ехал, что ли? Ему, конечно же, никто не открыл.

– Так поп дома уже, – услышал он за спиной и обернулся. – Вам же поп нужен?

На таком же, как у него, мотоцикле, только без милицейских полосок, сидел светловолосый парень лет тридцати на вид, в короткой кожанке, на запястье золотом поблескивал браслет от часов.

– Вечер добрый! – Антон сошел с широкого крыльца и подошел ближе. Тень деревьев наполовину скрывала лицо собеседника, но глаза все же показались ему карими. – А где же он живет, не скажите? Прежний при храме обитал, а этот… Мне бы с ним переговорить. Или вы не местный?

– Ну как же? Подскажу. – Парень рукой с зажатым огоньком сигареты указал в сторону. – Во там, в Колодезном переулке. Первый дом справа.

– Спасибо! Тоже без воды, насколько я знаю? – сурово поинтересовался он у незнакомца.

– Здесь лучше – храм…

– А что это меняет?

– Освещенную воду не берет.

– А что же вы молчите?! – Антон внутренне сразу закипел. Столько людей оставили уже родные места, дай бог, чтобы отравлений не было, а они нашли выход и молчат.

– А никто не молчит, Антон Валерьянович! – Морозов вздрогнул. Человек знал его, а вот он его видел впервые. – Все везут сюда свою окровавленную воду и уезжают с чистой. Вы своих поспрашивайте. Они вам не говорят просто.

– Как это не говорят? Почему это? Кто позволил?!

– В том-то и дело, что никто не позволил! А потому все сюда за полночь приезжают. Вы власть. Вам знать не положено.

– Вот те раз… – Морозов казался удрученным и сникшим.

– А когда-то было по-другому?

Антон крепко сжал руль и надолго уставился в землю.

– Чудеса религии, значит? – выдал он незнакомцу итог собственных умозаключений.

– Скорее химии, – усмехнулся тот. – А еще здесь колокола…

– А это тут при чем?

– О, Антон Валерьянович, это великая сила пространственной вибрации.

– Что? – нахмурился Морозов и вспомнил, что отвлекся от главной цели своего приезда. – А вы вообще верующий?

– А это вам зачем?

– Ну, вы либо ересь несете, либо бред околонаучный.

– Скучно как с вами, Морозов! Меня предупреждали! Ладно, – он отбросил окурок и сел за руль, – пора мне, заболтался я тут с вами. А я, между прочим, здесь по очень важному делу. Сами-то попа найдете?

– Не сомневайтесь, – громко крикнул Морозов, заводя мотоцикл.

Незнакомец что-то крикнул ему, но он расслышал только «не поможет».

Первый дом справа в переулке Колодезном был белый, с соломенной крышей и вместо забора, по старинке, плетень. Калитка однако оказалась добротной, деревянной, с крючком изнутри. Антон протянул руку и крючок тот откинул. Дальнейшие события он помнил смутно. Удар по голове. Больно, страшно, помнил, как падал и все. Дальше темнота и провал. Когда снова открыл глаза – понял, что лежит на кровати, голова болела, болели глаза и, сквозь эту боль, превозмогая головокружение, Антон увидел свет из соседней комнаты. И только теперь понял, что находится дома. Какая-то нерешенная проблема назойливо буравила его сознание. Морозов попытался подняться и в голове загудело так, словно где-то летит армада истребителей. Или правда летит? Антон прислушался и сквозь гул услышал, что в соседней комнате кто-то возится. Его качнуло, но он поднялся. Послышались торопливые шаги и в спальне загорелся свет.

– Ты проснулся? – В его банном полосатом халате перед ним предстала Варвара. – Ты пьян, что ли?

– Варя? – удивился в свою очередь Антон. – А что ты здесь делаешь?

– Ты не заехал за мной. – Варя обижено нахмурила свои красивые, крылатые брови. – Время почти двенадцать, куда мне идти? Автобусы уже не ходят, а где у тебя ключ, ты мне показывал. Извини уж, но решила переночевать у тебя.

– Осталась бы у Типуновых, что за страсти? Сама себе хозяйка.

Антон прекрасно помнил, как произнес эти слова, но сразу после этого он снова безвольно рухнул на кровать и фраза «ты почему за мной не заехал» несколько раз долетела до его слуха, после чего его повторно бросило в некую тьму, где не было ничего. Через какое-то время впереди стал прорисовываться женский силуэт и Антон четко осознал, что видит сон. Из-за яркого света за спиной женщины лица ее разглядеть не получалось, хотя он очень старался. Чей-то голос произнес «Эмма», она обернулась, свет ослепил его и Морозов снова пришел в себя.

Следующей его реакцией стало паническое непонимание. Оно сменилось легким испугом, провалом в памяти и небывалым приливом энергии.

Антон больше не лежал, он сидел в потертом, кожаном кресле, а помещение вокруг не являлось его спальней. Непонимание сменило сожаление о том, что это больше не сон. Комната была светлой, просторной, но буквально воняла лекарствами и что-то напоминала. Четкое определение пришло легко, ведь перед ним стоял металлический, секционный стол из морга, на котором кто-то лежал.

Антон медленно поднялся и, всматриваясь, подошел ближе. С трудом осознав явленную ему картину, он беспомощно вскрикнул и прикрыл рот рукой.

На металлическом, поблескивающем столе лежала та, о чьих поисках все безнравственно и быстро позабыли. Внутри все отвратительно заклокотало, просясь наружу и Морозову стало дурно. Он тут же наметил взглядом раковину, но тут за дверью отчетливо послышались шаги. Дурнота сразу отступила и только теперь он различил еще один звук – очень тихая музыка из прикрученного у шкафа с пузырьками и инструментами радио. Легкий, очень трогательный джаз. Неуместно совершенно, но смягчающе.

«Наверное так и задумано, ибо наедине с трупами можно сойти с ума» – успел подумать Морозов, прежде чем дверь распахнулась. В последнее мгновение ему захотелось спрятаться, но было уже поздно.

Дальнейшее снова показалось сном, так как в помещение морга вошел он – вечерний незнакомец из хутора, с которым довелось беседовать у храма. Он по-прежнему держал в руке сигарету и на нем была все та же короткая кожанка.

Внутренне Морозов весь сжался, отчетливо понимая теперь лишь одно – бежать бессмысленно.

– Ну здравствуй еще раз, Морозов! – невозмутимо, обыденно и даже весело произнес вошедший и тоже подошел к столу.

Цинично, слегка брезгливо осмотрел худенькое тело обнаженной девушки и, удерживая указательным и средним пальцами сигарету, безымянным осторожно потрогал черные кровоподтеки на ее груди, животе и шее.

– Что происходит? – вместо приветствия решился на вопрос Морозов. – Я здесь как?

– О чем ты? – мужчина сердито покосился на Антона своими большими, шоколадными глазами. – Мы вроде как договорились.

Антон потер пальцами виски.

– А почему я не помню?!

– Не помнишь что?

– Да как я здесь оказался, не помню!

Карие глаза незнакомца изучили лицо Морозова так внимательно, как ценители живопись изучают детали картины вблизи.

Антон невольно замер под его взглядом, словно муха перед взлетом.

– А последнее что помнишь?

– Как дома очнулся.

– Очнулся? – незнакомец в изумлении повел левой бровью. – И кто же был с тобой рядом?

– А что? – с недоверием в голосе ответил Антон и слегка попятился в сторону.

– Кто-то все же был рядом? – в голосе мужчины чувствовалась настороженность и Морозову это не понравилось.

«К чему это он ведет? Хочет знать подробности моей личной жизни? Да ни за что!»

– Никого! – сурово соврал Морозов и кареглазый коротко улыбнулся. Так, слегка дернул уголком красиво очерченных, надменно изогнутых губ.

– Извини, не понял, – мужчина снова приподнял левую бровь и вернулся к изучению тела, – ты вчера пил, что ли?

– Я не пью! – по-детски обиженно заявил Антон и судорожно перевел дыхание. – Труп откуда взялся?

– Ты что, и этого не помнишь?

Антон снова потер виски, силясь вспомнить хоть что-нибудь. Но так и не смог.

– А могу я наконец-то узнать, вы кто такой?

Этот вопрос вызвал на лице незнакомца очередную полуулыбку. Он обернулся, затушил сигарету в раковине и протянул Морозову руку.

– Вадим Юрьев. Зав лабораторией Азчеррыбвода.

Морозов нехотя ответил на рукопожатие и на секунду задумался.

– Исследование вод, что ли?

– Ну, а как же? – завлаб криво улыбнулся и приоткрыл девушке один глаз. – В нынешней-то ситуации?

– А тело вам зачем, я что-то в толк не возьму?

– Антон Валерьянович! – Вадим поднял руки словно хирург во время операции и насмешливо посмотрел на непонятливого милиционера. – Вы же сами меня вызвали! Щас что вообще происходит, я никак не пойму?!

– Так я не понимаю больше вашего! Я вас не вызывал!

– Понятно мне лишь одно. Что у вас некие помутнения разума. То вы дома, то вы на улице, то вы здесь.

– Я не говорил вам, что был на улице.

– А я просто так сказал! Мы будем работать или как?

– Однако, – не унимался Морозов, – я видел вас вечером, в хуторе, у храма.

– Пардон, уважаемый, но я вас раньше не встречал.

– Ну значит я видел вашего брата.

– Антон Валерьянович, слишком много разговоров! Давайте уже работать!

Морозов печально покосился на обнаженное тело девушки. Да, без всяких сомнений – это была она – Соня Грязнова. Но когда же он ее нашел? Ведь о ней вообще все забыли.

– Разрешите вопрос. Кстати, как вас по отчеству?

– Можно просто Вадим. Спрашивайте.

– Не сочтите за сумасшествие, но… когда обнаружили тело?

– Вчера, двадцать шестого.

– Шестнадцатого, вы хотите сказать?

– Почему шестнадцатого? Сегодня двадцать седьмое. Девушку нашли вчера. Так вы же и нашли.

– Я?! Допустим. А здесь я на каком основании? Я не следователь!

– Ну вы же оперуполномоченный?

– Я участковый!

– Ну тогда советую вам посетить хорошего психотерапевта после окончания дела. С такими провалами в памяти вас нельзя допускать к работе. Двадцатого числа вас назначили следователем. Я, конечно, вас не выдам, но картина удручающая.

Вадим не то брезгливо, не то сердито скривил рот.

– Да, девушку нашли, – продолжая думать о чем-то своем и не веря в услышанное, пробубнил Морозов, – это хорошо… Хотя… что это я? Ничего хорошего. Было надежда, что она жива. А вы…

Он исступленно посмотрел на Вадима.

– А я здесь для забора тканей и крови, коей у нее осталось мало.

– Да, судя по цвету – совсем не осталось. – И как это поможет?

– Поможет в чем?

– Прекратить превращение воды.

– Вода очистилась. Тоже забыли?

Лицо Морозова просветлело.

– О, небо! И что же… Как же я… Проспал я, что ли? Я здесь для чего?

– Проконтролировать процедуру забора.

– Она от этого умерла?

– Мы должны выяснить, от чего. Если от этого, то отвечать придется нашему ведомству.

– Вы собираетесь ее самостоятельно вскрывать?

– Нет, мы ждем Тамару Владимировну. А вот, кстати, и она, – Вадим многозначительно поднял указательный палец и дверь в секционную распахнулась.

Красивая женщина средних лет, с гладко зачесанными, темными волосами и совершенно брюлловским лицом, чем-то слегка обеспокоенная, стремительно приблизилась к телу. Желваки на ее изящно-округлых щеках шевельнулись.

– Добрый день, Антон Валерьянович! – обратилась она к Морозову, не сводя глаз с трупа. – Не видела, как вы вошли. – Она быстро метнулась к шкафу, надела серый клеенчатый фартук, нарукавники и достала большую белую ванночку с жуткими на вид инструментами. – Марии Степановны нет. Она сейчас на практике, потому иногда отлучается. Так что мне придется все делать самой. Труп есть труп, так что вот… – Тамара Владимировна раскрыла кулак – на ладони ее лежали кусочки влажной ваты, – формальдегид. Если хотите конечно.

Антон взял один комочек и поднес к носу. Запах был отвратительный, но он уже знал – это лучше, чем запах вскрываемого трупа.

– Благодарю, – Морозов поморщился и кивнул на вату Вадиму.

– Обойдусь, – сухо ответил тот.

– Тело я уже осматривала, первичное заключение написано мной. – Тамара Владимировна посмотрела на Антона очень внимательно, словно хотела что спросить. – Начинаем?

– Я не помню, – неожиданно для самого себя выдал Морозов, надеясь на адекватность судмедэксперта.

Занеся уже скальпель над грудью трупа, Тамара Владимировна остановилась.

– Что именно не помните? Мы же вместе тело осматривали.

– Напомните, отчего она умерла… предположительно?

– Большая кровопотеря. Так как внешних повреждений не обнаружено, возможно они есть внутри.

– Да, да, я так и думал!

Но думал Антон Валерьянович Морозов сейчас совсем о другом. О том, что, наверное, болен и ему надо показаться психотерапевту, так как он совершенно ничего не помнит. Ни обнаружения тела, ни его осмотр. Он понимал, что вопросы его неуместны и могут лишить должности, но ему было просто необходимо видеть протокол первичного осмотра тела. А если он обратиться в клинику, о его визите сразу доложат руководству. Кому нужен участковый со старческим склерозом? Стоп! Так ведь он теперь следователь! Вадим же сказал, что его повысили в должности. Но когда? Так быстро? Разве это так происходит? Сколько же, на самом деле, прошло времени?

Голос Тамары Владимировны снова долетел до сознания Морозова, когда она раскрывала грудную клетку. Тошнотворный запах тут же вырвался наружу. Антон понюхал ватку с формальдегидом. Вадим ничего подобного делать не стал и по виду его было понятно, что никакого психологического дискомфорта он не испытывает.

Морозова же преследовали мысли о том, что Соня Грязнова была когда-то ребенком, что была она любима, ходила в школу, радовалась, грустила, мечтала. Сейчас же она представляла из себя лишь набор влажных, неприятно поблескивающих в свете низкой, почти белой лампы, органов, заключенных в кожно-мышечную оболочку.

В процессе осмотра внутреннего содержимого трупа Тамара комментировала происходящее все меньше, а суровая складка на переносице ее красивого, полуприкрытого марлевой маской лица становилась все глубже.

– Что-то не так? – озвучил мучивший Морозова вопрос, спросил завлаб и Тамара посмотрела на него с тревогой.

– Необходим анализ.

– Что случилось?

– Ну, то, что крови нет ни капли, я надеюсь, вы заметили?

– Да, я записал, – ответил Морозов и заглянул в записи завлаба. Его почерк был витиеват и неразборчив.

– Органы… – начала Тамара и замолчала.

– Что органы? – насторожился Вадим.

– Такое чувство, что ей лет семьдесят.

– А что-то могло повлиять? – Вадим наклонился над вскрытой грудной клеткой гражданки Грязновой, словно хотел эти органы понюхать.

– Что-нибудь конечно могло… Но не так! Это полностью изношенный организм. Не представляю, как он вообще функционировал. К тому же, это должно было отразиться на внешности… А она… Вы сами видите – совершенный ребенок.

– Нужен анализ тканей? – предположил Морозов.

– И обязательно на химическое воздействие, – добавил завлаб и Тамара оживилась.

– Вы правы! Возможно длительное химическое воздействие, но… это все равно отразилось бы на внешности! Давайте осмотрим матку.

Дальнейший осмотр органов малого таза выявил следующее: червеобразный отросток удален, в области кишечника обнаружены множественные спайки, шрам от оперативного вмешательства в районе брюшной полости отсутствует, правая почка отсутствует, яичники удалены, шейка матки деформирована, а ее вид свидетельствует о вероятности бывших родов.

– Черт знает, что такое творится с вашей Грязновой! – с насмешкой в голосе воскликнул товарищ Юрьев и внимательно посмотрел на Морозова. – Вас это на какие мысли наводит, товарищ следователь?

– Надо… – Морозов запнулся, совершенно не понимая, чье тело они сейчас исследуют. – С матерью надо поговорить. Что они там… себе позволяют? Почему я не в курсе?

– Ай-яй-яй, – серьезно заключил Юрьев и захлопнул свой блокнот, – как же вы не доглядели, Антон Валерьянович?

– А он-то здесь при чем? – резонно заметила Тамара Владимировна, внимательно изучая совершенно синие ладони девушки.

– Так с ней творили не пойми что! – эмоционально воскликнул Морозов. – Кто-то должен был заметить!

– Полагаете, ее насиловали? – осторожно предположил завлаб.

– Раз уж я теперь назначен следователем по этому делу, то непременно поговорю с ее матерью.

Глава 6. Серафима

Серафима Грязнова с детства таила в душе надежду на красивую для себя судьбу. В пределах советской, конечно же, действительности. Эдакий затаенный восторг от осознания собственной необычности. И выпрыгнул восторг этот однажды вечером из рассказа верующей бабы Фроси о прадеде Грязнове Никифоре, который почти перед самой революцией был причислен к лику святых.

Налепив вареников с творогом в сопровождении собственных напевных бормотаний, смахнув со стола остатки муки коричневой, в бумажных морщинах, рукой, баба Фрося разложила по столу старые, толстые, дворянские почему-то фотографии, с серебристыми надписями, рудыми пятнами и фиолетовыми подписями с обратной стороны годов, имен и мест и завела всегдашние свои рассказы о царских временах, об эвакуации, строгом муже, о прадеде, который бросил семью, да и ушел в монастырь, только его и видели. А спустя двадцать лет приехали к ним святые отцы и пригласили, как прямых потомков святого на канонизацию куда-то в Калужскую губернию.

Историю эту Серафима слышала раз сто наверное и знала наизусть. Ей всегда казалось, что за таким-то предком они перед судьбой как за крепостной стеной и всегда-то боженька найдет для них самый лучший кусок, место, долю.

Собственная жизнь ее особой не стала. Все как-то не до того было. Война, а потом всем не сладко жилось. Но она выдюжила, замуж вышла за человека сварливого, но несчастного – Игната Барсукова. Вернулся он с войны без правой руки, да без левой ноги, Серафиму сразу заприметил, а так как красив был ликом, то почудилось ей, что то судьба ее ангельская и лучшей жизни, чем с ним, у нее ни с кем не случится. Баба Фрося всегда говорила: выбирай мужа по глазам. В них вера небесная светить должна. А у него-то глаза были голубые-голубые, грустные, большие. Ну чистый ангел. Да и не плохим он мужем был. Строгим, аккуратным, правда иконы Грязновские все попрятал на палать, а Серафиме в церковь ходить запретил. Но куда уж тут перечить, коли бог ребенком одарил.

Сонечку Игнат любил, баловал с детства, с ней и к Серафиме мягче стал и вроде как и любил даже. Только вот недолго он прожил – через семь лет умер от старых осколков, добравшихся до самого сердца. И стала Серафима верить, что особая судьба должна быть у дочки ее и снова стала в церковь похаживать, за что Соня ее частенько ругала, но ведь не о себе она молилась, о дочери своей ясноглазой. Соня же как узнала, почему мать оставила их фамилию, так и взбунтовалась. Возьму отцовскую и все тут! Не хочу, мол, слышать ни о каких святых! Сказки все это и антисоветчина. Да вот не успела – беда с ней случилась.

Но прежде приключилась беда другая, о которой Серафима узнала ненароком, но рассказать кому боялась. А помощи попросить надо было. Ибо влюбилась Соня в человека взрослого и, как оказалось, насквозь порочного.

Поздно стала домой возвращаться, а по лету так и вовсе однажды только утром вернулась. Серафима в сердцах отшлепала ее бельевой веревкой, после отошла и пришла поговорить. Но Соня говорить с ней не стала, надулась, уткнувшись в книжку, а вечером снова ушла. Вот и с кем о таком поговорить? Близких-то больше никого. Поехала Серафима в Каменск – к Игнатовой тёте, да такого наслушалась, что вернулась домой с настроением хуже некуда.

Раньше Серафимы узнала та обо всем происходящем с Соней, но обидней и страшнее было то, что поведала она ей такие подробности, после которых лучше и не жить.

– Пойти тебе лучше в милицию и заявить на нее, – с видом превосходства, деловито сцепив пальцы рук на круглом животе, заявила родственница, – больше ничего не скажу. Зачем вообще приехала? Хочешь, чтоб нас всех посадили?

– Да за что? – оторвав наконец-то взгляд от аккуратно нарезанного на тарелке бородинского хлеба, встрепенулась Серафима. – Она-то в чем виновата?

– Она у тебя в секте! – рявкнула тетка и живот ее затрясся. – Глаза разуй уже! Мужик этот её в секте! Чего вообще ко мне приехала?! Мне это на кой черт на старости лет?

– Да я ж посоветоваться… Мне ж больше поговорить и не с кем. – Серафима прикрыла лицо руками и завыла. – Я ж не думала… А ты, теть Клав, откуда узнала?

– Что ж я тебе человека закладывать стану? Не стану!

– Подробности-то такие откуда? Уж не сам ли этот человек оттуда?

Клавдия прям позеленела от злости и так сощурилась правым глазом на Серафиму, что у той предчувствия нехорошие в сердце шевельнулись.

– А ну давай отсюда! – грозно поднялась Клавдия и буквально пузом вытолкала Серафиму из кухни. – Это что ты на меня думаешь? Что я с сектантами якшаться стану?! Геть отсюда! И запомни – вы мне не родственники больше, а я вам никто!

– Не зря меня матушка о тебе предупреждала, – схватив свою коричневую, хозяйственную сумку, выпалила Серафима, как на духу, – что злыдня ты! Что под ворота мне солому сыпала, да воду с покойника подливала, когда я Сонечкой ходила. Не верила я! Думала – не любит тебя просто, выдумывает. Теперь вижу – правда это! Злыдня ты, тетя Клава, как есть злыдня!

Серой, взъерошенной вороной вылетела Серафима из просторной, со старым, потемневшим паркетом, квартиры мужниной тётки и слезы душевного надрыва полились по раскрасневшемуся ее лицу. Обида переполняла ранимое, слабое ее сердце. Обида за одиночество, за несправедливую злобу родственницы, за дочку, которая бросает ее вечерами одну с размышлениями и страхами, словно отвергает за что. Но самое главное – не помещался в тесноватой голове Серафимы тот винегрет, которым потчует ее судьба который уже день подряд. А тут еще и Клавдия добавила. Что же ей – слабой, уставшей не по годам вдове – делать теперь со всем этим? К кому бежать? Уж ни к нему ли, о ком упомянула Клавдия, разорвав сердце Серафимы таким ужасом, какой не вынести ей на своих плечах.

Она бежала к автобусу, забыв совсем, что собиралась заглянуть на местный, богатый и широкий рынок, она твердо решила идти к нему! Ну раз уж такое дело! А ведь и не подумаешь… Может напутала что Клавдия? Может и не он вовсе, а просто похожий на него?

В автобусе подсела к ней Журавлева Егора жена, Наталья, да и ну рассказывать про секту, о которой Егор вчера случайно узнал и пойдет теперь, наверное, в милицию, писать на сектантов заявление.

Все это слушала Серафима словно издали, наплывами. Опять про секту? Ну неужто же правда?

– А Сонька-то у них, как золотая ручка, – вонзилось Серафиме в лоб имя дочери. – Слышь, Симка! – Наталья улыбнулась своими крупными губами, обнажив такие же крупные, как у лошади, зубы. – Сонька твоя, говорю, у них главная, что ли?

И тут, словно очнувшись от долгого тяжелого сна, Серафима повернула к Наталье свое скуластое, каменное лицо.

– А ты чего смеешься? – сурово заметила она, гневно сжав кулаки. – Ты это откудава взяла? Врешь небось все!

– Вру? Да весь поселок уже знает! – И Наталья снова хихикнула.

И тут словно пелена спала с уставших глаз Серафимы.

– Так это ты у Клавдии была? Ты ей сплетни привезла?

– Я ж тебе добра желаю! – Наталья крепко ухватила Серафиму за руки. – Ну ты подумай, ну кто тебе поможет? Ну раз дочка у тебя отродье такое?! А отвечать-то за нее тебе!

– Отродье?! – Раненой птицей закричала Серафима на весь автобус и стремительно полетела к выходу. Вот только автобус тронулся уже, а ехать ей далеко, а значит надо терпеть. Она вернулась к Наталье, ухватила ее за воротник плюшевой телогрейки и так тряхнула, что у той клацнули зубы. – На себя ж ты посмотри! При живом муже трех полюбовников сменила, а мою дочь отродьем называет!

– И правильно она тебе сказала, Сима, – донеслось с последних мест и Серафима вытянулась по струночке – голос был знакомый. И она не ошиблась. Мужа покойного одноклассник, Андрей Печеневский. Живет сейчас в соседнем хуторе, но иногда по стройке, да по ремонту что помогает им, не отказывает. А оттого обидней стало Серафиме вдвойне. – Я тоже слыхал об этом. И участкового давно прищучить пора за такие дела! Бог знает, что в поселке творится и никому дела нет! Сплошь одни чернокнижники!

– Да как же так, Андрей? – Серафима растерянно развела руками, автобус качнуло и она мягко плюхнулась на сиденье. – Ты же друг нам… был всегда.

– Был… Когда был жив Игнат, но теперь…

– А вот попомните мои слова! – прервал его объяснения голос с передних мест и весь автобус насторожился. – Придет наказание на вас на всех!

– Анна Степановна! – ринулась Серафима к пожилой женщине в розовом шерстяном платке, лицо которой сохранило еще следы былой, весьма исключительной, как казалось, красоты. – И вы туда же! Что же это … такое?

Женщина взяла Серафиму за руки и посмотрела ей в глаза так тоскливо и жалостливо, как никто за всю ее жизнь не смотрел на нее ни разу.

– Поздно ты, Симочка, причитаешь! Упустила дочку. Соня твоя жертва. Но царь великий видит все! Близятся казни египетские! Они только все и смоют. И слезы твои тогда высохнут, а дочка твоя возрадуется облегченно!

Автобус резко затормозил. Водитель вышел к пассажирам злой, раскрасневшийся. Все сразу затихли, обратив к нему свои удивленные лица. Лишь Серафима, закрывшись руками, рыдала на весь салон.

Шофер поправил фуражку и обвел всех испепеляющим взглядом.

– Если еще хоть одна падла заведет тему про грехи, сатанистов и бога, – сквозь зубы произнес он, – я вас всех к чертям собачьим высажу и добирайтесь, как хотите!