Опекун

Эту книгу я посвящаю моему мужу и благодарю его за терпение и поддержку

Глава 1

«Лексус» черного цвета на большой скорости двигался по Литейному мосту в сторону одноименного проспекта. Моросил противный, холодный, мелкий дождь, нередкий для поздней осени. В салоне автомобиля громко играла музыка, и водитель, держась за рулевое колесо одной рукой, второй отбивал по нему такт. У него было хорошее настроение, он почти добрался до дома, где его ждал безмятежный отдых, и поэтому на губах временами появлялась улыбка. Внезапно боковое зрение зафиксировало промелькнувшее справа большое темное пятно. Он повернул голову и от увиденного резко вдавил в пол педаль тормоза. Сработала АБС, и машина остановилась как вкопанная. На парапете моста стояла невысокая, худая фигура в темной одежде, и издалека невозможно было определить, женская она или мужская. Выпрыгнув из машины, Вадим быстро двинулся по направлению к человеку, решив как-то разговорить его.

– Эй, подожди! Не делай этого. Давай поговорим, – крикнул он.

– Не подходи! Я все равно прыгну. – Ответ прозвучал с холодной решимостью.

По голосу он понял, что это девчонка.

– Не дури! Какое событие тебя могло толкнуть на это? Парень бросил? Плюнь на него. Найдешь другого. Всего-то дел! – говорил он, приближаясь к ней.

– Уйди! – не оборачиваясь, крикнула она и с отчаянной решимостью оттолкнулась от перил моста.

Вадим кинулся к ней, но руки только скользнули по мок-рой ткани плаща. Он ошарашенно смотрел вниз, где через несколько секунд с громким всплеском раздались воды Невы и поглотили тело девочки. Он обернулся: рядом остановилась еще одна машина, и водитель, опустив стекло, смотрел на Вяземского.

– Скорую вызови, – крикнул Вадим и, сбросив куртку, прыгнул вниз.

Ему пришлось несколько раз нырять, пока он не схватил девчонку за капюшон. Он не чувствовал холода, потому что ему казалось: ледяная вода обжигает кожу. Намокшая одежда прилипла к телу, сковывая его движения. Он плыл к берегу, прижимая девочку спиной к себе, и эта тяжелая ноша не давала ему возможности двигаться быстро. С моста по пешеходной дорожке к воде уже бежали люди. Вадим почувствовал под ногами дно и, приподняв тело девочки, передал его в тянувшиеся к нему с берега руки. Скорая приехала достаточно быстро, почти сразу после того, как девчонке успели сделать искусственное дыхание. Вяземский слышал, как она натужно кашляла, освобождаясь от остатков воды в дыхательных путях и легких. Он постоял немного в толпе спасателей и почувствовал, что окончательно замерз от мокрой, прилипшей к телу одежды, дождя, заползающего за шиворот, и холодного, пронизывающего до костей ветра, налетающего порывами со стороны Невы. Содрогаясь от холода, он быстро пошел к своей машине, но его перехватили прибывшие на место работники полиции, которым было необходимо получить дополнительные сведения о факте суицида подростка.

– Не могу ничего сказать. Я не знаю ее совсем. Случайно увидел. – Вадим провел рукой по мокрым волосам. – Я возвращался из Сестрорецка, ехал оттуда, с Выборгской стороны. – Он жестом показал направление своего движения. – Почти проехал мост, а тут она…

– Хорошо. Мы еще с вами побеседуем. Документы покажите свои.

– Извините, я весь мокрый. Холодно очень. И документы в машине. – Вадим направился к своему внедорожнику.

– Вы не включили аварийку, тем самым не обозначив свое транспортное средство на полосе движения, – увещевал его молодой лейтенант, следуя за ним по пятам.

Ему почему-то неприятен был этот холеный «спасатель», не вызывавший в его ментовской душе ничего, кроме раздражения. Бесило в нем все: манера поведения и привлекательная внешность, особенно его высокий рост, которым не мог похвастаться сам, крепкие мускулы, проступающие под мокрым джемпером, облепившим его тело; но еще больше лейтенанта злил его независимый, уверенный вид. С чего бы это?

– Не включил, извините, не до того было. И вообще, если бы я все делал по правилам, я не успел бы спасти девчонку. Тем более рядом остановилась еще одна машина. – Он подал въедливому лейтенанту свои документы, чтобы тот мог переписать его данные, а сам взглядом пытался отыскать сброшенную куртку.

Лейтенанту сделали замечание свои же ребята. Он, облокотившись на капот «Лексуса», старательно переписывал данные паспорта «спасателя», а сам искоса поглядывал на него. Вадим подобрал свою замшевую куртку и, не рискнув надеть ее на себя, сел в машину. Он включил «печку», чтобы избавиться от противной мелкой дрожи, которая сотрясала все его тело. Лейтенант, закончив писать, нехотя протянул Вяземскому документы.

– Я могу ехать?

– Можете, – миролюбиво ответил второй полицейский и улыбнулся.

Вяземский проехал по Литейному проспекту до сквера Дружбы и повернул налево. Теперь он ехал по своей улице – Кирочной – и мечтал поскорее попасть домой. Оставив машину на подземной парковке, он поднялся в лифте на свой этаж и долго не мог открыть входную дверь ключами, потому что плохо слушались пальцы. Первое, что он сделал дома, – это сбросил с себя мокрую одежду и встал под тропический ливень, сделав температуру воды погорячее. Прозрачные стенки душевой кабины почти сразу запотели от пара и отгородили его от внешнего мира. Вяземский долго стоял под душем, с удовольствием подставляя под его горячие струи лицо и тело, пытаясь отогреть замерзшую спину, плечи, поворачиваясь кругом, отфыркиваясь от воды и постепенно приходя в себя. Он раз за разом вспоминал полет с моста незнакомой девчонки, мысленно представляя себе, о чем она могла думать в последний момент, когда прощалась с жизнью, и как велика должна была быть степень ее отчаяния. Надев халат, он прошел к бару и плеснул себе в бокал порядочное количество коньяка. Большой глоток алкоголя прокатился по горлу, обжигая его. Спазмы разжались, дрожь прошла, и стало легче. Он допил коньяк и почувствовал, что отпустило. Потом он поискал в куртке телефон и, достав его из кармана, набрал номер своей девушки.

– Привет, – бодро проговорил он.

– Привет! Ты чего так долго не звонил? Я волновалась. От Сестрорецка ехать всего сорок километров…

– Сорок три, – уточнил с ухмылкой на лице Вяземский, подливая себе коньяк.

– Вадим! Ты – зануда. Чем ты занимался?

– Подвиг совершал, – самодовольно ухмыляясь, пробормотал он.

– Хватит прикалываться!

– Жанна, это не прикол. Пришлось прыгать за девчонкой с моста в Неву. Черт, вода ледяная просто. Все-таки конец ноября. Согрелся только под душем и сейчас пью коньяк, чтобы не заболеть.

– Правда? Что за девчонка? Она жива? – засыпала его вопросами Жанна.

– Бог ее знает. Вроде жива. Ее скорая увезла.

– Давай рассказывай все по порядку, – потребовала она.

– Хм-м! Что рассказывать?

– Ну, все! Как ехал, как увидел, где все это произошло? Вадим, ну, не тяни! Мне интересно.

– Да что рассказывать? Ехал, как обычно, по Приморскому шоссе, потом с Выборгской стороны заехал на Литейный мост и, не доезжая одного пролета до Литейного проспекта, увидел боковым зрением с правой стороны темную фигуру, стоявшую уже за перилами моста. Ты же знаешь, там с обеих сторон тротуары широкие. Я остановился и направился к ней. Между нами было четыре-пять метров, не больше. Я бросился к ней, но не успел ее схватить. Вернее, схватил, но не удержал. Ткань плаща гладкая, да к тому же еще и мокрая…

– Ой, Вадим, я знаешь что вспомнила?

– Догадываюсь, – на его губах появилась кривая ухмылка, – опять страсти какие-нибудь.

– Страсти? – возмущенно возразила девушка. – Да я читала это сама! Вокруг этого Литейного моста ходит множество слухов. Рассказывают про священный валун Атакан, лежащий на дне Невы именно в этом месте, который требует себе все новых и новых жертв. В дни лунных затмений там поднимается зловещий туман, а реку в этом месте охватывает черный водоворот, готовый затянуть в себя все живое. Но существует еще одно поверье, которое наделяет мост магической силой, способной притягивать сюда со всего города самоубийц.

Вяземский сделал большой глоток коньяка, но не ощутил предполагаемого удовольствия, но зато почувствовал, как от мистических преданий засосало под ложечкой.

– Жанн, давай на этом закончим о поверьях.

– Ага, уже не по себе становится? Боишься?

– Не говори ерунды, – раздраженно произнес Вадим.

– Народ шепотом называет Литейный мост оборотнем, – не унималась Жанна. – Водолазы, занимающиеся поиском утопленников, утверждают, что, действительно, ежегодно с моста прыгают в воду те, кто решил свести счеты с жизнью. Предание гласит, что раньше на этом месте существовал мост-призрак, служивший воротами в параллельные миры. Поговаривали, что ищущие смерти находили этот призрачный мост, в тумане заходили на него и исчезали, уходя в потусторонний мир. Вот и эту девчонку потянуло туда. Это все неспроста. Поверье не выдумали. Оно до сих пор работает. Представляешь?

– Представляю. Завтра утром заеду к ней. Надо узнать, может, помощь какая-то нужна.

– Хочешь, я с тобой поеду?

– Обойдусь, – лаконично оборвал ее Вяземский.

– Почему так категорично?

– Иначе мне нужно будет за тобой ехать, а у меня времени на это нет.

Они еще поговорили и вскоре распрощались. Ночью Вадиму снились секции перильного ограждения с изображением щита с гербом города, русалки, удерживающие в руках скипетр и два якоря: морской и речной. Снились морские животные в просветах чугунных столбиков и черная вода внизу. Вяземский проснулся и отправился в душ, который смыл остатки неприятного сна. Ему вспомнились русалки из ночного кошмара, все как одна с удивительными синими глазами. Почему именно с синими, Вадим так и не понял. Времени было в обрез, и раздумывать об этом было некогда. По пути в больницу он заехал за цветами для спасенной им девчонки. Он долго обводил глазами полки с цветами, раздумывая над тем, какие уместнее было дарить в таких случаях, а потом махнул рукой и купил белые розы. В больнице ему выдали халат и проводили в палату к пострадавшей.

– Алена, это к тебе, твой спаситель, – приветливо проговорила медсестра и торопливо вышла.

Вадим увидел худенькую девочку-подростка, которая при его появлении отвернулась и натянула на голову одеяло, показывая тем самым, что не расположена к разговорам с ним. Он подошел и сел напротив нее на свободную кровать.

– Привет! Как себя чувствуешь после купания?

Девочка молчала, сжавшись в комок под больничным одеялом; только пожилая соседка, вставая с кровати, пояснила:

– Подозрение на пневмонию у нее. Температура. Видать, холодной воды нахлебалась…

– Правда? – переспросил ее Вадим. – А я ничего, не заболел. Наверное, помог горячий душ. Слушай, а чего тебя понесло именно на этот мост? Ведь Нева в этом месте имеет самую большую глубину – двадцать четыре метра, и дно покрыто противным слоем илистой глины. Бр-р! – Вадим поежился и улыбнулся, стараясь развеселить девочку. – Хорошо хоть, прыгнула с последнего пролета; если бы с середины моста, то мы бы с тобой не выплыли. Пятьдесят метров я осилил с тобой, да еще в мокрой одежде, а вот двести – не уверен.

Она неожиданно откинула одеяло и прокричала ему в лицо:

– А кто тебя просил за мной прыгать? Спаситель! Да ты… – Она задохнулась от захлестнувших ее эмоций. – Да ты только хуже мне сделал! У меня уже не было бы никаких проблем, а сейчас… Сейчас, благодаря тебе, только хуже будет. – Голос был охрипшим, а огромные, красивые, синие глаза сверкали от слез.

– Ты с ума сошла?! Что у тебя могло случиться такого ужасного, чтобы захотелось в одночасье распроститься со своей жизнью, а заодно и с моей? – возмущенно проговорил Вадим.

– Случилось. Давно случилось, – устало произнесла она и закашлялась. – Только ты-то тут при чем?

– Потому что в воде мы вместе были. Понимаешь? Вместе!

Она смотрела на него не отрываясь, потом с болью в голосе произнесла:

– Господи, ну зачем только ты там появился? Откуда тебя вынесло? – И, закрыв лицо руками, заплакала навзрыд.

– Значит, так нужно было, если появился. Считай, что так решил Господь, а оспаривать его решение не имеет права никто. Знаешь, как говорят? Чего в планах Господа нет, того с нами не случится. И еще тебе хочу сказать, что самая темная ночь всегда бывает перед рассветом, а самоуничтожение никогда не бывает достойным выходом. У тебя впереди еще так много интересного, гораздо, гораздо более интересного, чем во всей твоей жизни «до», и вот эта вера в лучшее должна стать для тебя главным мотиватором, чтобы взять себя в руки и с новыми силами начать жить. Все будет так, как ты захочешь. Ладно. У меня мало времени. – Он хлопнул себя по коленям и резко поднялся. – Вот тебе цветы, попроси медсестру поставить их в воду. Фрукты и все остальное привезу вечером.

Она оторвала руки от лица и испуганно сказала:

– Мне ничего не надо. Мне вообще ничего не надо. И навещать меня тоже больше не надо. Тоже мне, благодетель нашелся.

– Извини. Мне нужно на работу, поправляйся, – сухо произнес Вяземский и вышел из палаты.

«Не девчонка, а колючка какая-то, – думал он. – Я, конечно, спасал ее, не ожидая благодарности, но такая реакция… Скорее всего, это у нее последствия посттравматического шока», – решил он. Вадим прошел по больничному коридору, разглядывая таблички на дверях. Он заглянул в ординаторскую, решив поговорить с ее лечащим врачом, но там никого не было. Утренний обход в отделении к этому времени только еще закончился, и доктор теперь направлялась в его сторону. Букина Татьяна Петровна оказалась немолодой, но очень энергичной женщиной, наверняка много повидавшей в своей практике. Вадим поинтересовался самочувствием спасенной им девочки и получил подробную информацию о состоянии ее здоровья. Доктор сообщила ему также о том, что спасенная им девочка, скорее всего, из неблагополучной семьи, так как родственники в больницу до сих пор не явились, поэтому работники полиции, которым они обязаны были сообщить о случае суицида у пациента, вызвали к ней специалистов из социальной службы.

После совещания Вяземский по телефону связался со следователем, и тот подтвердил слова доктора о том, что спасенная им девочка – Алена Гончарова, что ей четырнадцать лет и она действительно из неблагополучной семьи. Следователь сообщил, что уже имел удовольствие беседовать с ее матерью, которая заявила, что дочь никто не насиловал, что та сама пыталась соблазнить ее сожителя. Он сказал также Вяземскому, что мать очень сердится на девочку и в больнице ее навещать не собирается.

– Как же девчонка вернется домой после всего? – удивился Вяземский.

– Домой она точно уже не вернется, – заверил его следователь. – Там такая ситуация… – Он замолчал, и Вяземский догадался по звукам, что тот прикуривает сигарету, и, сделав затяжку, продолжил: – Мать давно лишена родительских прав, отец, который в настоящее время является опекуном девочки, живет с другой семьей. Надо сказать, что папаша вообще хорошо устроился. К себе дочь Гончаров забирать не хочет. Официально алименты не платит, так как дочь должна жить с ним, то есть считается, что живет с ним, но фактически она проживает с матерью. На что они там живут – непонятно. Если отец официально откажется от опекунства, то будем девчонку оформлять в детский дом. Сейчас возбуждено уголовное дело по статье сто десятой УК РФ – «Доведение лица до покушения на самоубийство».

– Что за это грозит виновным? – спросил Вяземский. Он по примеру следователя закурил и с удовольствием затянулся, выпуская колечки дыма.

– Наказание, предусмотренное по этой статье, – лишение свободы до трех лет.

– По мне, так все ясно: с такой семьей…

– Не все так просто. Расследование уголовного дела будет продолжаться.

Вадим слушал скупые пояснения следователя, а сам тем временем вспоминал девчонку с синими, как у русалок из его сна, глазами, и сердце сжималось от жалости и боли. Ему хотелось помочь ей, но в голову ничего не приходило. Следователь напомнил Вяземскому, чтобы тот не забыл поставить свою подпись под протоколом. Вадим пообещал за-ехать в УВД в конце дня, после работы, и выключил телефон. «И почему это психологи утверждают, что жалость к людям является агрессивным чувством и привлекает ответную агрессию? – думал Вяземский, машинально перекатывая авторучку по столу. – Человек, проявляющий сочувствие к другому человеку, почти всегда готов оказать помощь». Но потом он вспомнил агрессивную реакцию Алены на свои слова, подумал и вынужден был мысленно признать правоту психологов. «В любом случае, – думал он, – каждый человек, который встречается нам в жизни, несет для нас какую-то важную информацию. Зачем-то же мы с ней встретились?» Он вздохнул, кинул взгляд на часы и поднялся. Кожаное кресло откатилось к стене, освобождая ему проход. Через минуту Вяземский шагал по просторному холлу в кабинет главного бухгалтера. Она собиралась ехать в банк, а ему нужно было подписать документы. Он мог ее вызвать к себе, но ему не хотелось лишний раз гонять Киру Сергеевну, учитывая ее возраст, к которому относился с уважением.

Рабочий день прошел в обычном ритме, а вечером Вяземский заехал в управление внутренних дел к следователю, чтобы подписать протокол опроса его как свидетеля. Тот с недоумением окинул взглядом респектабельного, уверенного в себе молодого мужчину, удивляясь тому, что именно он бросился в ледяную воду спасать незнакомого подростка. Подвинув к нему бланки протокола, напомнил:

– Не забудьте внизу поставить дату – двадцать первое но-ября две тысячи десятого года.

– А если кто-то согласится стать ее опекуном? – произнес Вадим, закончив писать.

– Вадим Георгиевич, не понимаю, о чем вы… – проговорил Никонов, убирая подписанные бумаги в пластиковую папку.

– И все же, если у девочки появятся опекуны? – настойчиво повторил Вяземский. – Что тогда?

– Ну-у! Это нереально, – уверенно протянул Никонов. – Ответственность за подростка в таком возрасте и заботу о нем не захочет брать на себя никто, это я вам точно могу сказать. Жизненный опыт! Тем более, девочка из такой неблагополучной семьи. Кроме того, эти проблемы решают соответствующие органы. А там бумаг… – Он отчаянно махнул рукой. – От кандидатов, если таковые найдутся, потребуют справки о наличии жилья и доходах. Делается это для того, чтобы вовремя отсеять недобросовестных людей, желающих поживиться за счет государства, ведь на такого ребенка выплачивается пособие… Сами понимаете.

– Я могу узнать адрес матери девочки?

– Зачем? – удивился следователь и в замешательстве уставился на Вяземского, глядя на него поверх очков.

– Я хочу поговорить с ней. Имею я право пообщаться с родителями девочки, которую я спас?

– Можете. Только зачем? – искренне недоумевая, произнес Никонов и, порывшись в папке с бумагами, нашел нужный лист и протянул его Вадиму: – Там есть телефон отца, если нужно. И адрес матери.

– Спасибо. – Вяземский забил координаты родителей Алены в записную книжку мобильного телефона и поднялся.

Попрощавшись со следователем, он вышел из кабинета, раздумывая, куда поехать в первую очередь. На размышления у него ушло несколько секунд. Подумав, он прикинул время до конца приема посетителей в больнице и решил сначала отправиться к матери Алены.

* * *

Вяземский заехал к Маргарите Гончаровой в Саперный переулок, чтобы переговорить с ней о девочке, но та не только не впустила его в квартиру, но и наотрез отказалась с ним общаться. Пьяно покачиваясь и упираясь руками в проем двери, она визгливо крикнула ему вслед:

– Извращенец! Я вот сейчас пойду к участковому и напишу заявление, что ты хочешь совратить мою дочь, а она, между прочим, несовершеннолетняя. Он тебя живо… призовет к порядку. – Она пьяно икнула.

И тут из глубины квартиры вовремя раздался другой пьяный голос:

– Марго! Да что ты там ему впариваешь? Идем скорее к нам!

Вяземский поморщился от запаха перегара, исходящего от «дамы», и решил не искушать судьбу, ожидая продолжения дискуссии, а удалиться. Он спускался по лестнице с четвертого этажа, когда услышал, как этажом ниже квартиры Гончаровых открылась дверь. Проходя мимо, он увидел стоявшую возле приоткрытой двери пожилую женщину с седыми, аккуратно уложенными волосами и миловидным лицом, несмотря на наличие большого количества мелких морщинок. Она осторожно окликнула проходившего мимо нее Вяземского:

– Молодой человек! Извините, я слышала, вы были у Гончаровых. Это ведь вы спасли нашу девочку?

Вадим обернулся к ней, останавливаясь. Он был расстроен, и разговаривать ему ни с кем не хотелось, поэтому он ограничился односложным утвердительным ответом.

– Скажите, как себя чувствует Алена? – не унималась соседка. – Я ездила к ней в больницу, но меня тогда не пустили, а сейчас сама приболела. Очень за нее переживаю.

– Нормально. Через несколько дней ее уже выпишут. Зашел к ним, – он кивком головы показал на квартиру Гончаровых, – я просто хотел поговорить… – разочарованно произнес он и развел руками.

– Бесполезно! Они опять пьют. Если хотите, можете зайти ко мне. Я вам много чего могу рассказать об этой семье. Зайдете? – переспросила она и, угадав его намерение, посторонилась, пропуская его в квартиру. – Меня зовут Галина Дмитриевна.

– Очень приятно. Вадим Георгиевич Вяземский, – представился он.

– Вадим Георгиевич, мы давно живем здесь, и я знаю Алену с детства, можно даже сказать, с рождения. Она хорошая, добрая девчонка, даже удивительно, как она такой выросла в этой семье. Проходите в комнату, располагайтесь, где вам будет удобно, – радушно предложила соседка. – Хотите чаю с мятой? Я недавно заварила, он даже остыть еще не успел.

– Если вас не затруднит… – скромно согласился Вяземский, оглядывая чистую, уютную комнату.

– Ну, что вы, конечно, не затруднит.

– Вы сказали, что знаете семью Гончаровых. Маргарита, мать Алены, она давно пьет?

– Давно, – вздохнула Галина Дмитриевна, поставив перед Вадимом чашку с чаем. – Как муж ушел от нее, так и начала пить, потом из-за этого ее из театра уволили. Она ведь работала в ТЮЗе. Сначала пила от тоски, для поднятия настроения, а потом незаметно втянулась. Со временем появились друзья и подруги – все такие же любители выпить. Так и пошло. Потом ее лишили родительских прав, но самое интересное то, что по документам Алена должна была жить с отцом, иначе бы ей грозила отправка в детский дом, а фактически продолжала жить с матерью.

Знаете, когда отец ушел из семьи, Алена в третий класс пошла. Умная девочка, и училась хорошо. Нет, она и сейчас учится хорошо. Знаете, Алена привыкла никому не доверять. Особенно самым близким. Иногда так бывает, что тот, кто ближе, способен ранить больнее, ведь он знает все твои слабые места и ахиллесовы пяты. Извините, я так сумбурно рассказываю, перескакиваю с одного на другое. Я очень волнуюсь… Знаете, Алена в своей жизни рассчитывает только на себя, можно сказать, живет по законам джунглей, где каждый сам за себя и человек человеку волк.

– Как ребенок может рассчитывать на себя? Он, как минимум, зависит от взрослых в финансовом плане, – пробормотал отрешенно Вадим и нахмурился.

– Если бы… Алена уже два года работает на рынке. Сначала убирала мусор, сейчас торгует рыбой. Получает за это зарплату, правда, у нее все отбирают мать с отчимом, но ей хватает платить за необходимые школьные нужды. Еще остается на канцелярские товары, даже на кое-какую одежду для себя она зарабатывает, конечно, из секонд-хенда. При всем при этом Алена очень милая и славная девочка. Она добрая и отзывчивая. С ней очень приятно общаться. Не знаю, какая она в школе, скорее всего, замкнутая и необщительная, но со мной Алена именно такая – добрая и славная.

– Так вот откуда эта ершистость и желание отстаивать свое решение любой ценой?

– У нее нет подруг, – подумав, добавила Галина Дмитриевна. – Это все потому, что Алена – девочка, которая пережила насилие. И речь не о сексуальном насилии, нет. Но давайте я объясню вам, что именно я имею в виду. Сначала это было насилие «из любви». Когда Алена родилась, ее родители были слишком заняты выяснением своих отношений, кроме того, они оба работали, поэтому ребенка не баловали и к рукам не приучали, хоть она и голосила часами, не давая спать соседям. И это было не самое страшное время в жизни девочки. Потом был детский сад. Вы же понимаете, что такое детское учреждение и как оно влияет на психику ребенка. Там все приходилось делать по расписанию. Не противоречить тем, кто старше и сильнее, подчиняться, молчать и делать как говорят. Это основные принципы данного учреждения. Именно там впечатлительные дети начинают терять контакт с собой. Я не хочу сказать, что в детском учреждении все плохо, есть и приятные моменты, но… Потом началась школа. Школа работала по тому же принципу, что и детский сад. Хотя к ним добавилось и много новых. Я вас не утомила? Может, вам это не интересно?

– Нет, почему же? Мне хотелось бы узнать о ней побольше. Ей нужно учиться, но для начала ей нужно выжить. Так что рассказывайте.

– Можно вас спросить? Сколько вам лет? Вы женаты?

– Нет, но собираюсь. У нас назначена дата свадьбы. Мне тридцать два года. Я много работаю. У меня частые командировки. Случается, что работаю допоздна и в выходные. Понимаю, что вряд ли моей будущей семье все это будет на пользу, но мне нравится моя работа, я многого добился, став в своем деле профессионалом высокого класса.

– Наверное, трудно жить одинокому человеку, тем более мужчине?

– Галина Дмитриевна, – снисходительно улыбнулся Вадим, – во-первых: я не страдаю от одиночества и не жалуюсь на нехватку общения. У меня много друзей, которые давно завели семьи, но нашей дружбе это не мешает. Институтские друзья частенько вовлекают меня в различные волонтерские проекты. И по части бытовых проблем никаких трудностей у меня нет. Моя девушка, как и многие ее сверстницы, не стремится провести жизнь возле плиты. Раз в неделю приходит домработница, чтобы наводить порядок в доме. Если не хочется готовить самому, всегда можно поесть в ресторане.

– Жизнь соло, – задумчиво произнесла пожилая женщина.

– Что вы сказали? – удивился Вадим.

– Я говорю, жизнь соло. Она стала новой социальной реальностью. Люди перестали нуждаться друг в друге и в совместном житье.

– Это не совсем так, – неуверенно возразил Вяземский.

– Почему вас заинтересовала судьба Алены?

– Мне все это знакомо. Скажем так: у нас с ней общие переживания. – Он помолчал, делая паузу в разговоре. – Алена может оказаться в детском доме, – неожиданно сообщил он.

– А как же отец? Ведь он является ее опекуном.

– Узнав о попытке суицида у дочери, он отказался от опекунства над ней.

Галина Дмитриевна разволновалась, услышав эту новость. Она с тревогой смотрела на Вяземского, ожидая, что он скажет еще, но тот молчал.

– Мы отвлеклись с вами от темы, – неожиданно напомнил он.

– Да-да! – встрепенулась соседка и продолжила: – Аленин папа тогда работал экономистом на «Арсенале» и хотел, чтобы его дочь хорошо училась. За тройки он ее бил и не стеснялся говорить об этом. Даже ремень в ее комнате над кроватью повесил, в целях устрашения. Так и повелось: если из школы девочка приносила плохие отметки, то отец вооружался ремнем, невзирая на мольбы дочери. Виктор тогда на мои замечания говорил: «Вырастет – сама благодарить за науку будет». Так все и шло. Вроде все делалось «из любви» и благих побуждений… Я думаю, именно тогда он и сломал девчонку. Она старалась учиться изо всех сил, игнорируя все остальное. Она до сих пор все свое свободное время сидит над уроками, зубрит, учит. Собственные желания она в расчет не берет совсем, потому что сознает, что не так они и важны в ее теперешней жизни.

Когда отец ушел из семьи, уроки проверять стала мама. Мама очень злилась, если Алена о чем-то спрашивала ее. Мать могла несколько раз перейти на крик и даже истерику на тему «тупоголовости» дочери, которая откуда-то такая взялась. Наказывала мама дочку обычно долгим бойкотом, который запросто могла выдерживать неделями. Алене запрещено было обижаться, кричать, плакать, потому что она должна была быть благодарна за то, что живет с матерью, что та ее не бросила, как отец. Ей можно было молчать, улыбаться и обязательно слушаться. Иначе – наказание ремнем. Или бойкот. И неизвестно, что хуже. А чтобы девочка снова услышала ее голос, мама требовала извинений, произносимых чуть ли не на коленях, после долгих унижений и слез. Потом Алена перестала просить маминой помощи. Когда у нее появлялись затруднения с выполнением домашнего задания, она прибегала ко мне, ведь я учитель начальных классов и когда-то учила Алену. Вскоре и у мамы появился другой интерес. Пьяные загулы, сомнительные друзья, всегда готовые поиздеваться над девочкой. Все было. – Галина Дмитриевна тяжело вздохнула.

– Почему Алена не жаловалась отцу?

– Отцу… У того уже была другая семья, а новая супруга запрещала девочке приходить к ним. Да и искать защиты у отца, который сам часто позволял себе рукоприкладство… – Она замолчала, переживая заново минувшие события. – Я несколько раз сама пыталась поговорить с Маргаритой, но она ничего не желала слушать. Оставалось только прятать девочку у себя вечерами, когда у них были пьяные оргии и скандалы, как в тот злополучный вечер. Жалко, что меня не было дома. Я осталась ночевать у сестры и не смогла уберечь девочку. Даже сейчас, когда с Аленой случилась беда и она убежала из дома, Маргарита не стесняется обзывать ее проституткой и говорит, что та сама во всем виновата. Заметьте, не взрослые пьяные мужики, а девчонка.

Галина Дмитриевна вздохнула и продолжила говорить, теребя руками красивый передник:

– А что касается домашних обязанностей, так они уже давно перекочевали на Алену. После школы она должна была идти на рынок, потом наводить порядок в квартире, мыть посуду и готовить ужин для матери с отчимом. Стирать и гладить белье – это тоже была ее работа. Со временем она привыкла, что все, что бы она ни делала, будет обязательно плохо и не так. И хотя она всеми силами старается сделать все правильно, Маргарита всегда находит к чему придраться, – жаловалась соседка.

Вяземский слушал горестное повествование, а сам вспоминал свою семью. Когда он шестнадцатилетним подростком приехал к матери, то ощутил на своей шкуре все бессмысленные и обидные придирки. Родные люди… Они ведут себя иногда совсем не как родные. Он теперь понимал, почему его так тянуло к этой неуклюжей девчонке, почему так хотелось устроить ее судьбу. Они испытывали одинаковые чувства и были, что называется, родственными душами. Оба выросли без материнской любви, только ему посчастливилось больше: с ним рядом была любящая бабушка. Алене, как видно, повезло меньше.