Первым будет Январь

– И как ты его терпишь, князь? – выдохнул Фёдор, утирая вспотевший лоб шапкой.

– Ты просто слишком молод, чтобы понять, – Январь развернул коня. – Возвращаемся, – и, повернув ко мне голову, резко бросил: – Ты так и будешь столбом стоять?

Я чуть не задохнулась от такого отношения ко мне. А потом, нахохлившись, как воробей, нетвёрдой походкой зашагала к нему, мысленно напоминая себе, что здесь я никто.

Хотя, кого я обманываю! Я и в своём мире была никем, барахтаясь, как лягушка в молоке, чтобы добиться всех своих желаний и целей. И многое мне удалась? Ничего! Вот только я не хотела сдаваться, даже если всё кругом меня было вдвойне враждебно и чуждо, я хотела быть человеком – с душой и своим мнением.

Сильная и независимая? Ага, как же. План провалился сразу же, как я подошла к коню. Эта громадина была размером с Эльбрус! Табуреточку бы!

Подняв с мольбой глаза на Января, я услышала его тяжёлый вздох.

– Фёдор, помоги ей, ради бороды Борея, – сквозь зубы процедил он и дал шенкеля.

Мне осталось лишь наблюдать его исчезающий тёмный силуэт.

– Залезай, – Фёдор усмехнулся.

– Я не умею! – закричала я, давая волю эмоциям, которые теперь душили меня.

И зло махнув рукой зашагала по следу уехавшего Января – больше никакой дороги я не знала и знать не хотела.

– Не дури, – Фёдор спрыгнул рядом со мной, когда я хотела, было, уже разреветься. – Ставь ногу сюда. Сложного тут ничего нет. Нечего тебе по лесу бродить. Ещё Декабрь вернётся.

И усмехнулся. Вот негодяй! Понял, чего я больше всего испугалась. Пришлось забираться в это чёртово седло под его рвущийся наружу смех – нелепее зрелища и быть не могло.

– Заткнись, – ударила я его локтем в живот, когда он прижался ко мне сзади и дёрнул повод.

– До чего ж ты странная девка, – фыркнул он.

– Не наваливайся на меня, – огрызнулась я. – Бесишь.

Но Фёдор, усмехаясь и явно рисуясь позади меня, дал коню волю и тот стремглав полетел догонять первого всадника.

И странное дело – с Фёдором было жутко холодно, не спасала даже шуба. Мороз кусал за голые пятки, хватал за щёки, забирался за шиворот. Вся крепость ночной стужи грозила превратить меня в сосульку. С Январём было теплее.

– Скоро будем дома, – сообщил мне Фёдор, точно прочитав мои мысли. – Потерпи, коли хочешь князю понравиться.

Понравиться?

– В каком смысле? – удивилась я.

– Выдержишь холод – вольной будешь, – отозвался Фёдор. – А то уж больно ты строптивая, он таких не жалует в княжестве. Сошлёт тебя на самый край, а там не выжить – холод зверский.

И крикнув коню, заставил меня наклониться вперёд и терпеть бешеную скачку наперегонки с ледяным ветром.

Вот значит как. Строптивых не любит.

Я скрипнула зубами. Это мы ещё посмотрим, кто кого куда сошлёт. Я ему не рабыня, и подчиняться не намерена! Я свободный человек!

Ага, как же! Свободнее всех свободных в каком-то затерянном мире!

Здравый смысл недовольно фыркнул, чтоб его!

Прижавшись сильнее к Фёдору, я закрыла глаза. Уж я-то вытерплю. Никто здесь не дождётся, чтоб я сдалась. Мне ещё домой попасть надо. Меня там бабушка ждёт.

Глава 4. Январь Сеченевич

– Жива? – спросил меня Фёдор, когда впереди показались слабые огни крепости.

– Жива, – проворчала я, умудрившись засунуть ноги в его меховые сапоги, чтобы совсем пальцы не отморозить.

К счастью, он не стал корить меня за неудобство. И я была ему благодарна. Кажется, не такой уж он и заносчивый.

В темноте крепость походила на трёхярусный торт с кучей разных башенок. Она громоздилась на высоком валу, обнесённом острыми кольями, торчащими так, что с ходу не возьмёшь. А за спиной у крепости я увидела горы, – неприступные, покрытые льдами, занесённые снегами и величественные в своём безмолвном дозоре.

– Где это мы? – удивилась я.

– Во владениях Января Сеченевича, – отозвался Фёдор. – Думал, ты здешняя. Это дом его, коли ты не знаешь.

– Дом? – повторила я.

– Крепость Просинь, – уточнил Фёдор. – Днём увидишь её во всей красе. Для меня это лучшее место. Ни одно войско не одолеет её, только зря поляжет. Князь сам строил.

В голосе Фёдора я слышала неподдельную гордость и почитание.

– А ты как подле князя оказался? – спросила я.

– Случайно, – усмехнулся Фёдор. – Почти как ты. Моя матушка жуть как дочку хотела, а всё сыновей рожала. Я был девятым. Когда родился, она втайне от отца снесла меня в лес, под ёлкой оставила. А Январь в то время у власти Коловорота был, владения свои объезжал. Подобрал меня, в крепость привёз. Так я с ним и остался.

– Ничего себе история! – ужаснулась я. – Как ты теперь с этим живёшь?

– Да не виню я мать, – отмахнулся Фёдор. – Может оно и к лучшему. Не поступи она так, я бы сейчас у Декабря был, в его землях ведь родился. А там людям тяжко приходится.

– А как ты про семью свою узнал тогда?

– Январь рассказал, – отозвался Фёдор. – Хотел в глаза моей матери посмотреть и спросить что ж она за человек такой, что дитя своё на верную смерть оставила. Отыскал её, да отцу моему сказал, чтобы не горевал обо мне.

Я молча наблюдала, как приближаются стены крепости. В моей голове было множество вопросов, которые я хотела задать Фёдору. Но что-то мне настойчиво подсказывало, что пока не стоит, иначе придётся самой отвечать на вопросы о том, откуда я такая несведущая взялась. А ну как выяснится, что я из другого мира к ним заявилась! Да меня же на костре сожгут, как ведьму! Или не сожгут? Что тут вообще за наказание бывает за такие выкрутасы?

– Так куда ты, говоришь, шла? – Фёдор решил подбросить дров в мой нарисованный в воображении костёр.

– Да за ёлкой я ходила, заблудилась, из деревни я, – сжавшись в комок, я ждала очередного вопроса. – Там, за рекой живу.

– На кой тебе ёлка сдалась ночью? – удивился Фёдор.

– А вы что, ёлку не наряжаете? – решилась я задать вопрос, не зная, как дальше врать, чтоб было правдоподобно.

– А зачем её наряжать? – Фёдор засмеялся. – Она же дерево.

– Сам ты дерево, – шёпотом проворчала я. – Обычай такой – ёлку в ночь смены времён игрушками украшать.

– Никогда о таком не слышал, – задумчиво протянул Фёдор прямо у меня над ухом. – В твоей семья явно князя почитают, хоть и обычая такого у нас нет. Надо князю сказать, ему понравится. А игрушками какими?

– Стеклянными шарами, лошадками деревянными, сосульками, шишками, – я прикинула, в какое русло заведёт меня эта тема, осторожно подбирая слова. – А на макушке – красная звезда.

Фёдор присвистнул от удивления, я чуть не оглохла.

– Князю расскажи такое – не поверит!

– Тогда и не говори, – закатила я глаза.

– Так интересно же, – Фёдор, кажется, по достоинству оценил тему с новогодней ёлкой.

– А что за пир у князя с Декабрём? – спросила я, вспомнил недавний разговор.

– Так обычай такой, – удивился Фёдор моему вопросу. – Все князья устраивают пир, вступая в свои права. Январь в этот раз не хотел Декабря приглашать, да только никуда от этого обычая не деться. Придётся вновь его терпеть. Опять поссорится с кем-нибудь из гостей, посуду перебьёт, а дружина его напьётся вусмерть, драку учинит. Малашка, бедная, опять плакать будет.

Я поняла, что сморозила глупость, задав неосторожный вопрос, но Фёдор был так зол на Декабря, что не стал вдаваться в подробности моего неведения. Прикусив язык, я задушила в себе очередной вопрос.

Января мы догнали у стен крепости, когда открывали ворота проездной башни, украшенной оленьими рогами.

– Князь вернулся! – разнеслось по сторожевым постам.

Вскоре мы въехали в княжеский двор, через который уже бежал сонный конюший.

– К обеду пусть Гаврила вычистит и оседлает, – бросил Январь, спрыгивая на плотно утоптанный снег. – Ещё до дальней сторожки проедемся с Фёдором.

– Боязно, князь, – тихо проговорил конюший. – Не спокойное там место. Вы бы одни туда не ехали.

– Ничего, – похлопал тот его по плечу. – Вран быстрее стрел. Конюхам передай, чтобы сено для пахотных коней на Щучьем лугу завтра забрали, а то его лоси доедят.

Фёдор помог мне слезть со своего коня, и я была несказанно счастлива, что верховая прогулка закончилась. Тела своего я не чувствовала, но памятуя о словах касательно крайних земль, делала вид, что мне вполне себе нормально живётся и босиком в лютый мороз, а мозги без шапки так и вовсе работают отлично.

– Отведи её к Малашке, – не глядя на меня, бросил Январь Фёдору. – Выспись, к обеду ты мне будешь нужен. Поедем к сторожке.

– Доброй ночи, князь, – кивнул Фёдор.

– И шубу мою верни, – бросил князь, широким шагом направившись к высокому крыльцу своих спаленных хором.

Я лишь как заворожённая во все глаза смотрела на княжеский дом, словно сошедший с картинки и высившийся теперь надо мной во всём своём величии.

– Идём, – Фёдор подтолкнул меня в спину. – Днём посмотришь, когда князя дома не будет. А так на глаза ему лучше не попадайся. Он сам с тобой заговорит, если захочет, или позовёт.

– А Малашка это кто? – спросила я, едва поспевая за ним.

– Вдова старого ключника князя, – ответил Фёдор. – Князь любит старушку, вот она и живёт здесь, присматривает за кое-каким хозяйством, да иногда отрокам сказки всякие рассказывает по вечерам, когда метель неистовствует. Она тебе понравится.

Я лишь кивнула головой. Больше всего на свете хотелось согреться. Сил терпеть холод у меня больше не было. Не заболеть бы теперь!

– А что это за сторожка такая, куда князь завтра собирается ехать? – старалась не отставать я.

– Дурное место, – Фёдор нахмурился. – Там вечно кто-то пытается прорвать засечную черту в дни смены времён года. А сотник Мирошка, что сейчас на заставе, хороший друг нашего князя. Вот Январь и переживает за него.

Я обернулась, почувствовав на себе чей-то взгляд.

На гульбище, опершись на перила, стоял Январь.

Я бы и не заметила его в темноте, но показавшийся из-за снеговых туч серпик месяца на короткое мгновение посеребрил тёмную фигуру, тут же отступившую в тень.

Разбуженная в столь поздний час Малашка, сначала удивилась тому, кого с собой привёл Фёдор, а затем заохала-заахала, увидев в каком виде я к ней заявилась.

– Заморозил девку, негодник! – замахнулась она на Фёдора. – Погляди, какая она!

– Я не виноват! – ловко увернулся Фёдор от разгорячившейся седовласой старушки. – Она сама в полынью провалилась. Князю и так из-за неё нырять пришлось.

– Да ему-то от этого ничего, – бабушка Малашка усадила меня на лавку. – Неси, давай, горячую воду.

– Мне князь спать велел! – запротестовал Фёдор.

– Выспишься, негодник, ничего с тобой не случится! Неси воду, кому велела!

Фёдор скрылся за дверью.

– Вот ведь беда какая! И как же тебя, милая, так угораздило! Хорошо, что не замёрзла совсем! У нас в такую стужу девицы не выживают и в тёплых одеждах, а ты босая приехала! Откуда ж князь тебя привёз?

Она помогла мне выбраться из тяжёлой шубы, достала из сундука одну из своих льняных рубашек.

– Ох и любит он испытания такие! Грубиян эдакий! И что ж ему эта забава в голову въелась? Уж и так всех сильных воинов вокруг себя собрал, невест всех отвадил, а всё ему неймётся. И приструнить некому. Был бы Рус, он бы ему растолковал, что негоже гостей полумёртвыми привозить.

Она ещё что-то негодующе говорила, хлопоча вокруг меня, но я её уже слабо слышала. Меня начало клонить в сон от усталости и равнодушия ко всему происходящему, тело моё было странно тяжёлым.

С ведром горячей воды появился Фёдор.

– Что так долго? – вновь накинулась на него старушка. – Лицо ей растирай давай.

Она окунула мои ноги в воду, что-то туда высыпав из берестяной коробочки. Я чуть не умерла от того, как больно мне от жара стало, точно в печку сунули!

– Бабушка! – запыхтел Фёдор от возмущения. – Мне с князем ещё днём ехать к сторожке! Я спать хочу!

– Я тебе посплю! – и Малашка хватила его мокрой ладонью пониже спины.

Фёдор засопел, как ёж, с неохотой растирая тёплыми ладонями мои щёки.

– Где ты только взялась на нашу голову? – беззлобно ворчал он. – Нос отморозила, дурёха.

– Отвали от меня, – я попыталась оттолкнуть его, чтобы не слышать его ворчания. – У тебя руки кониной воняют.

– Сиди уже, – закатил он глаза. – А то мне от князя влетит, что не довёз тебя.

– Ты же сказал, что ему всё равно.

– Знаешь, я с тобой полночи сражаюсь, так что мне уже не всё равно, – Фёдор щёлкнул меня по носу. – Беру свои слова обратно. Понравилась ты мне, хоть и лопочешь не пойми что. Есть в тебе что-то…, – он замолчал. – Что-то сильное и упрямое. Это вредность, наверное, как у князя нашего.

– Скажи ещё, что я прикольная, – простонала я.

– Какая? Прикольная? – брови Фёдора уползли под густые каштановые кудри, выбившиеся из-под шапки. – Вот именно такая ты есть. С языка слово сняла, так тебя теперь и буду называть, – и он засмеялся. – Прикольная.

Не сдержавшись, я пихнула его локтём в бок, от чего он засмеялся ещё громче, чем вызвал страшное негодование бабушки Малашки.

Выпроводив Фёдора за дверь и уложив меня под шерстяные одеяла, старушка ещё долго охала.

– И как князю не совестно? А такой славный отрок был, сговорчивый да ласковый. И в кого только вырос таким нелюдимым? Такую девку чуть не загубил! Ты, милая, спи, утро-то оно вечера мудренее. Будешь гостьей нашей дорогой, а на Января не серчай, он только борьбой и живёт, забывая иной раз о человечности. Коли холод приручишь, так никакой тебе край не страшен будет.

Я не поняла её слов, но накрепко запомнила – они явно что-то значили. Мне теперь стоило быть внимательнее и думать дважды прежде, чем сказать или сделать что-то.

Проснулась я рано утром от громких голосов, долетавших до моего слуха. Открывать глаза не хотелось – всё тело отяжелело от налившего его тепла. Пахло душистым чаем, как у бабушки.

У бабушки…

Меня окружали чужие стены, а сквозь мутное заледенелое стекло, разрисованное дивными узорами, пробивалось неясное серое утро.

– Жалко, что это не сон, – простонала я, опуская ноги на холодный пол.

Бабушки Малашки нигде не было видно, и я совсем приуныла. Но не успела я придумать, что делать, старушка моя вернулась. Да не с пустыми руками.

– Проснулась уже? – удивилась она. – А я тут ещё за одеялом для тебя ходила, всю ночь зубами от холода стучала, уж думала горячка у тебя, – она потрогала тёплой рукой мой лоб. – Князь тебе подобрал одеяние, да покои твои велел показать, как поднимешься.

– Он приходил? – удивилась я.

– Фёдора прислал, – Малашка прищурила подслеповатые глаза, кивнула на груду тёплой одежды. – Вон и вода ещё не остыла. Умоешься, отведу тебя туда да своими делами займусь.

– Они уехали? – спросила я, прислушиваясь к голосам.

– Собираются. И ты собирайся.

И она помогла мне надеть дивный наряд, какого я бы в жизни не примерила на себя в своём привычном мире. Уж больно дорогим он выглядел и непривычным – шёлковая длинная сорочка, тёплый небесно-синий кафтан с широкими рукавами, расшитый хрустальными бусинами и серебром, меховые сапожки, словно сшитые специально для меня. И шуба из чёрного мягкого меха, тёплая и ласковая.

– Раньше мать Января, Миланка Синесветовна, носила эти наряды, – улыбнулась Малашка грустно. – Он и пояс её тебе передал. Она сама расшивала его, дивная рукодельница была.

– А что с ней случилось? – осторожно спросила я.

– Князь Сечень отправил её с малолетним Январём в зимнюю Сурью, крепость самая дальняя в нашем княжестве, чтобы уберечь от развязавшейся бойни между ним и старым Лютом, отцом Февраля. Да только кто ж знал, что дружина Ветродуя Лютовича бросится в погоню за княжной. Сын Люта силой хотел её в жёны себе взять, а Января убить. Да только Миланка не только красавицей была, но и сильной духом воительницей. Когда Ветродуй догнал их и на Января с мечом кинулся, она его собой закрыла. И не просто закрыла, но и Ветродуя с собой забрала в небытие. Потому люди и говорят, что коли небо предзакатное зимой малиновым или красным светом горит – быть сильному ветру, ведь то наша Миланка Синесветовна с Ветродуем борется, чтоб дитя её никто не обидел больше.

С замирающим сердцем я провела рукой по расшитому поясу, тяжёлому и величественному. Слишком дорогой был подарок для меня, недостойной и никчёмной попаданки. Мне лучше всё это вернуть, ни к чему мне такие одежды. Пусть найдёт мне какую-нибудь простую, неприметную и безо всякой истории, а то я в такой шубе далеко не уйду. Гостить я здесь не собиралась – чужая я тут, лишняя.

Мы вышли в хозяйские сени, и, петляя мудрёными переходами, добрались до моих покоев, которые были совсем недалеко от Малашкиных, но я так нервничала, что совсем ничего не запомнила и страшно испугалась, когда она хотела оставить меня одну. После моего недолгого протеста, бабушка всё же согласилась взять меня с собой.

– Князь просил подарки для княжон выбрать. Кружева от кружевниц, мех для полушубков, наручья самоцветные, – рассказала она мне о своих делах.

– Для Лели, Майи, Юни и Ийюли? – спросила я, припоминая бабушкину сказку.

– Для них самых, – закивала головой старушка. – Уж больно они капризные и самолюбивые. Я стала не любить эти пиры в последние годы. Ждут звёзд с небес, а сами нашего князя самым последним к себе приглашают. Про подарки и вовсе молчу.

Она ещё какое-то время ворчала себе под нос о том, что было бы неплохо, если бы никаких лицемерных традиций не было вовсе, на которых каждый за спиной держит нож. А я подумала, что каково это сидеть за одним столом с теми, кто прямо или косвенно связан со смертью твоей семьи. Внутри шевельнулось что-то неприятное.

Мы вышли во двор, чтобы скоротать путь к горенке в княжьей избе, куда принесли разные вещи на выбор. Было страшно холодно, но мне отчего-то это было приятным – дышалось легко. Видимо, мои городские лёгкие были в таком шоке, что с жадностью пожирали чистый воздух.

Января я увидела в компании Фёдора и вчерашнего конюшего. Ещё рядом стоял огромного роста и размера муж, в мохнатой одежде, делавшей его похожим на медведя, вставшего на задние лапы. Он громко что-то говорил князю, точно втолковывая каждое слово, которое тот не хотел воспринимать.

– Да пойми ты, князь! Разве оно того стоит? – услышала я. – Хотя бы семь человек! Семь!

– Так будет сложно, – Январь покачал головой.

– Зато спина будет прикрыта!

– Князь, ну послушай ты нас! – взмолился конюший. – Не просто ж так вести эти приходят.

Январь сурово посмотрел на окружавших его людей, а потом приметил меня. И без того хмурое лицо его стало ещё жёстче. Я даже поёжилась от этого пронзительно холодного взгляда, точно была главным источником всех его бед.

– Ладно, – прорычал он. – Будь по-вашему. Зови Басмана, Плишку и Рябого с Молчаном. Остальные пусть поедут к Горелому камню, да поглядят, что там вчера за огни дозорные видели. И поторопитесь, ждать не стану. Выводи Врана.

Конюший тут же побежал в сторону стойла, что-то приказывая на ходу младшим конюхам.

– Это Бус, – шепнула мне бабушка, кивнув в сторону могучего воя. – Старший гридень у князя. Он ему за место отца первое время был. Небось, у него спорить так научился, что не переспоришь, – и она недовольно хмыкнула.

Тут нас увидел Фёдор. Лицо его как-то странно переменилось, и он что-то быстро-быстро стал рассказывать князю.

– Расея!

Мы с Малашкой дошли почти до княжеской избы, когда меня окликнули.

Повернувшись, я увидела несущегося к нам на всех парах Фёдора с самодовольной улыбкой, придерживавшего одной рукой меховую шапку.

– Чего тебе? – удивилась я.

– Я тут князю про твою ёлку рассказал, – заулыбался он белозубой мосфильмовской улыбкой.

– Ну и что? – пожала я плечами.

– Я попросил его разрешить тебе нарядить для нас такую ёлку, чтобы всем гостям на пиру завидно стало! – Фёдор сиял от своей воображаемой затеи. – Будет нам праздник, как у твоей семьи. Ты согласна?

Я с удивлением перевела взгляд на Января.

Тот делал вид, что не слышит громких слов Фёдора, хотя сам замер посреди двора, так и не дойдя до ворот конюшни.

– Можешь просить всех кого хочешь, чтобы помогли тебе с игрушками, – тараторил скороговоркой Фёдор.

– А князь за детское баловство твою идею не примет? – громко спросила я. – А то как бы в твоих покоях эта ёлка не оказалась.

Фёдор повернулся к Январю.

– Князь, ты ж вправду не против?

– Не против, – недовольно отозвался Январь и широко зашагал прочь, как будто не он секунду назад подслушивал разговор.

– До вечера, Расея, – ещё шире улыбнулся Фёдор и побежал его догонять.

– Берегите себя, – крикнула я вдогонку.

Не знаю, что на меня тогда нашло. Но я бы пожалела, если бы не сказала этих слов.

Дрогнувшая спина Января и его сбившийся шаг сказали мне о том, что он услышал. А на душе у меня стало совсем неспокойно.

Фёдор лишь помахал через плечо шапкой, ухватил вынесенное ему кем-то из отроков знамя – парящий сокол на небесно-голубом поле – и вскочил на выведенного коня, так лихо, что Малашка заохала и закачала головой.

– Ох, душегуб! Совсем не жалеет старушку! И когда только успел так вымахать? Ну, идём же, Расея, нечего мёрзнуть на ветру.

Я взглядом проводила удаляющихся всадников до княжьих ворот и, наконец, одолела ступени, добравшись до сеней, в которых уже скрылась моя Малашка.