Предначертание. Том II

ГЛАВА I

Уже как десять лет подряд мне регулярно снился один и тот же сон, в котором я стремительно летела в беспросветную тьму простирающейся внизу бездны. Я инстинктивно хваталась руками за воздух в безуспешной попытке остановить или хотя бы немного замедлить неуправляемое падение, но упрямая сила гравитации безудержно влекла меня ко дну, и с каждым мгновением я все сильнее ощущала пугающую близость своего горького финала. А потом кромешный мрак внезапно расступался, и, словно из ниоткуда, возникал размытый образ знакомого лица, постепенно обретающий четкость и заставляющий мое сердце замирать от щемящего чувства любви и нежности. В свои вечные семнадцать Эйнар Мартис был невероятно прекрасен, а его точеные, безукоризненные черты совершенно не менялись с течением времени – зеленые глаза удивительного, почти неземного оттенка взирали на меня со светлой грустью, и я снова просыпалась в слезах, уткнувшись во влажную подушку, чтобы ненароком не разбудить спящего мужа. Однажды он все-таки проснулся и застал меня плачущей, но я так и не призналась, в чем причина. Впрочем, я была уверена, что Джулс давно обо всем догадался, но из соображений деликатности великодушно не бередил мои застарелые раны, хорошо понимая, насколько глубоко проросло во мне прошлое и как долго заживают оставленные предыдущими отношениями рубцы.

Мы с Юлианом никогда не говорили об Эйнаре. Ни раньше, когда мы только начали встречаться, ни сейчас, после без малого десяти лет брака, но Джулс не мог не ощущать, что между нами постоянно стоял призрак другого человека. Наверняка, общие друзья тайком ввели Юлиана в курс дела, но он добровольно согласился на соперничество с моими воспоминаниями, и в, сущности, можно сказать, победил. Именно Джулс буквально за волосы вытащил меня из трясины вселенского одиночества и придал некий смысл моему безрадостному существованию: решение перелистнуть страницу далось мне неимоверно тяжело, и, если бы не терпеливая забота Юлиана, я бы навряд ли выбралась из черной пучины отчаяния. Напрасно я думала, что сумею без оглядки шагнуть вперед – по факту у меня ничего не вышло, и, полностью осознав жестокую необратимость расставания с Эйнаром, я погрузилась в безразличную апатию, одинаково негативно повлиявшую как на мою учебу в школе, так и на взаимодействие с окружающими меня людьми. Я честно ходила на занятия, садилась за парту, доставала учебники и весь урок смотрела в одну точку, а когда наступал мой черед отвечать учителю, долго не могла сообразить, что от меня в итоге требуется. Всей гимназии было известно, что Ноябрина Смородская едва не стала жертвой изнасилования, поэтому первое время педагоги мне сочувствовали и охотно шли навстречу, но поскольку мое состояние не демонстрировало заметных тенденций к улучшению, классный руководитель вынуждена была забить тревогу. Родители повели меня к школьному психологу, но я не выдержала и недели занятий, так моей основной задачей было не излечить полученную ментальную травму, а элементарно не сболтнуть лишнего о происшествии в Поселке Строителей. В результате я еще больше замкнулась в себе и окончательно прекратила какие-либо контакты с одноклассниками, включая искренне недоумевающую по этому поводу Симку.

Я бы никогда не рискнула озвучить свои мысли вслух, но отныне я воспринимала подругу лишь в качестве свидетеля драматических событий, и всё во мне яростно сопротивлялось дальнейшему продолжению общения. Как бы подло и даже кощунственно это ни звучало, чем реже мы с Симкой пересекались, тем комфортней я себя чувствовала, но, принимая во внимание, что мы по полдня сидели за одной партой, я хронически пребывала на грани нервного срыва и нередко выплескивала свое раздражение на ни в чем не повинную подругу. Она мужественно крепилась и держалась до последнего, но в конце концов и у нее опустились руки: надежда, что я оттаю и стану прежней, таяла на глазах, и верная, преданная Симка обреченно сдалась. У нас исчезли совместные темы для беседы, меня было невозможно вытащить на прогулку, а робкие стремления, как раньше, поделиться со мной девичьими секретами, неизбежно разбивались о непроницаемую стену оскорбительного равнодушия. При этом я не позволяла Симке даже заикнуться об Эйнаре и намеренно не впускала подругу в свой мир, чем фактически поставила жирный крест на нашей многолетней дружбе. Симка старалась уделять мне максимум внимания, но так как никакой обратной связи она от меня не получала, ей ничего не оставалось, как реализовывать свою природную коммуникабельность в другой компании, и, хотя всё лето мы активно перезванивались и даже семьями выезжали на пикник, я почти не удивилась, когда в выпускном классе она, потупив взгляд, пересела за соседнюю парту.

Полтора года родители жили в непреходящем страхе за мое туманное будущее, но я чудом смогла мобилизоваться, подтянуть хвосты и получить достаточно неплохие экзаменационные оценки, оставляющие мне шанс на поступление в столичный вуз. Впрочем, к тому моменту со мной, по выражению мамы, случилась очередная напасть.

Как ни странно, за этот довольно длительный период мы с Юлианом не продвинулись дальше телефонных разговоров и ни к чему не обязывающей переписки в мессенджерах. Сопоставив обрывочные сведения из криминальной хроники с моим не совсем адекватным поведением, весьма неглупый парень сделал обоснованный вывод, что я перенесла тяжелое потрясение и побывала на волосок от гибели, а значит, мое нежелание выходить из дома, выглядело для него естественной реакцией на пережитый ужас. Джулс ни на чем не настаивал, ни о чем не просил, ни к чему не принуждал – он день ото дня развлекал меня забавными историями, ненавязчиво интересовался моими школьными проблемами, обсуждал со мной книги и кинофильмы, и, самое главное, он никогда не касался болевых точек. У меня вошло в привычку ждать его звонков, я улыбалась, открывая забавные сообщения в соцсети, и эта виртуальная дружба идеально устраивала меня по всем критериям. Отец с мамой мое общение с Джулсом, конечно, не поощряли, но и в целом и не запрещали, а, обнаружив, что Юлиан – единственный, кому худо-бедно удается шаг за шагом возвращать мне потерянный интерес к жизни, потихоньку пересмотрели свою категоричную позицию. Иногда я невольно задавалась вопросом, почему Джулс звонит мне в строго определенные часы и всегда только с мобильного, у меня вызывала подозрения его недоступность в вечерние часы и повергали в изумление виртуозные навыки обходить любые вопросы о семье, но по большому счету я понимала, что это абсолютное нормальное положение вещей для двух практически чужих людей. Наши разговоры протекали легко и приятно, пятилетняя разница в возрасте толком не ощущалась, и пускай я порой и не находила логического объяснения отсутствию малейших поползновений на личную встречу, я слишком дорожила этим общением, чтобы специально искать подвох. В отличие от меня, мама была настроена гораздо более скептично, опыт подсказывал ей, что эпоха романов в письмах благополучно канула в лету, и в наш век никто не станет месяцами висеть на телефоне, имея возможность без особых усилий перевести общение в реальность. Мама даже проверяла нашу переписку на наличие фривольных фотографий и частенько порывалась отобрать у меня телефон, но, принимая во внимание, что никакой крамолы так и не всплыло, отпустила ситуацию на самотек. Гром грянул в аккурат перед выпускными экзаменами, когда нам домой позвонила девушка по имени Инесса и представилась законной женой Юлиана и матерью его ребенка.

Суммарное количество вылитой на меня грязи было невозможно описать словами – походя Инесса проехалась и по моим родителям, чем довела маму до форменной истерики, а у отца вызвала резкое обострение застарелых болячек. Инесса последовательно орала, визжала и завывала в трубку, распаляясь все сильнее, и, если бы я не вырвала радиотелефон из красноречиво трясущихся маминых рук, неизвестно сколько нам еще пришлось бы выслушивать ее безостановочные вопли. Я была выставлена не просто коварной разлучницей, посмевшей бессовестно увести Джулса из семьи, но и с лихвой осыпана множеством хлестких эпитетов, недвусмысленно характеризующих крайнюю степень моего морального разложения, однако, когда беснующаяся Инесса в очередной раз назвала меня «малолетней давалкой», мама не выдержала и перед тем, как я отняла у нее трубку, тоже сорвалась на крик. Я всерьез испугалась от одного взгляда на мертвенно побледневшее мамино лицо, и на пару с отцом бросилась ее обнимать и успокаивать, но она лишь беззвучно раскрывала и закрывала рот, судорожно вздрагивая от каждого прикосновения. Всю жизнь мама отличалась железной крепостью духа и крайне редко теряла самообладание, но телефонный разговор с Инессой, похоже, стал для нее роковым. Предсказуемо дало о себе знать непреходящее эмоциональное напряжение, и мама беспомощно рухнула на диван, а мы в панике засуетились вокруг нее, разбрызгивая воду из стакана.

– Господи, что с нами происходит? – сухими, бескровными шептала мама, раздавленная гнетом свалившихся на нее бед, – неужели этот ад никогда не закончится? Рина, сколько можно?

– Я даже не подозревала, что Джулс женат, и у него есть сын, – и сама готова была разреветься в голос я, – мама, мы с ним виделись всего один раз в жизни, ты же должна понимать, что между нами ничего не было!

–Ты точно также заверяла меня насчет Эйнара, пока отпираться не стало бесполезно, – несмотря на нашу негласную договоренность впредь не поминать имя Эйнара всуе, в то мгновение доведенная до исступления мама бессознательно нанесла мне болезненный удар под дых и снова заставила меня оправдываться, но я смогла выстоять под натиском несправедливости.

Мои глаза оставались сухими, я холодно чеканила фразы и ни на секунду не отводила взгляда. Я совершила лишь одно преступление – предала Эйнара, трусливо сбежав из больничного сквера и тем самым позволив Стеше занять мое место, и до конца своих дней собиралась расплачиваться за эту фатальную ошибку, а что до Юлиана – я великолепно понимала истоки ненависти подло обманутой им Инессы и по мере возможности старалась абстрагироваться от разгорающегося скандала. В присутствии обоих родителей я стерла номер Джулса из списка контактов, заблокировала своего виртуального друга в соцсетях и настоятельно посоветовала маме не расстраиваться из-за досадного недоразумения.

Сказать, что моя реакция повергла отца с мамой в изумление, значило ничего не сказать. Они определенно ожидали, что теперь я впаду в затяжную депрессию и уже нескоро из нее выберусь, а уж об успешной сдаче экзаменов сейчас и думать, не стоит, однако, я отнеслась к постигшему меня разочарованию философски. Да, на протяжении последующих дней мне явно не хватало общения с Юлианом, я скучала по нему, как скучают по хорошему приятелю, однако, если бы Джулс сам не возник на горизонте, я бы всенепременно выбросила его из головы в ближайшее время. Вопреки моей уверенности, что с этой историей было покончено, она вскоре получила непосредственное продолжение, и через неделю после выпускного бала Джулс без предупреждения возник на пороге моей квартиры. Открывшая дверь мама посчитала, что явно нервничающий парень ошибся адресом, но Юлиан не нашел ничего лучшего, чем смущенно попросить у нее разрешения войти.

ГЛАВА II

Будучи прекрасно осведомленным о горячей экзаменационной поре в моей жизни, Джулс сознательно не форсировал событий, пока я официально не закончу школу, но я не могла и предположить, какого рода планы он вынашивал в течение почти двух месяцев со дня всяческого прекращения наших странных отношений. Я подспудно ожидала, что он позвонит мне с извинениями и начнет мямлить что-то невразумительное в свою защиту, но Юлиан просто взял и исчез с радаров, ни разу не предприняв попытки выйти со мной на связь, и понемногу я начала соглашаться с мамой, жестко припечатавшей парня клеймом «бессовестного обманщика». Я даже по-своему сочувствовала Инессе, случайно обнаружившей в смартфоне мужа переписку с другой девушкой, и в сущности всецело разделяла ее праведное негодование, а несдержанность в словах, стоившая моим родителями миллионов безвозвратно сгоревших нервных клеток, легко объяснялась острым приступом неукротимой ревности, толкнувшей жену Джулса на необдуманный поступок. Тем не менее, я обоснованно не испытывала перед Инессой ни малейшей вины, и лишь задним числом пыталась понять, зачем Юлиану понадобилось полтора года вести со мной телефонные беседы, когда во внимании прежде всего нуждалась его собственная семья, и почему в ходе нашего длительного общения он благополучно утаил от меня правду о себе. Возможно, Джулс опасался, что я ультимативно потребую немедленно прекратить звонки, как только выяснится факт наличия у него жены и ребенка, а быть может, я выступала для него в качестве своеобразной отдушины от невыносимо заевшего быта, и он потому и не пересекал запретной грани, дабы своими неосторожными действиями не разрушить атмосферу взаимной симпатии. Конечно, по большому счету, даже виртуальные контакты «на стороне» выглядели довольно непорядочно и совсем не красили Джулса, но у меня язык не поворачивался подвергнуть парня осуждению, так как он ни сделал ни единого опрометчивого шага, неукоснительно соблюдая им самим же и установленные правила. Я могла лишь догадываться, что происходило у Юлиана в семье, и почему он вынужден был искать со мной того, чего недополучал дома, но так или иначе я простила ему эту бессмысленную ложь и ничуть не держала обиды, отбросив ненужные сожаления и предпочитая рассматривать нашу прерванную дружбу в качестве рядового эпизода из прошлого. Я сконцентрировалась на подготовке к выпускным экзаменам и постаралась не разочаровать по-прежнему верящих в меня родителей, весь мой распорядок дня был строго подчинен штудированию учебников, и у меня элементарно не оставалось свободного времени на рефлексию.

Той весной я проявила поистине невероятное усердие, и результаты не заставили себя ждать. Хотя мамины надежды на красный аттестат я развеяла еще классе в шестом – седьмом, когда стало очевидно, что со своим чисто гуманитарным складом ума мне отродясь не удастся добиться высшего балла по точным наукам, я поставила себе четкую цель на поступление в столичный университет, и направленно двигалась к ее воплощению в жизнь. Так уж вышло, что мне больше было не к чему стремиться, все мои мечты рассыпались в прах и превратились в тлен, без Эйнара разом потускнели все краски окружающего мира, и я заполняла образовавшийся в душе звенящий вакуум решением заданий из сборника тестов. Я писала сочинения, зубрила параграфы, боролась с неподатливыми математическими примерами и немного отвлекалась от самобичевания. Я знала, что если мне удастся порадовать родителей, и я стану студенткой бюджетного отделения, то следующие четыре года я проведу, закопавшись в книги, дабы не позволять отравляющему влиянию гложущей меня тоски окончательно захватить власть над моей судьбой. Более полугода я блуждала в гнетущей пустоте, притупившей мои эмоции и поглотившей всё мое существо, но рано или поздно мне предстояло смириться с неизбежным и либо так и остаться заложницей прошлого, либо переломить себя и пойти по предначертанному пути. Я не сомневалась, что образ Эйнара будет жить в моем сердце, покуда оно бьется в груди, но также я понимала, до какой степени бесплотны мои иллюзии относительно нашего воссоединения. Мы расстались навсегда, и мне необходимо было принять это как непреложный факт: переболеть, перегореть и идти дальше, какой бы туманной и извилистой не казалась лежащая впереди дорога.                   Если для меня успешная сдача экзаменов была лишь очередной вехой, то родители праздновали каждую мою четверку и пятерку с торжественным размахом, накрывая стол и приглашая деда с бабушкой. Они видели в моих скромных успехах первые признаки выздоровления от болезни под названием «Эйнар Мартис» и не могли сдержать бурного ликования, а я дежурно улыбалась, а затем ссылалась на усталость и отправлялась в свою комнату. Я полюбила одиночество и даже наслаждалась им, более того, я хорошо осознавала, что так будет всегда, и, хотя в институте мне волей-неволей придется заводить новые знакомства, настоящей любви и дружбе уже не суждено повториться. Все случилось слишком рано, я была молода, наивна, неопытна и совершенно не готова к выпавшим на мою долю испытаниям, мои действия были чересчур импульсивными, а их последствия – катастрофическими, но как бы там ни было, я бы без колебаний принесла в жертву свое будущее, только бы Эйнару ничего не угрожало. Я утешала себя мыслью, что срочный побег из города вместе со Стешей спас Эйнара от расправы, и туда, где они сейчас находятся, Цирюльнику не добраться, и пусть в армию с весенним призывом парень скорее всего так и не попал, я всё равно надеялась на лучшее. А вот на что надеялся внезапно объявившийся у нас дома Юлиан оставалось для меня загадкой, но я считала правильным дать ему возможность объясниться.

Мама никогда не видела Джулса, и знала о нем исключительно понаслышке. Думаю, именно поэтому она сразу не выставила гостя за дверь, принципиально не вступая ни в какие дискуссии, а вежливо осведомилась, не перепутал ли он квартиры, после чего инстинктивно схватилась за сердце, когда Юлиан в ответ назвал себя. Парню здорово повезло, что отец уехал в рейс – в противном случае еще неизвестно, во что бы вылилась бесшабашная смелость Джулса, но на его удачу дома были только мы с мамой.

– Вон отсюда! – с порога потребовала мама, и уже вознамерилась было от души хлопнуть дверью прямо перед носом у растерянного парня      , но тут в коридор вышла я и натуральным образом обомлела от неожиданности.

– Джулс? – потрясенно захлопала ресницами я, – что ты здесь делаешь?

– Он уже уходит, – поспешно ответила за Юлиана мама, и в ее голосе отчетливо мелькнули интонации нарастающей паники. Мама заслоняла проход своим телом, и весь ее преисполненный решимости вид кричал о том, что, если Джулс попробует нарушить неприкосновенные границы нашего жилища, она не погнушается любыми средствами допустимой самообороны.

– Почему ты просто не позвонил? – не смогла скрыть изумления я, наблюдая, как Юлиан неуверенно переминается с ноги на ногу, но при этом упрямо отказывается подчиниться маминому требованию.

– Такие разговоры по телефону не ведутся, Рина, – откровенно заинтриговал меня парень, – а мне нужно серьезно с тобой поговорить, и я бы хотел, чтобы твои родители тоже при этом присутствовали.

– Что за бред? – лопнуло терпение у мамы, и она двинулась на Джулса с явным желанием выпроводить того восвояси, и я бы, пожалуй, пересилила некстати взыгравшее любопытство и все-таки позволила маме прекратить этот глупый фарс, но тут с ее губ непроизвольно слетела фраза, которая породила в моем мозгу пронзительную вспышку воспоминаний и заставила в неистовом порыве броситься на амбразуру.

– Опять двадцать пять! – в сердцах выдохнула мама, – не успели мы избавиться от одного мерзавца, как на его место тут же явился второй! Хотела бы я выяснить, Рина, чем ты так притягиваешь к себе недостойных людей, которым мне раз за разом приходится указывать на дверь?

– Джулс, входи! – настойчиво оттеснила маму я и мстительно добавила, – я сейчас чайник поставлю!

– Рина, что ты такое несешь? – впала в глухой ступор мама, – это уже ни в какие ворота не лезет.

– Ни в какие ворота не лезет твое хамство, -отбила подачу я, – Джулс- мой гость, и я попрошу тебя не забывать о вежливости и не заставлять меня краснеть.

– Рина, у этого человека нет никакого стыда! – не торопилась сдавать позиции слегка оправившаяся от шока мама, – он уже показал свое истинное лицо, я и я не допущу, чтобы ты продолжала общение с такой безнравственной личностью. Какая низость, обхаживать неискушенную школьницу за спиной у жены, да еще и надеяться, что после всего случившегося я позволю ему переступить порог нашего дома. Я с лихвой наслушалась оскорблений в свой адрес и в адрес моей дочери, с меня хватит! Единственная вина Рины состоит в ее доверчивости, которой ты, юноша, беззастенчиво злоупотребил, но, к счастью, у Рины есть родители, способные за нее постоять. Убирайся по-хорошему, Юлиан, или как там тебе зовут, иначе тобой займется полиция. А ты займись лучше своей семьей, и не трать попусти ни наше, ни свое время, вот что я тебе скажу! Рина, не устраивай цирк, мы это уже всё проходили, и дважды на одни и те же грабли я не наступлю! Твоя неразборчивость в знакомствах и так превратила нашу квартиру в проходной двор! Если ты никак не уймешься, я снова отрублю тебе интернет и запрещу пользоваться мобильным телефоном, а то я смотрю, ты будто бы только этого и добиваешься!

– Мама, послушай себя со стороны! – хладнокровно попросила я, и мама бессознательно сбавила обороты, обескураженная моими подчеркнуто ледяными нотками, – уже осенью мне исполнится восемнадцать, а еще через месяц я уеду учиться в столицу, но ты по-прежнему считаешь меня маленьким ребенком и никак не можешь перестать контролировать мою жизнь. Тебе самой не смешно? Заходи, Джулс, разувайся-раздевайся, и давай поговорим, раз уж ты пришел. Извини маму за грубость, она это не со зла – поверь, у нее действительно имеются причины за меня волноваться, но ей тяжело признать, что я выросла и вот-вот покину родное гнездо.

– Я тортик принес, – с опаской обогнув неподвижно застывшую после моих слов маму, Юлиан протянул мне картонную коробку, и когда по моим губам скользнула слабая улыбка, вдруг едва различимым шепотом добавил, – до чего же я по тебе соскучился!

ГЛАВА III

Я старательно удерживала себя от автоматического проведения параллелей между нынешней ситуацией и событиями полуторагодичной давности, но немеркнущая память услужливо подкидывала мне все новые и новые сцены с участием Эйнара, и во мне невольно просыпался чутко дремлющий доселе протестный дух. Я понимала, что Джулс – это не Эйнар, и по большому счету эти две истории имеют не так много общего, но достаточно было маме обрушиться на Юлиана с уничижительными характеристиками, как в моей душе незамедлительно поднялся неконтролируемый шквал яростных эмоций, и сейчас я была готова на всё, только бы избежать повторения конфликта. Я встала на защиту Джулса с каким-то оголтелым фанатизмом и всеми силами пыталась оградить его от маминых нападок, я словно таким образом надеялась искупить свою неизгладимую вину перед Эйнаром, оказавшимся объектом всеобщей ненависти в том числе и по причине моей нерешительности, но при этом до конца не отдавала себе отчета, что время безвозвратно упущено, и мне уже не дано изменить прошлого.

В отличие от Эйнара, носки у Юлиана были новые и явно никогда не видали штопки, да и одет он был хотя и без особых изысков, но по крайней мере, однозначно, не с чужого плеча. Если облаченный в старые обноски Эйнар вызывал у меня ассоциации с принцем в изгнании, то Джулс был по сути своей обычным парнем приятной наружности, ничем не выделяющимся из толпы, и в нем не ощущалось и сотой доли той королевской стати, что сквозила в каждой черточке Эйнара. Красота Эйнара была потусторонней и загадочной, а в его зеленых глазах плескалось отражение вечности, магнетически приковывающее взор, тогда как Юлиан был полностью органичен в текущей эпохе, и рядом с ним у меня не возникало чувства сопричастности к непостижимой тайне. Если близость Эйнара вселяла в меня трепетное волнение, вызывающее дрожь в коленях, заставляющее замирать сердце и обрываться дыхание, то в присутствии Джулса мне было легко и спокойно, а в тот сложный период я остро нуждалась в умиротворении, и потому инстинктивно цеплялась за эти отношения, пусть даже и не рассматривая их с точки зрения романтической привязанности.

Под осуждающим маминым взглядом я сначала проводила Юлиана к умывальнику, а затем усадила за кухонный стул, под шипение закипающего чайника извлекла из коробки бисквит и аккуратно разрезала политый глазурью корж на ломтики. Мама встала у окна и в демонстративном молчании красноречиво уперла руки в боки. Без единого слова она терпеливо ждала, пока я разолью чай по чашкам и разложу кусочки торта по блюдцам, а ее буравящий взгляд продолжал сверлить Джулса насквозь, и сколько бы я не гнала прочь навязчиво преследующие меня воспоминания, мне не удавалось отделаться от мысли, что я наблюдаю дубль два организованного для Эйнара «званого ужина», а брезгливо поджатые мамины губы лишь укрепляли мою уверенность. Ключевое различие состояло прежде всего в том немаловажном аспекте, что Эйнар ничем не заслужил упреков и придирок, а Юлиан сам загнал себя в ловушку, не озвучив мне свое семейное положение, и я бы удивилась, если бы мама лояльно восприняла его ложь, но желание исправить ошибку заглушало голос трезвого рассудка и толкало меня на самозабвенное отстаивание сомнительного права Джулса сидеть с нами за одним со столом.

– Итак, что вам от нас нужно, юноша? – мрачно спросила мама, по всей вероятности, отчаянно жаждущая поскорей избавиться от незваного гостя.

– У него есть имя, его зовут Юлиан, – рубанула я прежде, чем Джулс успел собраться с ответом. Меня до сих пор передергивало от издевательского обращения «Ромео», так полюбившегося сходу не поладившему с Эйнаром отцу, а теперь еще и мама взяла на вооружение это пронизанное сарказмом слово «юноша».

– Рина, не надо! – Джулс не позволил бушующему во мне раздражению выйти из берегов и примирительным жестом остановил разгорающуюся пикировку, после чего повернулся к маме и мягко поинтересовался, – простите, как вас по имени-отчеству?

– Людмила Леонидовна, – буркнула мама, -но учитывая, что мы с тобой разговариваем в первый и последний раз, я не думаю, что тебе когда-нибудь пригодится эта информация.

– Людмила Леонидовна, возможно, я должен был прийти сюда гораздо раньше и принести извинения за тот отвратительный случай, но я предпочел сначала получить свидетельство о разводе, а уже потом разговаривать с вами, – скороговоркой выпалил Юлиан, словно испугавшись, что мама вытолкает его взашей раньше, чем он донесет до нее цель своего визита, – я виноват перед Риной и виноват перед вами, ее родителями, но клянусь, я в жизни не замышлял ничего дурного, и кто угодно может вам это подтвердить. Да, мы регулярно перезванивались, общались в соцсетях, но не более того. Не знаю, почему я сразу не рассказал правду, наверное, мне было страшно потерять нашу дружбу с Риной, а еще я боялся лишний раз ее травмировать после всего, что с ней произошло. Я понимал, что Рина несовершеннолетняя и любые мои неосторожные действия могут быть расценены как преступление, но также я видел, что ей необходимо прийти в себя, и я только напугаю ее, если вдруг заговорю о своих чувствах. Поэтому я оставил всё, как есть, и просто тихо радовался, когда в мессенджер приходило сообщение или в трубке раздавался ее голос. Конечно, я знал, что мы не пара, и на первом месте для меня должна стоять семья, я запретил себе даже думать о каком-то совместном будущем с Риной, и я честно не нарушал границ дозволенного. Поднимите нашу переписку, если не верите, и вы не найдете там ничего выходящего за рамки дружеской беседы. На самом деле я почти месяц как развелся, но мне хотелось, чтобы Рина спокойно сдала выпускные экзамены. На тот момент, когда вам позвонила Инесса, я уже подал заявление, но так как она отказалась расстаться по обоюдному согласию, мы долго разводились через суд, и Рине было незачем видеть, как мы с бывшей женой делим имущество и полощем грязное белье. Я не искал встречи, не звонил и не писал с чужих аккаунтов, я ждал, когда всё устаканится, и лишь сейчас отважился постучать в вашу дверь.

– У меня возник только один вопрос – зачем? – иронично прищурилась мама, слушавшая покаянную исповедь Джулса с выражением величайшего презрения, – ты сам только что высказал одно очень здравое суждение, и я здесь я тебя полностью поддерживаю – вы с моей дочерью не пара! Ты вроде бы говоришь правильные вещи, но выводы делаешь в корне неверные. Возможно, ты и крайне высокого мнения о своей персоне, или просто надеешься, что Рину в силу ее нежного возраста легко обвести вокруг пальца, но я ни вчера родилась на свет, и прекрасно понимаю, к чему ты клонишь. Что у тебя осталось после развода? Квартира? Сомневаюсь, скорее всего там живут твоя бывшая жена и сын. Машина? Судя по тому, что вы с Риной познакомились в автобусе, у тебя ее вообще не было. Хороший доход? Насколько я знаю, ты весной только закончил колледж, а на репетиторствах в нашем городке много не заработаешь. Кто ты по образованию? Учитель начальных классов? Неужели ты думаешь, что я не в курсе, какие смешные зарплаты у педагогов? Да о чем я, сколько бы ты не получал, львиная доля этих денег уйдет на алименты и прочую помощь ребенку, и так будет еще много-много лет. Незавидная перспектива, да, юноша? И тут тебе подвернулась Рина! Молоденькая, доверчивая, да еще и переживающая тяжелый период! Я искренне восхищаюсь твоим терпением – не каждый сможет так долго окучивать девчонку, но ты быстро сообразил, что игра стоит свеч. Наверняка, ты всё подробно вызнал – и что Рина наша единственная дочь, и что мы планируем отправить ее учиться в столицу… Лакомый кусочек, правда? Неизвестно, как бы всё сложилось, не позвони к нам твоя жена, но ты, смотрю, и тогда не растерялся. Свидетельство о разводе – это такой ход конем, да? Мол, я теперь человек свободный ото всех обязательств, никого не обманываю, любите меня и жалуйте. Знаешь, я понимаю, что у Рины еще молоко на губах не обсохло, и она творит глупость за глупостью, но почему ты и меня держишь за слабоумную?

– Людмила Леонидовна, я был с вами предельно откровенен, и мне очень жаль, что вы все истолковали превратно, -взгляд у поникшего Джулса был грустным и каким-то обреченным, как если бы он заведомо знал, что ловить ему изначально было нечего, но в погоне за чудом всё же отважился на чистое безумие, – вы напрасно приписываете мне меркантильные мотивы, хотя и я не буду скрывать, что сейчас мое финансовое положение достаточно неустойчиво. Вы совершенно правы, в нашем городишке нормальной работы по специальности мне не найти, поэтому я уезжаю в столицу. Школьный друг обещал на первое время помочь с жильем, а я постараюсь как можно быстрее трудоустроиться и закрепиться на новом месте. Не факт, что все мои планы сбудутся, но я твердо нацелен на результат, и не сдамся в случае неудач. Я пришел сюда вовсе не для того, чтобы претендовать на ваше имущество, я просто хотел увидеться с Риной перед отъездом и попрощаться. Я лишь пытаюсь не дать вам запомнить меня как мерзавца, наставляющего жене рога, и для меня очень важно, чтобы ни вы, ни Рина не копили на меня обиду.