Неумышленное ограбление

– Имею.

– Как же вы попали в эту компанию?

– Я полтора месяца проработала в фирме, президент которой сейчас соизволит лежать на дорожке с разнесенным черепом.

– Вы что, там кросс сдавали?

– Где?

– На этой дорожке. Натоптано так, словно промчалось стадо мамонтов.

– Бизонов, – поправила я его. – Когда вся толпа прибежала смотреть на Олега Васильевича, я подумала: несутся, как стадо бизонов.

Или это я настолько трафаретно мыслю, или просто у следователя выстраиваются такие же ассоциативные ряды, как и у меня.

– Не могли бы вы рассказать мне, какие отношения установились между сотрудниками вашего заведения?

– Отличные. Конфликты бывают тогда, когда восьмая часть коллектива работает, а семь восьмых – пускают пузыри в трубочку. У нас работал один лишь Вячеслав Петрович Тупольский, вице-президент. Мы ему это прощали как милую слабость приятного человека. Все остальные очень мирно сосуществовали.

– Татьяна, вы знаете, как это бывает, где-то возникает конфликт, вас как журналиста приглашают в качестве третейского судьи. Вы еще никого не знаете из конфликтующих сторон, но каждый старается склонить вас на свою сторону, излагая факты в удобной для себя интерпретации.

– Совершенно верно. И много труда уходит на стряхивание лапши с ушей.

– Вот-вот. Я сейчас точно в такой же ситуации. Каждый из ваших коллег говорит лишь ту часть правды, которую считает нужной. Вы не поможете мне составить целостную картину?

Классно, меня еще ни разу не вербовали в добровольные помощники органов.

– Алексей Степанович, а у вас не возникает подозрения, что это я трудоустроила кирпич на затылке нашего президента?

– Пока нет. Да, кстати, мне говорили, что из вашей компании кто-то исчез?

– Да, наш программист Вадим. А еще кроссовки Олега.

– Вам хорошо платили?

– Отлично. Если вы думаете, что Вадим стукнул Олега кирпичом, потому что ему приглянулись его кроссовки, то вы ошибаетесь. Во-первых, Вадим нежное и утонченное создание (тут я некстати вспомнила его зверскую подачу)… э-э… мне кажется, он на такое не способен. Во-вторых, неужели владелец нового «опеля» станет охотиться за чужими кроссовками?

– А может, у него в подошве был тайник? Впрочем, ясно. Спасибо. Надеюсь, вы и в дальнейшем будете оказывать мне содействие.

Надейся, дружок. А у меня свои планы на жизнь.

Дома меня встретили соскучившийся Антрекот и тишина. Следов возвращения любимого мужчины я не обнаружила. Антрекот выгибал спину, пытался взобраться на меня с поцелуями и однозначно подмигивал в сторону холодильника. Я достала ему кильку – пусть хоть у кого-то будет праздник. И пошла звонить Эванжелине.

Она отвечала сонным голосом – спала, крыска, пока у меня тут такие события.

– Эванжелина, моего шефа укокошили, – выложила я сразу, не редактируя, не делая поправок на детскую эмоциональность и восприимчивость подруги.

– Где же ты теперь будешь работать? – сонно промяукала Эванжелина. Она, по-видимому, так и спала прямо на телефонной трубке.

– Ты, пожалуйста, просыпайся. Приходи, я все тебе расскажу.

– Ой, тут так хорошо, и вставать неохота. Он сильно пострадал, твой шеф?

– Не знаю. Кажется, у него испорчен только затылок. Но он ему больше не пригодится.

– Как же он будет теперь без затылка?

– Эванжелина, он же умер!

– Как умер? – с ужасом выдохнула анабиозница. Наконец-то она проснулась.

Мне пришлось начинать все сначала:

– Его убили. Представляешь, просыпаемся, идем на корт, а он там лежит. С разбитой головой и в белых носках. Видно, решил пробежаться, а его кирпичом и пристукнули.

– А он у вас что, всегда по утрам бегает в белых носках?

– Нет. Кроссовки, наверное, украли. Может быть, его и стукнули-то ради того, чтобы снять кроссовки. Они знаешь сколько сейчас стоят! Ладно, приходи завтра, нам есть о чем поговорить!

– Как это ужасно! Сняли кроссовки… – Эванжелина в конце концов осознала глубину трагедии. – А тут вот Катя просит сходить с ней на американскую выставку. Идти?

(Нет, не осознала.)

– Иди, ты-то здесь ни при чем, тебя теперь в прокуратуру на допросы по десять раз в сутки вызывать не будут…

В понедельник новость разнеслась по конторе. Все бегали, галдели, выдвигали версии, спрашивали друг у друга, закроется ли фирма. Об Олеге сожалели, но, подозреваю, в основном как об утраченном источнике безбедного существования. В его кабинете рассматривал бумаги следователь. После обеда я решила, что больше мне в офисе делать нечего.

Один лишь друг, кроме равнодушной Эванжелины, остался у меня – Антрекот. Теперь только он будет скрашивать мои одинокие будни.

Часов в семь вечера в дверь позвонили. Это оказалась Светка. Она сгибалась под тяжестью большого чемодана.

– Я у тебя переночую, а завтра поеду к сестре в Тверь, – сообщила она.

– Да, в молодости я тоже любила путешествовать. Проходи. Это Антрекот. Это Света.

Светка бросила сумку на пол в прихожей и конечно же придавила хвост Антрекоту. Настроение у нее было такое же мерзкое, как и у меня.

– Шнурки изгнали за утрату девственности, – мрачно проинформировала она меня, когда мы сидели на кухне и пили чай с двумя последними конфетами. – Какая зашоренность, какой консерватизм и узость взглядов. Рудименты!

Я поперхнулась. Кажется, благодаря усилиям ВэПэ Светка основательно пополнила свой словарный запас.

– Кто же тот счастливчик, Света?

Теперь поперхнулась Светка. Так вот и будем с ней пускать фонтаном чай и по очереди кашлять, а Антрекот будет смотреть на нас, как на ненормальных.

– Таня, ты или наивная, как незабудка, или у тебя торможение в черепной коробке. Ты что, честно не знаешь?

Как все-таки вульгарна, невоспитанна сегодняшняя молодежь! Я в ее годы никогда не разговаривала со старшими в таком тоне.

– Света, я знаю, что предметом твоих воздыханий последние полтора месяца был Олег Васильевич. Но с кем ты спишь – это твое личное дело.

– Понятно. Антрекотушка, маленький, иди сюда, я тебя поглажу.

– Не хочешь – не говори. Но зачем интриговать? – обиделась я. – Налить еще чаю?

И тут Светка начала рыдать. Из ее всхлипываний и горьких стенаний я уяснила, что в ночь с субботы на воскресенье Олег Васильевич, слегка подшофе, пришел к ней в номер, и она ему конечно же открыла. А он воспользовался ее детской доверчивостью и коварно трахнул, предусмотрительно слегка придушив подушкой, чтобы не брыкалась. Вот это да! Честно говоря, мне и в голову не приходило, что Олег, при наличии жены за стеной, жены, которую, как все утверждали, он очень любил, мог совершить такую гнусность. А Светка, чьи представления о сексе были диаметрально противоположными, – легкий ветерок из окна, розы на столе, нежные объятия и прочая ерунда, высмотренная в кинотеатрах, – никак не могла прийти в себя.

Ох, не люблю, когда моего кота используют в качестве носового платка! Я отобрала у Светы Антрекота и обняла за плечи несчастного ребенка.

– Ну, не плачь, бедная. Видишь, за тебя кто-то отомстил.

– Меня из дому выгнали… Не верят… Говорят, сама напросилась… Ы-ы-ы-ы… Они теперь вспоминают всех моих знакомых мальчиков, начиная с детского сада, и говорят, что я со всеми спала… Это неправда!..

Возможно, это действительно неправда. Но, честно говоря, как-то не верится, что Олег Васильевич был пионером в этой области.

– Света, а хочешь, я поговорю с твоими родителями? Давай адрес, я съезжу и поговорю.

Светка втянула в себя воздух:

– Думаешь, поможет?

– Давай. Если я их уломаю, ты завтра поедешь от меня домой. Только не реви на кота, он промокнет и заболеет ангиной.

Вот такая у меня судьба – успокаивать рыдающих и улаживать чужие конфликты. Кто бы мне помог! И поехала я через всю Москву на другой конец города.

Родителей, надо сказать, я уломала в два счета. Впрочем, они и сами уже были достаточно перепуганы исчезновением дочери. Я нарисовала перед ними мрачную картину поголовной развращенности, на фоне которой Света представлялась чистым ангелом, непорочной Девой Марией. Она, конечно, тоже была виновата, но кто же знал, что на невинную стрельбу глазами Олег ответит залпом тяжелой артиллерии? Каким же мерзким типом он оказался!

В конце концов родители прослезились, схватили меня, мотор и поехали за своим растерзанным чадом. Антрекот с молчаливым удивлением снова наблюдал коллективные рыдания – встреча на Эльбе происходила в моей прихожей. Все простили всех. Светлану приласкали и реабилитировали как почти невинно пострадавшую. Напоследок я шепотом спросила у нее:

– А кирпичом, случайно, не ты заехала?

– Не-а, – ответила Света. – Мысль была, но реализовать ее я не успела.

Пропавший Вадим не появился в конторе и во вторник. Зато мне позвонил старый знакомый, Николай Долгачев, с которым мы не виделись лет сто, и предложил встретиться.

Долгачев сделал себе имя на скандалах и шокирующем стиле письма. Там, где раньше печатались точки, теперь у нас пишут полное слово, а такими словами Долгачев густо унавоживал свои статьи. Я признавала его уникальную способность выкапывать из-под земли головокружительные факты. Но зачем же через каждые три строчки употреблять слово, характеризующее естественные физиологические процессы, я не понимала. В общении он был довольно неприятен – развязен и высокомерен. Мы встретились с ним в кафе «У Вероники». Он ждал меня за столиком, на котором уже стояли кофе и два высоких бокала с коктейлем.

– Привет, мартышка, ты все такая же тощая!

Ну зачем я согласилась встретиться с этим типом?

– Не будем тянуть, а сразу приступим к делу. Я предлагаю тебе обмен. Ты мне досье на Олега Васильевича Дроздовцева, я тебе полтысячи баксов наличными.

Моя вытянувшаяся физиономия побудила его скорректировать сумму.

– Мало? Ну, я всегда удивлялся, как Серж живет с такой умной бабой? Женщина должна быть кроткой, покорной и глупой. Шестьсот.

Я молча смотрела на него.

– Киса, я преклоняюсь, я целую твою коленку. Неужели дело тянет на тысячу? Что ты там накопала?

Наконец я открыла рот:

– Что ты торгуешься? У меня ничего нет.

– Ладно заливать. Зачем же ты тогда месяц торчала в его конторе?

Да, видимо, последнее время я занималась не тем, чего ожидала от меня прогрессивная общественность города. Оказывается, надо было рыть под Дроздовцева, а я валяла дурака и страдала по утраченному возлюбленному.

Тут уж настал черед Долгачева увеличивать горизонтальные пропорции своей физиономии. Лицо его вытянулось, и челюсть буквально свалилась в коктейль.

– Девочка, да ты меня, наверное, не за того принимаешь. Да вся московская пишущая братия об этом только и говорит: Таня Максимова внедрилась в «Интерком», ждите сенсации.

– Откуда там сенсация, фирма как фирма, – слицемерила я.

– Не разыгрывай. Олег Дроздовцев пусть не первая фигура отечественной мафии, но кое-что собой представляет. Подробности ожидаю услышать от тебя. Давай, старушка, оправдывай мои надежды.

Как и в случае со Светой, я, очевидно, оказалась единственной непосвященной. Народ ждал разоблачений, а у меня в загашнике так же пусто, как у кенгуру в сумке после женитьбы кенгуренка. Конечно, я помнила про дискету, записанную в кабинете Олега, но пока еще не знала, как ее можно будет использовать, – как это ни грустно признать, но в происшествии с дискетой я лишь подтвердила свои воровские наклонности, а отнюдь не профессионализм в области журналистики.

– Николай, все, что я там нашла, это мое.

– Знаешь, ты всегда была несговорчивой, а сейчас, когда от тебя ушел Сергей, вообще стала похожа на гремучую змею, – злобно проговорил Долгачев.

Знает, гад, куда бить. Я встала и пошла к выходу. На сцене в полумраке интересная блондинка пела песенку Мэрилин Монро «I wonna be loved by you, just you…», ей грустно подпевал саксофон.

В метро я обнаружила, что вся моя тушь давно уже переместилась с ресниц на подбородок. Я украдкой достала косметичку и стала растирать лицо носовым платком. Какая же я дура – сенсация ушла у меня из-под носа. Я целый месяц ничего не делала, ходила в казино, тратила доллары, вместо того чтобы узнать, откуда они берутся. Я размышляла о загадочном характере Олега Дроздовцева, вместо того чтобы собирать на него компромат. Если я не замечаю очевидного, значит, я исчерпала себя как журналистка.

Когда до дому уже оставалось пройти двести метров, около меня затормозил серебристо-синий автомобиль. За рулем «вольво» сидела тщательно причесанная и накрашенная Марина в легком шелковом костюме небесно-голубого цвета. «Вот, – подумала я, – пример философского отношения к жизни. Меня всего лишь оставил любимый мужчина, и я всего лишь удостоверилась в собственной профнепригодности. У нее убили мужа, и этого уже не исправишь. Однако я – как ощипанный и приготовленный к варке попугай, а она – сияющая Афродита за рулем собственного автомобиля». Мне показалось, что с уходом мужа из Марининых глаз испарились грусть и тоска.

– Таня, можно я вас подвезу?

Я уселась на переднее сиденье. В машине работал кондиционер, а кресла были обтянуты темно-вишневыми велюровыми чехлами. Комфорт. А тут скачешь, как лошадь, по неровному асфальту и тридцатиградусной жаре, набойки вдребезги, косметика плывет, волосы прилипают ко лбу…

– Таня, у вас что-то случилось?

– Да… В Гватемале чудовищное наводнение. Есть жертвы.

– Да, это грустно, – понимающе кивнула Марина.

А все-таки я бессердечная ступка для растирания миндаля. У человека несчастье, а я заливаю какую-то ерунду.

– Извините, Марина, мне сейчас плохо. Хотя вам, наверное, еще хуже?

– Нет, – легко улыбнулась Марина. – Все, что было плохого в моей жизни, ушло вместе с Олегом. Если бы вы знали, что это был за человек, вы бы меня поняли. Мне уже тридцать восемь лет. Десять из них я потратила на то, чтобы от слепого обожания перейти к скрытой ненависти. Он мучил меня, но не отпускал. А теперь я свободна. Олег получил по заслугам.

Я мысленно присвистнула. Девушка была весьма откровенна. Впрочем, у богатых свои причуды. Они могут позволить себе даже откровенность с почти незнакомым человеком.

– Вот ваш дом, – сказала Марина.

Интересно, откуда она знает, где я живу?

Когда я выбиралась из прохладного салона на горячий асфальт двора, Марина придержала меня за плечо.

– А все-таки это очень странно, – сказала она тихо, и глаза у нее были как у рыси. – Он ворочал миллионами, а умер потому, что какому-то бродяге приглянулись его кроссовки…

Эванжелина, Эванжелина, мне так надо с тобой поговорить, а ты шарахаешься по американским выставкам. Конечно, единственный ребенок требует внимания и его надо воспитывать (хотя еще не известно, кто кого воспитывает), но я ведь у тебя тоже одна-единственная!

В среду по повестке я явилась в прокуратуру.

Алексей Степанович принял меня в кабинете, напомнившем редакцию, – точно так же здесь стоял запах нежилого помещения, в углах были свалены папки с завязками, разбухшие от бумаг, старая мебель и обшарпанные оконные рамы довершали картину запущенности.

– Слушайте, Татьяна, что я вам расскажу.

Алексей Степанович смотрел не на меня, а в окно. А я сидела у стола на деревянном допотопном стуле с дерматиновой обивкой.

– Представьте себе девушку, которая живет в подмосковной провинции, работает в заштатной конторе и получает мизерную зарплату. Ей очень хочется красивой жизни, шмоток, которые висят в валютных магазинах, и круизов по Средиземному морю. Еще больше она хочет замуж за американского миллионера. Однажды девушка знакомится с человеком, который предлагает ей поехать в Германию, Америку, Грецию или еще в какую-нибудь страну по частному приглашению, там получить фальшивый паспорт, разрешение на работу и, пожив за рубежом с полгода, выучив язык, накопив денег, вернуться обратно или не вернуться. Девушка благодарит Бога, что он так круто изменил ее скучную жизнь. В Америке она получает паспорт, но начинает работать не манекенщицей, или гувернанткой, или горничной в гостинице, а исполнительницей стриптиза в ночном баре и проституткой, потому что ее буквально продают в рабство.

Мечтательных девушек отправляют за границу партиями, а доход от этого бизнеса поступает в маленькую респектабельную фирму, сотрудники которой получают зарплату не только рублями, но и в твердой валюте. Размах дела поражает. Все продумано и неоднократно прорепетировано, начиная с вербовки русских дурех, выдачи виз и покупки авиабилетов, заканчивая наймом заграничных головорезов для охраны и запугивания девушек за границей. Кроме того, в окрестностях Москвы исправно функционируют несколько съемочных павильонов, где поточным методом штампуются порнографические фильмы. Их герои – в основном дети. Один из таких павильонов находился в гостинице «Подмосковье», где вы проводили уик-энды. Ее владелец уже арестован за причастность к изготовлению порнографии, но срок ему светит совсем небольшой, скорее всего, он вообще отвертится. А основной направляющей силой, идейным и координирующим центром всего этого являлся ваш бывший начальник Олег Дроздовцев. Большая часть доходов, конечно, поступала к нему, но я думаю, что его в основном интересовали не доходы, а сам процесс. Мы покопались в его компьютере, и нам удалось кое-что оттуда извлечь. К сожалению, в сети попадается мелкая рыбешка, наподобие владельца гостиницы «Подмосковье»…

– Я ничего не знала, – промямлила я сокрушенно. – А пару-тройку красавиц, которые все же смогли вернуться на родину из рабства, вы не нашли?

– Нашли.

– А можно будет поговорить с теми, кто производил порнуху?

– С теми, чью явную причастность мы сумеем доказать, – пожалуйста, попытайтесь. Хотя они вряд ли захотят с вами беседовать.

– Алексей Степаныч, – осенило меня внезапно, – да вам же теперь орден пожалуют!

– Вы неудачно выбрали момент и место для шуток, – холодно отреагировал следователь. – А чтобы ваша статья получилась более убедительной и эмоциональной, вы ведь решили обо всем этом написать, не так ли, я могу предоставить в ваше распоряжение видеокассету, демонстрирующую, как тридцатилетние верзилы совокупляются с почти младенцами. А вы не интересовались, откуда бралась ваша зарплата, если никто в фирме, как вы сами мне сказали, ничего не делал? Ваша контора служила простым прикрытием для отмывания денег. Эти долларовые премии должны были жечь вам руки, потому что они были заработаны глупыми девчонками, подобранными на вокзалах, или бестолковыми девицами, которых отправляли на Запад как партии дешевого товара. Но вы все кормились и предпочитали не задавать вопросов. Вы хоть понимаете, в какой грязи оказались? Да если бы…

– Хватит! – заорала я. На столе лежала увесистая коричневая папка, я в ярости грохнула ею. Получилось громко и эффектно. – Алексей Степаныч, я не девочка для выслушивания нотаций. Я проработала в «Интеркоме» месяц с небольшим, и зарплату, которой вы так меня стыдите, получила один раз. У меня возникали подозрения, но как я могла их проверить?

– Хорошо, не буду, – просто согласился Степаныч. Видно, мужик он все-таки неплохой.

– Но кто же убил Олега Дроздовцева?

Следователь кивнул на шкаф, где громоздилась башня из толстых папок.

– Видите? Это все на мне. Двадцать три дела – текучка, мелочевка. Поножовщина, драки. Мне бы сейчас вплотную заняться этими мафиози, а приходится и весь остальной воз тянуть. Кто убил Дроздовцева? Улик никаких. Это мог сделать любой бомж, случайно проходивший мимо вашей гостиницы, которому понравились его кроссовки. Это мог сделать и один из вас рано утром, когда Олег отправился на зарядку. Или кто-то из его мафиозных друзей, которому он чем-то не угодил. Или ваш красавчик Вадим – ведь мы его до сих пор не нашли. А может быть, Вадим и сам где-то валяется с перерезанным горлом. И так далее. С кирпича отпечатков пальцев не снимешь, свидетелей нет, остается только гадать…

Да, в пренеприятнейшую историю я попала. Подумать только, Танечка Максимова, звезда отечественной журналистики, своими изящными ручками помогала отмывать порнографические рубли. Прачка недоразвитая. «Ну и напишу же я статью, никто не спасется, – кровожадно думала я, возвращаясь домой. – Или отдать дискету с фамилиями Степанычу? А как же я тогда оправдаю свое месячное пребывание в мафиозной структуре?»

Прошла всего неделя с тех пор, как ушел Сергей, а мне казалось, что целая вечность прогремела мимо.

В подъезде около моей двери сидел прямо на ступеньках худой, заросший щетиной Вадим.

К груди Вадим прижимал газетный сверток. Боже, ну почему все идут ко мне?

– Таня, я не ел три дня.

– Же не манш па сис жур. Заходи, беглец.

После того как Вадим, тихо смущаясь, съел все, что было у меня на плите и в холодильнике, я небрежно спросила:

– В свертке – кроссовки?

Он кивнул.

– Так это ты убил Олега?! – не поверила я.

– Таня, я его не убивал, – хмуро ответил Вадим. – Ну, я не знаю, зачем я снял с него эти проклятые кроссовки, то есть… я, конечно, могу объяснить… хотя я и сам… я и сам не совсем разобрался… Таня, я не хочу, чтобы на меня повесили это убийство! Я не убивал его!

– Вадя, да не волнуйся ты так. Я ни за что бы не поверила, если бы ты начал утверждать обратное.

Вадим сидел, опустив глаза.

– Знаешь, я любил Олега.

– Ну да, если глубоко не копать, то внешне он был очень неплохой парень.

– Нет, я не про это… Я любил его… ну… как мужчину.

Я дернулась на своей табуретке. Антрекот, мирно задремавший на моих коленях, врезался головой в стол. Боже мой, если сейчас окажется, что, кроме Светки, Олег изнасиловал еще и Вадима, я не переживу. Такого я еще не встречала, хотя и прожила всю жизнь в столице, и телевизор смотрела регулярно, газеты иногда читала, но чтобы вот так, лицом к лицу…

Вадим, почувствовав, как я вся подобралась, предупредил мой вопрос:

– Он не знал этого.

– Так. Все. Вставай… Пойдем в гостиную, сядем на диван. А то я не смогу потом отскрести кота от крышки стола.

Далее все происходило по обычному сценарию. Как всегда это бывает, мне поведали о пережитых страданиях.

– Мне больше некуда было идти. Я всю жизнь в подполье, у меня нет ни друзей, ни знакомых. Один раз ко мне прицепился мужик, они, наверное, таких ущербных, как я, издалека чувствуют. Он мне сказал – давай будешь жить со мной, с такой внешностью смешно жаловаться на судьбу, если хочешь, я тебе еще и платить буду… Но ведь это все грязно и мерзко! За два года работы в «Интеркоме» я совершенно измучился. Я думал – ну что мне остается? Только выпрыгнуть из окна. Но на это у меня не хватит смелости. Как, впрочем, и на то, чтобы объявить всем, кто я такой. Когда в воскресенье утром я нашел мертвого Олега, я совсем сошел с ума. Не соображая, что делаю, я стащил с него кроссовки, прижал их к груди и убежал в лес. Потом до меня дошло, что теперь это убийство запросто повесят на меня. Три дня скрывался в трущобах.

Вадим уже размазывал слезы по щекам. Он привалился к моему плечу и зарыдал. Кажется, у меня появилась новая подруга.

– Что же делать мне теперь?

Я представила, как Вадим проливал в лесу слезы над американскими кроссовками Олега, словно несчастный любовник над засушенной фиалкой, и мне стало его жаль.

– Вадик, надо идти к следователю и все рассказать. Он неплохой человек.

– Но тогда придется объявить всем, кто я и что я?

– Давай скажем, что последние недели у тебя были материальные затруднения, ты проиграл все в рулетку и надо было кому-то срочно отдать долг. Ну, ты, не раздумывая, схватил кроссовки, не пропадать же добру, а лишь потом въехал, что это чистой воды идиотизм. (Какую же чушь я несу.)

– Но в это никто не поверит!

– А вдруг поверят? Знаешь, как я поняла, они сейчас сосредоточились не на том, чтобы найти убийцу, а чтобы засадить за решетку как можно большее количество соратников Олега. Он ведь у нас оказался крупным воротилой. Ты знал об этом?

– Нет.

– Слушай, а что ты так переживаешь? Многие сейчас даже с гордостью заявляют, что они… ну… голубые. Вот, например, Пенкин – так это же прелесть, а не гомик! Ой, извини…

На слове «гомик» Вадик совсем сник. В глазах у него читалось отчаяние, сравнимое лишь с ре-бекаром в пятьдесят втором такте «Лунной сонаты».

– Вадим, ну давай вообще уничтожим кроссовки. Изрежем и сожжем. Пойдем к следователю. Ты скажешь, что пару дней назад поссорился с Олегом, а когда его увидел, то решил, что ваша ссора всплывет, и испугался. Поэтому и сбежал. Следователь мне сказал, что улик нет никаких.

– Это точно?

Откуда же я знаю? Возможно, Степаныч и утаил что-то, как новобрачная, разъясняющая супругу, на каком этапе своего жизненного пути она лишилась невинности. Я ведь тоже ему ни слова не сказала про дискету.

Вадим попросил разрешения побриться, но я убедила его не делать этого – так он выглядел натуральнее и убедительнее. Делать было нечего, мы оставили кроссовки и отправились обратно в прокуратуру, сдаваться. В прокуратуре я поклялась на Уголовном кодексе, что Вадим просто не в состоянии кого-либо убить, и вручила несчастного парня (или как его теперь называть?) Алексею Степанычу, полностью полагаясь на благоразумие и того и другого.

Вечером, слушая «Вести» и теребя ухо Антрекота, я подсчитывала, что имею на сегодняшний день, и поражалась насыщенности своей жизни. Изменник Серж – раз, укокошенный Олег – два, изнасилованная Светка – три, «голубой» Вадим – четыре. А не слишком ли это много для меня одной?

Ночь я провела в Италии. Я шла по берегу моря, песок был теплым и мокрым. Невдалеке лежал огромный, в половину моего роста, грецкий орех. «Вот он, гений разврата», – подумала я. По гладкой светло-коричневой скорлупе с треском разбежались трещины. Но прежде чем он раскололся и я увидела изъеденное белыми червями ядро, я проснулась.

На соседней подушке Антрекот устраивал себе гнездо из вчерашней «Комсомолки». Солнце сияло вовсю. Антрекот выжидательно смотрел на меня. Его взгляд говорил: «Ну, если ты уже проснулась, то я тоже не буду больше ложиться. Да-да, самое лучшее сейчас будет отправиться на кухню и пошарить в холодильнике».

В четверг утром я сообщила Тупольскому, что ухожу. Он ответил, что нашу контору все равно прикроют.

– В каком дерьме мы оказались, а? Куда вы теперь?

– Займусь снова журналистикой.

– И правильно. Это у вас хорошо получается. А я открою собственное дело. Светку возьму к себе.

Сказав про Светку, ВэПэ вздохнул и как-то поник.

– Если честно, я бы сам с удовольствием прикончил Олега. Из-за Светки.

«Так-так-так, – подумала я. – Уж не влюбился ли дедуля в нашу крошку?» Но ВэПэ моментально пресек мои мысленные поползновения:

– Конечно, если пятидесятилетний мужчина проявляет внимание к девчонке, все начинают понимающе улыбаться.

Я смутилась и покраснела.

– Три года назад моя младшая дочь поехала со своим парнем прокатиться на мотоцикле. Разбились насмерть. Светке сейчас столько же.

– Извините, я не знала, – пробубнила я.

Деградирую. Причем стремительно. Все мысли – пошлые, окончательно испортилась. Но ведь есть от чего!

По дороге домой я думала: ну, кто на этот раз поджидает меня там? В двери торчала записка. Так. А-а-а! Снова напечатано на машинке и снова с опечатками:

«Где ты бродишь, несчастная? Я выхожу замуж. В шесть будь дома, придем в гости. Твоя Эванжелиночка».

– Проклятье!!! – заорала я на весь подъезд. В соседней квартире послышалось робкое шевеление. – Эванжелина!!! – завопила я еще громче. – Эванжелина, лохматый суслик, никчемный человечишка, несчастье всей моей жизни!

Шевеление в соседней квартире прекратилось, и на пороге предстала баба Лена, которая знала меня еще с пеленок.

– Танечка, что случилось, почему ты так кричишь?

– Эванжелина во всем виновата! Она, дура, ходит в гости с печатной машинкой! И печатает записки! И втыкает их в дверь! У Сергея никого нет! Я – дура! Эванжелина – дура! – кричала я и почти ревела от счастья.

Баба Лена задумчиво вытерла руки о фартук и тихо удалилась, справедливо рассудив, что психам и в одиночестве не скучно.

Когда в шесть вечера Эванжелина, Катя и какой-то импортный мэн ступили на порог моей квартиры, я, не сказав ни слова, мертвой хваткой вцепилась в Эванжелину, затащила ее в спальню, повалила на кровать и стала душить. Еще минута, и в моей скромной биографии появился бы новый труп.

– Эванжелина, с каких это пор ты стала ходить ко мне с печатной машинкой под мышкой?!

Я трясла свою бестолковую подругу за плечи, но она ничего не могла понять.

– Но что случилось? Вы с Катей мне все время говорите, что я недостаточно образованная, что я не работаю над собой, вот я и решила научиться хотя бы печатать. Просто когда я шла к тебе, я подумала – вдруг тебя не будет дома, и заблаговременно напечатала записочку. Ведь так интереснее, правда?

– Вставай, чучело, разлеглась, как у себя дома! Сергей нашел твою прошлую записку и положил ее себе в карман. Я ее обнаружила и обвинила его в измене.

– Танька, да ведь это счастье, – обалдело улыбнулась Эванжелина, – значит, у него никого и не было!

– Если он за эти две недели никого себе не нашел…

В гостиной нас ждали Катя и Дэниэл. Они непринужденно болтали на английском. Дэниэла Эванжелина подцепила на американской выставке. После десятиминутного разговора, где Катя выступала в качестве переводчика, он предложил Эванжелине руку, сердце, дом в Калифорнии, виллу на Средиземном море и четыре автомобиля, один из которых «кадиллак». В общем, влюбился с первого взгляда. Думаю, кроме красоты, его еще сразила и молчаливость Эванжелины. Красивая и немногословная – клад, а не женщина. А так как способности к языкам у Эванжелины нулевые, то он мог рассчитывать, что немногословной она будет оставаться до тех пор, пока он сам не удосужится выучить русский. Тридцатипятилетний, богатый и вроде бы не нудный американский бизнесмен влюбился до такой степени, что предлагал забрать в Америку, кроме Эванжелины, всех ее возможных родственников до четвертого колена.

– Поэтому во вторник мы уже летим, – сказала счастливая Эванжелина.

– Куда? – не поняла я ее.

– Как куда, в Америку. Свадьба будет уже там. Я специально пришлю тебе и Сержу вызов.

Нет, я так больше не могу. Трупы, гомосексуалисты, ненормальные бизнесмены меня доконают. А если Эванжелину тоже продадут в ночной бар?

Я обратилась напрямую к Дэниэлу:

– Вы знаете Эванжелину всего пару дней. Как же вы можете на ней жениться?

– О-о! Да она просто необыкновенная. Я влюбился сразу же. Я буду о ней заботиться. Вы, пожалуйста, не волнуйтесь, я буду очень хорошо о ней заботиться. У меня друзья в посольстве, с визой проблем не будет. И вам тоже пришлем. Вы ее лучшая подруга, я знаю…

Нет, с американцем оказалось бесполезно разговаривать. Спятил. Всеобщее сумасшествие. Единственное разумное существо в моей квартире – это Антрекот. Себя я к нормальным тоже уже причислить не могла. У меня поехала крыша.