Я в мирабилианском аэрокаре. На Земле. Небо над Васильевским островом, только нереально бешеный трафик. Готов поклясться, что автоматическая система контроля за перемещениями вышла из строя, и никак не могу поручиться, что удерживающее от столкновений силовое поле всё ещё функционирует.

Машина на ручном управлении. Компьютер не узнаёт меня и не слушается команд по-русски, по-английски и по-тулисиански. На большее голова не способна, а переводчик голосом не активируется.

Рядом – даже не удивляюсь – сидит Рита, и размера её ладони не хватает, чтобы полноценно управлять рассчитанной на богатырей машиной.

А, ну да… и у меня связаны руки. Точнее, скреплены витой металлической нитью, не поддающейся уже которому подряд максимальному усилию мышц. Она до того ледяная, что кажется обжигающей.

Пока кое-как получается укрывать от сознания, что конструктором данного ада может быть только один человек…

– Рита, давай двумя. Вот так, да. – Как могу помогаю ей, поочерёдно неестественно изгибая пальцы. – Сажаем вон туда на гравийную дорожку.

Оглушительный пришепётывающий свист сверху. Поднимаю взгляд: два автомобиля уровнем выше всё-таки столкнулись, одному из них оторвало люк, что, конечно, технически невозможно, но прекрасно укладывается у меня в голове. И летит он, само собой, как раскрученный диск – ребром прямиком к нам в лобовуху.

Честно пытаюсь сконцентрироваться: я в Мираже, Рита ненастоящая, а мне умирать никак нельзя. И… дезактивирую страховочный ремень (это ведь запросто можно сделать и со связанными руками) и как герой дурацкого кино закрываю её своим телом, распластавшись навстречу угрозе. Не знаю даже, зажмуриваюсь или что, но как-то упускаю саму кульминацию, а вижу только, как атаковавшая кар деталь ушла в сторону по касательной. Хотя по всем законам физики не должна была.

Ноль баллов тебе за метод Дэвидсона, Кузнецов…

– Ваня… сядь обратно, я снижаюсь.

Когда мы плавно и без прочих происшествий опускаемся под огромным кустом цветущей черёмухи, она добавляет:

– У меня есть скальпель. А ты дурак. Эта штука не смогла бы ничего пробить – ты спецификацию кара вообще читал? Он же мирабилианский! В следующий раз не буду тебя развязывать!

Уже через несколько секунд хирургический лазер избавляет меня от оков.

– Скажи, что здесь происходит, как ты видишь? – решаюсь спросить, растирая запястья и раздумывая, стоит ли выбираться наружу.

– Ты спасаешь мир, я помогаю! Как в наших детских играх! Здорово же, правда?

– Ты… ненастоящая.

– А ты – настоящий? – Пронзительно синие, обволакивающие теплом с примесью хитринки. Долго не выдерживаю – откидываюсь назад, опустив веки, и только слышу её звенящий голосок:

– Кстати, ты не представляешь, с кем я вчера ходила на свидание! Феофан Хмелькин!

– О боже мой! Это ещё что за хрен? – мычу в собственные пальцы.

– Я, конечно, понимаю, ты не так давно упал с Ёжика, но Хмелькин – он же из каждого утюга, – поспешно шумно откашливается и начинает петь: – «Закат падает к твоим ногам, а я радуюсь своим слезам…»

– Рита, – требую, выгнувшись и угрожающе разведя плечи, – пошли его лучше сразу.

– Ну Ваня, он-то не психопат! У него же вся жизнь на виду!

– Он как минимум идиот. Это ещё хуже.

– Ваня, ну… – то ли шмыгает носом, то ли всхлипывает.

– И… – Меня душат саркастические рыдания. – Феофан? Как его сокращённо называть?

– Саша сказал будем звать Фафиком…

Уж было засмотревшись на обстановку за окном, снова оглядываюсь – Рита с готовностью улыбается в ответ. И меня начинает потихоньку трясти – заходимся смехом на всю проклятущую иллюзию, пока хватает сил и срывающегося дыхания…

– Ладно, и откуда здесь мирабилианский кар… И что с системой? – Вглядываюсь в небо: больше никаких катастроф там пока не происходит.

– Ваня, тебя ещё и по голове ударили? Дай посмотрю!

Тянется ощупать мою макушку. Это остаётся забавным всегда: все помнят, как хорошо я стреляю, но забывают, что уворачиваться умею даже лучше. Особенно от воображаемых посягательств, не входящих в мои планы.

Нахмурившись, сдаётся и оставляет моё тело в покое.

– Машина – из мирабилианского культурного центра, а систему сломал мирабилианский вирус. Он туда как-то из каров попал!

– Какой вирус, Рита?! Это попросту невозможно. Какой мирабилианский культурный центр? Параллельная реальность какая-то? И что с моими руками было?

Игнорирует все вопросы, кроме последнего.

– Мирабилианские наручники… Ты сказал: «Некогда объяснять, полетели к Алексу!»

– Отлично, и как мы оказались в этом каре?

И что-нибудь, блядь, немирабилианское осталось ещё на этой планете?

– Так его Том тебе дал, вирус на их кары не действует! Ты забрал меня с работы, потом припарковался на 9-й линии, сказал, что выйдешь на минуту, а когда вернулся…

– Судя по всему, мой план провалился.

– Ваня, у нас же есть доступ в метро!

– С ума сошла? Добровольно спуститься в замкнутое подземелье в таких условиях?

– Ну тогда мы же можем пойти к нему пешком, ничего страшного! Получится не больше часа!

– Плохая идея… Кары могут посыпаться на голову в любой момент. Лучше попросим Сашку нас забрать и полетим ко мне: ближе. Он не подключался к системе, а значит, его машина управляема, насколько я понимаю логику этого сказочного «вируса». От прочих, неуправляемых, уворачиваться не так сложно.

Я не должен звонить Тому. Кто его знает, как это повлияет на события «за боротом». А вот Алексу позвонить мне ничто не мешает.

Рита вытягивает нижнюю губу:

– Если ты уверен…

– Уверен на все сто, – чеканю, сглатывая и приподнимая подбородок.

Надо запомнить: если кто-нибудь когда-нибудь скажет мне эту фразу таким тоном – дело труба.

– Давай вон в то кафе, быстро! – Вытаскиваю её из кара, одновременно пытаясь всеми доступными в конце XXI века способами соединиться с Алексом. Он не реагирует.

Кофейня тёплая, не то что питерский июль снаружи, и плотно пропитана запахом маршмеллоу и молочной пены. Рита как-то странно избегает зрительного контакта и даже заказывает пирожное как будто только для того, чтобы сосредоточенно его исследовать, медленно ковыряя.

Добив несчастный десерт, она некоторое время нервно теребит салфетку, но потом всё-таки решается и с первой попытки выходит на связь с Тихорецким:

– Забери нас из «Свиристеля» на девятой. Вирус ещё активен.

«Свиристеля»?! Озираюсь. Точно: нахожусь в напрочь незнакомом месте. Вокруг всё такое… не хватает только букетов лаванды или как она там называется… Неудивительно, что в зале нет ни одного мужчины, а девушки из-за ближайшего столика поглядывают на меня с неодобрением, как будто своим вторжением в этот заповедник умиротворённого антуража я совершаю какую-то непристойность… Мда… ну а в реальности тут же вообще какой-то дурацкий музей всю дорогу вроде был… Во всяком случае, внутрь дома я никогда не заходил.

Закончив разговор с Тихорецким, Рита пускается тараторить:

– Не сердись, я правда не знаю, почему он так сделал. И много раз говорила, как это несправедливо! Ваня?

Подперев щёки кулаками, изображаю мудрую всепрощающую мину:

– Что сделал – приоритет для твоих коннектов? Просто логично. А я тупанул. Мог бы сразу попросить именно тебя с ним связаться.

– Но зачем?! У меня нет приоритетов, у тебя нет приоритетов, а он почему…

– Сашка очень занятой человек, он строит город будущего.

А вот ты упорно кое-чего не догоняешь. Но я с тобой потом поговорю. Не здесь.

***

Алекс косится на озабоченное Риткино лицо, переводит на меня требующий объяснений взгляд, пробую закатить глаза – качает головой и старательно молчит всю дорогу. Что не мешает нам действовать слаженно в паре моментов со слегка сбившимися с курса встречными карами. Но ужасно мешает мне прокомментировать эти моменты в достойных выражениях… В итоге к концу пути где-то на уровне живота назревает острейшая потребность смыться куда-нибудь в вакуум.

Конечно, это самое подходящее время для звонка от сестры (интересно – у меня сейчас уже вся жизнь пробегает перед глазами?). Я бы его проигнорировал, но здесь у нас вроде как виртуальный квест, так что приходится нарываться на все предложенные варианты.

– Ваня, вирус захватил уже почти всю Европу! Кары неуправляемы, те, в которых нет пассажиров, невозможно посадить! И долго ты собираешься там находиться? У тебя же есть «Гермес»!

– Мы собьём их, если дурдом не прекратится.

– Эксперты говорят, это парализует жизнь мегаполисов! О чём ты только думаешь?

– Женя, я на службе!

– И что?! Возьми отпуск, пока не объявили чрезвычайное положение! Надо быть мудрее! Только о себе думаешь! Если ты сломаешь шею – кому от этого хорошо станет?!

Самое непостижимое в женских истериках – это то, что они случаются всегда именно в тот момент, когда тебе уже хочется послать всё к ебеням и без дополнительных спецэффектов… Самое непостижимое в Жениных истериках – это то, что они всегда разыгрываются исключительно для меня.

– Если я сломаю шею, меня прооперируют. И надеюсь, врачи не поведутся на твои мольбы отделить мою голову от тела и отправить в Лос-Анджелес в качестве говорящего интерьерного украшения.

Ритка на заднем сиденье издаёт многозначительный хрюкающий звук – просовываю кулак между креслами в адресованном ей угрожающем жесте: самый смак сейчас – не расхохотаться мне.

– И помни, – вхожу в раж, – что даже в таком случае у тебя не будет юридических оснований втянуть меня в какой-нибудь благотворительный проект! И я не перестану называть вещи своими именами! К тому же мне совершенно нечем будет, кроме этого, заняться…

Воспользовавшись тем, что мы смогли выбиться в самый верхний ряд, Тихорецкий отлепляет руки от руля и картинно прикрывает ими лицо.

– Когда ты повзрослеешь, недоумок… – шипит Женя.

Краем глаза замечаю какой-то всполох внизу слева и резко толкаю Алекса в бок, заставляя вернуться к управлению каром.

– Точно не сейчас! – Оборвав коннект, до резкой боли выворачиваю шею, стараясь увидеть, что произошло.

– Окей, – резюмирует Тихорецкий, методично превышая все мыслимые ограничения по высотности полёта. – Машина взорвалась.

– Ёб твою мать, Алекс, это же технически невозможно!

– Как и вирус, угу…

– Сажай на крышу моего дома!

– Давай сам. Вряд ли у меня есть доступ на объект.

– Блядь… и ведь это ты его построил…

К счастью, энергетический щит дезактивируется: компьютер решил не игнорировать мой допуск. Выскочив вперёд, Ритка начинает подпрыгивать, чуть ли не дурачась, по упругой поверхности выстилающих крышу инновационных солнечных батарей.

Вот умеет же… Налюбовавшись, Алекс всё-таки догоняет её, ловит за подол невообразимо модного плаща с какими-то спиралевидными оборками и уводит вниз. Вслед за ними прыгаю в лифт, успев испугаться, что у него окажутся тоже как-нибудь подпорчены мозги. Но до квартиры мы добираемся без происшествий.

***

А вот на кухне у меня сидит «Магритт».

Не приходит в голову ничего лучше, кроме как плюхнуться рядом и ухватить его за рукав пальто – грубоволокнистого, противного на ощупь.

– Ну что, припёрся опять свои вопросы задавать?

Влепившись в меня бесцветным взглядом, заводит любимую шарманку:

– Вы хотите понять?

– Я хочу, чтобы ты убрался восвояси. По добру по здорову. И всё такое.

Отцепляюсь от мерзкой тряпки, хватаю пустой стеклянный стакан и ставлю перед собой. Гость продолжает источать просветлённость и умиротворение в мою сторону:

– Вы хотите узнать?

– Что такое идентичность? А? Ты так сказал, когда я спросил про Магритта. – С бешеной скоростью верчу стакан.

– Вы хотите понять… – повторяет с нарастающим нажимом, и мне мерещится доля воодушевления в его манере.

– Ваня… – одёргивает Сашка с нескрываемой тревогой.

– Знаю, что делаю, – уверяю его. Ещё одна фраза, которая по определению не может быть правдой. – Займись лучше мороженым, как всегда, – киваю на холодильник.

– …идентичность. Вы хотите увидеть смысл?

– Ага, разберёмся сейчас с твоей идентичностью.

Похоже, удаётся уговорить самого себя.

16 апреля 2099 года, одуревший Мираж

Потому что я без какого бы то ни было выразительного перехода оказываюсь на берегу Финского залива – на закате. Стою прямо у кромки воды, а совсем рядом чайка махом падает в воду, заприметив добычу. Приходится покрутиться на месте, чтобы снова увидеть его – сзади и сбоку, и с тем же вопросом:

– Вы хотите увидеть смысл?

Инстинктивно попятившись, делаю шаг в воду – резкий холод застаёт врасплох оказавшиеся босыми ноги – и тут же проваливаюсь дальше.

***

Прямо в кабинет полковника Гончара. Поворот порождает догадку, что я могу так и зависнуть в бесконечном переключении воображаемых локаций, и приходится дважды прокрутить в мыслях установки метода несчастного Дэвидсона, чтобы избавиться от холодка между лопаток.

Самого Петра Николаича в кабинете нет, а на его месте восседает мой неотвязный собеседник в невнятного цвета пальто.

– Вас интересует информация.

– Ну уж нет! С меня хватит! – Обшаривая взглядом обстановку, ищу, за что можно уцепиться, чтобы выбраться хотя бы на более высокий уровень бреда. Почему его уровни кажутся имеющими разную глубину, отчёта себе не отдаю…

– Вы хотите знать?

Скосив глаза влево, на обычном месте вижу сейф. Стоп. У полковника там хранится та самая хреновина, похожая на валенок. Интересно, что я могу сейчас успеть…

– Как же ты мне остоебенил!

Резво марширую к сейфу, вскрываю его своим идентификатором (дошло уже до того, что не помню даже, это мои хакерские штучки или легальный доступ, данный Гончаром на всякий пожарный), извлекаю драгоценное устройство непонятного назначения. Отдалённо похоже на бластер S08, декорированный валяной шерстью.

«Магритт» не унимается, развернувшись вполоборота и безо всякого интереса ориентировав на меня зрачки:

– Получить информацию об идентичности?

Мне бы не мешало получить информацию о том, как включается эта хуетень. Но вариантов нет – я хватаю её так, как следовало бы, будь это в самом деле бластер S08. А потом направляю на собеседника и активирую так, как следовало бы, если бы…

Ничего не происходит.

– Вам нужно понять… – с отставанием проследив за моими действиями, гундосит инопланетная пила.

Точно не хочется вечно торчать в этом кабинете – единственное, что сейчас ясно отчётливо. «Дома» и то было бы лучше.

Предметы в кадре слегка подрагивают, пока я соображаю, то ли так медленно моргнул, то ли уснул прямо в Мираже, то ли оружие как-то сработало…

***

Оружие как-то сработало: я снова «дома». Вместе с «Магриттом», не без этого. Но что-то изменилось. Точнее, даже понятно что: у меня есть пушка, исполняющая желания. Господи, как не очнуться там, на астероиде, от собственного смеха и не провалить миссию окончательно…

– Желаете увидеть?

Твою же…

А мечты исполняются ещё быстрее, чем успеваю их осознать: Ритка подсовывает стакан с холоднючей минералкой, а Сашка… Сашка молчит! И даже старается не зыркать со своим особенным выражением, предназначенным для обесценивания глупых идей заблаговременно – до того, как кого-то угораздит испортить ими его внутреннюю симфонию соразмерности.

Выходит, я сейчас просто сосредоточусь на острой потребности в том, чтобы эта белиберда раз и навсегда улетучилась из нашей Вселенной, – и дело в шляпе?!

Вроде бы приступаю к процессу, но в мозгу – неунимающийся хаос. Нет, я искренне хочу окончательно прекратить балаган, но будто не хватает визуальной детализации – как это будет выглядеть, в самом деле? Источник бреда растворится в воздухе? А что станет со всем остальным? В отчаянии трясу псевдобластером перед носом у Миража, пропуская мимо ушей очередную его фразу.

В некоторых условиях, оказывается, и вправду очень важно знать, чего именно ты хочешь.

Мой собеседник встаёт из-за стола – кажется, слегка раздавшись во всех габаритах относительно своего наиболее частого состояния – и снова предлагает:

– Вы желаете увидеть.

И всего-то на какую-то миллионную долю секунды забываю о том, что держу в руках устройство, проявляющее малейшие порывы моих устремлений. Так или иначе – я желаю именно увидеть.

И этого оказывается достаточно.

Успеваю подумать о Томе и почему-то обстановке в помещениях на астероиде – осознанный поток обрывается. Как…

***

А точнее, застывает. Я думаю о Томе, астероиде, кресле, превращающемся в гамак, и аляповатом потолке местной базы. По кругу. Даже нет… не думаю, потому что это не длится как процесс, – просто помню. Как будто принуждаемый внешней силой, за которой угадываюсь я сам. И подспудно – везде, неотделимо – присутствует нечто ещё – назойливое, дребезжащее, холодное и мучительное. Не в силах полностью противостоять гипнотическому влиянию этого нечто, всматриваюсь в его суть – и вижу там именно то, чего ожидал, – преследующее меня повсюду по пятам притяжение абсолютной бессмысленности.

Но Том, астероид, кресло – не отпускают.

И я говорю тотальной тьме, приобретшей персонифицированность. Не помня и не ощущая слов – но имея неутолимую жажду донести. Не совсем понимая что. И не будучи в состоянии вытащить из памяти, к кому я обращаюсь.

Гамак, астероид, Том.

Мой визави меня не слышит. Мне наплевать. Потому что мне. Потому что я. Потому что произошло кое-что, чего по всем предполагаемым правилам быть не могло: я остался.

Потому что астероид, гамак и Том. Или для того чтобы. Или – в частном случае всего.

Согласился понять, но в этом нет смысла: я уже понимал. А суть – и вовсе в стороне: понимал я больше того. Уже изучил себя достаточно, чтобы быть не в состоянии такое вычеркнуть.

***

Четверо высокорослых существ теснятся у меня перед глазами на фоне… отсветов костра? Заката за полуприкрытыми шторами? Нет же… лилового свечения потолка на мирабилианской базе.

Опять меня куда-то кувырнуло? Ну э…

Силуэты становятся чётче, и я с резким ошеломлением замечаю, что принял за группу склонившихся надо мной пришельцев свои собственные растопыренные пальцы. Зачем я держу их перед лицом и…

Пахнет маринованными огурцами, чтоб меня…

– Двенадцать в квадрате? – проникновенно выведывает привычный голос.

Я снова в том кресле-трансформере, теперь застывшем в жёстком сидячем варианте.

– Сто сорок четыре. Можешь прояснить, на какой глубине бреда я сейчас нахожусь?

– На какой именно – не могу. Но вот эта – как на грех та, которую мы сговорились считать нулевой.

– А на самом деле здесь… не поверхность? – уныло вопрошаю, высматривая позади Тома источник аппетитного аромата.

– Кто знает… – Ухватив очередным неизвестно как называющимся столовым прибором, больше похожим на хирургический инструмент, он протягивает мне почти совсем земного вида скользкий и прохладный корнишон.

– Том… что произошло?

– Ты уничтожил расу.

– То есть… совсем?

Блаженно похрустываю угощением, с досадой понимая, что съесть их прямо сейчас пару килограммов, как того отчаянно требует организм, мне никто не даст.

– Да.

– Ты уверен?

Он только поджимает нижней губой верхнюю, демонстрируя недоумение и надежду одновременно, и сосредоточенно косится на меня, убеждаясь, что глупый землянин не проткнул себе язык мирабилианским ухватом для огурцов.

– И… почему у меня вышло?

– У тебя любопытная мутация… – Усаживается напротив, движениями век подавая знаки потолку, чтобы тот понизил интенсивность освещения. – Во время даже глубокой фазы сна активно гораздо большее количество зон мозга, чем у обычного человека. У мирабилианцев с этим ещё хуже, чем у землян. Мы спим как убитые, хоть и редко. А там, внутри, когда Мираж приглашает глубже – это физически некая форма сна. Надо думать, мутация не даёт тебе полностью терять связь с внешним миром. Но не так, как я. Я сразу везде, а ты – привязан к тому, что происходит здесь, хоть и не отдаёшь себе отчёта. Мы наблюдали такое раньше только у наших женщин. Но женщины не могут… то есть…

– Не могут так сильно концентрироваться на одной задаче, я в курсе. Не бойся, я не стану обвинять тебя в неполиткорректности.

– Да какая там политкорректность, – от души сминает лицо улыбкой Том, – я просто слово не мог подобрать…

– Выходит, ты уже знал, что я такой мутант? Проверил на Мирабилисе? Пока я спал?

– На Ёжике. Пока ты спал.

Перевариваю огурец и поступившую информацию – и то и другое вызывает интенсивную жажду.

– А… – быстро спрашивает он, предусмотрительно вскочив и ретировавшись за порцией воды для меня, – что там в Мираже творилось – как именно ты смог это сделать?

– Думал о тебе, – машинально беру протянутый искривлённый стакан. – А теперь избавь меня от своего присутствия. Сейчас же.

На его лице отражается искреннее изумление, тут же снизу вверх сменяющееся волной снисходительного благодушия.

Испаряется из поля зрения, явно успев уменьшить температуру в помещении градуса на четыре – специально для моего земного тела. Какая предупредительность, посмотрите-ка…

Ухитряюсь заставить кресло обратиться в гамак и некоторое время технично избавляюсь от ярости, ища оправдания раскрывшемуся обману и цепочке всех остальных поступков Тома. Получается не очень, и я собираюсь всё-таки высказать ему пару ласковых, составляя соответствующую тираду, но, похоже, так увлекаюсь глубоким успокаивающим дыханием, что никакие мутации уже становятся не властны над накатившим немедленно-даже-не-думай-шевелиться сном.