Страхи соло

– Ма, тебе эсэмэска! – крикнул сын из комнаты.

В квартире грохотала музыка. Зажигательное латино. Я это уважаю по утрам. Правда, в доме в такую рань кое-кто спит, но ему не мешает. Проверено.

– Прочитай, солнышко! – я суетилась на кухне, как раз разливала кофе. И вообще, водружать на нос очки ни свет – ни заря не хотелось.

Богдан вошел в кухню, озадаченно пялясь на дисплей моего мобильника:

– «Вы снились мне всю ночь. Я болен вами»… По-моему, так… это слово – что-то вроде о головной боли? Подписал… Непонятно. И что с этим делать? Удалить, сохранить, послать другу?

Я выхватила у него трубку, с недоумением уставилась на текст сообщения.

– Да, мама, ты даешь!

– Ничего подобного!

У мальчика и в мыслях не было вкладывать в свои слова какую-то двусмысленную вольность. Зато я горазда на такие штучки. И боюсь, он это понял, потому что метнул в меня укоризненный взгляд, чего, впрочем, тут же устыдился. Некоторые из моих друзей считают, что он относится ко мне излишне трепетно. В его больших бархатно-карих глазах снова воцарилась чистая, как родник в заповеднике, безмятежность.

У меня прекрасный сын, во всех отношениях. Если честно, просто лопаюсь от гордости за него. Многие считают, что я перебарщиваю в этом плане, и мне не хватает объективности. Все потому что Богдан отнюдь не проявляет рвения в учебе, и вообще довольно ленив. Компьютерные игры – единственное дело, для которого ему не жаль ни времени, ни сил. Барчонок, одним словом. Ну что ж, меня это тоже начинает раздражать, хотя во всем целиком моя заслуга. И потом, ему всего тринадцать. Зато есть качества, которые никто и никогда не сможет наверстать, как знания по математике. Честность, ум и доброта, к примеру, а также способность любить и сопереживать, брать на себя удар, чтобы вывести из под него тех, кто дорог… Впрочем, о чудесных добродетелях сына я могу распространяться бесконечно. Угадайте, почему я назвала его Богданом? А потому что восхищенно млела, когда он был еще в зародыше. И свято верила, что этого ребенка дал мне Бог, только Он.

– Дань, тебе нужно успеть погулять с Кларом, – напомнила я, чтобы стереть из памяти ребенка воспоминания о нелепой эсэмэске.

Кларенс – наша собака. Тоже пуп земли.

Живо откликнувшись на имя, в кухню величественно вплыл красивейший в мире, на мой взгляд, бобтейль. Красивейший, не считая, разумеется, его подруги – Флоренс. Это тоже наша собака, тоже бобтейль.

– А может быть, дед сподобится? – со слабой надеждой сын заглянул мне в глаза.

– Может – да, а может, и нет. У нас не чи-хуа-хуа, Богдан, ты ведь не хочешь, чтобы они устроили дома туалет.

– Я пойду с Фло, – несколько ворчливо смирился он.

– Ладно, – сразу согласилась я. И на том спасибо. Гулять сразу с обоими псами трудно. Клар – живчик, на прогулке он носится и прыгает как игривый щенок. А Флоренс – дама, выходит исключительно по делам. Ей и пяти минут хватает. А вот и она. Глаз из-за шерсти совсем не видно. На кухне сразу стало тесно. Я дала домашним любимцам по горячему бутерброду с колбасой и сыром.

– Кстати, ты их не причесывала вчера, – мстительно заметил Богдан, прицеливаясь к творожному кольцу, – Сегодня уж не забудь.

– Поторопись! – Наверное, это трудно считать ответом.

Конечно, я погуляла с Кларенсом, вымыла лапы обоим псам, приготовила волшебный супчик. Даже не представляю, что еще можно было туда положить. Аромат стоял – зашибись. Это подтверждал и тот факт, что неожиданно из своей комнаты выплыл папа. Он так рано обычно не встает – на часах всего-то начало одиннадцатого.

– Доброе утро, – рассеянно приветствовал он, потянувшись к сигаретам.

Проворно ныряю под его руку и, заискивающе улыбаясь, вкладываю в нее творожное кольцо:

– Сначала съешь что-нибудь.

Он поморщился, но почему-то спорить не стал.

– Тогда дай кофе что ли…

– Сию минуту! – Я просто обязана уложиться в одну минуту, потому что циферки на микроволновке, показывающие время, мелькали как звезды при переходе в гиперпространство. Когда-нибудь меня точно уволят за опоздания – злостные и неизменные, где бы я ни работала. Не знаю, почему до сих пор этого ни разу не случилось. Теперь уже поздно что-то менять в своей жизни. И все-таки, каждый раз, как только я появляюсь в офисе, кто-то да взглянет на часы, кто-то просто уставится со значением, и я предполагаю во всем этом сдержанное такое осуждение. Это меня нервирует.

Откатив по кухонной стойке кофе поближе к папе, героически дожевывавшему нежнейший эклер, я уже застегивала брюки.

– Телефон и очки, – напомнил он, мечтательно разглядывая снежинки за окном, – Ты на машине?

Мой мобильник нашелся в хлебнице. Быстро повесила его на шею:

– На метро. Нет времени.

Выскочив из подъезда, я все-таки не пожалела несколько драгоценных минут на суетливые колебания: может быть, все-таки взять машину? Там – печка. Но нет. Пометавшись между дорожкой к стоянке и спуском к дороге – автобусной остановке – метро, я, наконец, определилась и чуть ни бегом бросилась к метро.

Коллеги уже часа полтора как парились на своих рабочих местах, когда я вбежала в офис. Работаю здесь уже больше года, и меня все более-менее устраивает. Я – главред журнала «Большие перемены». Вообще-то должность моя довольно условная. Издает его крупная медиакомпания и т.д. и т.п. Не буду утомлять, разъясняя всю несуразную структуру нашего конвейера. Не это главное. Ребята в редакции зубастые, энергичные. Я их, правда, порядком распустила, но в разумных пределах. То есть, главное мое требование – чтобы все было по-моему. Без вариантов. Только и всего. И мне почему-то кажется, если что – на них можно положиться.

Все было бы неплохо, однако недавно произошло нечто, нарушившее устоявшийся порядок. За кордон свалил гендиректор нашей богадельни и неделю назад, ну да, в прошлый четверг, навестивший по этому случаю офис президент вызвал меня на ковер. Во всяком случае, я так думала, потому что в то утро, по обыкновению, заметно припозднилась.

Вопреки моим опасениям, Вячеслав Иванович Погодин смотрел доброжелательно, хотя и с каким-то непонятным сомнением. Точно трусливый пассажир, поднимающийся на борт ТУ-154 образца 1968 года. Он (Вячеслав Иванович, а не трусливый пассажир), если вам интересно, мужчина не слишком высокий, не худой, но и полным его не назовешь. Черноволосый – с легкой проседью, черноглазый, можно даже сказать – интересный, к тому же – верх элегантности. Словом, завидный мужик. Заговорил Погодин приятным голосом, почти ласково:

– Елена Сергеевна, я хотел бы обсудить с вами перспективы компании.

Это меня несколько ошарашило, но я держала лицо.

– Вы должны знать, я о вас самого высокого мнения. Вы – человек творческий, отлично ладите с людьми, – он сделал паузу, которая, должно быть, позволяла мне справиться со смущением. – Да. Как ни странно, мы до сих пор не определились, кто займет появившуюся вакансию, у самого руля, я хочу сказать … Я думал о вас.

До этого разговора мы виделись раза четыре, мне казалось тогда, что он вообще меня не заметил. Обычное дело: за длинным столом – куча народа, обсуждались дела, принимались судьбоносные решения, я тоже рапортовала о чем-то своем. Но оказывается, президент компании имеет обо мне «мнение», и оно – высокое. В общем, такой неожиданный поворот удивил меня и напугал до смерти. Я вполне достойная, почтенная женщина, действительно неплохой, полагаю, профессионал. Но если кому-то не очевидно, что превыше всего на свете я ценю личный комфорт, думаю о доме даже в самые горячие рабочие часы, начиная с воскресенья – мечтаю о вечере пятницы, и ни за что не пожертвую ради карьеры ни минутой сверх того, что позволяет прилично содержать дом-семью, то… как это объяснить? Кроме того, Богу одному известно, сколько изобретательности я вкладываю в маскировку своей необъятной, уютной, пушистой, мяукающей природной лени. Гендиректор! Даже в самом страшном кошмаре такое не привидится!

Я прилично улыбнулась. То есть не как обычно, а учтиво – как полагается в официальной ситуации:

– Не знаю, что и сказать, Вячеслав Иванович. Я благодарна, конечно. Но уверена, что это место не для меня.

– Полагаете? – он внимательно изучал меня сквозь тонкие стекла очень дорогих очков.

– Уверена, – мягко повторила я.

– И в чем причина такой уверенности?

– Буду откровенна. – Он кивнул, – Видите ли, я хоть ночевать могу на работе, когда цейтнот или идет крупный проект, но как норма меня такой режим не привлекает. Да и людьми я не очень руковожу, скорее, мы просто работаем вместе. Не знаю, получается ли у меня все внятно объяснить, но позвольте ограничиться благодарностью за ваше предложение и… все.

– Мне говорили, что вы – довольно своеобразный… сотрудник. – Он встал, обошел стол и уселся рядом со мной на один из стульев для посетителей, – Говорят, долго спите по утрам, но потом все успеваете, притом в лучшем виде. – Взгляд владельца компании заметно оживился. – Уходя, гендиректор особо упомянул это обстоятельство, и просил вас не терроризировать. Что касается руководства, то вы скорее организатор. А это, возможно, гораздо более ценно. Но..

Зря я, наверное, про «ночевать» приплела. Теперь он смотрел на меня с нескрываемым интересом.

– Но боюсь, что я вас понимаю. Не в том смысле боюсь, что считаю вашу позицию нежелательной, а потому что вряд ли сумею вас уговорить. Сам стараюсь не сводить всю жизнь к сугубо деловой деятельности. А у вас, конечно, муж, дети. – Последняя фраза не была вопросом, но смотрел он вопросительно, и я не удержалась:

– У меня один сын.

– А муж?

– Нет. – И сразу почувствовала себя неуютно. Каким образом мы съехали в эту степь? И гадать не надо – моя вина. Не в первый раз так получается – не могу держать паузу, а язык – за зубами. Вернее, могу, давно уже научилась, я ведь не дура. Просто в нужный момент забываю. Я заерзала и попыталась встать. Тут он тоже поднялся, но при этом завладел моей рукой, теперь его лицо освещала широкая улыбка:

– Ладно, думаю, придется смириться с вашим решением. Но насчет того, кому все-таки доверить «руль», нам стоит обсудить. Чтобы все уладилось к всеобщему удовольствию. И чтобы ваше влияние на дела не ограничивалось рамками одного журнала. Давайте встретимся сегодня после работы и побеседуем в спокойной обстановке?

Ну конечно, как же!

– Мне очень жаль, но никак не могу, Вячеслав Иванович.

Искры вдохновения удивленно померкли в его глазах, на лице появилась растерянность, и меня это разозлило. Я попыталась вложить в свою улыбку все значения, позволяющие мужчине с честью пережить фиаско, хотя не припомню, чтобы когда-нибудь это помогло:

– У меня на сегодня назначена встреча, которую нельзя отменить, – тупо произнесла я, пожав плечами. Никакого сожаления. Душить в корне.

– Ну что ж, – недоумение превалировало в выражении его лица, хотя черты уже начали застывать, – очень жаль, потому как время не терпит. – Он отпустил мою руку и отступил, все еще недоверчиво заглядывая в глаза.

Это было в четверг.

Конечно, имело смысл на следующей неделе хотя бы приходить вовремя, демонстрировать служебное рвение. Но – нет. Да, вот еще. Позавчера мне позвонила секретарь президента и сообщила, что если у меня есть вопросы, то я могу зайти к нему до конца дня.

По-моему, это было совершенно нелепо. Я сказала, что у меня нет вопросов, и никуда не пошла. Некоторое время я все-таки размышляла над тем, что, возможно, у меня появились проблемы.

Нельзя сказать, что ситуация складывалась какая-то особенная. Равноправие и все такое – полная ерунда, даже если «он» – не шеф, а «она» – не подчиненная. И в этом случае находятся лазейки, чтобы мужчина вышел победителем из конфликта полов. Такое сплошь и рядом случается. Тут я Америки не открываю. Хотя лично меня это всегда заставало врасплох. А теперь особенно. Нет, поймите меня правильно. Я знаю, в наши дни женщина не имеет возраста. Всегда можно оставаться привлекательной, соблазнительной, возможно, с годами становишься опытным игроком, более интересным и все такое. Не смейтесь! Знаю, но сама чувствую себя по-другому. Совсем по-другому. Может, во мне что и не так, но подобные игры лично мне с некоторых пор кажутся неуместными. Хотя должны бы льстить, наверное.

Конечно, президент – тоже не мальчик. Любопытно, сколько ему? Как бы это выяснить, чисто из любопытства? Мужчина он, как я уже говорила, очень даже. Раньше, между прочим, был консулом в посольстве какой-то европейской страны, если не ошибаюсь, знает несколько языков. Я млею от такого расклада. В общем, если вспомнить мои юношеские мечты о мужчине, то Погодин – их живое воплощение. Нет, правда, сколько бы ему ни было лет, он – элегантен, как белый рояль. Безупречный стиль и все такое. Тетя Света, подруга моей покойной матери, которая постоянно беспокоится из-за отсутствия у меня личной жизни, снова скажет, что я веду себя неразумно: «Он женат? Это нужно уточнить непременно. Если женат – замечательно. Во-первых – не обременительно, во-вторых…» Надо ей позвонить, кстати.

– Доброе утро! – навстречу вынырнул Костя Горнштейн. Хороший парень – корреспондент из моего отдела.

– Привет! – и тут я вспомнила утреннюю эсэмэску. Надо взглянуть, кто ее отправил. А почему я подумала об этом сейчас? Обернулась. Костя стоял и смотрел на меня. Он улыбнулся, и я, не знаю зачем, кивнула.

Не успела сесть за свой стол, как ко мне подплыла наша администратор. Терпеть не могу такие должности и тех, кто их исполняет. Все время забываю, как ее зовут. Ольга?

– Здравствуйте, Елена Сергеевна, – довольно холодно отчеканила она, – Вячеслав Иванович спрашивал вас уже минут сорок назад.

– Правда? – Я старалась скрыть тревогу. Может, пора искать новую работу?

– Да. Он официально представил нового гендиректора руководителям редакций. Срочно зайдите к нему.

Я не удостоила ее ответом. Но встала и пошла по коридору в направлении кабинета высокого начальства. На душе скверно, это и дураку понятно. Утешало, что выгляжу сегодня совсем не плохо. Не надо искать противоречий. Я никого не хочу соблазнять, но мне кажется, что внешняя привлекательность должна стимулировать доброжелательное отношение.

Секретарь президента попросила подождать, потом разрешила войти.

Я вошла и… Обомлела. Спятить можно!

В кабинете за столом заседаний сидели и пили кофе двое: Вячеслав Погодин и … Вадим Терехов. Его-то каким ветром сюда занесло, черт побери?! Нет, правда, что он тут делает?! Я испытала жгучее желание развернуться на сто восемьдесят градусов и покинуть кабинет, здание, город и …

Мужчины встали при моем появлении, и Погодин немедленно прояснил ситуацию:

– Вот, Елена Сергеевна Свиридова, о которой я вам говорил. Позвольте представить Вадима Петровича Терехова – нашего нового гендиректора. Отныне все бразды правления в его руках. Официальное представление уже состоялось раньше, но вас еще не было на работе.

Мне показалось, что Терехов усмехнулся. Президент тем временем продолжил:

– Все вопросы теперь к нему. А мне, пожалуй, пора. – Он пожал руку новому боссу, проходя мимо меня, притормозил, потом обернулся к Терехову, неожиданно обняв меня за плечи:

– Успехов вам! Во всяком случае, я на это рассчитываю.

Наверное, мне показалось, что в его глазах светилось торжество. Но почему? Неужели он специально ждал меня, чтобы прокрутить эту сценку? Впрочем, чего уж там. Мужчины могут быть на удивление мелочными и гадкими. И я кругом права, Погодин не тянул до идеала, несмотря на светские манеры, элегантный стиль, и несколько языков, на которых он мог пожелать доброго утра. Еще одно разочарование.

Позади хлопнула дверь, и мы остались наедине с новым гендиректором. Я заставила себя поднять глаза и встретилась с насмешливым взглядом Терехова.

– Ну здравствуй. Тесен мир, да? – он сел и показал на стул рядом.

Уже сто лет как прекрасно владею лицом. Это особенно приятно в такие минуты. Учитывая, что я эмоциональна, щепетильна, уязвима, к тому же у меня куча комплексов, от которых за свою долгую жизнь не нашла времени избавиться.

Я обошла стол и села напротив, пытаясь справиться с эмоциями. Терехов – последний человек, которого я хотела бы видеть своим боссом. Я вообще не хотела бы его знать. Коротко говоря – второй Погодин, вернее – первый. Блудливый, мелочный и подлый. Мы уже сталкивались с ним на профессиональном поприще, при том, черт возьми, дважды. Все начиналось хорошо: дружелюбие, любезности, курс на сближение, и как водится – приглашения. Потом, опять же как обычно: недоумение, отчуждение и … И оба раза мне пришлось уйти с работы. То есть, дважды пришлось ретироваться. Правда, второй раз – спорный. Но уверена, без него не обошлось. Я прекрасно сотрудничала с тем агентством, пока не увидела Терехова с тамошним директором. В общем, плохи дела!

Чувствовать себя обреченной было унизительно.

– Расхожее заблуждение. Уверена, что смогу найти место под солнцем вне этой редакции. Словом, мне пора, – сказала я странным скрипучим голосом, намереваясь тут же уйти.

Он удивленно поднял брови:

– Что за глупости? Лучше просвети насчет твоей работы, в каком состоянии текучка, кто чем занят. А главное, какие есть идеи. Покреативней, если можно. Все непосредственные руководители должны, начиная с сегодняшнего вечера, дать мне полную картину.

– Прекрасно.

Не понимаю, почему я все еще здесь.

Кожей чувствую его испытывающий взгляд.

– Не думаю, что нам следует начинать с этого… – задумчиво произнес он, наконец, – Если бы ты попыталась быть объективной, то, скорее всего, поняла, что я никогда не желал тебе зла. Просто иногда мы расходимся в оценках работоспособности. И хватит об этом.

Я встала. Вообще не понимаю, почему я не ушла сразу, как только увидела этого придурка. Ну почему мне так «везет»? Надо подумать.

– И завтра с утра – ко мне, со всей информацией. Утром, Лена. В десять.

Закрывая за собой дверь, подумала, что, может, оно и к лучшему. В общем, надо сразу делать ноги. Я все решила. Завтра. В одиннадцать.

Не знаю, может быть и с другими так происходит. Просыпаешься поутру – утро как утро, бутерброды – как всегда, времени не хватает и тебя переполняет паника, что за день не успеешь и половину сделать, из того, что необходимо и хотелось бы. Например, лично подать сыну обед (впарить суп!), и посмотреть по телеку любимый мультсериал. И вдруг, на деле происходит вообще черт-знает-что. Ты словно выпадаешь в другое измерение, где все похоже на реальность, и в то же время не имеет с ней ничего общего. Потому что это не вписывается в твою жизнь, тебя на это просто не хватает.

Вот что-то в этом духе сейчас и происходило. Я не чувствовала себя прекрасной дамой, за розу из рук которой начинается рыцарский турнир. Бог мой, да если бы я встретила в жизни хоть одного рыцаря! Нет, я реально смотрю на вещи. Я чувствовала себя толстой костюмершей, которой вдруг велели заменить на сцене приболевшую балерину. И даже не так. Никто не собирался добиваться моего расположения. Я чувствовала по отношению к себе настороженность, неприязнь и … Возможно, Терехов питал ко мне отвращение. А я этого не выношу. Люблю, когда все гладко и благополучно. Признаю, когда-то я обожала рискованные приключения и полжизни отдала бы за подобный расклад. Дабы подвигать фигурками. Но с тех пор много воды утекло.

Так или иначе, работа сегодня не ладится. Большей частью стараюсь привести в порядок файлы, архивы, планы и учет всего хозяйства. Я не сомневаюсь, что должна уйти. Противно, конечно. Кто-то скажет, что это трусливо и недостойно. Я могла бы выразиться и покруче, но …

– Вы чем-то расстроены?

Даже не заметила, как Костя подошел и склонился к самому уху. Нет. Я не вздрогнула. Он – милый парень, и тут нечего дергаться. Поэтому, когда подняла голову и посмотрела ему в светлые глаза, на душе потеплело:

– Пустяки. Новое начальство у нас, Костя. Это как-то напрягает.

– Да ладно. Гены – это про бабки. Гена-то в наши дела вроде не вмешивался? – Прошлого гендиректора звали Геннадием Алексеевичем.

– Так он сто лет тут рулил, – возразила я, – А этот, сам понимаешь, только вылупился. Энтузиазм так и прет…

– Да пусть развлекается. Может, вам пауза будет кстати? Пойдемте, пообедаем – через дорогу?

– Нет, – я рассмеялась, снова вспомнив эсэмэску. Неужели это действительно Костя? И заметила, что он склонился еще ниже, почти касаясь моего уха то ли губами, то ли своей светлой, аккуратной бородкой. Я дернула головой, и увидела Терехова: стремительно войдя в нашу комнату с какой-то стопкой бумаг, он остановился у стола секретаря и сейчас бесцеремонно смотрел прямо на меня. То есть на нас.

Костя медленно выпрямился, но рука его по-прежнему опиралась о спинку моего стула. Прелестно. Ну да, неловко. Но тут Терехов снова негромко заговорил с секретарем, которая вытянулась перед ним, как новобранец. А потом ушел так же стремительно, как появился.

– Это он? – спросил Костя.

Я попыталась восстановить прерванное дыхание, маскируя свои усилия под энергичный кивок.

– Кажется, он вас действительно напрягает. Елена Сергеевна?

– Да, Костя? – я снова улыбнулась, потянула к себе сумочку, не без труда выловила сигареты и зажигалку.

– Так, значит, да? – просиял Костя.

Ах, да, он приглашал на обед. Забавно получилось.

– Нет, дорогой. – Когда я говорю «дорогой», это ничего не значит. Вернее, это значит, что я отношусь к человеку по-дружески, с открытой душой, как хороший торговец на восточном базаре. Полагаю, к коллегам можно относиться по-дружески. Хотя, если честно, за свой солидный трудовой стаж не раз убеждалась, что нет, не стоит. – Я не собираюсь обедать, если ты это имеешь в виду.

– Мы можем просто кофе выпить, – настаивал Костя.

Я встала, стараясь оказаться от него на приличном расстоянии, одновременно моделируя на лице выражение неприступной доброжелательности с оттенком материнской снисходительности:

– Иди, Костя, иди. Я чуть позже навещу нашу забегаловку. Иди, – я чуть подтолкнула его, и он понял, что аудиенция окончена. Очень ценю в людях – мужчинах – подобную смекалку. Не часто встречается, между прочим.

Не буду пока выяснять с ним происхождение утреннего послания на мобильный. Не к месту это, как мне кажется.

Весь день я ощущала себя мученицей. Не в своей тарелке. Как уж на сковородке. Ждала подвоха, вызова, дурацких указаний – как минимум. По жизни такое не было для меня нормой, и вообще, скорее всего, никогда ничего такого не происходило. Но говорю же, это была какая-то сдвинутая реальность. Что-то действительно напрягало, и мне было не по себе, и это еще мягко сказано. Однако оказалось, что я зря психовала. Терехов за весь день никак больше не напомнил о себе. Может быть, и в дальнейшем не собирался?

Тем не менее, я незаметно убрала со своего стола фотографию Богдана с собаками и спрятала в сумку.

Едва дождавшись, когда стрелки часов над дверью сойдутся на семи, рванула с места, как фаворит на скачках. Обычно я задерживаюсь, как бы компенсируя опоздания, но теперь это было ни к чему. Ведь все решено. И свежий ветер прерий уже дул мне в лицо.

Дома меня неизменно встречает всеобщее ликование. Основатель этой доброй традиции – Кларенс, любящий меня с трехнедельного возраста бескорыстно-безмерной собачьей любовью, страдающий в голос, когда я ухожу и безумствующий от счастья, когда возвращаюсь, пусть я только на минуту отлучалась – мусор выносила. Позднее к празднику в прихожей со всей своей нежной и деликатной душой присоединилась прелестная Флоренс. Богдан не оставался в стороне, по-моему, из-за искренней ревности. А папа наблюдал всю эту возню, потому что иначе он бы выпадал из нашего крепкого круга, что представлялось ему недопустимым. В общем, от порога и до вешалки мой путь занимал приличное время, требовал серьезных усилий, маневренности и, желательно, равномерной раздачи мелких презентов.

Эти два человека и две собаки составляют мой мир. Любовь, забота, гордость, вдохновение для меня – эти четверо. И последний придурок тот, кто не понимает, что этого не мало, это – целая вселенная, более того – мое тело. Хотя есть, конечно, и друзья, и приятели, но это уже сопредельный мир. Соседи.

Сегодня, почесывая облизывающих меня собак и целуя сына, я чувствовала себя виноватой. Завтра я останусь без работы. Папа начнет снимать со счетов свои накопления, а может быть, и пенсию. Да нет, конечно, все совсем не так страшно, просто … Мне было паршиво.

После ужина, когда Богдан удалился, вернее, воссоединился со своим компьютером, а собаки улеглись у кухонной стойки, глядя на меня с восхищением и преданностью, папа неожиданно поставил на стол бутылочку дорогого коньяка. Достал наши любимые бокалы. Глаза из-под очков блеснули лукаво:

– Выкладывай.

– Тоже мне, Штирлиц.

– Кто тебя расстроил?

Я немного поломалась, для вида. Папа – моя жилетка. Я не миндальничаю с ним, откровенничаю на все сто. Может быть потому, что мы недавно стали близки, когда воссоединились под одной крышей. А это случилось после смерти мамы. Они развелись, когда мне было восемь. А девять лет назад… , нет, уже почти десять, сначала он пришел на похороны. Потом еще пару раз заглянул, а потом сказал, что хотел бы жить с нами. Со мной и внуком. Да, тогда мы остались вдвоем. Богдану было три с небольшим.

Впрочем, папа – человек неординарный. Он – писатель, и у него есть несколько довольно известных в свое время фантастических романов. Параллельно он всегда руководил каким-нибудь периодическим изданием. В последние годы зарабатывал редактированием. Сейчас тоже – время от времени. В основном, он продолжает писать, но уже не публикуется. Наверное, потому, что не может довести свои нынешние произведения до финала. Поставить точку. Я ему в душу не лезу, и вообще, не мое это дело. Но пару раз, когда он был на прогулке, сунула-таки нос в его компьютер. И была ошеломлена. Невозможные образы, небывалые, словно размытые, но живые, невероятно сильные, зримые, – миры, вопросы, чувства… Все действительно очень сложно. Но сейчас не об этом речь.

– Па, я привлекательная?

– Ну, – он поднял бровь, – зачем ты так? По мне, так ты настоящая красотка.

– Да ладно, па! Я серьезно. Я-то знаю, сколько мне лет, и в зеркале вижу то, что есть … когда в очках, разумеется …

– Не надо самоунижения. Дурацкие комплексы. Российские. Ты – это ты. И есть в тебе тот самый огонь. Опасный, провоцирующий. Ты – нерастраченная, совсем наоборот, – он запнулся, споткнувшись о мой мрачный взгляд, – Что, дело в эсэмэске, которую ты получила утром? Мне Богдан рассказал.

– Да нет. – Чего это Богдан разболтался? Неужели это задело его больше, чем казалось?

По телу разбегалось приятное тепло, и я постучала ногтем по опустевшему бокалу. Папа с готовностью наполнил его снова.

– Знаешь, если вспомнить, что утверждают психологи, с подачи невменяемого Фрейда … Ну, это, что отношения женщины с мужчинами обусловлены ее отношением к отцу… – задумчиво заговорил он, глядя мне в глаза. – Как ни крути, здесь у нас не заладилось. И у тебя по жизни не вышло ничего путного…

– Чушь! – может быть, это и прозвучало уверенно, но на самом деле я уже анализировала упомянутую идею. Среди прочих она достаточно видная, чтобы проскочить незамеченной. И, честно говоря, все может быть. В свое время я была счастлива, когда папа ушел из дома, потому что он был чем-то инородным. Или казался таким. Но я не собиралась обсуждать это с ним. – Я не считаю, что у меня ничего не вышло!

– Нет-нет! – спохватился папа, он встал, вытащил из холодильника лимон, порезал его тонкими кружочками и посыпал сахарным песком, – Я говорю не о жизни в принципе, а о мужчинах. Только и всего! О ничтожной половине человечества, без которой ты так хорошо обходишься. И представители которой, кажется, снова чем-то досадили тебе.

Перевести душевную беседу в хороший скандал – это искушение. И достойное завершение сегодняшнего дня. Я быстро взвесила «за» и «против». Все-таки не пойдет. Так не удастся поговорить по существу, а этого мне хотелось не меньше, чем скандала – как разрядки напряжения. Я вздохнула:

– Ты забываешь, что два моих самых дорогих человека – сын и ты – мужчины.

Он перевел дух, стараясь смириться с моим упорным непониманием:

– Это совсем другое. Я хотел сказать, что чувствую себя виноватым. Я знаю, что это так. Время … Ну да ладно. Что, история с президентом имеет продолжение? – он был в курсе инцидента с Погодиным.

– Ну-не-знаю. Не совсем. Помнишь, года два назад у меня был конфликт с Тереховым? В «Дар-пресс»?

– Конечно. Неужели это было так давно?

– Он – наш новый гендиректор.

– Теперь понятно. – Папа снова наполнил бокалы. – Может быть, тебе стоит забыть о прошлом и посмотреть, что будет? Люди меняются.

– Точно, – ухмыльнулась я.

– Насколько я помню, он хотел встретиться с тобой вне работы. Ты игнорировала, равно как и всех прочих мужчин, поимевших наглость увидеть в тебе женщину, в общем, ничего особенного. Хотя в тот раз мне казалось, что … – (я насторожилась, не миновать скандала!, но папина реакция оказалась на высоте). – Ну ладно, замнем. Потом этот самый Терехов, как ни странно, обиделся и повел себя недостойно. Но знаешь, Лен, мужчины часто ведут себя по-идиотски. А потом все забывают, особенно с появлением нового предмета … Может быть, рано паниковать?

– А я и не паникую. Я увольняюсь. Завтра, в одиннадцать.

Подняв глаза, я с удивлением увидела, как порозовел и оживился мой отец.

– Можно, конечно, – весело произнес он, – но … Ты боишься Терехова? Почему? Чего ты боишься, Лена?

– Эсэмэсэсэмэсэсэмэсэсэмэмэска! – меня буквально подбросил вырвавшийся из мобильника противный механический вопль. Быстро схватила телефон и откинула флип. Читать.

«Я хочу быть вашей собакой, чтобы сейчас видеть вас. И завидую вашему сыну, потому что он рядом с вами».

Так. Замечательно. Перед глазами промелькнуло лицо Кости, и я уставилась на номер, с которого пришло это трогательное послание. Номер не опознан! Что за чушь? Тоже мне, техника. Я нажала пару кнопок. Сравнила номер Кости с исходящим в сообщении. Не то. У меня вообще нет такого номера в контактах. Странно. Да ладно, кто это может быть, если не Костя? Его стиль. Юный и бесхитростный. Я захлопнула телефон и подняла голову.

Папа улыбался во весь рот.

– Что?

Он взял пульт от телевизора и с невинным видом включил его:

– Посмотрю комедию на ТНТ. Ты сегодня никудышный собеседник.

Вот так. Полный облом.

– Да нет, мало выпустить обойму в некронов. Они тут же поднимаются, чтобы отрубить тебе голову, А у Хаоса – Алающие крови – мелочь, проблема – Алифас Наследник.

Нормально. Ребенок общается по телефону.

Верно, – усмехнулась я, не открывая глаз. Проблема – это наследник.