Меня не видно изнутри

Она опять широко зевнула и потёрла глаз, не заморачиваясь по поводу макияжа, но, даже засыпая на ходу, всё продолжала расслабленно болтать:

– Я, если честно, не представляю, как что-то страшное может происходить среди родных людей. Мне кажется, призраки в мрачном замке – это просто раздутый сюжет для детектива или исторического романа.

Марго по-хозяйски осмотрелась, проверяя, не забыла ли о чём-то рассказать. Наконец довольно кивнув, она направилась в коридор, но замерла в дверном проёме:

– Если что нужно, средство там от призраков, например – кричи от ужаса.

– Марго, блин!..

Послышался издевательский смешок. Фыркнув, я села на кровать.

– Или если вдруг проголодаешься, я всегда готова совершить ночную вылазку за вкусняшками, – Марго чмокнула свою ладошку, и через всю комнату до меня долетел её воздушный поцелуй. – Доброй ночи, солнышко.

– Доброй ночи, Марго.

Дверь закрылась за её спиной. Борясь с соблазном просто перекатиться на кровати и тут же захрапеть, я уговорила себя умыться. Я с трудом выдрала себя из коварных объятий постели, отыскала ванную и едва сообразила, как включается вода в суперсовременном навороченном душе, хотя меня так клонило в сон, что я готова была отключиться стоя.

Смыв с кожи дорожную пыль, косметику и остатки напряжения, распаренная и пахнущая лавандой, я нырнула в белый махровый халат. Из-за моего маленького роста он чуть ли не волочился по полу. Даже уютнее. С чувством выполненного долга я вернулась в свою – в свою! – комнату.

Выудив из разверзнутой пасти чемодана первую попавшуюся футболку и белье, я быстро оделась, погасила свет и – о, счастье! – упала спиной на мягкую упругую постель.

Под гигантским сатиновым одеялом я словно превратилась в тёплого бурого мишку, впавшего в спячку в сугробе, но вскоре стало нечем дышать, и, высунув голову наружу, я в бессвязной полудрёме уставилась в потолок. Латунная люстра отбрасывала по сторонам причудливые тени. Её длинные побеги с миниатюрными лампочками на концах опутывали комнату точно диковинное растение.

– Просто чудо, – пробормотала я, погружаясь в темноту под баюкающий шёпот ветра.

Глава 2. «Атермонт»

– Солнышко, вставай. Эй. Вставай, слышишь?

– Сколько времени?

– Шесть.

– Что?! Шесть вечера?!

Я села на постели, облепленная облаком из одеяла. Перед глазами в сумраке радостно заплясали звёздочки. Глаза свело в кучку. Рядом послышался сокрушённый вздох:

– Шесть утра, конечно, прозорливая моя.

Не по-летнему прохладный, влажный утренний воздух нырнул в лёгкие. Я нахохлилась и окосело уставилась на слабый свет. Окна открыты настежь, но ничего толком не разглядеть. Марго разбудила меня ни свет, ни заря.

– М-м… Дай поспать, – я рухнула обратно, в объятия тёплого, мягкого ложа.

– Вставай! Не время подушку слюнями заливать. Нас ждёт Атермонт!

– М-м?.. Какой Атермонт?

– Дожили… Ты так скоро и меня узнавать перестанешь.

Я недовольно уткнулась лицом в подушку:

– Марго, давай через пару часиков?..

– Кто-то ещё планировал книгу писать… Ага, уже вся по локоть в чернилах.

– Угу…

– Можно подумать, тебе там снится нобелевская премия по литературе, – пробурчала Марго, хотя ладонь её всё равно ласково погладила меня по голове. Я в наслаждении улыбнулась.

– Мне приснилось, что мне в ухо попала вода…

Повисла озадаченная пауза.

– И вот это сопящее существо называет себя творческим человеком, да? Алекс?

Алекс?

– Кто такая Алекс?..

– Ай, неважно…

Я зевнула и погрузилась в темноту. Послышался стук оконной рамы, затем ещё один. Так и не дождавшись продолжения банкета, Марго укутала меня и куда-то испарилась, а я осталась досматривать невнятный сон о старушках, что выращивали младенцев из саженцев, поливая их из зелёных леечек. Когда урожай поспевал, старушки стряхивали с новорождённых землю, приговаривая: «Вот не в капусте тебя нашли, не в капусте…»

Проснулась я в лёгком недоумении. Часы показывали восемь.

Теперь встать было труднее. Тело точно сварили в молоке. Зависнув между сном и реальностью, я с усилием откинула одеяло – тяжёлое как женская доля. Футболка была мокрой насквозь. Я с трудом стянула её и отбросила в сторону. В лицо бил цветастый из-за витражных стёкол солнечный свет. Поспишь тут…

Нигде не будет мне покоя… – покачнулось внутри смирение.

В ожидании каникул мы с Марго праздновали успех каждого экзамена с соседями по этажу. Немыслимое количество дешёвой выпивки, навязчивая музыка, запрещённые вещества в цветных упаковках от жевательных конфет, от которых я шарахалась в ужасе, и бесконечные сплетни: кто с кем спит, кто из преподавателей взяточник, где достать конспекты на халяву – всё это повторялось изо дня в день в духе хитроумной пытки. Точно примерный мученик я надеялась, что хоть раз последняя «сова» отрубится до рассвета и тогда воздастся мне за страдания. Как бы не так. К концу сессии я была готова спать на улице.

В тусовках я принимала весьма косвенное участие, и моего отсутствия никто, кроме Марго, не замечал. На её заботливые предложения всех выгнать я с завидным идиотизмом отвечала, что всё в порядке, что просто хочу «подышать свежим воздухом», и куковала ночами напролёт во дворе общежития. Она вряд ли верила в это, но и правду не выпытывала.

Я очень хотела сказать Марго, что все эти вечеринки, полные хаоса и громких речей, морально и психологически загоняют меня в могилу, но так и не призналась и, сидя в три утра под светлеющим звёздным небом с блокнотом, ручкой и фонариком под подбородком, стараясь пропускать мимо ушей оглушительный хохот, доносящийся сквозь музыку из открытых окон, только размышляла о глупой покладистости и бренности бытия.

Чего я не умела, так это выражать недовольство, и молча избегала шумных компаний. Тот, кто в школе был отщепенцем, знает не понаслышке: гораздо страшнее любого неудобства прослыть занудой и кайфоломом. Меня от незавидной участи спасала, конечно же, Марго.

Все же такой друг встречается лишь раз. И дело было даже не в том, как её все любили, а в том, как она относилась ко мне: не принуждала к веселью, не обижалась на отказы, не задавала щекотливых вопросов, чтобы меня пристыдить. Её забота, внимание и любовь – невообразимо прекрасные, как со страниц книги, делали нашу дружбу незабываемой. Рядом с Марго всегда было легко, поэтому даже её раздражающая привычка будить меня по поводу и без отходила на второй план. Она понимала меня.

Мы обе были творческими и жадными до свободы. Оказываясь наедине, могли вытворять всё, что взбредёт в голову. Снять видеопародию на «Nyan cat» ³ про дворового кота c радужной мишурой на хвосте – пожалуйста. Испечь шоколадные булочки-пингвины и сделать для них флажки из зубочисток с надписью «ИЗЮМ» – не вопрос. Водить вдвоём хоровод вокруг столба посреди кампуса – почему нет? Вреда мы никому не причиняли, никто на нас не жаловался, разве что посматривали порой как на пациентов психологического диспансера. Но какая разница?

Когда мы вместе, нет ничего невозможного. Самое лучшее чувство на свете, когда с тобой рука об руку идёт человек, способный видеть мир твоими глазами.

Послышался стук в дверь. Придавленная к постели силой гравитации, я всё ещё пыталась открыть глаза – на веки словно уложили ритуальные погребальные монетки. Услышав из моих уст нечто напоминающее гостеприимный ответ, Марго пожелала доброго утра и энергично потеснила меня попой. Я приподняла голову. Волосы у Марго были влажные – только вышла из душа после пробежки. В одной руке она держала глянцевое зелёное яблоко, в другой – стакан апельсинового сока. Сок Марго поставила на столик у кровати, а в яблоко с хрустом впилась зубами.

Я убедительно пробормотала подушке, что уже не сплю и вот-вот сейчас уже встану, но Марго так просто не обманешь. Она ласково поцарапала ногтями мою ступню. Я скрючилась на постели в приступе спазматического хохота и вдруг вспомнила, что лежу без футболки.

– О, какой соблазнительный вид, ma chérie,⁴ – жеманно хихикнула Марго на манер героини любимого фильма «Мари Дезир». – Tu ed belle. ⁵

– Блин. Марго, отстань.

Чтобы она не смотрела на меня так пристально, я нашла одеяло и натянула его до подбородка. Может, под ним и остаться до самого отъезда? Не то чтоб Марго меня смущала – всё-таки мы почти год жили в одной комнате, просто, сравнивая её и мою фигуру, я чувствовала себя горбуном из «Собора Парижской Богоматери».

– Красота моя, выползай из кокона. Сегодня чудесный день!

– Нет, я гусеничка.

– Сок, – напомнила Марго, указывая на стакан.

Пошевелив вялыми со сна пальцами, я вслепую обхватила холодное стекло. Не поднимаясь, сделала осторожный глоток. Сок был свежевыжатым и приятно бодрил. Марго умиротворённо наблюдала, как с непривычки к свету я щурюсь одним глазом. Уголки её рта приподнялись.

– Рассказывай. Что приключилось с тобой во сне сегодня? – спросила она.

Я медленно села в постели, стараясь не разлить сок, и оперлась о спинку кровати.

– Странно. Почти ничего не помню. Вроде… снился поезд, только вместо леса кругом было небо. Горы облаков. А потом – старушки с лейками. Они выращивали детей в земле как корнеплоды…

– Романтично, – Марго снова укусила яблоко и вытерла стекающую струйку сока запястьем. – Я ожидала пиратские приключения или новую драму про зомби-апокалипсис, или песчаную бурю… Но старушки тоже ничего, сойдут.

Каждое утро я описывала Марго свои сны. Она любила слушать. Говорила, что это как мини-сериал, только каждая серия с новым жанром и новыми героями. Я не сразу привыкла рассказывать ей о снах. Может, боялась показаться странной или навязчивой, а может и Марго при всей своей обаятельности пугала открытостью. Общительные люди всегда казались мне чересчур болтливыми.

Марго тыкнула меня в кончик носа, привлекая внимание.

– Вставай. У нас большие планы. Пойдём к самому прекрасному месту в твоей жизни.

– На кухню? – расплёскивая кругом иронию, я сползла с кровати.

Халат куда-то подевался. Пытаясь вспомнить, куда именно, я гуськом прокралась по комнате, но так ничего и не нашла. За пределами одеяла было всё ещё прохладно.

– На кухню тоже, мой маленький ценитель прекрасного. Но нет. Мы будем купаться в море.

Самые приятные моменты жизни были связаны с домашним теплом, уютом и сухой одеждой. Брызги моря в эту категорию не входили. Я поёжилась, представляя, как холод волн накрывает тело, «гусиная кожа» стискивает окоченевшие мышцы, а сердце бешено прокачивает кровь, чтобы их согреть. Где-то на фоне плавают ледники и белые медведи.

– В море? Сейчас?

– Нет, после дождичка в четверг, – с издёвкой ответила Марго. – Давай, Алекс! Тебе понравится! Сегодня отличная погода, а к полудню море прогреется в самый раз.

Я наконец отыскала халат под сползшим на пол покрывалом и, стуча зубами, закуталась в него по уши как несчастная бродяжка. Утренние перепады температуры начинали меня бесить.

– Сомневаюсь, что от моря пойдёт пар, – саркастично проклацала я. – Можно мне посмотреть с берега, как ты купаешься?

Марго с укором посмотрела на меня и демонстративно спрыгнула с кровати. Это означало категорическое и бесповоротное «НЕТ». Именно так – жирными огромными буквами, исполненными отборного психологического давления.

Я вздохнула. Никакое, даже летнее утро не казалось мне приятно свежим. Во многом благодаря многочисленным зимним пробуждениям, что врезались в память как ледокол: кромешная темень, сквозь утеплённую поролоном раму ноет вьюга, за морозными узорами на окнах тлеют фонари, а я сонно сижу на кровати в наполовину надетых шерстяных колготках.

Представив, что было бы, если бы Марго посетила мой город в качестве гостя, я усмехнулась. Кто бы кого тогда будил?

Марго по-прежнему ждала положительного ответа. Будто есть выбор… Я готова следовать за ней куда угодно. Даже купаться утром в мокром море.

– Ладно. Сейчас соберусь.

– Отлично. Жду внизу, – она улыбнулась и, подхватив пустой стакан, протанцевала к двери, – Не забудь про купальник, а то я тебя прямо так в воду спихну.

Марго игриво погрозила мне указательным пальцем и скрылась в коридоре.

Очереди в ванную не было. Все давно встали.

Повернув защёлку на двери, я пустила в душе горячую воду и, пока нагревалась кабинка, осмотрелась. Над раковиной висело широкое, квадратное, ангельски чистое зеркало. Взглянув в него, я поморщилась и пригладила пальцами всклокоченные волосы.

Бледная девушка в отражении тоже устремила на меня любопытный взгляд. Маленький рост. Обычные черты лица. Очень и очень длинные тёмные волосы – сейчас все спутанные как после игры в чехарду, с одной стороны заправлены за ухо. Глаза, небольшие и близко посаженные – голубые с жёлтым – прячут подсолнухи посреди ясного неба. Рот, на первый взгляд невыразительный, легко превращается в широкую улыбку. Девушка повернулась, и я искоса взглянула на классический греческий профиль – то был отголосок древних корней.

От воды поднялся пар. Я повесила халат на крючок и повертелась перед зеркалом, пока оно не запотело – никто не смотрит, мне не стыдно. Я никогда не была по-настоящему худой или толстой, разве что пухленькой, и утешительно называла свою фигуру классически женственной, а однажды даже нашла приятное сходство с моделью на картине Роберто Ферри «Anima Mundi».

В мягких, сглаженных формах не было ничего удивительного. Спорт давался мне нелегко, да и любовь ко вкусной еде стройности не способствовала. Ужины, как накануне, грозили тем, что подобными темпами к отъезду я приму форму шара. Как вообще можно похудеть, когда даже Равелы кормят как на убой – при их-то привычке ужин скармливать врагу?.. Хм…

Надеюсь, я им не враг?

Я быстро приняла душ, снова влезла в халат и отправилась вниз. Родители Марго и Этан сегодня работали дома – они собрались в столовой, обложившись бумагами. Остальных видно не было. Только из комнаты Натана слышался подозрительный треск. Завтрак накрыли на кухне. Марго сидела за столом напротив пустой тарелки, скрашивая ожидание игрой в тетрис на мобильном, но, услышав шаги, даже не подняла головы от экрана.

– На море шторм, – мрачно заявила она и насупилась пуще прежнего, словно это я выплясывала ночью на берегу ритуальные танцы с бубном. Я чуть не извинилась.

На сервированном столе, покрытом хрустящей отглаженной белой скатертью, стояла большая коробка фруктовых мюсли, рядом возвышались стопки блинчиков и вафель, окружённые баночками с джемом, маслом, сыром, сгущённым молоком, термостатным домашним йогуртом…

Кто-то заботливо поджарил тосты, но для них уже не хватило места в желудке: блинчики были слишком сытными. Свежесваренный кофе со сливками – а приготовление кофе в Атермонте было национальной гордостью – оказался просто божественным, только наслаждалась я им в одиночестве. Марго редко пила кофе и пообещала позже угостить меня любимым чаем.

Так как купание отменилось, нас с Марго отправили за хлебом к обеду. Несмотря на проказливый ветер, погода стояла отличная. Под отдалённый шум моря, томящегося в ожидании, мы неспешно прошлись по ярко освещённому двору, подставляя лица тёплым лучам.

Ворота на участке Равелов были весьма внушительными, и потому их оснастили специальным механизмом с кодовой панелью доступа. Но, что парадоксально, при всей этой официальности они всегда были гостеприимно распахнуты. Чужие шагнуть во внутренние владения просто не решались. Для пущего веселья мы с Марго по-хозяйски прокатились на тяжеленных створах туда-сюда и в приподнятом настроении выпрыгнули на сияющий Лазурный проспект.

Атермонт предстал во всей красе: сочные цвета, свет, фактура… Нас точно окружило сказочное Средневековье. Не хватало разве что горожан в исторических костюмах. Гладкие мостовые из плоского булыжника складывались в чистые узкие улочки. По сторонам вдоль жёлтых плиточных тротуаров выстроились дома с классическими эркерами или прагматичным фахверком стен. Яркие фасады венчали щипецы, декорированные лепниной и резьбой. На крышах переливалась чешуя черепицы. Среди зелени прятались аккуратные калитки, а живые изгороди – туя, кипарис, можжевельник – скрывали дворики кружевной тенью. Глаз не отвести.

Несмотря на разностилицу, всё гармонично сочеталось между собой. Симметричную классику разбавлял воздушный прованс, гротескную изящность модерна – незатейливый рустик. Встречалась и неоготика: стройные рядки ланцетовидных окон, заполненные цветными витражами, в дневном свете раскладывались радугой. Высокие, увенчанные шпилями башенки особняков точно старательные дети копировали выступающую над городом крышу Кафедрального собора.

Я и не заметила, как мы оказалась на месте. Вход увенчивала деревянная вывеска:

Пекарня-кондитерская

«Золотистый хруст»

Звякнул колокольчик. Сладковатый запах поджаренного хлеба принял нас под свой покров, и сразу же, несмотря на недавний завтрак, в животе заурчало. За прилавком суетилась полноватая, румяная от жара печей женщина с крепкими опрятными руками. Марго направилась к ней:

– Доброе утро, миссис Рубус!

– Марго, золотце! Кто к нам пожаловал! Доброе утро, дорогая, – ответила та с теплотой, заинтересованно поглядывая на меня. – Всё как обычно? Сейчас соберу.

Марго кивнула, а я застыла возле двери, стараясь не привлекать внимания, но постепенно аромат вытянул из меня расслабленную улыбку. Солнечные лучи проникали сквозь решётчатые рамы французских окон, освещая пол, стены и мебель яркими квадратиками. Миссис Рубус достала изнутри прилавка объёмную корзину и принялась складывать туда выпечку из разных коробок.

– С тобой приехала подружка? – спросила миссис Рубус, кивая в мою сторону.

Не успела начаться борьба вежливости со смущением, Марго избавила меня от необходимости подбирать слова:

– Это Алекс – моя лучшая подруга. Мы тут почти на всё лето.

– Здравствуй, Алекс!

– Здравствуйте, – я почти незаметно приподняла ладонь.

– Рада знакомству.

– И я.

Марго ободрила меня улыбкой:

– Как ты уже догадалась, миссис Рубус – пекарь-кондитер. И мама Фрэдди.

– С Меркурием-то повидались? – спросила миссис Рубус, опережая мой вопрос.

– Не успели пока. Вечером, наверно.

Фрэдди. Меркурий… Сплошные имена.

– Марго, а кто такой Фрэдди? – спросила я, от незнания сгорая со стыда.

Она так громко хлопнула себя по лбу, что я подскочила.

– Вот я балда… Совсем забыла, что ты с ним не знакома. Фрэдди – сын миссис Рубус. Ничего, скоро увидитесь. И поверь, ты пожалеешь, что не кинулась обнимать миссис Рубус прямо с порога!

Они рассмеялись дуэтом, а я растерянно поглядела на маму неизвестного мне Фрэдди и, встретив её озорную усмешку, уставилась себе под ноги. Перед глазами предстал вычищенный до блеска паркет. Мои пыльные с дороги кеды рушили всю эстетику.

Миссис Рубус продолжала складывать в корзинку бумажные пакеты различной формы: наполненные багетами, караваями, хлебными палочками, булочками, печеньем, круассанами и ещё множеством всего, названия чему я не подобрала. На припудренном мукой фартуке не было ни пятнышка. Закатанные рукава пекарского халата сияли белизной. Оценив армию искусных фигурных пирожных, поблескивающих из-под стекла холодильника, я пришла к выводу, что кондитером миссис Рубус была высококлассным.

Мы вышли на улицу, довольно хрустя угощением – парочкой круассанов с шоколадной начинкой. Выпечка в самом деле была восхитительной.

– Всё купили? Идём домой? – я подхватила корзину из рук Марго.

Она закусила губу. По ту сторону дороги виднелась детская площадка, наполненная бесконечно утомительным весёлым визгом, но непоседа Марго, разумеется, вошла в азарт.

– Сто лет не качалась на качелях…

Она резво потянула меня за локоть.

– Туда?.. А мы не оглохнем?

Спустя минуту мы обе выписывали пируэты среди мячиков, беговелов и самокатов. В центре площадки вращалась карусель, отдающая такой апельсиновой рябью, что меня замутило. До качелей, однако, Марго не добралась. Она повисла вниз головой на перекладине детского турника и превратилась в восторженный маятник. Юбка или сарафан не остановили бы её, но сегодня Марго, к счастью, нарядилась в джинсовый комбинезон – мне не раз приходилось наблюдать прохожих, откровенно пожирающих взглядом её точёную фигурку.

Я опустилась на качели – скрип едва пробился сквозь какофонию детских голосов. От упругого толчка под ложечкой приятно затянуло. Откидываясь то назад, то вперёд, я болтала ногами и слушала Марго. Она рассказывала о городе, но шум слишком мешал.

Детскую площадку со всех сторон окружала невысокая тисовая изгородь, и на этом обустроенном пятачке умещалось столько ребятни, сколько я ещё никогда за всю жизнь одновременно не видела. Поисковик гласил, что в Атермонте живёт пятьдесят тысяч человек. Судя по открывшейся картине, было похоже, что половина из них – дети.

Там, где я родилась, семью и детство возводили в культ, но традиции эти граничили с вопиющей бедностью. Устраиваясь на две-три работы, северяне всё равно были по уши в долгах. На каждом шагу их ждал нелёгкий выбор. Жить одним днём или крепко стоять на ногах? Одеться, чтоб было не стыдно выйти в люди или не голодать? Получить высшее образование или уже сейчас обеспечивать семью? Следовать за мечтой или привести в этот мир ребёнка, теша себя надеждой, что он когда-нибудь будет жить лучше? Люди никогда не выбирали себя. Будущее – это дети.

Попасть в университет было так же сложно, как выиграть в лотерею, – для всех, кроме сливок общества. Простые люди это знали. Как ни старайся, ни зубри, этого всегда недостаточно. Будучи бедным, проигрываешь ещё до старта.

Мне повезло. Идея-фикс подать документы в Академию Билберри за тысячу километров от родного дома заела в голове как шестерёнка механизма. Я наплевала на страх остаться ни с чем. Забросила всё, что не имело прямого отношения к поступлению. Писала и переписывала. Часами корпела в библиотеке, читая так много, что колонии оживших букв мне снились. Впрочем, кошмары были редки – я дремала пару часов в сутки и только в воскресенье позволяла себе изобразить Спящую (только не Красавицу).

Я не могла остаться там. Не могла покориться обстоятельствам, смириться и никогда не совершить ничего важного. Но на риск меня толкал не страх провести жизнь в провинциальной серости, а мысль, что когда-нибудь я проснусь и это меня волновать совсем не будет.

Мне хотелось бежать. Не видеть ограниченности, молчаливой тревоги и нищеты. Рутина, несправедливость и неравенство били больнее любого кнута. Впрочем, бежала я от всего и отовсюду. Раньше моим убежищем были книги, другие миры. Со временем границы расширились и в прямом смысле. Стремление скрыться на краю света, никому не знакомой, никогда меня не покидало, и при этом чудно́ граничило с отчаянным желанием найти друзей. Но реальность, далёкая от сказки, всегда брала своё. Я находила в ней всё больше недостатков и снова бежала. Как точно подметил Сайлес из «Истории с кладбищем» Нила Геймана: «Куда бы ты ни поехал, ты везде берёшь с собой себя».

Вот и в этот раз я взяла с собой себя и отправилась подальше от того, что так меня тяготило и мучило. Атермонт. Этот город первый и единственный меньше чем за день подарил мне истинное умиротворение. Крылось ли всё дело в волшебной архитектуре, или в приветливых жителях, или в том, что рядом была Марго? Я не знала. Разбираться в причинах не хотелось – слишком велика была вероятность не подняться с этой глубины.

Пока мы с Марго качались, поддерживая сквозь шум иллюзию разговора, откуда-то незаметно подкрался рыжий мальчуган. Он выдал в адрес Марго хитрющую обворожительную улыбку без двух передних зубов и громко спросил:

– Тётенька, а вы чего висите? Вы уже длинная! Хотите ещё вырасти и до солнышка достать?

– Какая я тебе тётенька! – запыхтела Марго, спрыгивая на землю.

Догнать гогочущего мальчишку ей не удалось. Она махнула в его сторону, вытаскивая волосы, попавшие в рот.

– Ну и беги!.. Стендапер⁶ недоделанный. Прям Рем, чесслово…

Я не стала спрашивать, что за Рем такой. Хватило Фрэдди. Марго расправила сбившуюся вверх футболку внутри комбинезона и, подхватив корзинку с соседней качели, с картинностью пажа подала мне руку.

Прыжок. Из-под ног поднялось лёгкое облачко красной пыли от кирпичной крошки. Коснувшись руки Марго, я присела в выразительном книксене, а она склонилась ещё ниже: «Ваше высочество, очень приятно, позвольте вашу лапку…» Вести себя как взрослые? Куда там. Ни на секунду не прекращая дурачиться, мы направились к пешеходному переходу. Даже дети на площадке стали смотреть на нас как на равных.

Пока я чуть отставала, любуясь местными красотами, Марго терпеливо мерила шагами плитку, а вместе с ней и простенький стишок – как важно быть осторожным и внимательным на пешеходном переходе.

– Ты так и не услышала, что я рассказывала про соседей? – уточнила Марго.

Я виновато покачала головой.

– Это важно?

– Видимо, не очень, – она озорно улыбнулась. – Но смотри: скоро люди в магазинах и кафе начнут здороваться с тобой по имени, а ты их и знать не знаешь.

– Можно подумать, я вообще с кем-то смогу заговорить. Буду, как всегда, вежливо улыбаться и кивать.

– Можно подумать… О! «Капельки»! Наконец-то!

Марго ринулась наискосок через проезжую часть на другую сторону улицы вопреки всем назидательным стишкам. Я бросилась следом и на мгновение растерялась: откуда в такой солнечный день взялись капельки? И вдруг мы вклинились в толпу…

За поворотом простирался городской рынок. Гудящая живая масса обступила нас со всех сторон. Где-то впереди маячила хлебная корзинка, лодыжки Марго в серебряных балетках, её отливающие золотом каштановые волосы…

Атермонтцы петляли меж торговых рядов, и я невольно петляла вместе с ними, стараясь двигаться в общем направлении. Это была старая рыночная площадь, оформленная в традиционном средневековом стиле. Деревянные торговые лавки и шатры выстроились незамкнутым кругом, в центре которого бил большой фонтан. Тканевые треугольные флажки тянулись с одного края площади к другому. На длинных вымпелах пестрели гербы гильдий мастеров и герб самого Атермонта – солнечный диск над чёрной горой посреди лазурного полотна. Алекс, не отвлекайся.

Изучая колоритный антураж, я окончательно потеряла Марго из виду. Посреди июньской жары по спине потянуло холодом. Я старательно вглядывалась в фигуры людей в том направлении, где исчезла Марго. Но разве можно что-то разобрать в движущемся потоке? Капельки… Думай. Где тут капельки? Явно не фонтан – он в другой стороне.

Единственной зацепкой оказался небесно-голубой плакат. Под логотипом в виде четырёхлистного клевера, заключённого в белый круг, вывели каллиграфическую надпись:

«Россыпь росы»

Новая коллекция

Наметив цель, я ловко пробиралась между чужих плеч и локтей. С моим-то ростом это было нетрудно, но приходилось задирать голову, чтоб что-то видеть и хоть иногда дышать. Наконец мелькнула знакомая корзинка. Марго, сияя от восторга, перебирала какие-то блестящие штуковины, а я гневно таращилась на её раздражающе-радостный профиль.

Владельцами голубого шатра оказались стеклодувы. На прилавке, на тоненьких металлических «ёлочках» для демонстрации украшений позвякивали миниатюрные стеклянные шарики с разнообразным содержимым: минералами или живыми растениями. Каждую сферу, как ёлочную игрушку, венчало стеклянное ушко, в которое был вдет плетёный атласный шнурок. Подвешенные на стойках, «капельки» покачивались с едва слышным звоном и наполняли окружение радужными бликами.

– Какая красота… – я наконец выдохнула, разглядывая малюсенький дубовый листик внутри сферы, что сама была не больше пары сантиметров. – Они не вянут там?

Из тени мне улыбнулся широкоплечий лоточник в круглых очках:

– Глицерин. Он сохраняет первоначальный вид. Хотите примерить?

– Ой, нет, спасибо, – я вжала голову в плечи, стараясь скрыться среди посетителей.

– Не стесняйтесь. Я не заставлю вас его покупать.

– Я правда не…

– Надевай, – ободряюще шепнула Марго мне на ухо. – А я тебя сфотографирую на память. Должны же у тебя остаться хоть какие-то воспоминания об Атермонте. Давай. Примерь.

Я послушно взяла с прилавка «капельку» с листочком. Марго помогла, нежно продев шнурок под моими волосами. От её прикосновений по коже посыпались приятные мурашки. Торговец достал большое прямоугольное зеркало и замер с ним напротив.

– Смотрится очень женственно, – с симпатией заметил он. – И отлично сочетается с цветом глаз.

Не сдержав довольной улыбки, я подумала о том, что комплиментами надо бы засыпать самого мастера, но похвалить его так и не посмела.

– Спасибо.

Язык меня не слушался: видимо, я произнесла это слишком тихо. И всё же стеклодув улыбнулся. В уголках его глаз появилась паутинка дружелюбных морщинок. Глядя в отражение, я поняла, о чём он говорил – в тени прилавка мои радужки, смешав голубой и жёлтый цвета, приобрели зеленоватый оттенок. Удивительно, как мастер сумел разглядеть их с такого расстояния?

– Улыбочку, – привлекла моё внимание Марго.

Я повернулась к ней и услышала, как щёлкнула камера смартфона.

– Отлично вышла.

– Пойдём?..

Я покачала на ладони лёгкий шарик, прежде чем вернуть его владельцу. Малыш-листочек, просвеченный и окрашенный солнцем в нежно-травянистый цвет, медленно вращался внутри «капельки». Несмотря на миниатюрность было видно каждую прожилку внутри. И пока я рассматривала изделие, мастер наблюдал за мной с довольной усмешкой.

– Просто потрясающе, как вам удалось поместить листочек внутрь! – наконец пропыхтела я, пытаясь протащить ленту через голову. В толпе не хватало воздуха.

Люди вокруг с умильными улыбками глазели, как я вожусь с растрёпанной, взмокшей на жаре копной волос. Взяв капельку из моих рук, Марго без какого-либо волнения и спешки с цветущей улыбкой подала подвеску мастеру. Едва дыша от восхищения, он кивнул.

Они ещё о чём-то побеседовали, но я уже покинула шатёр, торопясь выбраться на свободу. Пришлось подождать Марго. Я села на бортик работающего, позеленевшего от цветения воды фонтана и подставила спину прохладным брызгам. Народу и здесь было немало, но это не имело значения – главное, фонтан привлекал внимание, спасал от жары, и позволял удобно наблюдать.

– Держи. Это тебе, – добравшись до меня, радостно заявила Марго, и вручила маленький холщовый мешочек с логотипом в виде клевера.

– В смысле?

– Теперь эта «капелька» твоя.

Вид у неё был, чёрт возьми, бесстыжий и воодушевлённый.

– Марго!

– Пошли домой.

– Подожди. Я не могу принять такой подарок. Это же очень дорого!

– Не-а, совсем не дорого. «Капельки» чуть ли не бесплатно раздают – они пользуются спросом, а для изготовления нужны всего-то: чуть-чуть стекла, глицерин и матушка-природа. Зато какая прелесть! И у тебя есть уникальная частица мира прямо рядом с сердцем.