Жизнь гейши. Мемуары самой известной гейши в мире

4

КОГДА МЫ ДОБРАЛИСЬ ДО окия, наступил полдень. Папа вскоре ушел, а я осталась молча сидеть в приемной, разглядывая детали окружающей обстановки и вежливо отвечая на вопросы проходящих людей. Заметив кладовую, я обрадовалась: значит, при необходимости мне будет куда сбежать.

Ближе к вечеру появилась госпожа Оима, взяла меня за руку и повела в другой дом. Открыв дверь, она низко поклонилась женщине, которую я прежде не встречала. Хозяйка представила ее как госпожу Сакагути и велела мне называть ее матушкой. «Матушка Сакагути – моя начальница», – улыбнувшись, сказала она.

Матушка оказалась очень милой, и мы тут же поладили.

Потом пришло время ужинать. Ужин здесь подавали совсем не так, как дома. Общего стола не было. Каждая обитательница окия ела с отдельного подноса. Подносы были расставлены вокруг прямоугольной жаровни.

Почему-то я решила, что, как гостья, должна сидеть рядом с госпожой Оимой. Но тут явилась Старая Злюка и вознамерилась опуститься как раз на это место.

Я сказала:

– Это мое место.

И госпожа Оима с широкой улыбкой подтвердила:

– Да, дитя, правильно. Садись на свое место.

Я села рядом с жаровней.

Старая Злюка, пыхтя, опустилась рядом, взяла свои палочки и принялась есть, не сказав, как полагается, «итадакимас». «Итадакимас» значит «я принимаю эту пищу со смиренной благодарностью». Так человек выражает признательность за труды фермеров и других людей, благодаря которым еда оказалась у него на столе. Главой дома была госпожа Оима, и потому приступать к еде полагалось только после того, как она произнесет эти слова и возьмет палочки. Я сделала замечание Старой Злюке, потому что она немыслимым образом нарушила правила приличия:

– Это очень грубо: вы начали есть, хотя госпожа Оима еще не сказала «итадакимас» и не стала есть первой. Вы ужасно невоспитанная.

И госпожа Оима тоже обратилась к Старой Злюке:

– Слушай, что она говорит. Она многому может тебя научить.

Потом она повернулась к остальным женщинам, сидевшим вокруг длинной жаровни, и сказала:

– Пожалуйста, не говорите с юной госпожой Масако, если она не заговорит с вами первой.

Мне не верилось, что госпожа Оима ставит меня выше всех этих нарядных взрослых.

Но Старая Злюка не могла этого так оставить и театральным шепотом проворчала – так, чтобы я точно ее услышала:

– Вы только посмотрите на эту маленькую принцессу.

Мне стало очень гадко.

– Я не могу есть, – проговорила я.

– Почему? Что не так с едой? – встревожилась госпожа Оима.

– Я не могу есть рядом с этой злой старой тетей.

После этих слов я тихо встала, нашла Большого Джона и вывела его на прогулку.

Когда я вернулась, моя старшая сестра Кунико спросила, не хочу ли я съесть вкусный рисовый шарик или принять ванну.

– Я буду есть только те рисовые шарики, которые приготовила мама. А купаться я буду только с папой, – ответила я.

После чего погрузилась в молчание. И весь оставшийся вечер не произнесла ни слова.

Кунико стала готовить меня ко сну. Она укрыла меня моим любимым одеялом – бирюзовым, с белыми тюльпанами. Уложила на матрас рядом с собой. Я тогда еще не могла заснуть без груди, так что она дала мне пососать свою грудь, пока я не задремала.

На следующее утро папа пришел меня забрать. В окия есть неписаное правило: посетители допускаются только с десяти часов утра. Но папа пришел очень рано – в половине седьмого.

Я была в восторге, когда увидела его.

– Пока, до свиданья, – попрощалась я и выскочила за дверь.

Госпожа Оима крикнула мне вдогонку:

– Пожалуйста, возвращайся как можно скорее.

– Да, – ответила я.

На самом деле я хотела сказать совсем не это. «Я никогда не вернусь!» – эти слова вертелись у меня на языке. Но я так и не смогла заставить себя произнести их.

Мама была так рада меня видеть, что казалось, будто она вот-вот заплачет. Но я, увернувшись от ее объятий, прямиком помчалась в свою укромную кладовку.

Мама выманила меня из темноты моей любимой едой – онигири. Это что-то вроде рисового бутерброда, только снаружи у него – водоросли, а внутри спрятано что-то вкусное, вроде маринованных слив или кусочков лосося. Мне же больше всего нравились онигири с хлопьями сушеного бонито. Именно такое лакомство в тот день сделала мне мама. Сушеная рыба бонито – это основа японской кухни. Хлопья из нее часто используются в супах и для придания оттенка вкуса другим блюдам.

Эти онигири были невероятно вкусными.

Так происходил мой переезд в окия Ивасаки. Сначала я осталась там на одну ночь. Потом – на две. Иногда я проводила там несколько дней. Позже эти дни растянулись в недели. И наконец, через несколько месяцев после того, как мне исполнилось пять, я переехала в окия насовсем.

5

Современному человеку трудно понять, какое место занимают хозяйка окия и ее преемница в иерархии Гион-кобу. Влияние их огромно. Хозяйка окия – это королева в своих владениях, атотори – наследница ее престола, а остальные жительницы окия – лишь придворные, которые обязаны выполнять приказы без споров и вопросов.

Госпожа Ивасаки не делала никаких официальных объявлений, однако с самого первого дня, когда я переступила порог окия, она вела себя так, словно я ее атотори. И остальных заставляла относиться ко мне соответственно. Прочие женщины в окия должны были мне прислуживать и исполнять все мои желания. Они обращались ко мне в самых почтительных выражениях и только после того, как я сама с ними заговорю. Думаю, некоторые из них завидовали мне, но в их же интересах было во всем угождать госпоже Оиме, так что я ни разу не заметила отрицательной реакции на мое появление. Более того, все происходящее казалось мне совершенно естественным.

Госпожа Оима попросила называть ее тетушкой, и я была рада выполнить ее просьбу. Во время каждого приема пищи я по-прежнему сидела на почетном месте рядом с тетушкой Оимой. Мне всегда подавали лучшие кусочки и обслуживали первой.

Вскоре после моего переезда в окия стали приходить портные, которые снимали с меня мерки. В результате уже через несколько дней у меня был новый гардероб: пальто и платье в западном стиле, а также японское кимоно и оби. С тех пор все свое детство и юность я носила только сшитую вручную одежду. В нашем квартале ходила в кимоно, но во время выходов в театр кабуки, на поединки сумо и в парк развлечений надевала платье. Тетушка Оима часами со мной играла и выдумывала тысячи способов занять меня. Она позволяла мне сколько душе угодно рассматривать кимоно гэйко. Тщательно вымыв руки, я могла трогать богатую вышивку, проводить пальцем по осенним пейзажам и накатывающим волнам.

Она поставила для меня стол в гэнкане, чтобы я могла заниматься. Там я рисовала картинки и делала прописи, точно так же, как делала это вместе с папой.

Мы превратили каменную чашу во внутреннем садике в аквариум для золотых рыбок. Задача была непростая, пришлось продумать ее исполнение до мелочей. Мы нашли чудесные камни и ряску, чтобы рыбкам было где прятаться. Принесли разноцветную гальку, изящный мостик и фигурку цапли и создали для моих питомцев сказочные декорации.

Однажды мы с тетушкой Оимой сидели в садике и чистили чашу-аквариум – это было одним из моих любимых занятий, потому что я могла ни с кем не разговаривать. Я бы ее чистила каждый день, но тетушка не разрешала. Она сказала, что рыбки не выживут, если вода будет слишком чистая. Надо дать воде постоять, чтобы появились водоросли.

Однажды я задала вопрос, который меня тревожил:

– Тетушка, ты разрешаешь говорить со мной всего нескольким людям. Например, это можешь делать ты сама, а еще – Старая Злюка. Но почему Яэко тоже разрешается со мной говорить? И почему ее сыновья живут в моем доме?

– Ой, Минэ-тян, я думала, ты знаешь. Яэко – это первая дочь твоих родителей. Твоя самая старшая сестра. Твои мама и папа приходятся ее сыновьям бабушкой и дедушкой.

У меня было такое ощущение, словно я сейчас упаду в обморок или меня вырвет. Я закричала:

– Это неправда! Ты врунья! – Возмущению моему не было предела. – Такой старый человек не должен врать. Потому что ты скоро отправишься к Энме (Королю Ада), и он вырвет твой язык за то, что ты мне солгала!

И я зарыдала.

Тетушка Оима как можно спокойнее и мягче ответила:

– Мне жаль, дитя мое, но это правда. Странно, что тебе никто об этом не рассказывал.

Разумеется, я и раньше понимала, что страшная Яэко появилась в моем мире не случайно, но на деле все оказалось гораздо хуже. И если Яэко была моей сестрой, значит, эти мальчики приходились мне племянниками!

– Не беспокойся из-за нее, – утешала тетушка Оима. – Я тебя защищу.

Мне очень хотелось ей поверить, но все равно, стоило Яэко появиться поблизости, как у меня подводило живот.

В первое время после переезда я старалась держаться рядом с тетушкой. Но спустя пару недель почувствовала себя более уверенно и принялась изучать новую территорию. В качестве укрытия я решила использовать кладовую под лестницей. В этой кладовой свои постельные принадлежности хранила Кунико. Всякий раз, устраиваясь на стеганых покрывалах, я вдыхала ее запах. Она пахла точно так же, как моя мама.

Чуть позже я отважилась совершить вылазку на второй этаж. Там я нашла еще одну кладовую, которая мне понравилась, и решила использовать ее как запасной вариант. На втором этаже располагались четыре большие комнаты, а еще – множество туалетных столиков с баночками для макияжа майко и гэйко. В то время они не особенно меня заинтересовали.

Гостевой дом, куда я добралась в следующую очередь, оказался настоящей находкой. Главная комната считалась «лучшей» в окия, в ней принимали только самых важных посетителей. Она была просторной, полной воздуха и безупречно чистой. Из всех, кто жил в окия, только я могла проводить в этой комнате время. В каком-то смысле, лишь я была здесь «гостьей».

Позади гостевого дома располагался сад в регулярном стиле. По размеру он был таким же, как и внутренний сад рядом с алтарной комнатой. Я могла часами сидеть на веранде, завороженная красотой камней и мха.

За садом скрывалась купальня, в которой стояла большая современная ванна из пахучего белого кедра хиноки. Тетушка Оима и Кунико купали меня каждый вечер. Я помню, как ароматы сада вплывали в заполненную паром купальню через окно под потолком.

Мы с тетушкой Оимой обычно спали в алтарной комнате. Пока я не усну, она разрешала мне сосать ее грудь. Иногда, если ночь была особенно теплой, а луна особенно яркой, мы перемещались в гостевой дом.

Случалось, что я спала с Кунико в столовой. Комнаты в традиционных японских домах покрыты татами, мебели в них почти нет. Каждая такая комната может использоваться с разными целями. Например, гостиные часто служат и спальнями. Кунико была ученицей домоправительницы, так что ей доверили важную роль: присматривать за кухней и очагом, сердцем дома. Ночью она отодвигала низкие столики в сторону и раскладывала свой матрас на татами. Когда я переехала в окия, Кунико исполнился двадцать один год. Прижимаясь к ее теплому округлому телу, я ощущала спокойствие. Она обожала детей и заботилась обо мне, будто я была ее родной дочкой.

Привыкнув просыпаться рано в отцовском доме, я и здесь открывала глаза уже в шесть утра. Другие женщины ложились поздно, так что в этот час окия была безлюдна. Даже служанки еще спали. Обычно я просто лежала, свернувшись на своем матрасе, и читала одну из книжек с картинками, которые принес мне папа. Но иногда надевала тапочки и бродила по дому.

Две служанки отодвигали ширму и устраивались на ночь на татами в гэнкане. У Старой Злюки была личная комната в середине коридора – как объяснила Кунико, она удостоилась такой чести из-за того, что носила фамилию Ивасаки. Остальные гэйко и майко, том числе Томико, спали все вместе в большой гостиной. Позже там ночевали еще Итифуми, Фумимару и Яэмару. В доме была еще одна большая комната, но она служила не для сна, а для переодеваний.

И лишь одна женщина жила отдельно, хотя казалось, что она постоянно находится в доме. Ее звали Тадзи, но все называли ее Аба, «Младшая Мама». Она следила за приготовлением пищи, одеждой, закупками и уборкой. Аба была замужем за братом тетушки Оимы.

Я пыталась разобраться с иерархией, принятой в окия. Здесь все было совсем не так, как у нас в семье, где папа готовил, мама отдыхала и ко всем детям родители относились одинаково. От этого казалось, что в семье все равны.

Жительницы окия делились на две группы. К первой принадлежали тетушка Оима, Старая Злюка, гэйко, майко и я. Аба, Кунико, ученицы и служанки относились ко второй. У первой группы было больше власти и привилегий. Это меня расстраивало, потому что Кунико, которую я любила, не принадлежала к моей группе, а люди, которые мне не нравились – например, Яэко, – наоборот.

Представители второй группы иначе одевались, пользовались другими туалетами и не притрагивались к пище, пока не заканчивали есть мы. У них и еда была другая, и сидеть им приходилось не в центре столовой, а возле кухни. И только они, насколько я могла судить, постоянно были заняты делом.

Однажды я увидела на тарелке Кунико рыбу, запеченную целиком. Рыбе не отрезали ни голову, ни хвост, и выглядела она невероятно аппетитной. Никогда прежде я не видела ничего подобного, в доме моих родителей ели только порционно нарезанную рыбу – пережиток папиного аристократического воспитания.

– Аба, что это такое?

– Это называется сардина.

– А можно мне попробовать?

– Нет, дорогая, эта еда не для тебя. Тебе не понравится.

Сардины считались крестьянской пищей, а мне подавали только лучшие виды рыбы: морской язык, палтус, угорь. Но подумать только – рыба, приготовленная с головой и хвостом! В тот момент это блюдо казалось мне деликатесом.

– Хочу есть то, что ест Кунико!

Я редко канючила, но в тот раз желание съесть рыбу пересилило хорошее воспитание.

– Эта еда не подходит для атотори, – сказала Аба.

– Мне все равно, я хочу это. Я хочу есть то, что едят другие, и я хочу, чтобы мы все ели вместе.

Внезапно, как по волшебству, в столовой появился стол, и с того самого дня мы все стали есть вместе – как у меня дома.

Однажды тетушка Оима объявила, что дает мне новое имя – Минэко. Я была в ужасе. Я знала, что у нее достаточно власти, чтобы сменить кличку собаке, но и представить не могла, что она так же поступит со мной. Имя Масако дал мне мой папа, и я думала, что ни у кого нет права его менять. Я сказала, что она не может так поступить.

Тетушка Оима терпеливо объяснила, что Старую Злюку тоже зовут Масако, и, если у нас с ней будет одно и то же имя, возникнет путаница. Я все равно не соглашалась. Но она меня не слушала.

Тетушка Оима начала называть меня Минэко и настаивала, чтобы и другие ко мне обращались так же. Я не откликалась. Если кто-то называл меня Минэко, я либо делала вид, что не слышу, либо разворачивалась на пятках и мчалась в кладовку. Сдаваться мне решительно не хотелось.

Наконец тетушка Оима послала за моим отцом. Он как мог старался меня вразумить:

– Если ты хочешь, я заберу тебя домой, Масако. Ты не должна это терпеть. Или ты можешь представлять, что, когда они говорят «Минэко», они как будто зовут тебя «Масако». Хотя, наверное, это будет не слишком приятно. Так что, может, тебе и правда лучше вернуться со мной.

Старая Злюка вставила свои пять копеек:

– Мне вот ни капли не хочется тебя удочерять, уж поверь. Но раз тетушка Оима сделала тебя преемницей, то у меня нет выбора.

– Что она такое говорит, папа? Когда это меня удочерили? Я ведь не их дочь, правда? Я ведь твоя?

Тогда я еще не знала, что атотори обязательно удочеряют.

– Ну конечно ты моя, Масако. Ты по-прежнему моя малышка. Твоя фамилия, как и прежде, Танака, а не Ивасаки.

Он попытался меня успокоить, а потом повернулся к тетушке Оиме:

– Знаете, я думаю, лучше будет, если я ненадолго заберу ее домой.

Но тетушка Оима всполошилась:

– Погодите минуту, господин Танака! Пожалуйста, не уходите. Я вас умоляю! Вы знаете, как я ее обожаю. Пожалуйста, не забирайте ее. Она так для меня важна. Только подумайте, что вы делаете. И попробуйте объяснить важность ситуации Масако. Уверена, она вас послушает. Пожалуйста, господин Танака. Пожалуйста!

Но папа был непоколебим.

– Извините, тетушка Оима. Эта девочка сама принимает решения. Я не буду заставлять ее делать то, что она не хочет. Знаю, что мы можем упустить большие возможности, но моя задача обеспечить ее счастье. Возможно, нам не стоит так торопиться. Я хочу еще раз все обдумать.

Тогда я единственный раз засомневалась в своем решении. Но сказанные отцом слова пробудили во мне чувство вины. «Ну вот опять, – подумала я. – Я опять думаю только о себе. У семьи снова начнутся проблемы, и все из-за меня».

Папа встал, собираясь уйти.

– Ничего, папа, это я так. Все хорошо. Пусть называют меня Минэко. Правда. Мне все равно. Я останусь здесь.

– Масако, тебе необязательно так говорить. Пойдем домой.

– Нет, я останусь здесь.

Я не была уверена, что тетушка Оима сделает из меня гэйко, как из большинства других обитательниц дома. Сама она не была гэйко – видимо, для ее должности это было необязательно.

И все же она часто говорила со мной о танце. К тому времени я уже понимала, что все гэйко-танцовщицы начинали карьеру как майко. Тетушка Оима то и дело рассказывала мне о легендарных майко былых времен. Меня не особенно интересовала возможность стать майко, но я очень хотела танцевать – вовсе не для того, чтобы выпендриваться перед другими. Просто мне казалось, что танец – это прекрасно. Я хотела танцевать для себя.

Тетушка Оима пообещала, что я смогу начать учиться в день 6-6-6. Шестого июня после моего пятого дня рождения (по старой системе он считался моим шестым днем рождения, потому что год, когда человек родился, принимали за первый год). Шесть-шесть-шесть. Этот день мне представлялся волшебным, и он неумолимо приближался. Однажды тетушка Оима сказала, что мы должны решить, кто будет моей «старшей сестрой».

В женском обществе Гион-кобу все друг другу приходятся назваными родственницами, и старшинство определяется согласно статусу. Хозяек окия и отяя^[11], независимо от возраста, называют матушками или тетушками, в то время как майко и гэйко считаются старшими сестрами для тех, кто начал работать после них. Кроме того, для каждой майко и гэйко назначают «куратора», и эта женщина считается ее личной Онэ-сан, то есть Старшей Сестрой.

Старшая гэйко является примером для подражания и наставницей для младшей. Она контролирует ее успехи на поприще искусства и выступает посредницей в конфликтах, которые могут возникать между воспитанницей и учителями или соученицами. Еще она помогает младшей сестре готовиться к дебюту и на первых порах сопровождает ее на банкетах. Онэ-сан обучает девушку тонкостям этикета в банкетном зале и знакомит с важными клиентами и другими людьми, которые могут способствовать ее карьере.

Однажды я услышала, как тетушка Оима, матушка Сакагути и Старая Злюка советуются, кого назначить моей Онэ-сан. Матушка Сакагути предложила Сатохару.

Ах, если бы мне дали ее!

Сатохару принадлежала семье Сакагути и жила в окия Тамаки. Она считалась одной из самых известных гэйко – тонкая, изящная красавица, которая всегда была со мной мила и добра. Я до сих пор помню, как она восхитительно танцевала в «Тикубусиме» и «Огурикёкубамоногатари». Я хотела быть похожей на нее.

И тут Старая Злюка упомянула о по-прежнему наводящей на меня ужас Яэко.

– А разве не будет естественнее всего, если мы дадим ей Яэко? Она ведь на самом деле ей старшая сестра, да к тому же из нашего окия. И хотя в прошлом Яэко принесла нам немало хлопот, думаю, на этот раз все будет хорошо.

Мое сердце сжалось.

Матушка Сакагути возразила.

– Я думаю, у Яэко куда больше недостатков, чем достоинств, – заметила она. – Зачем бросать тень ее побега и развода на Минэко? Наша малышка заслуживает большего. Кроме того, другие гэйко не любят Яэко. Какую пользу она сможет принести? И чем вам не подходит Сатохару? Я думаю, это был бы идеальный вариант.

В случае с воспитанием гэйко, как и в японском обществе в целом, личные взаимоотношения нередко становятся ключом к успеху. Именно поэтому матушка Сакагути хотела, чтобы моей наставницей стала та, что сможет поднять мой статус.

«Пожалуйста, послушайте ее», – мысленно умоляла я, прячась в своей укромной кладовой.

Но Старая Злюка не отступала.

– Боюсь, это невозможно, – сказала она. – Я бы, пожалуй, не смогла так тесно сотрудничать с Сатохару. Она мне кажется заносчивой и трудной в общении. Думаю, лучше будет выбрать Яэко.

Госпожа Сакагути попыталась ее переубедить, но Старая Злюка уже все для себя решила.

Позже я не раз размышляла, почему Масако выбрала для меня опозорившую свое имя Яэко, а не блистательную Сатохару. Возможно, она просто предпочла более послушную.

Так или иначе, моей «старшей сестрой» решено было назначить Яэко. Похоже, я никогда не смогу от нее избавиться.

Родители часто приходили меня навестить. Папа приносил книжки с картинками и мои любимые лакомства. Мама – то свитер, то платье, которые сама связала. Со временем меня стали пугать эти посещения, потому что Яэко в такие моменты впадала в очередной приступ ярости. Она кричала, что мои родители продали своих дочерей, и швыряла посуду на кухне. Меня все это ввергало в ужас.

В попытке защитить родителей я решила сделать все, чтобы они перестали приходить, и начала игнорировать их каждый раз, когда они появлялись в окия. Теперь, уже сама будучи мамой и оглядываясь назад, я даже представить себе не могу, насколько мучительна была для папы и мамы моя холодность.

Время шло, и я продолжала искать свое место – как в окия Ивасаки, так и на улицах Гион-кобу. После войны на окрестных улицах было полно детей, и у меня впервые появились друзья. Взрослые, знавшие, кто я такая и кем могу стать, осыпáли меня подарками и вниманием. Я чувствовала себя очень уверенно под надежным щитом фамилии Ивасаки.