Охота на гончую

Глава VII

Запах похлебки, витавший перед обедом во всех помещениях храма, навязчиво щекотал ноздри, дразнил, как несбыточная мечта. Путь из Яркенда в Айртам не был для Николая легким, да и здесь его не встречали объятьями. Голос пожилого настоятеля храма был недоверчив и зол.

– Хм, значит, пятеро наших братьев погибли в дороге? А может, ты их убил и хочешь теперь замолить свой грех?

– Так вышло.

У Николая не оставалось сил оправдываться и лгать. Да и не было смысла – здесь каждый мог обвинить его в чем угодно. Зачем он вообще явился сюда? Стряхнуть с души груз, от которого не избавиться в принципе? Отдать покойным последний долг – так кому от этого легче?

– Ступай в Зал Статуй, – тон настоятеля, окруженного десятками стражей, не допускал возражений. – Присутствие божества поможет тебе очиститься!

Медленно, с жутким скрипом, отворилась еле заметная дверь в стене. И вскоре захлопнулась, отрезав дорогу обратно.

Сперва увиденное не очень-то впечатляло. За время странствий Николай уже не раз слышал о статуях в храме. Вот Шакьямуни в привычной позе – на корточках, вот названный богом кушитский царь в нелепом венце. Вот обнаженный, как принято у греков, Арес – повелитель войн. Ходили легенды, что его воздвигли еще при Александре Великом, а после оставили здесь навсегда. Ведь как учил Будда, все боги – одно, лишь пути к ним разные. Куда порой такие пути приводят, Николай уже знал. И потому держался с опаской, медленно перераставшей в страх. Широкий, просторный зал, освещенный лишь дымными факелами, рождал гнетущее чувство. И ни единого живого лица, ни звука шагов, кроме собственных! Так продолжалось, покуда что-то неимоверно тяжелое не ударило с адским грохотом в пол.

Николай обернулся, и замер, не в силах двинуться с места. Это был оживший кошмар. Статуя Ареса зашаталась, кроша ногами-колоннами узорные плиты, и вдруг широко шагнула вперед. Вот гневный бог уже рядом – высокий, будто скала, c гордым даже в злобе лицом, неестественно ярко сверкающим в пламени факелов. Храм гудел и трясся – проснулся бы мертвый. Но никто не бросился открывать запертую снаружи дверь.

Лишь когда каменный, с центнер весом, кулак взлетел в убийственном взмахе, Николай очнулся. И еле успел отскочить в сторону под громовой рев гиганта. Так, разве что тише, воскликнул бы человек, не попав тряпкой по мухе. Укрывшись за изваянием Будды, Николай мог разглядеть в полумраке все остальные статуи. Они сидели, стояли, толпились вокруг, как зрители в ожидании казни.

Кулак Ареса, чудом не разлетевшись вдребезги, одним движением снес каменную голову с плеч в попытке достать Николая. Обезглавленный Будда качнулся, будто стремясь вернуть смещенный центр тяжести. Стуча зубами от ужаса, еле осознавая, что делает, Николай всем телом толкнул потерявшую равновесие статую под ноги богу войны.

В ярости Арес рванулся навстречу, и это усилило эффект столкновения. Обломки разбитых колоссов крушили стены, полы, скульптуры; увесистый камень рикошетом высадил дверь. Все это Николай видел лишь краем глаза, упав, забившись в какую-то нишу, как таракан в трещину. Но когда стражники во главе с настоятелем ворвались в зал, он уже стоял в полный рост, крепко сжимая так и не потерявшийся нож монаха. Не густо против тяжелых, обоюдоострых клинков, но выбора не было. Да и окажись под рукой настоящее оружие, что с того? Прожив больше года среди кровавых обрядов и войн, Николай все еще с трудом отличал один конец меча от другого.

Сказать, что настоятель был в полной прострации – значило не сказать ничего. Быть может, он и впрямь хотел казнить Николая лишь муками совести, а все остальное задумал кто-то иной, гораздо более мстительный и могучий? Кто заманил «демона» в ловушку Шамбалы, навел на его след фанатичных безумцев – че-ши? Слишком мало знал пока Николай об окружавшем мире. Зато мир, казалось, был неплохо осведомлен о нем.

В кольце обнаженных мечей голова решительно отказывалась соображать, готовясь к близкой разлуке с телом. И Николай просто-напросто плюнул – смачно, прямо кому-то под ноги, кровью из черт знает как разбитой губы. Крепкие, вооруженные люди тут же отпрянули, словно от морового поветрия.

– Что ж, – к настоятелю все-таки вернулся дар речи. – Кто бы ты ни был, ты можешь потерять кровь, а значит, уязвим и смертен. Ступай обратно в пустыню, к сородичам – когда-нибудь заслужишь иную участь. А пока не ищи ссоры. В храме сотни обученных воинов, преданных мне, как цепные псы. И я не буду считать, скольких ты убьешь, прежде чем тебя разорвут в клочья.

В тумане из опускавшейся каменной пыли Николаю почудилось, что осколок лица Ареса сверкнул уцелевшим глазом – безумно и яростно.

* * *

– Пять стихий хранят благополучие в твоем доме. Следи, чтобы не было между ними вражды.

Шуганув напоследок старой, обглоданной костью по медному тазу, Николай театрально закатил глаза. Этим он обычно давал понять, что сеанс окончен. Широко известному в узких кругах практику черной, белой и продольно-полосатой магии надлежало всегда уходить красиво. И, по возможности, быстро: вдруг кто-то из местных гениев осознает, что снять сглаз и повесить на уши – две стороны одного процесса. К счастью, народ попадался удивительно легковерный. И Николай утешал себя мыслью, что его слова, прыжки и ужимки, по крайней мере, внушают людям спокойствие и веру в себя. А это, как ни крути – основные слагаемые успеха.

Была и другая причина гордиться новой профессией. Караваны, с которыми ходил Николай, избегала трогать вся нежить, бесновавшаяся вокруг. Опасность она представляла немалую – в этом Николай лишний раз убедился, однажды спугнув деливших добычу тварей, прозванных гулль. Распотрошенный, наполовину съеденный детский труп запомнился ему надолго.

Именно слава хранителя торговых путей, а вовсе не погром, устроенный в храме, постепенно сделала Николая преуспевающим колдуном. Его называли Саган – «белый» на большинстве кочевых языков – и это стало чем-то сродни псевдониму. Он часто задумывался, как далеко и долго путешествуют иногда слова. Карл Саган, Франсуаза Саган – откуда такой фамилии взяться в Европе?

Напрашивался один ответ: что-то или кто-то временами погружает мир в хаос. И прежние, отслужившие свое границы культур, языков и народов рушатся ко всем чертям. Или к гуллям – как будет угодно. Близость таких перемен ощущалась и в прежней, родной Николаю эпохе. Здесь же все просто кричало об этом.

Странные, бесноватые речи заезжих и местных пророков будоражили обывательские умы. И люди бежали к тем, кто попроще – колдунам, шаманам, гадателям – за советами, как выжить в грядущей битве Добра и Зла. Советовали в основном такую же чушь, разве что слегка приспособленную к обычным людским чаяниям и стремлениям. Николай был вынужден заниматься и этим – годился любой источник дохода. Жаль только, избегать неприятностей удавалось далеко не всегда.

Вот и теперь, едва рука, совершив «фирменный» ритуальный пасс, потянулась за гонораром, раздался подозрительный шум. Два вооруженных секирами мордоворота возникли, будто из ниоткуда, и замерли в боевой готовности, перекрыв узкую улочку с обеих сторон. Прохожие молча сновали мимо, стараясь глядеть исключительно себе под ноги.

– Должен предупредить, – елейным голосом произнес клиент в богатом халате, – что вряд ли мой покровитель оставит такого умелого колдуна, как ты, без присмотра. Он щедро платит за службу – соглашайся лучше добром!

Николай инстинктивно вскочил и бросился наутек, повинуясь давней привычке не верить сильным мира сего, что бы они не сулили. В руке уже сверкал монашеский нож, не раз выручавший в подобных случаях. Никто в здравом рассудке не попытался бы опрокинуть такой ковырялкой воина с боевым топором. Зато ею было удобно чертить прямо в воздухе зловещие письмена, покуда несешь оппонентам бессвязный бред пополам с проклятьями. Достаточно, чтобы обратилась в бегство целая армия суеверных крестьян-ополченцев. Но бравые молодцы вместе с их вожаком лишь на время замешкались, позволив проскочить мимо.

Уходя от погони, Николай вилял по дворам с риском упасть в арык или споткнуться о дынную корку. Он бежал из последних сил, на ходу срывая с себя приметные магические амулеты. Прочь, подальше от сомнительной чести быть личным пророком, провизором, тайным агентом и первым козлом отпущения, если что-то пойдет не так! Николаю часто предлагали все это оптом и в розницу. Слишком часто, чтобы надолго остаться в богатом, но нестабильном, захваченном чужаками Кушанском царстве. Назад, во враждебную землю че-ши, пути и подавно не было. Да что там – выбраться бы из этой захолустной дыры, где улицы – словно щели бойниц, мухи стаями, а грязь под ногами чавкает, как трясина! Столько раз везло – пора и честь знать.

По счастью, на мага в этих краях выходили, как на медведя. Тяжелое оружие явно мешало преследователям. Топот кованых сапог вскоре смолк за очередным дувалом. Уже перед городскими воротами, отстегнув стражу часть дневной выручки, Николай ощутил себя в безопасности.

И вновь караванная тропа, как живая, метнулась под ноги. Касан, Бухара, Мерв – лишь вехи по сторонам крупнейшего в мире пути, который, как Николай откуда-то знал, еще назовут Великим Шелковым. Вот заслонили, ударили небо снежные острия Гиндукуша, слились почти воедино Тигр и Евфрат. А дальше все дороги вели в Рим, или в Дацинь, как привыкли говорить на востоке.

Глава VIII

– Прочь, прочь с дороги!

Вид низкорослого десятника стражи в дырявой, проржавевшей кольчуге не испугал даже пьяных зевак. Тем не менее, толпа вокруг Николая нехотя расступалась – слишком медленно, чтобы оставался хоть малейший шанс улизнуть.

«На этот раз попал, – пронеслось в голове, еще гудевшей от многодневной качки, – Влип по-крупному».

И стоило ради этого терпеть все «прелести» морского пути мимо роскошной, но нетерпимой к магии и колдовству Византии? Здесь, на окраинах Рима, дела обстояли не лучше. «Халдейские» и «сирийские» астрологи местного пошива не терпели даже намеков на конкуренцию. И обладали изрядным влиянием – достаточным, чтобы натравить на чужака всю властную вертикаль снизу доверху. Жаль, что понять это удалось слишком поздно.

За десятником шествовали гуськом его подчиненные. Выглядели они еще менее презентабельно. И все же на одного-единственного шарлатана с ритуальным ножом их вполне хватало. Окажись вновь при Николае та грозная, неведомая, бесконтрольная сила, что обращала плоть в пепел среди далеких песков, разговор был бы иным! Впрочем, Николай давно понял – такое происходит стихийно, помимо чьей бы то ни было, даже собственной воли. Как шторм, как торнадо, как чертов взрыв сверхновой звезды…

– Пойдешь с нами, ворожей, – процедил сквозь зубы десятник. – Иначе будешь ползти на брюхе – боль заставит тебя извиваться змеей!

Сказано это было на скверной латыни – типичной межплеменной тарабарщине. Николай успел изучить ее в портовых кабаках и притонах славного города Антиохии, где долго проматывал трудовые-кровные, ожидая у моря погоды. Громкие выкрики остальных стражей воспринимались, как непереводимый сленг. Но звучали красиво и гордо – настоящий язык древних римлян!

Раньше в таких ситуациях Николай всегда мог выкинуть что-нибудь неожиданное. Но здесь толпа, более плотная, чем где бы то ни было, окружала со всех сторон. Шаг влево, шаг вправо – побег. И смертная казнь через растерзание. Впервые со времени своего рабства Николай ощутил, как немеют руки, связанные за спиной.

Прогулка по незнакомому прежде центру «вечного города» не впечатлила. Быть может, потому, что о куполе Пантеона, великом акведуке и Палатинском холме Николай уже слышал немало восторженных отзывов, а действительность всегда уступает легенде. Да и стянувшая руки веревка отнюдь не способствовала свежести восприятия. Дежавю, так сказать… Лишь стены Колизея, черные в опускавшихся сумерках, будили целую бурю эмоций, и преобладал среди них безотчетный страх. Он быстро перешел в ужас, когда Николая втолкнули сквозь огромный вход-пасть в полутемное чрево гигантского стадиона. Внутри раздавался хриплый, многоголосый лай. И другой звук – будто сотни когтей скребли каменный пол совсем рядом.

– Как звать? – навис над пленником подошедший верзила, приподняв его за волосы. – Николай, говоришь? Врешь, это имя эллинское, а если ты эллин, то я – пророк Иоанн! А впрочем, не важно, кто ты, и в какой глуши родился на свет. Мои собачки – вот уж для кого нет ни эллина, ни иудея! Только мясо, что завтра они разорвут на арене в клочья…

Блеснув в свете факелов лысым черепом, верзила повернулся к десятнику и что-то быстро и звонко отсчитал ему в протянутую ладонь. Дверца железной клетки захлопнулась за Николаем, щелкнул засов, и вскоре огни в нескончаемом коридоре погасли. Вокруг – только тьма и безумный вой. А еще – голос, звучащий чуть слышно, на грани реальности и обостренного воображения. Словно у ночи вдруг выросли крылья большой черной птицы, закрывая собою мир.

* * *

Несмотря на усталость, Николай так и не смог заснуть в этом пропахшем зверьем аду. Мысли, что ерзали в голове, были одна другой хуже. Мир полнился слухами о новой забаве христианского Рима, сменившей неугодные церкви бои гладиаторов. Теперь на арене умирали преступники, чернокнижники и еретики.

Сумевших выстоять против своры бешеных псов заставляли подымать друг друга на вилы. Толпе это кровавое месиво нравилось – больше, чем поединки опытных воинов, оценить которые мог лишь знаток. Остроты зрелищу добавляло то, что в схватке выживал лишь один. Зверь или человек – не имело значения.

Впрочем, Николай не сомневался: если и повезет уцелеть, то вряд ли надолго. С его профессией, раз не хватило ума сразу обзавестись влиятельными клиентами, ждать в Риме пощады было бы глупо. «Не оставляй ворожеи в живых» – так ведь сказано? И уж подавно не верилось, что, сдохнув тут, он снова воскреснет где-то еще, в светлом, прекрасном будущем или прошлом. Как учил весь его жизненный опыт, два раза подряд фортуна могла повернуться лишь задницей. И все же казалось нелепым, что повелитель небесных гончих отдан на растерзание стае банальных земных собак!

Громкие приближавшиеся шаги не были для Николая неожиданностью. Отворив клетку, вооруженные до зубов люди бесцеремонно вытолкали его наружу, под обманчиво яркое солнце, на холодный песок арены. Рядом, едва не пронзив ступни, упали тяжелые крестьянские вилы. Николай подобрал их – а что оставалось еще?

Толпа, усыпавшая трибуны, зашлась неистовым, кровожадным ревом. Словно морское чудище, что поднялось на пути корабля, когда Николай плыл в Рим. Монстр не решился напасть и нырнул обратно в пучину. Но от толпы не отделаться просто так.

Рядом уже стояли, бранясь и сплевывая на песок, оборванные, в кровь избитые товарищи по несчастью. Точнее враги, если прежде не растерзают псы. Большинство походило на сельских жителей, затравленных вечной нуждой и страхом. Лишь двое, резко выделяясь среди остальных, невольно привлекали внимание.

Оба выглядели прибывшими издалека – столь отчужденно, будто и не от мира сего, держались. Один – низкорослый, но крепко сбитый, весь в шрамах и татуировках брюнет – даже смог улыбнуться, легко и насмешливо, словно о чем-то вспомнил. Другой был совсем уж чернявым, высоким и жилистым, с носом, как у грача, и взгляд его казался взглядом фанатика. Николай мог только догадываться, каковы они в драке, но даже черенки своих вил эти двое перехватили чуть по-особому. Как-то легко и небрежно, будто им, взрослым людям, пришлось взять в руки игрушки. И они не боялись – это за версту было видно. Вот уж чего Николай не смог бы сказать о себе!

Трибуны взревели снова, и наверняка лишь это спасло Николаю жизнь. Вопли зрителей заставили вмиг очнуться, сбросить кокон липкого страха, опутавший с головы до ног. И когда совсем рядом упала неприметная решетка в стене, выпустив огромную стаю, Николай вовремя отскочил в сторону. Один из крестьян не успел это сделать и тут же исчез под живым, мохнатым ковром – рычащим и лающим, забрызганным кровью и пеной. Смерть его выиграла драгоценное время для остальных.

Распотрошив окровавленную жертву, как чучело, псы принялись друг за друга. Боль заставляла их драться с яростью, не сравнимой ни с чем, и лишь немногие вышли живыми из свары, чтобы наброситься на людей. Им вспарывали животы вилами, не позволяя прыгнуть. Оглушенный диким, предсмертным визгом, вновь растерявшийся Николай даже не пытался вмешаться – все кончилось очень скоро. Но теперь дюжина обступила троих, в числе которых был и он сам.

Местные брали чужаков в кольцо осторожно, с тупой неспешностью земледельца, обходящего свое поле. Но вдруг самый крепкий из них – живой кусок мяса – бросился вперед с криком, выставив вилы, будто копье. В отчаянии, помноженном на решимость и злобу, он действовал дьявольски быстро. И едва не застал Николая врасплох.

Скорее, инстинкт, чем навык велел развернуться всем телом, ослабив удар, и скользнуть вперед. Это сработало – металл лишь царапнул по ребрам. Николай мог бы поклясться, что слышал негромкий, отвратительный скрежет. Сперва боли не было – только уже привычная жажда. Неистовое желание крови того, кто пытался его убить.

Николай ударил в ответ сучковатым, но прочным кругляшом черенка. Как учил Яо – стремительно, без замаха, вкладывая всю силу в предмет, что и сам летел по инерции. Лицо врага просто лопнуло, будто спелый арбуз, брызнув во все стороны алой мякотью. Железом Николай ткнул, уже не глядя, на звук – тоскливый вой обреченного. Внезапно сделалось удивительно тихо. Неужто те двое прикончили всех у него за спиной?

Резко обернувшись, Николай сперва не поверил глазам. Пространство в десяток шагов вокруг странной парочки было и впрямь завалено трупами. Татуированный малый как раз вытаскивал вилы из туловища последней жертвы. Спокойно, даже как-то с ленцой. Ни тебе свирепых гримас, ни криков, ни ругани. Молчали и зрители – наверно, все еще были в шоке.

И вдруг трибуны как прорвало.

– Убей, убей! – летело со всех сторон известное Николаю на множестве языков слово. – Убе-е-еей!!

По рядам катилась орущая, грохочущая волна – такую же подымают болельщики на футбольных матчах. Навстречу неслась другая, и спустя миг столкновение обернулось дракой. Началась давка, не миновавшая и почетных зрителей в центре. Иных чуть не вытолкнуло на арену, где должен был снова начаться бой. И все равно они лезли вперед, будто хотели сломать ограждавший трибуны барьер. Порванные в потасовке туники болтались клочьями, а из-под них выскакивали наружу раскормленные животы и бедра, женские груди, мошонки…

Казалось бы привычного ко всему Николая едва не вырвало. Виной тому могла быть и рана, все же дававшая о себе знать. Кровь, быстро капая вниз, уже пропитала закрывшую срам повязку – остатки роскошного прежде халата со звездами.

Забыв про боль, Николай сосредоточился на противниках, благо те оставались по-прежнему в поле зрения – его и друг друга. Будто существовал молчаливый уговор не нападать сзади.

«Должен остаться только один!» – пришла на ум дурацкая фраза из нашумевшего когда-то фильма «Горец».

Николай понимал: из этой троицы он слабейший. Так может, объединиться с кем-то – на время? Вместе завалить носатого легче, чем драться поодиночке с таким врагом. Или, наоборот, татуированный сильней и опасней? Они знакомы между собой? Друзья?

К черту! Если и повезет уцелеть – заставят драться с кем-то еще, покуда не сдохнешь. Только теперь Николай почувствовал, что слишком устал от этой игры.

– У-бей-у-бей! – завывала толпа сиреной, обращаясь уже непонятно к кому.

Раньше Николай не догадывался, как может приговоренный к смерти сам взбираться на эшафот. А то и вовсе рыть себе могильную яму. Не мог представить он этого и сейчас. То есть осознавал, что такое происходило и происходит, но вот принять сердцем…

Почему бы не воспротивиться, не плюнуть палачу в морду? Ведь, так или иначе, конец – чего уж бояться? И все же Николай делал, что велено, сражаясь за каждый миг отсрочки от неизбежной гибели, на потеху ублюдкам, заполонившим трибуны. Но это не могло продолжаться вечно, как знаменитое «шоу» Меркьюри.

Противники медленно, будто нехотя, приближались, сходясь на пятачке мокрого от крови песка. И когда оба одновременно подошли на длину оружия, Николай отшвырнул вилы в сторону. Молча, спокойно, будто окурок бросил. Что бы теперь ни случилось, его смерть никому не доставит должного удовольствия.

И вновь тишина – на этот раз всерьез и надолго. Короткий деревянный треск разорвал ее, как гром среди ясного неба. Это крепыш в наколках, хвастая силой, сломал черенок в руках. И тут же носатый метнул свои вилы навскидку вдаль – видать, не желал, чтобы красивый жест пропал даром. Один из высыпавших на арену воинов едва успел прикрыться щитом. А вскоре точно такой же щит ударил Николая в висок железной оковкой. Небо над головой закружилось, померкло и рухнуло в ад.