Читать книгу: «Ведьмаки XVII века»

Ведьма́к – персонаж славянской мифологии. Является начальником над ведьмами или, наоборот, защищает людей от проделок нечисти.. Является начальником над славянской мифологии. Является начальником над ведьмами или, наоборот, защищает людей от проделок нечисти. или, наоборот, защищает людей от проделок нечисти.

Пролог

Ведьмак выпрямился как струна и выставил перед собою меч. Один из противников нахмурился, увидев необычный редкий и старинный клинок. Он поиграл плечами, перебросил саблю из руки в руку, и пошёл вперёд. Ведьмак двинулся по кругу, выводя обоих соперников на одну линию. Первый ратник не выдержал и резко бросился на него со страшным замахом сабли.

Подшаг вперёд, занос клинка влево. Ведьмак-темноборец встретил вражескую сталь своим мечом, отводя её в сторону. Звон скользящих друг о друга клинков, пируэт, разворот и страшный удар кончиком меча посёк шею врага.

Второй противник замешкался и только успел сделать шаг вперёд, начиная замах палаша. Но ведьмак не стал останавливаться после первой смерти, и продолжил движение, с силой рубанув мечом вниз по оружию противника. Палаш стукнулся лезвием о камни площадки, а темноборец тут же толкнул врага локтем. Следующий удар по потерявшему равновесие ратнику оказался смертельным.

За спиной послышались медленные хлопки.

– Бесподобно!

Ведьмак обернулся и нахмурился:

– Ты? Ты должен был…

И прервал свою речь, остановив взгляд на кривой усмешке зрителя.

– Я думаю, не надо ничего пояснять? – ухмыльнулся предатель.

– Зачем? – только и спросил темноборец, вставая в стойку.

– Потому что сила «нави» ни с чем не сравнится. И я выбираю ту, кто мне её даст.

– Значит, ведьма и тебе вскружила голову? – горько усмехнулся темноборец.

Зритель покачал головой, выставил вперед польскую саблю, и засмеялся хриплым и странным, нечеловеческим голосом:

– О нет. Я – пришёл к ней добровольно. Подними свой меч, ведьмак. Сегодня день твоей смерти…

Глава 1. Дикая степь

За неделю до этого

1657 год

Где-то неподалеку от Белгорода

Темноволосый мужчина тридцати лет спрыгнул с телеги и присмотрелся к надвигающейся со стороны горизонта рябой тёмной туче. Когда она приблизилась, стало понятно, что это огромная стая птиц. Необычным было то, что ни гвалта ни щебета слышно не было, а чёрная масса пернатых шла на очень низкой высоте. Прямо от крепости. Говорят, животные и птицы – первые предвестники катастрофы. Они и в лесу от пожара первыми спасаются и всегда знают – куда бежать.

Зябко запахнув грязный от дорожной пыли, тёмно-красный, с коричневыми вставками, кафтан, ведьмак недовольно сплюнул и обернулся к пузатенькому вознице, который подал голос:

– Барин, мабуть Ваш лентяй подсобит как-нибудь, а? Колесо-то само не поставится. Мы бы подняли телегу, а Вы ну как и приладили бы. Немолод я уже. А этому холую вон – трошки только напрячься и всё. Здоровый же, детина, мы и на нём доедем…

Услышав эти слова, сидящий на телеге в полном молчании казак повернул голову и уставился диковатыми тёмными глазами на возницу, который от такого пристального взора перекрестился и заворчал себе в запах тулупчика. Вся повозка заскрипела, когда лысоватый жилистый громила с непослушным чубом на голове приподнялся и спрыгнул с неё. Он направился к Пантелемону – так звали говорливого старичка, который явно не тужил на ямщицкой службе, судя по его комплекции.

Стоящий в стороне от них «барин» будто бы ушёл в свои мысли, немигающим взором обнимая любимую степь. Все-таки когда-то это была его родная земля, и здесь было на что полюбоваться.

До самого горизонта с одной стороны виднелось зелёное марево, отливающее золотистым цветом. Длинные волны от ветра пробегали по нему, словно по морю. Сейчас бы люди удивились, какими высокими были когда-то травы в степи. Но буквально триста-четыреста лет назад, когда казак уходил в степь – его можно было и не искать, ибо на Диком поле[1], пригнувшись в седле, можно было затеряться в душистой зелени вместе с лошадью. Полностью раствориться в этом дурманящем запахе прелой травы после летнего дождя. По-над полями, далеко-далеко высились грузные невысокие белые горы. Белые от мела, седые от своих лет. Седина этих длинных холмов видела ещё древних людей, добывающих кремни для своих копий и луков. Видела всё. Всю историю освоения русскими этого просторного и когда-то ничейного края.

Вдалеке, за холмами-горами, поблескивали молнии и ещё темнело небо. Но здесь, на залитой робко выглянувшим солнцем равнине, гроза уже прошла и размыла еле заметную узенькую дорогу. В одной из луж, в которую можно было уйти по голень, и осталось колесо телеги, застрявшей прямо посередине еле заметного проезда.

«Барин» тряхнул головой и обернулся к парочке, терпеливо дожидавшейся его.

– Василь, – обратился ведьмак к казаку, – поднимайте…

Возница ухмыльнулся и с победным выражением лица провозгласил:

– Давай, делаем, как, значица, барин сказал!

Жилистый принялся медленно засучивать рукава, обнажая сильные предплечья, привычные к физической работе – о роде его занятий до ухода в вольницу можно было только догадываться. Он спокойно буркнул сквозь зубы, но не зло, словно для галочки:

– Григорий мне не барин, я свободный человек…

Ведьмак в красном кафтане, которого и звали Григорием – лишь усмехнулся на эту реплику, поднимая с натугой колесо.

Возница закрутил головой, смотря то на одного чужака, то на второго в недоумении. Решив, однако, что надо отрабатывать щедрую плату за провоз с условием «не задавать лишних вопросов», Пантелеймон начал примериваться к краю телеги, чтобы приподнять её вместе с Василем. Тот уже сгрузил пару плотно упакованных мешков и тюков на землю, обращаясь с ними очень осторожно, что тоже не укрылось от глаз проворного старичка.

Григорий медленно начал перемещать тяжёлое колесо, подкатывая его по рыхлой земле к телеге.

Василь вдруг нахмурился и застыл как каменное изваяние. Он повернул голову боком по направлению к дороге, прислушиваясь. Затем повернулся к ведьмаку и блеснул чернявыми глазами, выпрямившись:

– Конные скачут.

И действительно, через пару минут и Григорий с Пантелеймоном тоже услышали глухой топот копыт. Из-за редкой посадки, которую они проехали, недавно на простор вылетела небольшая группа всадников. Пантелеймон сдвинул шапку на затылок и пробурчал в усы:

– Сторо́жа соседняя возвращается.

Григорий прищурился, рассматривая приближающуюся к ним кавалькаду:

– Не из Белгорода?

– Скорее всего, – кивнул возница, – не наши точно. Сменятся у нас и уйдут дальше – на Оскол.

– А ты-то откуда знаешь? – подал голос казак.

Пантелеймон покосился на недружелюбного «барского» напарника:

– Я тут уже долго. Мы сюда с жинкой переселились давно, детишек настрогали, вот один у меня в…

– Всё, всё, – перебил его Василь, – помолчи.

Пантелеймон явно собирался возмутиться, но отряд конников уже достиг вставшей посреди дороги телеги и в полном молчании окружил повозку.

Василь заметно посуровел. Он расслабленно положил руки на пояс, где были приторочена сабля. За запахнутой длинной безрукавкой топорщились рукояти двух кремневых пистолей – вещи очень редкой в этих краях.

Григорий же, словно же не замечал угрожающе качающихся пик в руках некоторых всадников. Он иногда посматривал на командира всей конной братии и пытался что-то высмотреть на дороге вдали.

Это не укрылось от внимания бородатого русого командира в более красивом кафтане, похожим по исполнению отдаленно на грубый «мореходский» покрой. Немолодой, с шрамом через висок. Он положил сухую, испещренную выпуклыми венами руку на эфес палаша и, с подозрением, спросил:

– В крепость путь держите?

– В крепость, – подтвердил Григорий, эхом повторив за начальником сторожи.

– Как зовут?

– Григорий, сын Мстислава. Огарков я, – спокойно протянул ведьмак.

Командир смерил, как показалось путнику, презрительным взглядом темно-красный кафтан Григория и затем перевёл тяжелый взгляд на Пантелеймона и Василя:

– Писцовое племя, судя по одежде и повозке. Этого-то я видел, – рука небрежно махнула на возницу, – Тебя, писарь, никогда не видал. А этот кто? Твой человек?

При этих словах на скулах казака заиграли желваки, но он лишь молча смотрел ровно перед собой на сбрую лошади стоящего ближе к нему всадника.

Григорий покачал головой:

– Это – свободный. Из вольноотпущенных. С восточных войск.

– Из вольных, говоришь? – командир недоверчиво покосился на чубатого, – А что если сейчас разденем его тут, а у него клеймо беглого, а? Повидал я такой шелухи у нас немало…

Василь тихо выругался под нос на непонятном языке. Рука его дрогнула на поясе с саблей. Один из ближайших конников качнул в его сторону длинным острием пики:

– Как собака брешет, Козьма!

Командир, которого звали Козьма, недовольно посмотрел на казака и проговорил:

– Успокой своего…

Козьма замялся, но Григорий, будто фокусник, достал из-за пазухи свернутую трубочкой желтоватую бумагу с богато украшенной печатью и протянул ему.

Брови всадников и Пантелеймона поползли вверх – как бы не был одет Григорий, внешний вид парочки явно не соответствовал наличию у них дорогостоящей грамоты.

Козьма принял бумагу из рук Григория и, недоверчиво посматривая на него, принялся аккуратно разворачивать свиток. Затем нахмурился, еле заметно шевеля губами – читал командир с трудом. Повезло, что вообще грамоту знал.

– Тайный приказ. Григорий Огарков и Василь Лазарев, вольный человек. Вся…Всяко помогать им… Помогать Вам значит говорят? Зачем же нам помощник подьячего тут и бывший «человек»?[2] И что же Вас занесло в такую глухомань то? Проверять тут нечего. Переговоров с татарами не будет ещё долго. Ваши тут только раз на моей памяти и были.

Григорий усмехнулся:

– Мы не по этим делам. Правду говорят, в крепости мор у Вас появился, и люди часто с ума сходят, будто бес в них просыпается? Надобно все в Москву доложить.

Командир заметно напрягся и очень пристально посмотрел в глаза Григорию. Тот опустил голову и спокойно принялся сматывать обратно бумагу, аккуратно пряча её за пазуху. Затем снова заговорил:

– Грамота отпускная на Василя нужна?

– Нет, – Козьма покачал головой и продолжил, – А кто же это про нас говорит, что мор гуляет, да бесноватые есть?

Глаза командира недобро сверкнули на Пантелеймона, будто тот был виноват в чем то. Хотя, Козьму можно было понять: все-таки информация могла пойти только депешей или передаться из уст в уста.

Григорий уклончиво ответил:

– Были добрые люди. Нам в крепость поскорее нужно. Темно уже. Думали, доберёмся дотемна. А тут вон – колесо. Помогите – слово замолвлю перед воеводой. Мы к нему.

Козьма усмехнулся и протянул небрежно что-то про то, что воевода не обрадуется непрошенным гостям, но помочь решился:

– Мыкола, Тарас, помогите им. Да поедем. Живот уже урчит. Пора на постой в крепость. Слово твое, приказной, перед воеводой мне не нужно. Ещё не хватало, чтобы писец просил за сторожевика, – гордо добавил командир.

Двое крепких всадников молча спешились и подошли к телеге, опасливо косясь на Василя, державшего руки всё так же на поясе рядом с клинком и спрятанными пистолями. Вместе с ним они быстро подтянули телегу вверх, пока Пантелеймон и Григорий наконец-то надели колесо на втулку. Заменять «барина» на этой черновой работе никто не стал. Но помощник подьячего даже не стал возникать по этому поводу. Здесь их явно не ждали. И дело было даже не в менталитете здешних мест, а на Диком поле среди служилых людей попадался в основном жёсткий контингент, чётко разделяющий всех на «ваших» и «наших». Нет, всё дело в том, что ни в одном городе, куда бы его не отправляли с его тайной миссией – никто не был рад посторонним, и каждый боялся даже того, кто живется по соседству. И это всегда были последствия проделок нечисти. В другие города их с Василем, к сожалению, и не отправляли. Что же говорить о непонятно откуда упавших на голову гостях.

Колесо стало наконец-то на своё место, и Пантелеймон достал с видом победителя деревянный чопик. Подышал на него, потёр и вогнал на нужное место. Григорий усмехнулся и был готов поклясться, что так торжественно не выглядел, наверное, даже Александр Македонский после победы над персидским царем Дарием. А трактами о македонском древнем царе ведьмак зачитывался в библиотеке в Москве и знал их практически наизусть.

Один из наиболее сговорчивых всадников из сторожи всё же решил помочь Василю с тюками, но казак грубо оттолкнул его в сторону:

– Не трожь.

Козьма покачал головой и проводил взглядом своего злобно чертыхающегося подопечного:

– С таким норовом твой товарищ, Григорий, или кто бы он там тебе ни был – долго тут не протянет.

Григорий лишь пожал плечами:

– Кто знает, может он всех нас переживет.

Сказанная фраза заставила командира сторожи нахмуриться, и он с силой сплюнул на землю, показывая этим всё, что он думает о чубатом непокорном казаке. Затем Козьма развернул своего красавца коня и скомандовал:

– В крепость все.

Кавалькада двинулась уже не спеша, сопровождая телегу. Тихо позвякивали сбруи коней, конники устало переговаривались между собою и изредка бросали косые взгляды на чужаков. Василь сел ближе к Григорию и тихо произнёс:

– Не рады они тебе.

– Нам.

– Я вообще-то здесь не по своей воле.

– По своей воле ты бы сейчас вряд ли бы вообще разговаривал без языка. И это в лучшем случае…

Огонь негодования, было вспыхнувший в тёмных глазах казака, быстро потух и он отсел обратно к борту телеги, пробурчав:

– Я бы мог уложить их всех…

Григорий подтащил один из тюков от края телеги поближе к середине, заботясь о его содержимом, и бросил через плечо:

– Не сомневаюсь…

– Стоооой!

Протяжный голос Козьмы заставил начавшего уже подрёмывать Пантелеймона встрепенуться и натянуть поводья, чуть не снеся бортом уже остановившегося всадника.

Василь недовольно посмотрел вперёд и процедил:

– Да что там опять?

– Верёвка… – сухо произнес Григорий, даже не смотря на дорогу и развалившись на мешках, подложив руки под голову.

Его напарник удивлённо и недоверчиво посмотрел на него. Затем приподнялся чуть на телеге, слушая разговоры и мат конников. Громко раздавалось ржание скакунов. Лошади всполошились не на шутку.

На дороге лежала верёвка. Ровная, толстая, но не настолько, чтобы увидеть её издалека. Она образовывала необычайно прямую линию, пересекающую дорогу. Случайно она не могла так лечь, разве что только кто-то аккуратно разложил её здесь, вдалеке от поселений.

Эту мысль и озвучил тут же Василь:

– Верёвку кто-то положил. Пеньковую. Ровнехонько так…

– Никто её тут не клал, сколько же тебе повторять, ты же уже видел такое раньше, – устало, но напряжённо проговорил Григорий, сев повыше и рассматривая серую «змею» перед кавалькадой. Лошади сходили под конными с ума, вставая на дыбы и отказываясь идти вперёд ни под каким страхом. В принципе, сами всадники тоже не особо горели желанием пересекать странную и ровную условную черту в траве.

Василь посмотрел на Пантелеймона. Тот пытался угомонить своих скакунов, которые тоже явно норовили унести телегу куда подальше. Казак поинтересовался у Григория:

– Думаешь, нас уже «ждут» Это черту в «навь» положили?

– Уверен, что ждут. О нашем приезде уже знают. Темень издалека чувствует таких, как я. Но нет, это не «навь», не чувствую я её сейчас. Кто-то думал, что мы ночью тут поедем. И не увидим её. А мы припозднились. Лошади по веревке бы прошли и через полчаса, самое большее, упали бы. А нас попытались бы порезать в степи.

– И чего делали бы? – нахмурился Василь.

– Для таких случаев я таскаю с собой твоё бренное тело, – усмехнулся Григорий.

Козьма махнул рукой и громко проговорил, чтобы все слышали:

– Объезжаем по левой стороне.

Он первым направил своего коня в высокую траву, объезжая веревку. Судя по всему, такое он видел уже не впервые. Пантелеймон и всадники пустились следом, опасливо посматривая на, казалось бы, безобидный кусок тонкого каната, и сплёвывая через левое плечо.

Обычная серая перевитая крупной вязью веревка. Только уж больно чистая – словно только-только её свили и привезли специально сюда, аккурат для того, чтобы ровно оборвать и положить в идеальную линию. И концы словно прижжёные – не распушены совсем. Езжайте, гости дорогие, через наш порог! Невидимый простому глазу и губительный, как медленный яд.

Трава примялась под колёсами телеги Пантелеймона, но её высота сказалась на проходимости – повозка еле-еле вышла на более низкий зелёный покров и затряслась на неровностях дальше. Дальше двигались в полном молчании. Всадники недобро посматривали на гостей издалека. Когда телега, идущая в хвосте «колонны» отъехала от злополучного места метров на сорок казённых саженей, Григорий обернулся на дорогу.

Верёвки не было…

[1] Дикое поле – историческая область между Днестром, Доном и Хопром. В основном степная зона. В Диком поле были построены оборонительные черты российского государства, опорными пунктами которых являлись города-крепости, такие как Орел, Белгород, Воронеж, Яблонов, Оскол, Ахтырка и т.д.

[2] Имеется ввиду Тайный приказ – один из приказов в XVII веке в Русском государстве, выполняющий роль своеобразной органа контроля за исполнением указов царя, а так же занимающийся преступлениями против государства. Наши герои действуют под его прикрытием. В каждом приказе был дьяк, подьячие и далее – исполнители и помощники. Дело в том, что в Российском государстве не было инквизиционной практики, присущей западной Европе, а дела «колдунов» имели характер преступления не против веры, а против государя и государства. Наши герои Василь и Григорий – представители секретного отдела Тайного приказа по делам противоборства нечисти.

Глава 2. Крепость

Мощный земляной вал показался впереди, когда солнце уже начало садиться. Отблески его лучей оттеняли высокий острог, возвышающийся на валу, который защищал «земляной» город. Когда телега подъехала к проезжим воротам, Григорий увидел глубокий ров, обитый дубом и наполненный острыми кольями. Защитные стены острога имели высоту в почти три сажени, а по самому валу стояли редкие башни. Повсюду бойницы, грозно смотрящие на путников и готовые в любой момент послать в них заряд из пищали. За деревянными козырьками мелькали изредка шапки служилых.

Козьма дал знак, и высунувшийся было из бойницы стрелец, с беспокойством поглядевший на незваных гостей на телеге, расслабленно ушёл обратно в тень башенного каземата.

Копыта конников застучали по настилу подъёмного моста, а вслед за ними повозка с нашими героями вкатилась внутрь крепости, проехав вырытый в вале ход.

Взгляду предстали отдельные жилые дворы на небольшом отдалении от вала – разумно, есть где развернуться защитникам. Деревянные срубные хатенки и землянки, отдельные крупные дворы, объединяющиеся в слободы по роду занятий. В крайней явно находились стрельцы, судя по одежде и типу оружия.

Гарнизон города был достаточно основательный. Именно тут был центр сбора полка, или, по-другому, разряда. Отсюда выступали против врага, и именно тут находилась главная сторожевая служба.

Сторожи по десять-пятнадцать копий выезжали из соседних крепостей, и по дуге объезжали лесостепь от одной крепости к другой, встречаясь в условных местах и обмениваясь информацией да несрочными депешами. Разветвлённая сеть таких разъездов сновала по хитрой схеме между крепостицами и укрепленными городками, высматривая – не идет ли враг. Могли и запалить степь перед надвигающейся тучей татар, а затем нестись на всех парах в ближайшую крепость и бить тревогу. Даже если степняки проходили между крепостями по трём основным шляхам вглубь территории, на обратном пути их уже встречало сводное войско, отбивающее уведённых в полон людей да угнанный скот обратно. На крепости татары нападали редко – больно зубастой была такая добыча.

Земляной город жил обычной хозяйственной жизнью. На Пантелеймона тут же наорала какая-то баба, которая, дескать, чтобы не попасть под колеса – вынуждена была отпрыгнуть в сторону с коромыслом и двумя ведрами на плечах. Старик ответил такими колкостями, что даже Василь ухмыльнулся, запоминая некоторые обороты могучего родного языка.

Пахло кислой закваской, мочёными яблоками, конским навозом и мокрыми кожами с пушечных одеял. Забористым самосадом из люлек, раскуриваемых группками ратных людей, душистым хлебом из большой круглой печи под крепким навесом около стряпчей на пушкарском дворе. Свежими досками и спилами брёвен на длинных козлах. Опилки с них перемешивались с землёй, рыхлым чернозёмом, отчего тот приобретал мозаичный желтоватый и рыжий цвет. Ребятня, снующая везде и норовившая попасть под копыта конников, бабы, покрикивающие на них, мужики, собирающие инструменты после дневной работы, все исподлобья рассматривали пришлых гостей.

Григорий внутренне посетовал на то, какой эффект произвели «новенькие» в крепости. Не смотря на тот факт, что Белгород был довольно крупным и стратегически важным крепостным городом, чужаков осматривали с ног до головы явно больше времени, чем обычно уделяют посыльным, купцам и вообще – любого рода приезжим людям в таких краях.

Дважды он поймал на себе мрачный взгляд нескольких казаков, пускающих дым из своих люлек. Взгляд этот не предвещал ничего хорошего. Что-то вокруг было не так. Усталость от дороги не давала сосредоточиться, но тут подсказку дал Василь. Чубатый казак подался вперёд и произнёс:

– Птиц нет. Совсем.

Действительно, домашней птицы, которая должна тут просто выпрыгивать из-под копыт лошадей в ужасе с истошным кудахтаньем – не было вовсе. Ни одного петуха, ни одной курицы или гуся. Мор, о котором упоминал проситель помощи из крепости, забрал с собой всю птицу, но пощадил пока что остальной домашний скот.

Пантелеймон вдруг резко остановил телегу, недовольно засопев, но ничего не произнося вслух.

Перед повозкой пересекал дорогу рослый мужчина с окладистой бородой в начищенном бордовом кафтане и пистолетом за поясом. Пуговицы медно поблескивали, ловя последние лучи закатного солнца. За бородачом спешили двое его подчиненных. Недобрый взгляд из-под почти рыжих бровей стрельнул в Григория.

Василь сухо прокомментировал:

– Стрелецкий голова…

Григорий согласно кивнул. Ему и не требовалось пояснений. Василю он не сказал того, что он и сам был родом именно отсюда. Хотя и помнил только тот старый город на другом берегу Везелки, который стоял до того, как новую мощную крепость возвели тут – у Белой горы.

Начальник стрельцов – человек в крепости важный, хоть стрелецкий двор и находился в одноименной слободе на территории земляного города, а не во внутреннем посаде.

Телега и сторожа медленно продвигались по почти прямой дороге к Московским большим проездным воротам, ведущим во внутреннюю часть крепости – деревянный, мощный и укрепленный «малый» городок.

По пути попадались и некоторые люди без определенных знаков отличия по типу особенной шапки или форменного кафтана – в крепости жили обычные мирные жители, а половина крестьян тут были выходцами-переселенцами с территорий, некогда принадлежавших Польше и Литве. Тем не менее, разномастный и разношёрстный сложный состав города если и не мог «поделить правду» между собой, то в неприязни к чужакам – был прямо таки единым целым.

Один из мужиков, в одних портах и грязной рубахе, прочищающий во дворе большую затину[1] и, видимо знающий ямщика, который вёз нашу парочку, крикнул Пантелеймону:

– Пантелеймон, ты кого это к нам привёз?

Возница поёрзал на месте от неудобного вопроса и пробурчал в ответ:

– Гости вот, из Москвы, да…

– Из Москвы? – затинщик даже отложил в сторону оружие и повернулся в пол-оборота, – И чего тут забыли твои гости из Москвы?

– Ты, Митрофан, потише будь, не мои они, а с приказа большого и важного сюда пожаловали. С проверкой.

Возница становился чересчур говорлив, о чём он тотчас же понял, поморщившись от сильного тычка сапогом в пятую точку – Василь полностью оправдывал свой внешний образ грубого дикаря.

Григорий лишь вздохнул и проговорил казаку:

– Все равно сегодня уже все знать тут будут. Стень хоть и большая, но ты в ней если чихнёшь, то завтра скажут – помер…

Лазарев улыбнулся в ответ и снова откинулся на борт телеги:

– Ты тут был раньше?

– Родился тут.

Казак прищурился и воззрился на собеседника так, словно хотел иссверлить того взглядом:

– Видишь, Гриш, тебе тут тоже не рады. Как и мне у меня дома. Ты учти, в этом городе будет не всё так просто как в тех, где были раньше.

– Почему это?

– Да потому что уже чужой ты для них человек. И ненужный тут. Как бельмо. А насильно мил не будешь. Хочешь, я тебе даже предскажу кое-что? Наугад.

Григорий усмехнулся и проговорил:

– Мне предсказывали, что помру я тоже тут, так что твои гадания будут не ко двору.

Василь осёкся и нахмурился, вопросительно склонив голову. Григорий подмигнул чубатому и махнул рукой:

– Но не сегодня и вроде бы не скоро.

Пауза затянулась, и он добавил уже тише:

– Клеймо спрячь. Рубаху запахни.

Василь сверкнул глазами и торопливо потянул край уже запылённой от долгого пути рубахи, из-под которой обнажилось нечеткое, старое и расплывчатое клеймо на левой стороне груди. Вроде бы его никто не заметил, кроме напарника.

Пантелеймон подал снова голос:

– Вот и Московские!

В голосе возницы даже проскользнули нотки гордости. Огромная проездная башня с воротами возвышалась над путниками. По обе стороны от неё убегали на запад и восток высокие стены острога, в котором были видны ещё четыре башни, включая угловые. Прямо у ворот возились пушкари. Они облепили огромное чудовище в виде полутонной пищали, стрелявшей ядрами по четверть пуда каждое. Возница махнул рукой, с уважением показывая на пушку:

– «Собакой» её называют. Наверное, на башню хотят затянуть. Тут гостиный двор рядом – Вас туда сначала, барин?

Григорий замахал отрицательно руками:

– Нет-нет-нет! Сразу к воеводе.

Козьма, ехавший впереди, услышал эту фразу и неодобрительно покачал головой. Он поравнялся с телегой, притормозив своего коня, и нахмурившись, поинтересовался:

– Откуда такая спешка, «дьяк»? Воевода может быть занят.

Григорий пропустил мимо ушей колкое повышение в чине. Он уже понял, что так его между собой окрестили бойцы из сопровождающей его и Василя сторожи. Тем не менее, он постарался вежливо ответить:

– Дело наше не терпит отлагательства. Да и приказ у меня такой – сразу к воеводе явиться.

– Ты же не по бесовским делам сюда приехал, Григорий? – вкрадчиво поинтересовался Козьма, – Что-то другое вынюхивать будете? А с бесами мы тут и своими силами можем разобраться. На прошлой неделе уже поймали двух колдунов-черкасов[2].

Ореховые глаза Григория приобрели светлый оттенок, а в голосе зазвенела сталь:

– И как? Помогло?

– Ну, помочь не помогло, но народ подуспокоился. И теперь чужаков не любит.

– То есть, будем рубить всех налево-направо до тех пор, пока к приходу татар черкас не останется вовсе, и вас тут в полон не уведут всех до единого, а потом продадут туркам? За кого потом возьмёмся? – Григорий цепко посмотрел в глаза начальнику сторожи, намекая на то, что черкасы при крепостях на Диком поле были немаловажной боевой силой. Хоть и не всегда покорной.

– Черкасы и сами могут взбунтоваться и порезать тут многих… – подал голос Василь.

– А ты сам то – не из них будешь, вольный? – обратил на него бешеный взор Козьма.

– Нет, – усмехнулся казак, – Откуда я – тебе знать не надобно.

Григорий лишь махнул на них рукой, поворачиваясь к другому борту телеги:

– Врагов что ли тут мало у Вас – ещё и своих режете…

Козьма резко вывернул коня на другой конец телеги и наклонился над ней, заглядывая в лицо Григорию и грубо выплевывая каждое слово:

– А ты сам то – с чего взял, что лучше знаешь, как тут живётся и сколько врагов у нас?

Огарков поднял спокойный взор, пожав плечами:

– Потому что есть враги и пострашнее татар…и оружия человеческого. Которым вы своих же и рубите.

– Кто сказал, что их рубят? – с усмешкой спросил Козьма, – Мы их в хаты, соломой обкидаем, а потом горят бесы эти в пламени чистом. Хэя!

Конник дал плети коню, и тот понёс его через главные ворота во внутреннюю крепость.

Григорий посмотрел в спину всаднику, поднимающему пыль, и поделился мыслями с Василем:

– Вот, скоро будем как в Испании когда-то – жечь на кострах у столбов всех…

– А Испания – это где? – полюбопытствовал Василь.

Его напарник замялся – как объяснить казаку, что Испания на побережье Средиземного моря в Европе, если тот, поди, не знает – где это самое Средиземное море? Махнув рукой, он ответил:

– Будем если в Москве – я тебе на карте покажу.

Чубатого такой ответ удовлетворил. Вообще, Григорий замечал за своим диким напарником большую склонность к любопытству в науках. Его бы в другое русло – прилежный бы ученик получился. Но вольницу из товарища уже не выбьешь никак.

Беглого здоровяка с трудом поймали в Казани и заклеймили. Был он не из сечевых, а из тех, кто бежит на восток государства. Затем хотели казнить, но по настоянию отца Георгия – наставника Григория, дали ему ведьмаку в напарники. Разумеется, с множеством условий. Видно, что-то отец Георгий разглядел в диком беглеце. Казаку, обожающему свободу больше всего на свете, показалась такая сделка честной, с одним лишь условием – на него была выписана вольная. И из матёрого бойца-разбойника тот стал государевым человеком – помощником одного из членов секретного отдела Тайного приказа. Впрочем, это уже совсем другая и сложная история.

Однообразный вид срубных хат и мелких двориков сменился на более-менее ухоженный. Внутри малого городка за мощными крепостными стенами находилась церковь Святой Троицы, двор митрополита, казённый двор, дом воеводы, дьяка, несколько десятков жилых дворов да амбарные постройки. Срубы были ровнее, больше и мощнее, чем у других строений. На земле везде были проложены или обработанные срезанные бревна, или доски, покоящиеся на более массивных стволах и зажатые горбылями. Из-за наличия такой деревянной «дороги» грязи вокруг было в разы меньше

Пантелеймон снова подал голос:

– Митрополит скоро к нам приедет – да! Объезжал земли. А воевода на месте – тут будьте покойны, барин. Князь Григорий Григорьевич – тёзка Ваш – ещё тут.

– Почему ещё? – поинтересовался Григорий.

– Да, говорят, собирает людей служилых. Пойдут они помогать гетьману что ли. Не знаю точно. Разное стрельцы поговаривают.

Григорий переглянулся с Василем – а старик неплох. Ведьмак осторожно поинтересовался:

– Слушай, Пантелеймон, а что если мы тебе деньгу забашляем, а ты нам байки будешь городские рассказывать?

Возница даже развернулся от такого предложения. На лице старика расплылась довольная улыбка: