Авиатор: назад в СССР 6

Глава 1

Я раньше не замечал, что небо в Афганистане, словно расплавленное серебро. Палящее солнце, бьёт мне сейчас в глаза, благо спасает светофильтр.

Мгновенное замешательство, и вдруг всё вокруг ставится на паузу. Замедленная съёмка позволяет мне запомнить каждое положение стрелки на приборах. И никакой нервозности. Я уже знаю, что должен сделать. Да и мысли о цвете неба улетучились моментально, когда почувствовал, что мои ноги слетели с педалей.

Кнопка-лампа сигнализации опасных режимов СОРЦ не мигает, хотя пару секунд назад мне казалось, что в кабине у меня заморгало табло «Пожар». Ещё раз проверил, но кроме «Выработка 1го, 3го бака» ни одно табло не горит. Давление в гидросистеме должно падать, но стрелка стоит в прежнем положении. Дыма в кабине нет, на блистере отсутствуют блики от огня, и самолёт нормально управляется.

Отвожу взгляд в сторону и вижу, как слева от меня, самолёт Буянова переваливается с левой на правую консоль крыла и обратно. Белый шлейф топлива вырывается из правой консоли крыла. Обшивка в районе сопла раскурочена, а из двигателя летят искры.

В эфире продолжается галдёж, доклад на докладе, запрос на запросе. Вклиниться и доложить что-то на нашем втором канале боевого управления сейчас почти невозможно.

– 205й, наблюдаю искры из сопла, – говорю я Буянову.

– Почувствовал, – произнёс в эфир Гаврилович. – «Пожар» мигает, обороты туда-сюда ходят. Идём домой.

Похоже, что комэска пока выполнял вокруг меня «бочки» принял на себя удар ракеты. Получается, собой прикрыл меня Буянов. А ведь я почти ушёл от неё. Ещё пара секунд и сработал бы самоликвидатор ракеты. Хотя рано рассуждать в стиле «если бы кто-то был не бабушкой».

Со стороны кажется, что Гаврилович выровнял машину. Однако из сопла вырвалось пламя.

– 205й, горишь! – кричу я, перебивая все разговоры в эфире.

И вот этот возглас, наконец-то, доходит до нужных людей.

– 205й, 001му, у тебя пожар? – спрашивает пункт управления.

– 001й, подтверждаю. Давление в гидросистеме упало. Самолёт… не управляем, – кряхтел в эфир Буянов.

– 205й, на юго-запад уводи! ПСО туда прибудет, – вышел со своей командой 001й.

– Понял, 206й уходи! – дал мне команду комэска и я принял вправо от машины своего ведомого. – 205й, катапультируюсь! – произнёс Буянов, когда его самолёт стал медленно заваливаться на левую сторону.

Небольшая вспышка в районе кабины, и вот уже назад летит створка фонаря. Следом выстреливает кресло, отбрасывая пламя и уходя вверх, в сторону от самолёта. Представляю, как сейчас некомфортно Гавриловичу. Тебя крутит на этой бешеной табуретке, перегрузка в районе 20 единиц вдавила со страшной силой, что не вздохнуть.

Я встал в вираж над предполагаемым местом приземления. Как раз в этот момент и раскрылся купол парашюта, а вниз от самого Буянова вышел тонкий фал, на котором закреплён носимый аварийный запас НАЗ.

Самолёт уже догорал на одном из склонов, отбрасывая чёрный дым, а его обломки были разбросаны по всему ущелью. Вряд ли кто-то будет искать здесь средства объективного контроля потом.

– 001й, я 206й, наблюдаю купол, место приземления – 3 километра западнее Руха, – доложил я на воздушный пункт управления.

– Понял. 206й, уходи домой, вертушки сейчас подберут, – заверил меня руководитель операции.

Я глянул на топливомер. Запаса топлива достаточно. Не всё ещё спалил, уходя от ракеты. Если встать в круг на текущей высоте 4500, а потом на возврате занять повыше… Чего гадать-то?! Хватает керосина. Даже если бы не хватало, не признался бы.

– 001й, стою в вираже до команды.

Вызвал я своим докладом некое замешательство на борту штабного самолёта. Что там решают, совсем непонятно. Если происходит такое, что сбили самолёт, прикрывать лётчика является делом чести.

– 206й, контроль за топливом. Вертушки будут через 20 минут, – снова вышел на связь руководитель операции.

– 206й, ответь 201му, – вызвал меня Бажанян. – Мы не наблюдаем купола. Местоположение подскажи ещё раз.

А вот мне отсюда очень хорошо видно, как опускается мой командир, и я вместе с ним потихоньку занимаю высоту всё ниже и ниже. Снова назвав место предполагаемого приземления, Бажанян сказал, что они уже на подлёте к нам.

Пока я слышал в эфире только постоянные доклады об успешных ударах и оставшемся времени до высадки десанта. Решил переставить автоматический радиокомпас на аварийную частоту, чтобы потом контролировать местоположение Буянова. Когда он приземлится, то однозначно включит свою радиостанцию Р-855. Так, его и будут искать вертолётчики.

– 206й, 201му, – запросил меня Бажанян.

– Ответил, 201й.

– Высота и остаток. Идём к тебе группой из шести единиц.

– Занял истинную 1000. Остаток 1600, – ответил я, разворачивая самолёт навстречу своим однополчанам.

Бросил взгляд вверх, надо мной шла группа самолётов. И они были гораздо выше относительно моей высоты. Буянов продолжал ещё спускаться. Взглянув на часы, я понял, что время сейчас тянется очень медленно. Главное, чтобы не появился какой-нибудь отряд духов.

Гавриловичу бы ещё не повредиться при приземлении. Местность каменистая, ущелье узкое, пространства для манёвра мало. Небольшой ручей внизу, несущий свои воды к основной артерии этого района – реке Панджшер. Пикировать здесь проблематично.

– Наблюдаю тебя, 206й. Что на земле? – запросил Бажанян.

Сделав небольшую «горку» и переворот, я спикировал в ущелье, разогнавшись до 1000 км/ч. Как тут что заметишь! Скалы, склоны, отдельные деревья, духи…

– Стреляют! – прорычал я, отклоняя ручку управления самолётом вправо и на себя.

Твою мать! Еле успел я увернуться от очереди зенитки ЗГУ справа, которая начала работать по мне со стороны Рухи. Сам городок ничего особенного из себя не представлял, его никогда не касались наши бомбардировки, поскольку моджахедов там не водилось.

Выполнил боевой разворот и бросил взгляд в сторону, откуда по мне сработала установка. Это был небольшой анклав на горном плато, включавший в себя несколько дувалов. Сама установка работала по мне с одной из крыш.

Парашют Буянова исчез в тени ущелья, сложившись в тонкую полоску. В паре километров от него продолжал гореть разрушенный борт, дым от которого тянулся в сторону места приземления Гавриловича. И почему в эфире неслышно вертушек? Прошло уже почти десять минут.

Но теперь ситуация стала усложняться. От Руха тянулся шлейф пыли по дороге.

– 201й ответь 206му! Наблюдаю транспорт на южной окраине городка. Движется к точке приземления, – доложился я.

Предусмотрительно я включил цепи питания вооружением, ожидая, что сейчас мне нужно будет отработать по этим машинам.

– 201й, понял. Контролируй место приземления.

Бажанян дал команду Гнётову уничтожить неприятеля и потом уходить на аэродром. Я наблюдал, как со стороны ущелья самолёт Григория Максимовича заходил на трассу и отработал парой С-24 по небольшой колонне. Пара взрывов и вот МиГ-21 Гнётова уходит вверх, отстреливая ловушки. Будем считать, первую атаку отбили.

Я ещё пару раз пролетел по узкому горлу ущелья, контролируя подходы духов. И каждый раз приходилось уворачиваться от крупнокалиберных очередей. Чувствую себя приманкой.

– 201й, восточный склон, ближе к ручью. Работают перекрёстным огнём, – доложил я, обнаруживая очередную огневую точку.

– 206й, понял тебя.

И в это время один из моих товарищей начал работать по этой позиции, разнося её огнём из пушки. С земли периодически на связь выходил Буянов. Но с аккумулятором Р-855 постоянно на связи долго не пробудешь. Отрабатывал в этот момент Гаврилович как авианаводчик. Подсказывал параметры выхода на цель и откуда стреляют.

Отличная схема! Я вычисляю, Буянов наводит, остальные уничтожают. Так происходило достаточно долго. Уже, как дважды, истекли те самые 20 минут. В районе падения кружили только я и Бажанян. Остальные на последнем «ведре» керосина ушли домой.

– 001й, я 201й, вертушек не наблюдаю, – запросил воздушный пункт управления Бажанян.

К этому времени мой остаток топлива упорно приближался к аварийному. И уверенность в подходе вертолётов начинала снижаться.

– Воздух, я 205й, наблюдаю духов. Два километра от меня, – с земли вышел на связь Буянов.

– 201й, нет вертушек. Высадка идёт, – рявкнул в эфир кто-то из больших начальников. – Потерпите.

Мне казалось, что сейчас я не сдержусь и расскажу им про «потерпеть». Голос этого умного парня принадлежал явно не полковнику Павлову. К слову сказать, я вообще не слышал Виталия Егоровича сегодня в эфире.

– В очереди в сортир терпят, а мы не можем! – прозвучал в эфире голос Реброва.

Кто ещё может так ответить!

– 201й, я 301й, у меня несколько «карандашей» с собой. Могу отработать парой, – сказал Ребров. – Иду с курсом 230, на 2400, как приняли?

Скорее всего, комэска перемещается постоянно, поскольку духи уже начали пристреливаться по нему. С его боекомплектом продержится он недолго.

Сейчас бы Буянову выйти в эфир и дать целеуказания. Неуправляемыми снарядами С-8, что сейчас на борту у МиГ-23х из эскадрильи Реброва, хватит, чтобы разнести передний край наступающих духов. А их становится в ущелье всё больше и больше.

Ещё бы! За сбитого лётчика дают 1 млн афганей. А за живого или его голову дадут ещё столько же или больше. Вот и лезут моджахеды за наживой.

– 301й, цель вниз по ущелью. Ориентиры – отдельно стоящие три дувала и горящие две машины. Повнимательнее, на западном склоне работает «сварка», – передал информацию Буянов, но связь начала ухудшаться.

– Понял, снижаемся до истинной 400, дал команду Ребров.

– 301й, 206й работаю над ущельем. У меня 1000 истиной.

– 206й, понял. Под тобой пройдём. Наблюдаю тебя визуально.

А вот я пока не вижу где Вольфрамович со своим товарищем. Я стал делать виражи с большим креном, чтобы не пропустить момент пролёта пары истребителей.

Бросил взгляд вниз, а там, словно в жёлобе для бобслея, маневрируют два самолёта. Для пары маловато им места будет.

– Узко, – сказал один из них в эфир.

– Держи ровнее. Задержка три секунды. Начинай отставать, – сказал Ребров.

Пара на подлёте. Главное, чтоб Буянова не зацепили.

– Внимание… пуск! Вверх ухожу! – громко сказал в эфир Вольфрамович.

Наступающие духи потонули в разрывах снарядов и взрывах своего боекомплекта. Второй отработал аналогично и также ушёл «свечой» вверх, отстреливая АСОшки.

– Прямое, 301й, спасибо, – устало поблагодарил Буянов.

Через пару минут, наконец-то, вышли на связь вертикальные. Им до места эвакуации оставалось ещё минут 10. Да только это уже могло быть поздно. Связь с Буяновым прервалась, а вот наступательный порыв духов не иссякал. Жажда денег и крови лётчика пересиливала страх.

У меня к этому времени уже загорелось табло аварийного остатка. Бажанян в таком положении был уже несколько минут.

– Три машины, много духов. Идут по ущелью, – снова выполняю я проход над головами моджахедов, получая от них одиночные выстрелы в свою сторону. – Я пустой. Атаковать нечем.

– 206й и 201й, я 001й, возврат на аэродром! Это приказ! – плевался в эфире руководитель на борту Ан-26.

Послать его, что ли? Он с первой минуты практически меня отправляет домой. Теперь вот решил упомянуть и Бажаняна.

– 206й, заканчивай задание. Вертушки на подходе. Указание 001го, – вышел в эфир Араратович. – У меня 400 остаток. Я дождусь экипажи.

– 201й, повторяю, три машины, много духов, идут по ущелью.

– 206й, отход на Окаб, как принял меня? – настоятельным тоном произнёс Бажанян.

– 206й, под суд пойдёшь! – крикнул в эфир 001й.

Не слушал я сейчас команды «верхнего» начальства. Топлива у меня даже больше осталось, чем это мне нужно для посадки в Баграме. Это мне надо бы дожидаться вертолёты, а вот Бажанян пускай уходит. Ему может не хватить керосина.

Моджахеды двигались очень быстро. Видимо, не отстреливается Гаврилович. Может, нечем уже? Обычно всего боезапаса, как показывает практика, на 40 минут боя хватает. А тут как раз это время и прошло с момента его приземления.

– Внимание, 201й и 206й, отходите. Приказа не слышали? – ворвался в наши переговоры Гаврилович.

– 201й, понял. Набор 5000, заход с ходу, – произнёс в эфир Араратович.

Я краем глаза усмотрел над восточным склоном плавный разворот его самолёта в сторону аэродрома.

– 745й, идём группой из трёх вертикальных. Руха рассчитали через пять минут. Местоположение 205го подскажите.

Бажанян передал примерное место в ущелье, и запросил отход на Баграм.

Может, они и правы. Меньше десяти минут и Буянова заберут. Однако, очень быстро идут к нему духи. Пару минут бы выиграть для Гавриловича и тогда точно хватит времени на эвакуацию.

– 745й, надо быстрее. Духи очень близко. Можете не успеть, – сказал Араратович вертолётчикам, выписывая вираж у дальнего входа в ущелье.

Не пошёл в обратную сторону! Решил ещё покошмарить духов.

– Быстрее не выходит, мужики. Жмём на полную! – сказал в эфир 745й. – Не летит быстрее, зараза!

– Понял. 206й, у меня топлива на один заход. Делаешь то же самое и на «точку». Как принял? – вышел на меня Бажанян.

– 206й, понял.

Развернулся Араратович и спикировал в ущелье. Наблюдаю, как он пронёсся по каменному жёлобу, снося тюрбаны.

– 201й, вижу 205го на земле. Местоположение прежнее. Проход выполнил. Готов занять 5000 м курсом на Окаб, – запросил Бажанян, пройдя в стороне от меня.

– 201й, разрешил перейти на стартовый.

Повторил я манёвр Араратовича, и выскочил на восточной окраине ущелья. Сомнения у меня появились в эффективности такого морального воздействия на противника. Вряд ли они теперь будут пугаться пролёта очередного самолёта так же, как в первый раз.

Но, большего уже не сделаешь, Серый. Ну не пугать же тебе постоянно духов своим грозным видом. Или… мне же всё равно разрешили сделать один проход. А я выполню два. Только второй будет особенным.

– 001й, 206й, выполнил проход, прошу занять 3000 в сторону аэродрома, – запросил я, чтобы всё задуманное сделать по уму.

– 206й, разрешил вам. Остаток ваш? – небрежно спросил у меня руководитель операции.

– 001й, я 206й, 750. Рассчитываю заход с ходу.

– Рассчитывайте.

Конечно, рассчитал! На высоте 3000 приборная скорость 1300-1400 даст мне примерно 1.4 числа Маха, то есть я перейду на сверхзвук ещё и с запасом. Главное, не рухнуть мне рядом с Буяновым от отсутствия топлива в баках после такого манёвра.

Перевёл самолёт в набор высоты, и весьма быстро занял нужные мне 3000 метров. Думаю, что 30 километров мне хватит, чтобы ударить по духам «всеми» 1.4 Маха.

Вот я и в точке разворота на обратный курс. Перевёл рычаг управления двигателем сначала на «Максимал». Обороты двигателя 100% установились. Пора включать форсаж.

Рывок назад и скорость быстро поползла вверх, как и стрелка топливомера, начала чуть быстрее двигаться к нулю. Одновременно начинаю снижаться. Высоты в 150 метров должно быть достаточно, чтобы не войти в гору и не остаться в этой стране навсегда.

Краем глаза вижу, как за мной «тащится» конус ударной волны, в котором очень быстро растёт давление. Вверх поднимается пыль, камни, волна оглушает всех попрятавшихся в пещерах духов. Если бы были стёкла в их дувалах, то лопнули бы они моментально. Всё проносится вокруг, сливаясь в единую картину.

– 206й, вас Окаб дозваться не может. Ответьте 001му, – слышу я запрос от Ан-26.

– Что творит, – произнёс в эфир кто-то из вертолётчиков. Видимо, попался я им в поле зрения.

Самолёт на сверхзвуке, как это ни странно, становится тяжёлым. Сразу ощутил это, когда нужно было слегка подвернуть, пройдя дальше от каменистого склона. Ручка управления самолётом, в буквальном смысле, «резиновая». На такой предельно-малой высоте «зона воздействия» гораздо шире. Ты будто тянешь за собой гром!

– 206й, чего творишь? Приказ был уходить на аэродром! – снова появился в эфире Буянов.

Ущелье слегка поднимается. Ручка управления затяжелела. Не так уж и легко маневрировать по высоте. Вот впереди и духи. Близко подошли к месту нахождения нашего комэска. Осталось ещё несколько секунд и можно уходить с набором высоты.

– Вывод! – кричу я сам себе, выполняя набор высоты в развороте. Форсаж не отключаю, чтобы можно было мне заскочить на большую высоту.

По инерции выскочил из ущелья и занял курс на Баграм. Внизу наблюдаю, как вдоль всей моей траектории полёта над землёй, сплошное пылевое облако, а духи лежат в ущелье. Боятся теперь голову поднять. После такого прохода не сразу в себя можно прийти. Сейчас они совсем потеряны, да ещё и оглохли слегка.

Вот теперь точно продержится Гаврилович! Смотрю за топливом и понимаю, что, возможно, мне придётся прыгать в районе аэродрома. Тем временем краем глаза увидел, как начинают внизу работать вертушки, расстреливая обескураженных духов.

Медленно набираю высоту, чтобы потом оттуда начать плавно снижаться к аэродрому. Чуть больше 300 килограмм в баках осталось.

Табло аварийного остатка и «Выработка 3й группы баков» горят в паре и весьма меня нервируют. Быстро набрал 7000 метров и теперь можно попробовать связаться с Баграмом.

– Окаб, я 206й, к вам с посадкой. Прошу заход с ходу, топлива мало, – запросил я.

Глава 2

На большой высоте снизил обороты двигателя до минимального режима, при котором возможно лететь без снижения. До аэродрома ещё 70 километров, а остаток у меня менее 300.

– Окаб, я 206й. Прошу заход с ходу, как приняли? – повторно запросил я руководителя полётами, но тот продолжал раскидывать самолёты, освобождая мне коридор для захода на посадку.

– Понял, 206й. Разрешил с ходу. Посадочный курс 30.

– А ветер у земли?

– Ветер попутно-боковой, порывистый до 15 м/с.

Сказать, что ситуация нервная, было бы явным преуменьшением. Вот слово «жопа» – самое лучшее название для данной ситуации.

Мне ещё нужно будет как-то развернуться, чтобы зайти не с попутным ветром. Эксплуатационные ограничения самолёта мне не позволяют выполнить посадку в таких условиях.

Не на войне, будь я даже в непосредственной близости от аэродрома, уже бы били тревогу и приводили в готовность аварийные средства. Причина банальная – если сразу сесть не получится, на повторный заход тебе уже не хватит.

– Окаб, я 206й. Буду садиться с посадочным 210 с попутным ветром, – принял я решение, поскольку выписывать манёвры с таким остатком топлива нецелесообразно.

– Понял вас, 206й. Разрешил, – смирительным тоном говорит руководитель полётами.

Он прекрасно знает, что в Баграме посадка с этим стартом, инструкцией не предусмотрена. А здесь ещё и ветер, и малый остаток. Вдобавок самолётов куча в воздухе, которые теперь должны подождать, пока я приземлюсь. Но я не специально, мужики. Из добрых побуждений сжигал керосин до последнего, чтобы прикрыть Буянова.

Ещё умудриться нужно будет, чтобы остановиться на полосе. Попутный ветер будет меня нести вперёд со страшной силой, а тормозной парашют не помощник в торможении. Он попросту может не наполниться.

– 206й, удаление от точки 30 километров. Ваша высота? – запросил у меня руководитель ближней зоны.

– Окаб, 7000. Приступил к снижению.

Начал снижаться, высотомер стал быстро отсчитывать изменение высоты. Притянул ремни подвесной системы. Это на случай, если придётся сильно тормозить, чтоб не «поцеловаться» с прицелом перед собой.

Снижаюсь быстро. Вот уже и предпосадочная прямая аэродрома, которую мы обычно не используем для посадки. Заходим ведь по крутой глиссаде через ближний привод.

Двигатель уже на режиме Малого газа, указатель скорости зафиксировал плавное торможение. До касания полосы нужно мне снизить скорость до 330 км/ч минимум. Лучше ещё меньше, поскольку меня в спину будет толкать ветерок.

– Удаление 12. Контроль шасси, механизация.

– Дополнительно. Прохожу 2000.

С выпуском посадочных устройств я не торопился, чтобы не потерять нужную мне инерцию. Я же ещё летел к аэродрому. Серая полоска ВПП продолжала приближаться. Ветер, как я почувствовал, начал становиться боковым. Пришлось педалями и ручкой управления удерживать самолёт, чтобы тот не свалился на одну из сторон.

Дальность 4 километра прошёл на высоте 800. Выпустил закрылки в посадочное положение и шасси. Ещё раз взглянул на скорость – 340. Оставалось загасить совсем немного.

Выровнял машину после ближнего привода. В полосу точного приземления и не собирался попадать, поскольку метил я ближе к торцу ВПП, чтобы было больше длины для торможения. Набегает бетон… и плюхаюсь точно за «зеброй».

Рано ещё пока радоваться! Нужно ещё не «уехать» в горы. По полосе бежал очень быстро. Скорость 300, которая позволяет выпустить парашют. Нажал кнопку выпуска, но рывка назад не последовало.

– Обрыв тормозного! – кричал мне в эфир руководитель полётами.

И снова задница! Зажал правой рукой рычаг торможения. Началась переработка энергии. Теперь её гасят тормозные колодки и пневматики колёс. Вижу, как дым начал подниматься, показывая, насколько интенсивно сгорает подо мной резина.

– Успеваю, – выдохнув, сказал в эфир. – Освобождаю по первой рулёжке.

– Вас понял, 206й. По готовности выключение.

Тут как бы на магистральной не выключиться! Перегорожу всем движение, а потом много ворчаний будет. Там и до записи в предатели недалеко. Хорошо, что хоть в наряды меня здесь не запрут.

До стоянки всё-таки доехал. Даже двигатель не выключился.

Уже после того, как открыл фонарь, я снял перчатки и глянул на свои руки. Ладони покрылись гусиной кожей, после таких потовыжимающих полётов. Жаркое солнце стало припекать мгновенно. Вот щас бы в баньку, да на топчан полежать.

– Что с Буяновым? – крикнул я Валере, который приветствовал меня взмахом руки. Он уже был в одном комбинезоне, а снаряжение тащил в руках.

– Всё нормально. Везут его. Пара царапин и оглох, говорят, слегка. Не переживай! – крикнул мне Гаврюк и пошёл в сторону высотного домика.

Уже хорошо, что всё хорошо. Теперь буду готовиться выслушивать за сверхзвуковой проход.

– Сергеич, как аппарат? – залез на стремянку Дубок, помогая мне снять с себя шлем.

– Во! – показал я ему класс, подняв большой палец вверх. – Правда, я бы пневматики поменял. Стёрлись уже.

– Когда ты только успеваешь! – похлопал меня по плечу мой техник, чуть не отбив его своей мощной ладонью. – Чуть не забыл, – сказал Дубок, протянув мне конфету.

– Добре, Елисеич!

– Тут девчонка приходила, Сергеич. Ждала тебя, я ей сказал, что ты скоро будешь. Переживала за тебя, – сказал Дубок, вынимая меня из кабины.

Первая мысль была, конечно, об Ольге. Хотелось бы мне думать, что её утреннее поведение было просто связано с подъёмом не с той ноги и накопившейся усталостью.

– Она в кабинет пошла? – спросил я, расстёгивая подвесную и расслабляя ремень кобуры.

Дубок слегка задумался, а потом расстроено покачал головой.

– Не про ту думаешь, Сергеич. Новая девчуля. У неё ещё пальцы розовым подкрашены, – ответил Дубок, намекая на маникюр Ани.

– Жаль. Я уж подумал…

– Оленька наша в госпитале. Там раненых много опять. Слух пошёл, что не совсем всё по плану пошло. Много потерь…

Не успел договорить Дубок, как рядом с самолётом, появился Бажанян. Мокрый, злой и с двумя сигаретами во рту.

– Родин-джан, почему на мою задницу сыплются шишки из-за тебя? – воскликнул он.

– Товарищ подполковник, не понимаю о чём вы.

– Ай, чтоб у тебя дети также отвечали, когда ты их ругать собираешься. Вот, мамой клянусь, был бы ты моим сыном, ремнём бы по твоей волосатой заднице отработал, – и ведь высунул поясной ремень Араратович, чтоб продемонстрировать свои намерения. – Тебе же сказали уходить!

– Тигран Араратович, так я ж вам хочу сказать, что…

– Ты мне без вот этих отмазок – отказ у тебя был, связь пропала, в развороте ты был, налёт набирал, – продолжал махать передо мной ремнём Бажанян. – Там что, опять духи шли?

– Вообще-то, да, товарищ подполковник.

Тут у Бажаняна закончились аргументы. За такое ругать он точно не будет.

– Тогда кнерек! Аргели тебе от меня, – сказал Бажанян, в своих словах употребив «уважение» на армянском. – Пойду за тебя нагоняй получать. Вот ты молодец! И виноват, и красавчик оказался! Был бы женщиной, к себе бы пригласил на коньяк.

Если честно, немного непонятно. И похвалил, и вздёрнул, и пошёл дальше! Кто этих командиров разберёт.

Я рассказал Дубку, что нужно на самолёте более тщательнее проверить. В этом полёте мой МиГ-21 испытал много потрясений. Больше, чем за предыдущие годы эксплуатации.

Тем временем, покой нам только снился. К 15.00 мы сделали ещё по три, а кто-то и четыре вылета. Не успеваешь прийти в прохладный класс, как уже кто-то кричит по громкоговорящей связи с КП. Мол, такой-то и такой-то навылет. Быстро получаешь задачу от штурмана, выдают тебе фотопланшет, наносишь себе на карту цель и бегом на борт.

Ходили на задачу парами и звеном. В районе работы, как по мне, так полная неразбериха. Руководитель операции с борта Ан-26 говорит одно, а ПАНовец даёт целеуказания совершенно другие.

Естественно, веришь авианаводчику. Ему виднее с переднего края. Однако, это не освобождает нас от постоянного недовольства начальства. В эфир только слышно, какие мы чудаки на букву «М».

После крайнего вылета, погода начала портиться. Пыльная буря подошла к аэродрому.

– Похоже, можем расслаблять булки, Серый? – сказал Паша Мендель, догоняя меня на магистральной рулёжке по пути к зданию высотного снаряжения.

– Там ещё много кого надо пришибить, – сказал я и начал ему рассказывать, где ещё видел позиции моджахедов.

– Отработаем. Побереги силы. Кстати, ты слышал, что стартовый домик у нас теперь назвали «Сокол»? – улыбнулся Паша, указав на построенное из бомботары строение на другом конце стоянки.

– Потому что находится, как и аэродром «Сокол» на Сахалине, то есть он очень далеко? – посмеялся я.

– Неа. Завод в Горьком же авиационный.

– Ну, так-то да. Кстати, ты Вещевую не видел сегодня? – спросил я, заходя в здание.

Паша только рассмеялся в ответ. Как будто я ему анекдот рассказал, а не серьёзный вопрос задал.

– Не видел, Серый. А что случилось?

– Да… медосмотр-то надо пройти квартальный. Потом ещё от полётов отстранить может, если не пройду вовремя.

– Интересное у тебя название для свидания. Никто не догадается!

– Не обязательно кричать о наших отношениях с ней, – тихо сказал я, дёрнув Пашу за плечо. – Я, надеюсь, ты меня понял?

– Серый, ты думаешь про тебя и Вещевую никто не знает? Я сам Барсову бутылку «Советского» проиграл, когда ты вчера ночью ходил… в гости.

Да что за букмекерская контора здесь в Баграме такая? Хорошо, хоть на деньги ещё ставки не делают!

– И на что ставил? – поинтересовался я.

– Спорил, что у тебя не получится. Мол, приехала твоя бывшая, и теперь вы разбежитесь.

– Она не моя бывшая. Кто вам такое сказал?

Со спины наш спор был услышан Гнётовым, который шёл в полном снаряжении. Судя по всему, опять навылет.

– Чего разорались? – спросил Григорий Максимович, как обычно, сделав недовольное лицо.

– Личные вопросы обсуждаем, – сказал я.

– Твои Родин отношения с девушками? А чего их обсуждать, всё понятно. Любовный треугольник – парень, бывшая и нынешняя, а выбор за тобой.

– Да не бывшая она мне! – воскликнул я. – Откуда ноги растут у этой клеветы, чтобы я их оторвал?

А теперь и не найдёшь ведь их. Кто-нибудь один или одна ляпнули в столовой, больнице, в штабе или на застолье и понеслось. Жалко, всяких ток-шоу нет. Можно было бы отличный выпуск сделать о моих отношениях с Ольгой и Аней.

В классе, кроме нашей эскадрильи, ещё находились ребята с полка Реброва, бомбёры с Су-17 и пару бойцов, которые занимались расстановкой кроватей.

Динамик прослушки канала управления операцией вещал постоянно. Эта радиостанция позволяет сократить время реагирования на вызов с воздушного пункта управления.

Пока офицеры боевого управления и оперативный дежурный на КП переваривают полученную информацию и утрясают вопрос вылета с вышестоящим КП, мы уже в готовности, зная, кто, куда, на чём летит. Примерный район воздушный пункт управления передаёт сразу, поэтому это сокращает нам время для расчётов. Его много и не требуется, поскольку уже каждый камень и куст в Панджшере нами пристрелен.

– Похоже, что теперь на дежурство по вызову будем заступать гораздо большим количеством, нежели одним звеном, – сказал Барсов, намекая на установку кроватей.

– Зато не сидеть и задницу не отсиживать на деревянных стульях, – отметил плюс такого изменения интерьера Паша.

В кабинет за нами вошёл Вольфрамович с небольшой кипой бумаг и фотографий.

– Вот, ещё работы подкинули, – сказал Ребров, положив на первый стол карту. – Подошли сюда, пеликаны желторотые вы мои.

Новая задача прилетела МиГ-23им из его полка. Пехота и правда продвигалась достаточно быстро, а значит, и авиации нужно работать дальше.

– Похоже, что Масуд был не готов к такому. Скоро возьмут его или ликвидируют, – сказал один из лётчиков Реброва, который выходил из класса на свой вылет.

Сам Вольфрамович устало опустился на стул и вытянул ноги, положив их на небольшую табуретку. Ребров до сих пор был одет в подвесную систему и не спешил раздеваться.

– Гелий Вольфрамович, а что по погоде дают? – спросил я, присев за соседний стол.

– Скоро нас накроет, и полёты могут прикрыть. Не самое лучшее время выбрали для начала операции, – ответил Ребров, смахнув пот со лба. – Как сам Серёжа?

– Цел и невредим. Устал слегка только.

– Ты погоди. Ещё не вечер. Кстати, там какие-то хмыри прибыли, – сказал Ребров, расстёгивая подвесную и вылезая из неё. – Акт проверки привезли.

Ого, вовремя подоспели «бесконтактные бойцы» из штаба ТуркВО. Сейчас выложат все наши косяки за время проверки. Ещё и добавят эпитетов о том, какие в 236м полку служат «нехорошие» ребята.

– Это в характере Хрекова, – махнул рукой Гусько, наливая себе воды. – Думает, что так он себе зарабатывает славу ответственного и грамотного офицера.

– Значит, когда накопал кучу недостатков в авиационном полку, который приписан его округу, то это сделает его эффективным руководителем и позволит продвинуться по службе? – спросил я у Гусько. – Сомневаюсь, Евгений Савелич.

– Тут ты прав, Серый. Получается, он выставляет в плохом свете свой округ, а это уже негативно может сказаться на нём, как на «эффективном руководителе», – ответил наш замполит. – Пока не узнаем, что в акте, рассуждать смысла нет.

В динамике послышалась команда на вызов звена «весёлых» в район Анджуман.

– Далековато, – сказал я, доставая карту.

Пришлось её слегка разложить, поскольку этот населённый пункт был уже намного ближе к Пакистанской границе, а именно в северо-восточной части Афганистана. В том районе мы ещё не работали.

– Опять наша очередь. Я прав, Савелич? – расстроено спросил Барсов, который уже прилёг на скрипучую кровать.

– Готовимся, – хлопнул в ладоши Гусько и стал экипироваться. Своё снаряжение он не уносил в предназначенную для этого комнату.