Достигая крещендо

Вместо эпилога

«Дорогие граждане, – обращался Божесов через три дня после начала паузы наших отношений с Ингой. – С радостью сообщаю вам, что штрафы и сроки за нарушение режима самоизоляции возымели благоприятное действие».

Он говорил это с едкой иронией.

«Наконец–то уже третий день на улицах практически нет людей, а значит, что уже через неделю распространение вируса будет снижено в несколько раз. Я благодарю всех сознательных граждан и ругаю всех нарушителей… Через неделю постепенно начнем восстанавливать работу предприятий и разрешать выход на улицу для прогулок. А через две недели, возможно, начнем открывать учебные заведения для старших классов, учеников профессионального образования и студентов…

Позволю себе дать вам наставления и поделиться с вами своими мыслями, на прямую не относящимися к теме борьбы с эпидемией, но затрагивающими нашу жизни и отношение к ней.

Главный вывод, который все смогли извлечь, находясь на карантине – большая часть нашего повседневного окружения, которую мы считали неотъемлемой и обязательной, оказалась совершенно для нас ненужной; мы прекрасно обходились без нее и поняли, что только семья по–настоящему наша, а друзья, начальники, вторые половинки и просто знакомые не создают мир вокруг нас… Но это неправильный вывод! Если бы вы проводили время самоизоляции вне своей семьи, то скорее всего вообще забыли бы о ее существовании или поняли, что и не она создает комфорт. Правильный вывод проще: ценны те, кто находится близко и те, о ком вы думаете и кто, находясь далеко, думает о вас и скучает по вам.

Да, за месяцы карантина мы забыли о своих друзьях, о том, как они выглядят, о том, как они изо дня в день делают нашу жизнь лучше, дарят искренние и светлые эмоции, забыли о самой ценности дружбы, сделав большую половину своих «друзей» просто «знакомыми». Мы забыли о наших вторых половинках, находящихся далеко–далеко, посчитав их любовь недостаточно крепкой, чтобы уверенно пройти испытание отношениями на расстоянии, да и самих их не очень привлекательными и нужными. Мы забыли ценность практически всех добрых, ласковых, любящих, честных и открытых людей, которые раньше каждый день окружали нас и дарили нам чувство полной жизни.

Да, семья важна. Семья – это те, кто несмотря ни на что любит вас и не может от вас отвернуться. Но прошу вас всех – не забывайте о людях из своей прежней жизни. Восстановите значимость каждого человека и обнулите отношение к нему, полученное за время разлуки, смотрите на каждого таким же ласковым и любящим взглядом, как делали это до карантина. Помните, что мир и люди не изменились, просто мы все ненадолго уснули и начали достраивать несуществующие черты своим знакомым, делая из них совершенно других людей…

Продолжайте дружить и любить. Спасибо за внимание».

Слова Божесова воодушевляли и содержали совершенно настоящий и правильный смысл – действительно, мир не изменился. Почему, не видясь с человеком по безусловно уважительной причине, наши отношения должны резко поменяться? Божесов сказал чистую правду, главное, прислушаться к этому и не разрушать свои и чужие жизни, быть проще – продолжать дружить и любить! Ведь правда – люди не изменились, просто наше сознание стало само определять им характер и присовокуплять черты, которых раньше в них и не было! Все это продукт «оценочных суждений» о человеке, с которым лично не виделся уже очень давно и считаешь это за «переосмысление отношения» к нему. Ложь. Все это надуманные и вышедшие из лишенного социального питания сознания вещи – прежние мы, прежние…

Одно дело, менять отношения с человеком, если вы с ним спокойно общались, а потом он исчез на два месяца, пока ваша жизни ни в чем не изменилась – тогда человека можно назвать неблагодарным предателем… Другое дело, когда разлука приходит неожиданно и нежеланно, разделяя людей неотвратимой волей. Конечно, мы должны думать о близких, размышлять над отношениями с ними, но не подвергать их критики и не делать выводы, основанные на чем–то призрачном и надуманном. Все мы в карантине сидим и всем нам делать нечего… Не время карантин для мыслей о других людях – время для себя. О других можно строить мнение, исключительно встречая их каждый день, ведь человек всегда разный – в одну неделю такой, в следующую совершенно иной. И пока вы на расстоянии осуждаете его дурной склад характера, возможно, он старается меняться… Я это четко понимал и знал, что такой же прежней осталась Инга, таким же остался Артемий, Герман и остальные. Я понимал, но они сами? Мы же не думаем об учителях на летних каникулах, так почему мы должны выстраивать отношение к человеку, который не может мгновенно отреагировать на твое изменившееся мнение с тем, чтобы переубедить или, что тоже справедливо, дать в морду?

Я радовался, слушая эти слова от Божесова – всем моим терзаниям о потухших и «бесполезных» (по оценочному мнению) отношениях с Ингой подходил конец и впереди ждали нормальные встречи, нормальные разговоры, нормальные обсуждения и нормальные чувственные отношения. Я уже представлял радость встречи, свои робкие объятья, желал слушать только ее (а не свои!) ласковые и приятные слова, которых был так долго лишен… Уже видел, как смотрю в ее глаза, как наши головы находятся рядом, как она наконец отвечает хоть что–то на впервые произнесенное мною вживую выстраданное и сотню раз передуманное «Я тебя люблю!»

Наверное, читателю не совсем понятно, почему я прерываю эту историю сейчас, но в тот момент и я не понимал, что ждет нас впереди. Ясно только одно – с нормальным и свободным течением жизни у нас с Ингой все наладится. Ничто не помешает. Ведь неужели напрасно эта сложная и многогранная девушка увидела во мне нечто притягательное, рискнула связаться со мной и побудила меня к саморазвитию?! Потому именно о ней, несмотря на все возможные вызовы будущего, я буду говорить: она моя первая любовь.

Часть третья

Глава I

Российская политическая элита справедливо относилась к фонду «Благословение» критически. Кто–то боялся, кто–то восхищался, кто–то откровенно считал недопустимым создание подобной структуры, но абсолютно все желали увидеть его учредителя, редко показывающегося широкой публике и не позволяющего себя снимать.

Михаил Александрович с радостью принял приглашение, доставленное ему Орловой, и потому находился на благотворительном концерте фонда в Большом театре. Он размеренно прохаживался между многочисленными гостями – федеральными чиновниками, крупными бизнесменами, известными артистами–исполнителями, огромным количеством дорогих украшений, развешенных на шеях спутниц деловых мужчин, и собственно деловых женщин, с гораздо более эстетичными аксессуарами.

– Сергей Авраамович, ‏шалом, – улыбнулся Божесов, подплывая к Нарьевичу. – Что вас занесло в этот Храм искусства? Вы же в музыке ничего не смыслите!

– Шалом у–враха, Михаил Александрович, – невозмутимо отреагировал Нарьевич. – То же, что и вас. Желание увидеть епископа вживую.

– Мне–то хоть не ври, Аврамыч, – хитро посмотрел на него Божесов. – Будто я не в курсе, что он в твоём особняке живёт в Приморских Альпах.

Нарьевич безнадёжно улыбнулся, но в глазах проскочила искорка оскорблённости.

– Лапин будет сегодня? – поинтересовался он после короткой паузы.

– Да вроде, живёт он близко… – ответил Божесов, осматривая глазами собравшихся в зале. – Я сегодня с народом пообщаться хочу, так что можете отвлечь Лапина от меня, его твой «AnnaBank» со всеми причитающимися, как и всегда, сильно интересует. Буржуины…

– Вы на коммунизм часом не подсели? – неуклюже подтрунивал Сергей Авраамович.

– Не беспокойтесь, батенька, вы перекраситься успеете всегда.

– Вот и Лапин. С женой вашей…

– Бывшей, – пригрозил пальцем весёлый Михаил Александрович и направился к Президенту, но обернулся и спросил, демонстрируя свою осведомлённость. – Вы ведь с ней встречались у епископа, так?

Не дожидаясь ответа, Божесов проскользнул к Сергею Николаевичу.

– Hello, mister President! Елизавета Николаевна, вы сегодня неотразимы! – раскланялся премьер–министр, взглянув на красный северокавказский костюм Орлово, состоящий из длинного распашного платья и плотной рубахи, украшенной золотыми галунами в три ряда. Он целомудренно закрывал всё тело, всё равно подчёркивая соблазнительную красоту линий Елизаветы Николаевны. Длинные расклёшенные рукава и стоячий воротник завершали королевский образ Орловой.

– Ну, надо же тебя перещеголять, – заулыбалась она довольно, кивнув головой с короткой причёской.

– Божественно выглядишь, – искренно произнёс Михаил Александрович.

– Вы тут давно? – рассеяно поинтересовался Лапин, осматриваясь.

– Достаточно, – отвечал Божесов незаинтересованно, а Лапин пошёл здороваться с гостями.

– Где твоя? – спросила у Божесова Орлова.

– Пьёт шампанское, наверное. Что–то у Мари нервы сдают. Не выдерживает накала перед началом…

– А он что здесь делает?! – прервала Михаила Александровича Орлова, кивнув в сторону Клёнова.

– Вообще–то друг епископа, ты же знаешь? – иронично ухмыльнулся Божесов, добавив уже подозрительным тоном: – Но я думаю, что не от любви к симфонической музыке он сюда пришёл…

– Не с твоей поздоровался? – спросила сквозь зубы Елизавета Николаевна, наблюдая за Клёновым.

– Может быть… Хотя, как они могут быть знакомы?

– После гибели Мировича расследование вяло продвигается, – шептала Орлова, смотря совершенно в другую сторону. – Твоя решительность выиграла время…

– Брось, мы действуем для России, и всё это часть масштабного плана!

– Ох уж твой эпатаж…

– Кто бы говорил! – заулыбался Михаил Александрович. – Сама пришла в кавказском свадебной костюме красного цвета! И мне ещё эпатаж в вину ставишь, ха–ха!

К развеселившимся Божесову и Орловой вернулся Лапин в компании Нарьевича, какого–то нефтяника и Красенко, захватившего с собой Клёнова.

– Здравствуйте, Елизавета Николаевна, – поздоровался Клёнов, восторженно глядя на Орлову. – Михаил Александрович… – он протянул руку с видом давнего приятеля. Красенко и Лапин хитро переглянулись при этом жесте.

– Здравствуйте, – невозмутимо отвечал Божесов. – Рад знакомству, Лиза, это?

– Капитан Службы безопасности Клёнов, – молниеносно подыграла Орлова. – Я с ним познакомилась у епископа…

– Вы друг епископа Евгения? – спросил Лапин, как будто не знал этого.

– Да, школьный, – также спокойно участвовал в спектакле Артемий.

– Михаил Александрович сторонник сокращения влияния Службу безопасности на экономическую сферу, но при этом хочет передать контроль отдельному ведомству, хоть и не знает какому! – сказал Красенко, выставляя Божесова в невыгодном свете одновременно перед Клёновым, преданным сотрудником, и Нарьевичем с нефтяников, которым контроль в принципе не нравился.

– Не вижу ничего плохого в независимом контроле, хотя возможно ваша критика продиктована собственными интересами… Тогда это похвально, – ядовито ответил на выпад Красенко Божесов.

– Мы рады вас видеть здесь, отдыхайте, – распрощался он деликатно с Артемием.

– Всё–таки страшные люди, гэбисты… Не обижайтесь, господин Красенко, – засмеялась Орлова, развеивая лёгкое напряжение.

– И не говори, – с лёгким раздражением согласился Михаил Александрович.

Начали обсуждать текущие вопросы экономики. Красенко подозрительно смотрел на Божесова. Божесов за этот взгляд все подколы направлял в его сторону.

***

– Я не сильно опоздала? – спросила Мари, занимая своё место в зале рядом с Орловой.

– Ничего серьёзного, – ответил Михаил Александрович, устремляя свой взгляд в зал.

– Здравствуйте, Елизавета…

– Добрый вечер, Мари, – шепнула Орлова, наблюдая за Божесовым.

– А! Вот туда пойду, свободно вроде… – он направился из VIP–зоны к простым зрителям.

– Ну и позёр он, – усмехнулась Елизавета Николаевна, взглянув на Мари, одетую слишком откровенно по сравнению с нею.

На сцене появились музыканты, начавшие рассаживаться под сопровождение аплодисментов зала.

– Здравствуйте! Здравствуйте дорогие гости сегодняшней благотворительной акции, – вышел на сцену под гром аплодисментов епископ Евгений, облачённый в чёрную рясу с красным продольно–вышитым узором. – Огромное всем спасибо за посещение нашего мероприятия. Радостно отметить, что уже на данный момент с вашей помощью мы собрали более шестидесяти миллионов… Все деньги пойдут в отдел социального благополучия фонда «Благословение» и будут использованы, – епископ сделал паузу, обведя глазам зал Большого театра, взвешивая, как следует пошутить. – Впрочем, не буду портить ваше настроение, сообщая о целях благотворительности…

– Куда деньги пойдут? – спросил Лапин у Орловой.

– На погашение кредитов населения… – шёпотом ответила она.

– Возмутительно! – шикнул тихонько Нарьевич, сидевший рядом.

– Сергей Николаич, – обратилась Орлова – Божесов уже два месяца назад предлагал заплатить за кредиты населения, а вы всё против были… Теперь фонды будут выплачивать и никаких политических бонусов для власти!

– Слава Богу, что это крайне мало…

– Долгов у россиян, Сергей Николаевич, больше двадцати триллионов. И пусть сегодняшние деньги это капля в море, но людям всегда приятны подобные акции, тем более от православных организаций…

– Вот видите, – говорил в это время Божесов своему случайному и оттого слега шокированному соседу, – Не любит епископ богатых, говоря про то, что благотворительность им не нравится. Милая шутка…

– Ну, теперь пора поговорить о прекрасном. О музыке, объединившей нас всех в едином благородном порыве помощи ближним. Сегодня прозвучит несколько произведений, но откроет концерт исполнение симфонической поэмы Бедржиха Сметаны «Влтава» из цикла «Моя родина». По моему глубокому убеждению Музыка является одним из редких откровений Бога с людьми, а потому при прослушивании Музыки следует включать сердце и открывать душу для понимания и духовного исцеления… Выбор этого патриотического произведения не случаен, через него вы сможете прочувствовать красоту природы, восхваляющей её музыки и увидеть всё очарование силы любви, любви к Родине, любви к искусству, любви к людям, к Богу… Так что закрывайте глаза и представляйте радостные для сердца картины умиротворения… Исполняет симфонический оркестр Большого театра, дирижирует, для вас это сюрприз, учредитель фонда «Благословение», епископ Сервский Евгений! То есть, я.

Все зааплодировали. Епископ Евгений подошёл к дирижёрскому пульту, хищно осмотрел музыкантов и сделал едва заметный, лёгкий взмах правой рукой. Зазвучали флейты, переливаясь друг в друга, словно течение вод чешской Волги. Зрители скользили по течению реки, погружаясь в её изгибы, двигаясь вперёд мимо поселений. Бодрое вступление струнных инструментов перенесло сознание от воды к лесам, окаймляющим береговую линию и золотым просторным полям.

Божесов сидел с закрытыми глазами и улыбкой на лице. Поза Лапина была похожей, но он скорее всего просто спал. Орлова внимательно слушала, искоса наблюдая за Мари, которая в свою очередь искала кого–то в зале. В один момент их взгляды встретились, Елизавета Николаевна покровительственно улыбнулась Мари, на что та ехидно осклабилась. Епископ Евгений в движениях дирижёра разводил руками, и широкие рукава его рясы придавали его фигуре схожесть с парящим и контролирующим всё орлом.

Глава II

После концерта Президент и свита исчезли из театра с невообразимой скоростью, но Михаил Александрович без охраны несколько минут стоял в гардеробе для рядовых граждан, весело помахивая им рукой и даже обмениваясь парой слов о прошедшем концерте. Блаженное пребывание среди настоящих людей прервалось отыскавшими Божесова сотрудниками Службы охраны, поспешившими вывести его на улицу. У бокового входа толпилось множество работников спецслужб, что казалось странным, ведь Лапин уже уехал, но Красенко всё ещё стоял о чём–то говорил с офицерами.

К Божесову подъехал автомобиль Орловой.

– Садись, – прозвучал задорный голос. – Познакомишься с Евгением…

– Лиз, моя очаровательная охрана такого не простит, – улыбнулся Божесов, показывая руками на своих телохранителей. – Впрочем… Девочки, следуйте за нами.

Он сел к Орловой. Личная отряд охраны Премьер–министра состоял из 30 женщин–военнослужащих, отобранных из лучших специальных подразделений различных служб. Все девушки обладали красотой, умом, профессионализмом, а главное личной преданностью; чувство юмора у них тоже было – Божесов ласково называл свою охрану «эскортницами». Кортеж Премьера последовал за автомобилем Орловой.

– Здравствуйте, Ваше преосвященство, – потянулся Божесов.

– Добрый вечер, Михаил Александрович, как концерт?

– Душевно–с, – отвечал Михаил Александрович, заглядывая в свой телефон и с удивлением добавляя: – Вообще вам крупно повезло, что мы были приглашены…

Елизавета Николаевна и Князев посмотрели на него вопросительно.

– Чуть теракт не произошёл, представляете? Хорошо, что Президента охраняют те же, кто изучает всю террористическую деятельность…

– Мы избежим утечки, не волнуйтесь, – успокоила епископа быстро сориентировавшаяся Орлова. Божесов же показал абсолютно невозмутимому Князеву сообщение от Екатерины Алексеевны: «Повезло тебе, пиарщик, чуть Большой не взорвали».

– Мы с вами встречались в Лимске, – улыбнулся Михаил Александрович. – Хотя плохо вас помню.

– А вот вы совершенно не изменились.

– Да, как был Премьером, так и остался, зато у вас и проекты новые, и друзей много интересных, и с деньгами нормально, и работа уважаемая – хорошо устроились.

– Не жалуюсь, в Европе уютно и можно заниматься творчеством и всем, что нравится.

– Да… – мечтательно протянул Михаил Александрович, любуясь ночной Москвой, добавив доброго сарказма с чуть уловимой насмешливой улыбкой: – Зато мне на звонки отвечают с первого раза.

Орлова незаметно закатила глаза и закрыла улыбающиеся губы ладонью, не желая смутить епископа такой шуткой. Но реакция Евгения оказалась спокойной, он понял «клёновскую» манеру Божесова:

– Я могу вам только позавидовать, Михаил Александрович. Сколько бы проблем я избежал, если бы на мои звонки отвечали или перезванивали.

– Какие у вас проблемы? У вас были такие перспективы в юриспруденции, политике, может и экономике, но вы выбрали духовный путь, лишённой драйва…

– Почему же? Есть у нас легенда корпоративная, что все архиереи попадают в Рай, – посмеялся Евгений. – Путь же политика, увы, в любом случае ведёт в Ад.

– Хах! Как жестоко вы шутите, – произнёс Божесов. – Мы всё–таки людям помогаем!

– К сожалению, злые поступки перевешивают добрые намерения.

– Ну, а вы прямо Божий одуванчик, – усмехнулся Божесов. – Даже кальян не курили в студенческие годы (мне Елизавета Николаевна так сказала)!

– А мне Клёнов! – тоже оправдываясь закивала Орлова. Выглядел этот момент комично.

– В общем, думаю, нам определённо нужно будет встретиться и поговорить, – сказал после повисшей ненадолго паузы Божесов. – Исповедь устроите, а то много страшного я совершал. Но только тогда, когда всё закончится…

– Что именно закончится?

– Смотря, на сколько вы в курсе событий? – спросил Божесов, отсылая вопрос Орловой.

– Без подробностей, но на нашей стороне, – ответила она.

– В таком случае, успокою вас – на данном этапе мы побеждаем.

– А как всё–таки моя просьба? – спросил решительно Евгений.

Божесов с Орловой переглянулись:

– Я решила вам помочь. Книга подтолкнула…

– Вы здесь поселились? – перебил Божесов, который явно придерживался иного мнения. – Недурной у вас вкус, Евгений, широко живёте. Что ж, зря центр выбрали, может быть не слишком надёжно… Тем не менее, рад снова познакомиться.

– Взаимно, – кивнул епископ, окрылённый словами Орловой. – Ещё раз спасибо за вечер. Елизавета Николаевна, вам отдельно…

– А стихи у вас неплохие, эмоциональные, – сказал Михаил Александрович вслед. Епископ направился в отель, никак не отреагировав на слова Божесова.

– Как ты жесток, – пропела Орлова слегка раздражённо.

– Ну, а чего хочешь? Я считаю его книгу размазанной. Много событий, много идей, и много собственных рассуждений. Диалогов бы побольше! Ну, и главная идея, Лиз, сомнительна – всё–таки любовь единственной в XXI веке не бывает. Хотя желание помочь человеку, к которому, когда–то, были чувства, понятно мне…

– Ну, не знаю… – пожала плечами Орлова. – Я думаю в тебе говорит ложная мужская солидарность. Мы же не знаем, чем вызван целибат Князева.

– Как же! – раздражённо произнёс Божесов, не сильно интересующийся такой приземлённой темой. – Как мужчина скажу, что в отношениях на расстоянии существовать очень трудно… Хотя Инга мне очень понравилась, как персонаж, умная, по словам Князева, красивая, целеустремлённая и, как он писал, «аристократичная»… Жалко, что работает в «True liberals», это, конечно, говорит о её благородных убеждениях, но в этом году о выборе точно придётся пожалеть… А оградить её от уголовной ответственности, я считаю не совсем выгодным для нас. Зачем? Никакого смысла не будет, пустая трата влияния, «слова на ветер»!

– Миш, – вздохнула Орлова на вновь ироничную отсылку Божесова к книге Князева, – Если вернуться в реальность, то «True liberals», по–честному, ни в чём не виноваты, и Инга в любом случае не заслуживает быть разменной монетой в наших репрессивных играх…

– Ой ладно, делай как знаешь… – махнул рукой Божесов. – Я всё–таки в человеческих чувствах не спешу разбираться, а уж о морали не с политиком разговаривать. Но для чего он писал? Переосмыслить что–то? Вспомнить? Понять ошибки? Глупо всё, несерьёзно и слишком приторно для меня… Ну, возможно из–за того, что к женщинам я отношусь немного потребительски, не думая об их правах на чувства. Кроме тебя, конечно, зайка моя, – добавил Божесов с медовым сарказмом.

– Я думаю он для того и написал, чтобы понять, что любовь никуда не ушла, – ответила Орлова сдержанно. – И это прекрасно.

– Ты домой? – не выдержал сентиментальности Михаил Александрович.

– Да.

– Поехали. Заодно разберёмся в делах государственной важности, а не в этой романтике. Голосование уже через неделю…

***

Орлова жила рядом со станцией Китай–город, рядом с местом своей основной работы, в элитном доме–комплексе, построенном греческой строительной корпорацией, по слухам принадлежащей жене Лапина. Трехуровневая квартира, отделанная чёрным мрамором, располагалась на самых верхних этажах, откуда открывался приятный вид на вечно оживлённую часть города.

Божесов по–хозяйски зашёл на кухню и заварил зелёный чай, закинув в него какие–то ягоды. Орлова из кабинета, параллельно избавляясь от тяжёлого наряда, говорила по телефону и давала какие–то рекомендации Russia Tomorrow. Михаил Александрович на подносе принёс в библиотеку чайный набор и несколько круассанов. Не дожидаясь завершения Елизаветой Николаевной разговора с RT, он закинул ноги на диван и с чашкой в руках поэтично уставился на огни Ильинского сквера. Орлова завершила разговор парой фраз, произнесённых властным голосом, не терпящим возражений. Божесов лукаво смотрел на неё, надкусывая круассан.

– Миша, почему ты так хорошо ориентируешься в моей квартире?!

– Я тебе её выбирал, – отвечал Михаил Александрович, жуя круассан. – Всего три года прошло, прекрасно помню планировку…

– Это да, а про кухню мою откуда такие сведения? Даже я о том, что круассаны принесла домработница, не знала.

– Случайно увидел, – отмахнулся Божесов, протягивая Елизавете Николаевне чашку чая. – Мне что чай с круассаном, что какава с баранкой.

Орлова сделала глоток и опустила спинку кресла, принимая расслабленную позу.

– Миш, вот мы с тобой самые безнаказанные в России люди, которые способны совершить всё что угодно и ничего нам за это не будет…

– В Мытищи стрелять сегодня не поедем, Лиза. Я пистолет не брал, – с серьёзным лицом перебил Михаил Александрович.

– Да я не про это! – бросила раздражённо Орлова.

– Я понял, – вновь перетянул Божесов на себя. – Я тебя страхую, ты меня. Мы играем с людьми, с системой. Так уже давно сложилось, с 2023 года… Но предстоящие два месяца нам нужно усердно держаться вместе, сопротивляясь всем враждебным силам.

– Поправочка, Мишань – два месяца, если нас не съедят за эту неделю… Иначе будем несколько лет возиться с судами.

– А разве что–то идёт не так?

Орлова проглотила последний ломтик своего круассана.

– Мне кажется, мы что–то упускаем, – таинственно произнесла она, закидывая ноги на стол и сбрасывая туфли.

– Красивый педикюр, – сказал Михаил Александрович вальяжно. – Давай ещё раз. Послезавтра, в воскресенье, состоится четвёртый и наиболее массовый митинг «True liberals» против конституционных поправок. Так как мы по минимуму выставляем полицию, обязательно будут лёгкие беспорядки… Возможно кто–то их подтолкнёт… Это один из этапов нашего плана.

Орлова недовольно сморщилась.

– Знаю, Лиз. Ты меня осуждаешь за показуху и театральность некоторых моментов, но без этого удовольствие получить нельзя…

– Хорошо, даже спорить с тобой не хочется. Но ты стремишься к лишнему. К среде можно вполне остановиться… Но я так и не понимаю, какую выгоду ты извлекаешь из невмешательства в своё уголовное дело?

Божесов помолчал и поставил чашку на столик, сложив руки в замке на коленях.

– Честно, не знаю. Но планирую, что это разделит меня с предыдущей властью, сделает борцом, мучеником и героем.

– Хорошо, хотя ты и так герой после борьбы с эпидемией.

– В России нет института репутации, никто моих заслуг не помнит… Так что давай о деле.

– Но в сознании всё равно остаётся понимание того, что ты управлял твёрдой рукой в критическое время… А если о деле, то меня беспокоит прокурор Смолов.

– Отчего же? Он всё сделал так, как надо. Дело подшито, выводы правильные и нужные. Его партия разыграна безупречно.

– Вы же с ним недолюбливали друг друга, когда он был Лимским прокурором после тебя.

– Так, – строго, хоть и шутливо, сказал Божесов. – Это не имеет никакого значения, мой троллинг давно закончился… Мы со Смоловым начали переписываться с 2017 года, он спрашивал о процессах, о судьях, поздравлял с днём рождения и многое другое. А в 2019 он стал прокурором вместо меня и отношения испортились чуть–чуть, он заносчивее стал. Мы это исправили просто. Шесть лет назад встретились, и я ему показал сохраненную историю диалога. Почитали переписку, освежили эмоции и воскресили прежнее уважение с оттенком дружбы. Действенный метод, кстати. Если с каким–то человеком чувствуется напряжённость в отношениях, просто перечитай переписку с ним, сразу станет легче, потому что увидишь своё прошлое отношение к нему. Добрые уважительные отношения всё равно лучше вражды и игнорирования. Дружить же надо со всеми.

– Ты мне на что–то намекаешь? – заметила Орлова с издёвкой.

– Ну, может и не без этого…

Михаил Александрович поднялся с дивана, поставив чашку на поднос.

– Я ещё переживаю о том, кто финансировал «True liberals», – говорила Орлова.

– Даня и Катя пытаются найти его.

– Но ведь Мирович должен был встречать с информатором? – спросила Елизавета Николаевна. – Ты рассказывал.

Божесов положил свои руки ей на плечи, массируя их.

– Да, но теперь Мировича с нами нет.

– Но не факт, что Клёнов не пошёл на встречу, – произнесла Орлова, блаженно закрывая глаза.

– А Клёнов был в театре сегодня?

– Да… – протянула Орлова, расслабляя плечи и не обращая внимание на слова Божесова.

Михаил Александрович своими мягкими пальцами водил по её плечам и шее, разминая их. Орлова учащённо дышала.

– Стоп, а что ему мешало встретиться с информатором из Правительства? Мы все были там! Да и Клёнов не особо разбирается в академическом музыке, как я заметила в Ницце, – заговорила она неожиданно. Божесов убрал руки с её плеч.

– Ну, поздновато вспомнила. Давно бы уже проследили за его контактами и за передвижением всех наших.

– Это обязательно нужно проверить, возможно, узнаем что–то о планах Лапина, – сказала Орлова, сетуя на себя за слова, подтолкнувшие Божесова к завершению разговора и переключения на другую тему. – Что ты решил по Князеву?

– А должен был? С его пэрвой любовью разбирайся сама, по совести. Но потом я приглашу его в наш клуб «франчизма» точно.

– Вряд ли согласится на политическую деятельность, хоть и разделяет наши взгляды, – отмахнулась скептически Орлова.

– Поддержит, ты плохо читала его книгу! – посмеялся Божесов.

«Как будто ты читал внимательно, литератор», – ласково поругала Божесова Елизавета Николаевна. Он будто услышал её мысли и мгновенно отреагировал:

– Знаешь, какая метафора была заложена в образ Лолиты у Набокова и в образ Лары у Пастернака в «Докторе Живаго»?

Орлова посмотрела на него с вопросительным выражением усталого лица.

– Это метафора самой России, которую грязно и безумно имеет сильный властелин. Пошляк и растлитель. Гумберт и адвокат Комаровский соответственно олицетворяют такую грубую и инерционную в своей жестокости власть…

Божесов уже стоял у двери. Елизавета Николаевна тоже была вынуждена спуститься в прихожую, выслушивая его слова с ласковым огоньком в глазах, но делая недовольный вид человека, не желающего придаваться пустословию.

– Божесов, я иногда удивляюсь, как ты можешь быть таким эффективным политиком–управленцем, – проворчала Орлова, провожая Михаила Александровича. – Ты ведь само противоречие! Идеалист с собственными представлениями о действительности, лишённый хоть какой–нибудь возможности анализа происходящего. Даже прокуратура тебя ничему не научила…

– Да, – отвечал самоуверенно Божесов, театральничая, – Я в некотором роде разочарованный шизоид, понявший, что мои взгляды не всем интересны, а потому силой приучающий людей к ним. Мне трудно понять человека с его постоянными проблемами, поисками себя, исследованиями недостатков, поисками поводов для борьбы! Да это и невыносимо, Лиз, если быть честным.

– Ну, началось в колхозе утро… – прошептала Орлова, облокачиваясь на тумбу в холле.

– В школе я учился хорошо и даже чуть–чуть отлично, но всё это только благодаря моей исполнительности, умению налаживать отношения с учителями и расчёту в получение нужных оценок для итогового четвертного результата. Точно это же спасло меня в вузе… Вообрази, за 5 лет я не пропустил ни одного занятия! И только благодаря моему постоянному присутствию в университете меня не отчислили… Я ведь плохой юрист, ты знаешь… Потом мы с тобой познакомились и, поддавшись свойственной нам с тобой театральности, вопреки всем протестам твоего властного отца, Царство ему Небесное, – сказал Божесов без особого сожаления, – Поженились как невероятно умные прогрессисты, без трёхдневной свадьбы, знакомых, платьев и лимузинов… А потом всё так закружилось, завертелось. Что вот я, умеющая «казаться» бездарность, стал премьером.