Любви много не бывает, или Ступеньки в вечность

Святитель Назарий Кутаисский – мученик Грузинской Церкви

(О грузинском святом, убитом за сохранение церковных ценностей)

Митрополит Назарий (в миру Иосиф Лежава) родился в 1872 году в деревне Диди Джихаиши, в Имеретии. Его предки были люди духовного звания, и потому будущий митрополит с отрочества рос в церковном окружении. Окончил Кутаисское духовное училище, потом с отличием Тифлисскую духовную семинарию в 1892 году. В 1901 году поступил в Киевскую духовную академию. Был посвящен в диаконы, затем в священники. После личной трагедии (у него скончалась жена, следом две дочери) в 1904 году принял монашество. Его, иеромонаха, назначили педагогом гомилетики в Виленском духовном училище.

Затем он стал игуменом. В 1911 году он был назначен митрополитом Кутаисским.

Это время совпало с выдвижением вопроса об автокефалии Грузинской Церкви на Церковном Соборе, где было принято отрицательное решение. Митрополит Назарий являлся ярым сторонником автокефалии. С его помощью этот вопрос был снова поднят после Октябрьской революции, и 12 марта 1918 года в Светицховели торжественно праздновали восстановление автокефалии ГПЦ. 16 марта на Церковном Соборе приняли решение отныне и впредь вести службу на грузинском языке. В центре всех этих событий был митрополит Назарий.

Советизация Грузии в 1921 году началась с разгрома Церкви. Было разрушено 1200 храмов и церквей, сожжены тысячи уникальных рукописей, расстреляны многие священники. Под руководством митрополита Назария по благословению патриарха Леонида успели спрятать и вывести главные сокровища Светицховели в четырех ящиках и зарыть их рядом с храмом Баграта в Кутаиси. Вскоре митрополит Назарий был арестован. Следователи обвиняли его в антисоветской агитации и укрывательстве церковных сокровищ. На суде ему был задан вопрос, для чего он спрятал эти сокровища. Митрополит спокойно ответил, что хотел сохранить их для Церкви и грузинского народа. Ему вынесли приговор – расстрел, но впоследствии заменили арестом и конфискацией имущества.

В 1924 году, спустя два года, митрополита освободили по амнистии, и он вернулся в свою епархию. Ситуация в епархии была не из легких. За время его отсутствия резиденцию митрополита превратили в склад. И митрополит Назарий был вынужден поселиться в семье у брата.

Митрополит, равно как и весь его причт, нес смиренно крест гонений. Грузинский народ не хотел смириться с антицерковной политикой государства, и в 1924 году началось вооруженное восстание. 28 августа восстал Кутаиси, а за ним поднялась и вся Грузия.

Работники ЧК нашли штаб восставших в Шио-Мгвимском монастыре^[14] и арестовали руководителей. При этом было арестовано и расстреляно множество невинных людей. 27 августа 1924 года к митрополиту Назарию подошла делегация из деревни Родинули и попросила освятить деревенскую церковь.

В назначенное время митрополит Назарий с духовенством пришел в деревню. Ночью на них неожиданно напали чекисты, избили прикладами, привязали к телеге и пригнали к сельсовету. Ради развлечения стреляли по ногам священников из маузеров. На другой день их перевезли в кутаисскую тюрьму.

Без всякого суда тройка приняла решение о расстреле митрополита Назария и бывших с ним священников протоиерея Германа Джаджанидзе, протоиерея Иерофея Николадзе, иерея Симона Мчедлидзе и диакона Бесариона Кухианидзе.

В 1994 году по благословению Патриарха Илии II Священный Синод причислил к лику святых митрополита Назария и иже с ним за веру убиенных священников.

День памяти 27 августа н. ст. 20 июля 2012 года постановлением Священного Синода Украинской Православной Церкви его имя было внесено в Собор Волынских святых.

О Католикосе-Патриархе всея Грузии Леониде

 
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.
 

Анна Ахматова

Из окна патриаршей резиденции вид был не ахти какой живописный. Везде лежала печать запустения. Да и как по-другому могло быть, когда люди живут на смене двух эпох и каждый день приносит новости одну хуже другой со своими непредсказуемыми последствиями. Российская империя, огромная и сильная держава, полная внутренних противоречий, рухнула, как тяжело раненный медведь, и погребла под собой царское самодержавие. На смену старому привычному порядку в бывшей провинции – той самой империи, называемой Тифлисской и Кутаисской губерниями, пришли совсем новые люди. Они объявили о создании нового государства – Грузинской Демократической Республики.

Патриарх Леонид (в миру Лонгиноз Окропиридзе) слабой рукой задернул шторку и пошел шаркающей походкой к креслу у письменного стола. 61 год – это, конечно, не молодость, но еще и не ветхая старость. Патриарху последнее время нездоровилось. Одолевала беспричинная слабость. Эх, грехи наши тяжкие. Молодой республике всего три года, а сколько всего выпало вынести людям за этот краткий промежуток времени! Хуже нет жить в смутное время. Политические события сменяли друг друга так быстро, что простой человек с трудом мог осознать их важность. Если бы пролистать календарь в обратном порядке, то какая сомнительная картина нарисуется вот так, навскидку.

Пожалуй, стоит начать с главного события современности, которого так долго ждали в Грузии. 25 марта 1917 года в Мцхете состоялся Собор, торжественно провозгласивший восстановление автокефалии Грузинской Православной Церкви. Тогда епископ Леонид был избран блюстителем престола Католикоса. Патриархом же был избран Кирион II (Садзаглишвили). Он заслуженно пользовался любовью паствы. Но править Церковью Христовой ему пришлось недолго. В конце июня 1918 года патриарх Кирион был найден убитым в своей Марткопской резиденции. Обстоятельства смерти грузинского Первосвятителя так и остались невыясненными. Похоронили его в Сионском соборе^[15]. А в конце ноября того же года Патриархом стал Леонид.

В феврале 1918 года грянула новая беда: турецкие войска после длительного перемирия пошли в наступление. 13 апреля пал Батуми, а с ним и вся Аджария перешла под протекторат Турции. В конце мая трехтысячный экспедиционный корпус немцев был переброшен из Крыма в Поти и таким образом был гарантирован мир и покой с пограничной Абхазией, где уже властвовали большевики. При этом удалось заключить мирный договор между Национальным советом Грузии и Народным советом Абхазии.

В конце 1918 года, потерпев поражение в Первой мировой войне, Германия была вынуждена вывести свои войска из Грузии. Им на смену пришли англичане, естественно, со своими интересами. С одной стороны, они помогали войскам Деникина, целями которого было восстановление «единой и неделимой» России и борьба с большевиками, с другой – поддерживали местное правительство в укреплении суверенитета. Добровольческая армия во главе с Деникиным, наоборот, стремилась упразднить независимость Грузии. Англичане устроили новорожденной республике блокаду: никаких съестных припасов и вообще никаких сношений с Европой Грузия не могла иметь в обход своих союзников.

При такой сложной политической обстановке в декабре 1918 года в Ахалкалаки произошел короткий армяно-грузинский вооруженный конфликт. Хорошо еще, что его удалось мирно решить уже в январе 1919 года при посредничестве тех же меркантильных англичан. Не успели вздохнуть и порадоваться кратковременному миру, следом – получите и распишитесь: Сочинский конфликт. Затем восстания в Южной Осетии, которые то и дело возникали с 1918 по 1920 год.

Положение усугублялось и вспыхнувшей эпидемией холеры. Первые случаи зафиксированы среди проживавших в Тифлисе иностранцев. Хотя их число было небольшое, болезнь легко передавалась, заболели и жители города. Но главной причиной распространения холеры являлось использование загрязненных вод Мтквари в качестве питьевой воды.

Холера, как известно, болезнь бедняков. Ей способствуют антисанитария, обилие мух и просто нечистые руки. А как уследить за всем этим, когда маленькая страна из последних сил отстаивает свое право на жизнь. С юга пришла новая беда: Азербайджан выдвинул претензии на Батумскую область. В феврале 1919 года в Грузии были проведены всеобщие выборы и по их результатам сформировано однопартийное правительство социал-демократов, или, как их называли, «меньшевиков», которое возглавил Ноэ Жордания. Все эти беды были только предвестниками гонений на Церковь.

12 февраля 1921 года войска РСФСР без объявления войны вторглись в Грузию. 25 февраля части 11-й армии заняли Тифлис. Новая власть, освоившись, стала закрывать церкви и арестовывать священников, объявив себя воинствующими атеистами. Началось изъятие церковных ценностей. Хорошо еще, что Ноэ Жордания успел спрятать часть церковных сокровищ в Кутаиси, чтобы они не попали в руки гонителей…

Патриарх Леонид почувствовал себя совсем плохо и прилег. Неожиданная догадка мелькнула в слабеющем мозгу: почему же ему так плохо. Помнится, на днях его келейник доложил:

– Ваше Святейшество, привезли родниковую воду специально для вас. Из Мтквари пить опасно. Многие болеют. Вам надо беречь себя.

Патриарх тогда ответил:

– Чем я лучше моей паствы? Скажи, чтоб больше не возили. Я буду пить ту воду, что мой народ пьет. На все воля Божия. Когда это было? Разум путается, и трудно вспомнить. Кажется, на днях…

* * *

11 июня 1921 года Католикос-Патриарх всея Грузии Леонид скончался от холеры. Похоронили его в Сиони, рядом с патриархом Кирионом II.

На плацу в Освенциме

Тот декабрьский день выдался на редкость холодным. Узников барака номер 12 вне очереди выгнали на плац.

– Строиться!

Шеренги в полосатых робах замерли по стойке «смирно». Перед ними неторопливо прошелся оберштурмбанфюрер Краузе. Заключенные между собой называли его «музыкант» – за привычку насвистывать известные классические мотивчики. Теперь этот лощеный тип в начищенных до зеркального блеска сапогах, видимо, настроился на волну Штрауса «Дунайские волны».

Начало не предвещало ничего хорошего. Прошлый раз именно под эту мелодию он расстрелял в затылок двух татар, решив, что во время осмотра нашел очередных замаскированных евреев.

«Музыкант» еще раз прошелся перед строем, оглядывая каждого. Потом объявил причину внепланового построения:

– Утром кто-то из вас украл порцию хлеба за завтраком. Пусть лучше выйдет сам. Будете стоять здесь, пока мы не найдем виновного.

Шеренги не шелохнулись. Пятым справа стоял узник номер 2756. Там, в другой жизни, его звали архимандрит Григорий (Перадзе). Большую часть своей недолгой жизни он ходил в рясе, с крестом и в клобуке. Но в этой холодной и страшной реальности он ничем не отличался от стоящего рядом стеклодува Бронислава Ковальского или одессита Левы Зелинского. Леве каким-то чудом до сих пор удавалось скрывать, что он еврей, и не отправиться с первой же партией приехавших в газовую камеру или в печи Освенцима, которые дымили без передышки. Узники и охрана давно привыкли к сладковато-тошнотворному запаху, витавшему в воздухе. Когда каждый день готовишься умереть, то на запахи не реагируешь.

Узник номер 2756 стоял, как и все, не двигаясь, и думал. Так уж вышло, что именно он видел, как Лева, улучив момент, схватил лишнюю пайку землисто-черного хлеба из отрубей и молниеносно спрятал в рукав робы. У него в Одессе осталось трое детей, и он, несмотря ни на что, надеялся выжить и на свободе увидеть их.

Архимандрит перебирал в памяти свою прежнюю жизнь. Теплое солнечное детство в Кахетии. Игры с двумя братьями в отцовском доме.

Своего отца, Романоза Перадзе, он почти не помнил. Священник умер рано и оставил на попадью троих сыновей. Детские годы, как вода в Алазани, утекли быстро, и только осталось в груди теплое неповторимое чувство. Потом учеба в семинарии и в Тбилисском университете. Приятно вспомнить эти годы, когда тебе плохо. Потом он учительствовал в школе в деревне Хандаки. Много ли ему было надо? Нет, не много. Главное – служить своему народу там, где ты есть.

Но человек предполагает, а Бог располагает.

1921 год. Аннексия Грузии. Все переворачивается с ног на голову. Вот патриарх Амвросий (Хелая) отправляет Григола на учебу в Европу. Церкви нужны образованные люди. Теология не менее важна для крошечной страны, чем виноделие. Земного без Небесного не бывает.

Время учебы в Берлине, жизнь в Париже… Будто бы это было совсем недавно.

Как много все же сделано и сколько еще планов осталось в голове! Из положительного можно было назвать образованный им в 1929 году приход Святой Нины, сплотивший грузинских эмигрантов на чужбине. Именно на это благословил его патриарх Амбросий, когда он уезжал из Грузии. Ему предлагали принять сан, но тогда он был еще не готов к этому. Не определился. Ум манила стезя ученого, а душа звала служить Церкви. Поэтому он активно изучал теологию и восточные языки, всего около двенадцати, а в университете Бонна ему присвоили докторскую степень.

Рождество 1930 года… Тяжелобольному Григолу было видение, что он должен посвятить Господу всего себя. Температура высокая тому причина или нечто другое, но факт есть факт. 18 апреля 1931 года он принял постриг в греческом кафедральном соборе Святой Софии в Лондоне. На следующий день там же был рукоположен во диакона. А через месяц – во священника в парижском кафедральном соборе Святого Стефана. Все случилось очень быстро и стремительно, будто всю предыдущую часть жизни он прожил именно для этого.

Григол хотел вернуться на родину, но Советской Грузии он не был нужен. Служителям культа нет места в новом обществе.

Затем его, молодого игумена, приглашают в Варшаву и назначают там директором православной школы. Не таким он видел свой монашеский путь, все сложилось как-то неожиданно. Вместо ухода от мира попал в самую его гущу. Вместо молчания и созерцания – детский смех и постоянные вопросы. Может, оно и к лучшему.

Монаху полезно видеть жизнь, как она есть, а то занесет в дебри высокомудрия, и захочешь – не вылезешь. Вот уж поистине «где просто, там Ангелов со сто, а где мудрено – там ни одного».

Иногда выдавались редкие часы отдыха и сравнительного уединения, и тогда директор-монах посвящал их изучению грузинских рукописей, хранящихся в музеях и библиотеках разных стран. Ученики и не знали, что их директор известен в определенных кругах как крупный ученый-исследователь. Отец Григол сам об этом не говорил, считал, что все эти звания – вещь скучная, а детям лучше жить в своей стихии, где урокам отведено определенное место. Перебарщивать с учебой – только охоту отбивать. Всему свое время, всему еще научатся.

Тут, в Польше, и застала отца Григола война. Она началась 1 сентября 1939 года, и тогда никто и подумать не мог, что продлится она долгих шесть лет и потомки назовут ее Второй мировой…

…Холодные порывы ветра трепали лохмотья узников. Команды «вольно» не было.

Мороз крепчал. Охранников это точно не волновало. Стоят себе в шинелях, даже глаз из-под касок не видно. Будто манекены.

…Первый раз отец Григол столкнулся с этими «манекенами» в тот памятный день, когда получил повестку явиться в комендатуру в Варшаве. Думал – арест – и внутренне готовился к худшему. Молился про себя: «Укрепи меня, Господи».

Опасаться было чего. Отец Григол прятал гонимых евреев и знал, что рано или поздно придется за это поплатиться. Ибо «нет ничего тайного…». Но и по-другому поступить не мог. Иначе для чего тогда вообще жить?

В комендатуре его приняли вежливо, даже чересчур вежливо. Какой-то офицер на хорошем французском изложил причину вызова:

– Мы располагаем сведениями, что в одном из парижских банков хранятся драгоценности Грузии. Вы как эксперт должны оценить их. Насколько они представляют интерес для рейха.

Тысяча мыслей промелькнула в одно мгновение. Что именно сокрыто в банковском хранилище? Соглашаться или нет? Не принесет ли это вред Грузии…

– Я согласен, – ответил отец Григол после некоторой паузы.

Дорогу к банку он помнил смутно. Настолько нервничал, пытаясь предугадать, что именно увидит через некоторое время.

Увиденное превзошло все его ожидания.

С трепетом рассматривал отец Григол ценности, хранившиеся в десятках огромных ящиков. Тут были изделия из золота и серебра с драгоценными камнями, редкие рукописи, картины, сокровища Зугдидского дворца Дадиани, имущество Гелатского^[16] и Мартвильского монастырей и многое другое.

– Итак, что вы скажете? – спросил сопровождавший его офицер. Он следил за реакцией ученого. Малейший восторг или блеск в глазах выдаст истинную ценность того, что лежит в этих ящиках.

Но лицо этого Перадзе было непроницаемым. Он внимательно осмотрел все ящики и сказал:

– Здесь нет ничего важного для рейха. Все это представляет интерес только для народа Грузии. Как историческое прошлое для местного музея, не более того. Я могу подписать заключение.

– Яволь, я так и доложу. – И сопровождавший офицер тут же потерял интерес к происходящему.

Отец Григол так и не узнал при земной жизни, что стало с этими ящиками впоследствии.

Только молился: «Ты Сам, Господи, сохрани и верни их в Грузию. Тебе все возможно». И молитва его исполнилась…

…Ветер усиливается, шеренги стоят не шелохнувшись. Кажется, время замерло. Только и остается, что думать. Не властны охранники над его думами. Внутреннюю свободу отнять невозможно.

С разными людьми сталкивался отец Григол на своем пути. И часто, чаще, чем хотелось, вспоминал слова Псалмопевца Давида всяк человек ложь (Пс. 115, 2). Чужие жалели, а свои предавали.

Гестаповцы пришли за ним еще раз, по доносу, в январе 1941 года. Там, на следствии, выяснилось, что доносчики – это те люди, кто постоянно был с ним рядом. А именно из руководства Кавказского комитета пришла бумага, что перед войной отец Григол был агентом польской разведки.

Двойная боль – за людей, которых ты любил. Хорошо, донос оказался ложным, а немцы и тут проявили свою знаменитую пунктуальность. Имея в руках весь архив польской разведки, они легко убедились в ложности обвинения.

Его выпустили… Отец Григол шел по улице, повторяя одно: «Слава Богу за все!»

Но радовался он недолго. Второй донос не заставил себя ждать.

Предатели подбросили в его квартиру фотографии документов, предназначенных для гестапо, а затем донесли, что он является английским шпионом, который сфотографировал для англичан секретные документы. В доносе также указывалось место, где были спрятаны снимки.

Гестаповцы провели обыск в квартире и быстро нашли, что искали, – фотографию секретного документа и грузинские рукописи. 5 мая 1942 года отец Григол был арестован. Он хорошо запомнил эту дату и потом потерял счет времени.

…Подвал мрачной тюрьмы Павяк в Варшаве. Несколько дней его били и издевались. Смешались день с ночью, и время тогда, как и сейчас, остановило свой бег. Одно утешение – слова Спасителя: Блаженны вы, когда возненавидят вас люди и когда отлучат вас, и будут поносить, и пронесут имя ваше, как бесчестное, за Сына Человеческого; Возрадуйтесь в тот день и возвеселитесь, ибо велика вам награда на небесах (Лк. 6, 22–23).

…Ноябрь 1942 года. Битком набитый товарняк, идущий в Освенцим. Чьи-то спины и локти. Запах вони и пота. Ехал, слушал стук колес и понимал: обратной дороги не будет. Поезд уносил его все дальше и дальше от любимой родины, все ближе к вечности…

…Зимой рано темнеет. Мороз все крепчает. Рядом дрожит Лева. Что он думает, и так ясно. Из-за него мучают всех. Кто-то должен признаться. Отец Григол повернулся к нему:

– Молись за меня.

Потом выступил вперед и сказал:

– Это я украл хлеб.

Солдаты спустили двух овчарок. Но странное дело: псы, натренированные перегрызать горло беглецам, не тронули отца Григола. Вышла заминка. Тогда один из охранников принес канистру с бензином, облил священника и чиркнул спичкой. Живой факел, как большая свеча, долго полыхал на плацу Освенцима.

Спустя четыре дня в комендатуру лагеря пришло письмо от Варшавской Православной митрополии с просьбой сообщить об арестованном отце Григории Перадзе. С истинно немецкой пунктуальностью канцелярист ответил, что вышеуказанный арестант умер 6 декабря 1942 года в 16.45 минут в Освенциме на улице Кошарова.

Архимандрит Григорий Перадзе был причислен в лике мученика к сонму святых 19 декабря 1995 года на Соборе Грузинской Православной Церкви.

Ночь итогов

Тихо в доме. Только иногда поскрипывают в ночной тишине полы. За письменным столом старик в круглой шапочке перебирает рукописи. Их много, и написаны они быстрым, летящим почерком человека, который исписал за свою долгую жизнь не одну тонну бумаги.

Девяносто лет – возраст почтенный, время подводить итоги.

За окном – редкие огни спящей улицы. Интересно, какая она, жизнь, там, снаружи? Вот бы напоследок пройтись по улицам родного Тбилиси, подняться на Мтацминда или попить воды у Лагидзе… Увы, это невозможно. Уже несколько лет он, профессор Тбилисского университета, действительный член АН Грузинской ССР, Эквтиме Семенович Такаишвили, потомственный дворянин Российской империи (последний титул лучше нигде не вспоминать, кроме лишних проблем это ничего не принесет), живет под домашним арестом. Посещать его могут только несколько академиков, да и то по пропускам. Дочь, единственная его отрада и подмога, тоже под арестом. Связаны они оба государственной тайной. И ничего с этим поделать нельзя.

За все в этой жизни надо платить. За любовь к Родине и к своему делу – особенно.

Мог ли он подумать из того прекрасного далека – из солнечного, тихого, окруженного любовью бабушки детства, – что в жизни ему придется пройти унижения, нищету, голод и еще много такого, о чем не хочется вспоминать?

Те, кого растила бабушка, сразу поймут, какое море любви изливалось каждый день на единственного внука, который еще к тому же в трехлетнем возрасте сломал ногу и навсегда остался хромым.

Лучшая еда, исполнение малейших прихотей, новые игрушки – все, о чем только может мечтать любой мальчик.

По поводу воспитания аксиома известная: человек моментально привыкает к хорошему, а отвыкает с трудом. И бабушки, мол, только портят будущее поколение, воспитывают избалованных, слабовольных, бесхарактерных личностей. Но, видно, нет правил без исключения.

Начало жизни Эквтиме было типичным для дворянина того времени. После Кутаисской гимназии и Петербургского университета он вернулся в Грузию и стал преподавать латынь, греческий и естественные науки в Тифлисской гимназии.

Все свободное время он посвящал поездкам по Грузии и сбором древних рукописей по монастырям. Понимал, как это важно: сохранить для будущих поколений реальную историю.

Хромота и неизменная спутница – палка не мешали ему постоянно путешествовать и выезжать в бывшие грузинские земли, которые давно стали турецкими. Именно там вера, заложенная в детстве бабушкой, дала свои ростки.

Изучая росписи разрушенных храмов Тао-Кларджети, невозможно было не почувствовать благодать, которой дышали эти старые камни.

В 1894 году Эквтиме женился на Нине Полторацкой, дочери известного тифлисского адвоката. Говорят, мужчины забывчивы, не помнят ни день свадьбы, ни сколько лет прошло с этого дня. Это точно не про него. Хорошо жениться – считай, на всю последующую жизнь себе надежный тыл обеспечить. Не каждая жена поймет и оценит любимое дело мужа, которое часто не приносит ничего, кроме убытков.

С Ниной ему повезло. Никогда она не устраивала ему сцен, даже когда он возвращался домой пешком, отдав за редкую рукопись карету или лошадей – и лишь для того, чтобы сберечь по крупицам великое прошлое, не дать ему уплыть в руки зарубежных частных коллекционеров.

Сейчасв ночной тиши образ Нины стоял перед глазами как живой. Еще и еще раз муж, намного переживший свою жену, задавал себе вопрос: имел ли он право обрекать любимую на столько страданий, которые выпали на его долю. Кто знает, может, выйдя за другого, Нина была бы до сих пор жива. Но на все воля Божия…

С другой стороны, без Нины он не справился бы с теми испытаниями, которые ждали его в годы эмиграции. В жизни все переплетено и взаимосвязано.

В том далеком дореволюционном мире ничего не предвещало тех потрясений, которые перевернули судьбы мира.

Эквтиме, движимый голым энтузиазмом, ездил в экспедиции по самым диким и заброшенным уголкам Грузии, собирая грузинскую утварь и древние иконы. В 1907 году он основал историческое и этнографическое общества.

1907 год был богат событиями. Его, Эквтиме, наградили золотой медалью Петербургской академии наук. Для провинциала особенно приятно. Хотя не в чинах и званиях дело. Они просто давалио какие-то дополнительные возможности для новых поисков.

Вокруг него собралось много неравнодушных, прогрессивных людей, главная цель которых – просвещение страны, народ которой в большинстве своем неграмотен.

Революция 1917 года в России предоставила новые возможности. Нашлось время и для политики. Эквтиме участвовал в создании Национально-демократической партии Грузии, и его даже избрали заместителем председателя в Учредительном собрании Грузинской Демократической Республики.

1918 год. Эквтиме помогает в создании Тифлисского университета. Дело это огромной важности: чтобы цвет молодежи мог получить достойное образование не за границей, а здесь, на родине.

Жил он тогда единственной мыслью – больше успеть. Но в сутках только 24 часа…

И вдруг все резко переменилось. 25 февраля 1921 года, как раз на Иверскую, в Грузию вошли части Красной армии. Уже расстреляны в Коджори последние защитники молодой республики, и с мыслью о независимости придется попрощаться надолго. Со вступлением в Грузию войск грузинское правительство отбыло из Батуми сначала в Марсель, потом в Париж, прихватив все национальные ценности Грузии, среди которых древние иконы в золотых и серебряных окладах, изделия из золота и серебра с драгоценными камнями, редкие рукописи, картины, сокровища Зугдидского дворца Дадиани, имущество Гелатского и Мартвильского монастырей и многое другое.

Многовековые шедевры были упакованы в 39 одинаковых ящиков и снабжены точной описью. Их хранение поручили Эквтиме как самому надежному доверенному лицу.

Сколько нервов потратил Эквтиме на перевоз этих ящиков, описать невозможно. Он боялся нападения бандитов и молился, чтобы благополучно довезти сокровища до банка, чтобы сдать их на хранение. Инвалид с палочкой, без охраны, – и сокровища нации.

Эквтиме вспомнил Батумский порт, крики грузчиков и волны, бьющие о корабль «Эрве Ренан». Решено было вести драгоценный груз на нем, но в последнюю минуту пришел отказ. Военный корабль, и грузы все секретные, специального назначения. Пришлось в спешке искать другой до Константинополя, а там уж пересели на «Бьен Гоа». Так, с приключениями, через Тунис добрались до Марселя.

В Париже супруги вначале обосновались на проспекте Виктора Гюго в гостинице, где находилась грузинская делегация. Затем в 1922 году перебрались в Левилль. Потом Эквтиме полностью отошел от политики и посвятил себя любимому делу – археологическим исследованиям и лингвистике. Среди множества его научных работ можно выделить составленный им грузино-французский словарь. Тогда он исписал 55 толстых тетрадей…

Личные сбережения у них давно закончились, и Эквтиме печатал статьи, читал лекции на темы грузинской культуры и истории, издавал материалы дореволюционных археологических экспедиций. Но платили ему мало. Супруги очень нуждались. Нина, привыкшая к роскоши в Тифлисе, буквально готовила кашу из топора, чтобы как-то поддержать мужа.

Если бы они продали хотя бы одно кольцо из сокровищницы, то обеспечили бы себе на многие годы вполне безбедную жизнь, но об этом никто из супругов даже и не думал. Вместе они ежемесячно наскребали по копейкам крохи, чтобы оплатить хранение ящиков в банке.

А еще надо было защищать сокровища от поползновений разных представителей грузинской эмиграции.

В начале 1930-х годов Такаишвили выиграл иск, поданный княгиней Саломе Оболенской, дочерью последнего мегрельского князя Николая Дадиани, которая претендовала на часть казны, взятую из ее бывшего фамильного дворца в Зугдиди^[17].

В 1931 году умерла от голода Нина. Это было огромным ударом для Эквтиме. Истощенный от голода, сам он выжил чудом. Видимо, миссия его была еще не закончена.

Европейские музеи разных стран забрасывали Эквтиме предложениями продать сокровища на разных выгодных условиях, предлагали за часть экспонатов бесплатно хранить все остальные, но он и мысли такой не допускал.

Тихой и безмятежной жизни в Европе не получилось. В 1934 году он вдобавок ко всем проблемам опять сломал ногу и долгое время был прикован к постели.

С началом войны жизнь Эквтиме на чужбине сделалась еще тяжелей. Часто к нему являлись с обыском гестаповцы, переворачивая все вверх дном. Кое-как он дотянул до открытия второго фронта летом 1944 года. Исход войны был уже ясен.

В конце 1944 года Эквтиме не выдержал, так как сил для ежедневной борьбы уже не было, и написал директору Музея искусств Грузии Шалве Амиранашвили с просьбой спасти народные сокровища, которые оказались под угрозой конфискации французскими властями. Требования были таковы: если не будет погашен долг за их хранение в Версальской публичной библиотеке, сокровища перейдут Франции. Сам Сталин на переговорах с Шарлем де Голлем лично просил последнего о возвращении ценностей в Грузию. В итоге в апреле 1945 года Эквтиме, сопровождая коллекцию, вылетел на родину.

Он ступил на асфальт тбилисского аэропорта, поклонился, встал на колени и поцеловал землю. Слишком уж долгой была эта дорога домой…

В Грузии его приняли прекрасно. Тут же назначили профессором Тбилисского университета, а чуть позже – академиком Академии наук Грузии. Однако почет и уважение при советской власти оказались недолгими. Вскоре его обвинили в том, что он являлся агентом Франции, и не только уволили со всех постов, но и лишили пенсии, поместив под домашний арест. Эквтиме навещали его друзья-академики и Католикос-Патриарх Грузии Каллистрат (Цинцадзе) – по пропускам – и приносили немного еды.

…Ночь близилась к рассвету. Вот уже курд-дворник вышел мести улицу. Значит, скоро проснется город и начнется новый день. Появится молочник с осликом и разбудит людей протяжными:

– Мацони, малакооо!

Так хочется поесть мацони напоследок. Но, увы, денег нет и на эту малость.

…Эквтиме Такаишвили, находясь в крайней нужде, перешел в вечность в феврале 1953 года. На похоронах хранителя народного достояния было всего несколько человек. Шпион все-таки. Личность подозрительная.

10 февраля 1963 года, в столетие со дня его рождения, тело Эквтиме Такаишвили было перезахоронено в Дидубийском пантеоне в Тбилиси. При вскрытии гроба оказалось, что не только тело, но даже его одежда и обувь не были тронуты тлением. Позже мощи были вновь перенесены на Мтацминда, где покоятся и ныне. Тело его жены Нины было привезено из Левилля (Франция) и захоронено рядом.