Тайна Ведьминой Рощи

…И всю ночь, и весь день следующий бродил жених неутешный один по окрестным лугам, лесам и берегам реки

«Злата, Злата, невеста моя наречённая. Где искать тебя, дай знак хоть какой – пойму я и вызволю тебя, где ни была бы ты, с кем бы воевать мне ни пришлося»

Редактор Б. Майоров

Иллюстратор М. Мовина-Майорова

Иллюстрация на обложке Рисунок выполнен автором романа Маритой Мовиной-Майоровой

© Марита Мовина-Майорова, 2022

© М. Мовина-Майорова, иллюстрации, 2022

ISBN 978-5-0056-5136-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вступление

В один из выходных дней холодного лета 20…года возле здания одной из районных библиотек Санкт-Петербурга вы могли бы наблюдать следующую картину.

У входа в библиотеку стояла рекламная тренога, на плакате которой большими буквами значилось, что в здании библиотеки в этот день проходит презентация книги начинающего автора такого-то. Имя автора большинству останавливавшихся и читавших надпись на плакате, ничего не говорило: это была до сих пор никому из них неизвестная молодая женщина с простой фамилией. На плакате помещалась её фотография, а рядом с ней красовалась и фотография самой книги в суперобложке.

Название книги интриговало.

Чуть ниже говорилось, что после презентации все желающие смогут приобрести эту книгу и получить автограф автора.

И дальше, если бы вы зашли в актовый зал библиотеки, вас встретил бы высокий, элегантный мужчина. Его внешность и вид сказали бы вам, что он явно родом не из России. Мужчина сдержанно поблагодарил бы вас за то, что вы пришли, и вежливо пригласил бы пройти на свободное место.

У противоположной от входа стороны зала вы увидели бы небольшой столик, на котором лежала стопка книг, видимо, как раз тех самых, которые вы могли бы приобрести после презентации и затем получить автограф автора.

Самого же автора пока не было видно: скорее всего, он появится, когда соберётся достаточное количество людей…

Но вот такое время и наступило. Мужчина, встречавший гостей, прошёл к боковой двери, открыл её, шагнул внутрь и тут же вышел вместе с молодой женщиной, застенчиво посмотревшей в зал.

– Разрешите представить вам начинающего автора уже нашумевшей в интернете книги.

Гости сдержанно похлопали, и презентация началась.

Небольшое вступительное слово сказала заведующая библиотекой, потом более пространно выступил мужчина, как оказалось – муж начинающей писательницы. Он живо и с большой теплотой, то и дело ободряюще поглядывая на жену, поведал собравшимся некоторые факты её биографии и так же легко и с тонким юмором рассказал об истории создания и выхода в свет её книги.

Обстановка в зале разрядилась, перестав быть официальной. Пришедшие на презентацию люди оживились и уже с интересом наблюдали за происходящим.

К этому времени молодая женщина окончательно справилась со своей робостью. Она слегка улыбалась, слушая выступление мужа, и иногда в знак согласия кивала головой.

– Ну вот, дорогие читатели и любители литературы, теперь вы в курсе событий и сейчас давайте же наконец предоставим слово самой виновнице сегодняшней встречи!

По залу прошел одобрительный гул, и раздались аплодисменты – на этот раз искренние и единодушные.

Женщина встала, взяла в руки свою книгу и обвела взглядом зал. Казалось, она все ещё смущена, робеет и не знает, как себя вести. Но это длилось всего мгновение. Как только она раскрыла книгу и начала читать, внешний вид и голос её преобразились до неузнаваемости: перед вами стояла красивая, молодая и абсолютно уверенная в себе женщина. Она читала и в зале становилось все тише, и когда чтение закончилось, не сразу послышались аплодисменты – публика приходила в себя… Потом писательница прочитала ещё несколько отрывков из книги, ответила на простые и не очень простые, а иногда – очень личные вопросы, и после этого к столику, за который она вновь села, выстроилась очередь за автографами.

…Постепенно очередь начала редеть.

С улыбкой подписывая очередную, протянутую ей книгу, писательница почувствовала на себе чей-то настойчивый взгляд. Рука её, не закончив писать фразу, застыла. Женщина подняла голову и увидела стоявшего в стороне ото всех парня. Рядом с ним стояла девушка и тоже во все глаза смотрела на неё.

От охватившего её волнения и из-за внезапно наступившей внутри неё тишины, женщина на мгновение оглохла…

Пролог

– Любопытной Варваре прищемили нос на базаре: много будешь знать, скоро состаришься.

«Агния», – улыбнулась Катя в монитор, не отрывая руки от «мышки» компьютера.

– Что на этот раз пытаешься отыскать, путешественница? – шутливо полюбопытствовала подруга.

– Пока это большой, большой секрет! Вот! А то не интересно потом будет.

– Ну, хорошо. Ищи, – улыбнулась Агния, – я Кирюшу накормила-уложила, обед приготовила – под полотенцем на плите. Сама поешь и Антона покорми, если он раньше меня из клиники вернётся. Операция у него какая-то сложная сегодня. Побежала я. До вечера!

Она чмокнула подругу в ухо и помчалась в прихожую. Хлопнула входная дверь.

«Могла бы и потише по квартире носиться – Кирюшку разбудит».

Катя отъехала вместе с креслом от компьютерного столика, встала и на цыпочках вошла в соседнюю небольшую комнатку – спальню самого главного человека в доме – сына Агнии и Антона – Кирюши. Тот сладко спал, приоткрыв пухленькие губки.

«Вот уж поистине – блажен его сон», – умиротворилась Катя, и так же на цыпочках вернувшись к компьютеру, снова уселась в кресло.

Больше года прошло с тех пор, как она была тамадой на годовщине свадьбы своих лучших друзей – Агнии и её мужа Антона. Кирюшке шёл второй годик, Агния вышла на работу, правда, на неполный рабочий день, Антон стал, хотя и молодым, по меркам хирургии, довольно известным врачом и собирался открывать свою частную практику. Кирюшку им помогали растить две бабушки и два дедушки – по очереди, и теперь Агнии ничего не оставалось, как не сопротивляться их вмешательству в дела воспитания сына. Но иногда, вот как сегодня, например, она обращалась за помощью к Катерине, поскольку та стала вольной птицей: после своего такого странного путешествия во времени и пространстве год назад,¹ она распрощалась со своей работой и пустилась в свободное плавание – писательство.

Понятно, трудненько ей приходилось с деньжатами, поскольку писательский труд уже не так высоко ценился, как в советские времена. Издательское дело буксовало в связи с падением продаж, да и пробиться начинающему писателю стало ещё сложнее, чем во времена Советов: тогда был Союз Писателей со своими идеологическими правилами игры, а сейчас везде нужны были «бабки» и рейтинги. Рукописи, особенно у начинающих писателей, издателями отбирались, как правило, не по стилю и таланту изложения сюжета, а по будущему предполагаемому ими рейтингу и экономической выгоде. Даже объём рукописей уже был заранее установлен – чтобы опять же для издателя выгода экономическая была. Одним словом, и писатели, и издатели выживали сейчас, как могли. И винить их в этом не было никакого смысла. Однако из-за всех этих перипетий, несмотря даже на всякие престижные премии, которые всё-таки получали некоторые начинающие авторы, с каждым годом читать становилось всё больше нечего, поскольку книги, хотя и были часто внешне оформлены очень привлекательно, что стилем, что сюжетом мало радовали продвинутого читателя. А друзья с нетерпением ждали очередной её «шедевр» – так, то ли в шутку, то ли всерьёз называли они её творения. Но Катя-то знала, что для издателей хвалебные оценки её произведений друзьями и родственниками ровным счётом ничего не значили. И даже, если бы все они – друзья и родственники – пришли на презентацию её всё-таки, по невероятному, даже можно сказать – фантастическому сплетению обстоятельств изданной наконец книги, издатели бы только равнодушно пожали плечами: разве это рейтинг?

Катя, не маленькая – всё понимала: кушать, и кушать хорошо, хотелось всем, не только ей одной. Но пока она всё это понимала, хотя и не принимала – читать-то по большому счёту становилось нечего (ну, такого, что за душу бы взяло, глаза мокрыми бы от выступивших слёз сделало бы, или, на худой конец, рассмеяться заставило!) – сама она кушала кое-как, и хорошо могла поесть только у своих любимых друзей – Агнии и Антона. Но отсутствие добротной еды и невозможность пробиться на писательский олимп не очень её смущало, потому что, когда она садилась писать и писала, о еде забывала совсем. Больше того – обильная еда её только отвлекала и сбивала с ритма нетерпения написать ещё одну строчку, и ещё одну, и ещё одну… Кроме того, ознакомившись с биографиями многих известных ныне и по-настоящему достойных писателей, она убедилась, что «писать в стол» приходилось им всем. И даже годами. Потому сама себе она любила повторять: «Пишите, девушка, пишите. И вас пренепременно когда-нибудь издадут… хорошо бы ещё при жизни», – добавляла она, хихикнув.

А пока жила и жила себе. И писала. Как могла, как умела, но главное – как душа просила.

И вот очередной сюжет тоже уже так и просился на бумагу. Но не было ещё у Кати его полного осмысления. Всего лишь только начинали маячить герои и героини, смутно виделась эпоха. И главное! Главное она не видела, где же прописать кульминацию! А ведь это очень важно в литературе – без неё просто и романа нет! И что это за кульминация будет и… о чём? А без кульминации – как же! Это же всем «на кухне» современной писательской известно! …Но даже не в этом было дело. Дело было в том, что по правилам сегодняшнего писательства, начинать роман следовало с ввода главного героя, да так, чтобы у читателя сразу! дух захватило. А то ведь и читать дальше – нет, не читать, а просто даже листать в книжном магазине, (господи, как же далёк от неё сейчас был этот книжный магазин, где на его прилавке или полке будет выставлена её книга – но уже сейчас приходилось на это ориентироваться!) – так вот: даже и листать её книгу он, читатель, не станет. Об этом именитые мастера и издатели говорили на разных писательских курсах, которые она в своё время по причине своей природной любознательности посещала.

А у неё, как назло, сейчас не только главного героя не было, но даже и героини. А уж как ввести… может, как-то кроваво? – как учили?.. Это наверняка зацепит.

Нет! Катя кровь в романах не любила. И до последнего, до последней строчки, до последней буквы, до последней точки всеми силами стремилась спасти своих героев от гибели. Но не всегда они её слушали…

И сейчас она сидела в этом уютном доме с сытным запахом добротной еды, со спящим безмятежно в соседней комнате ангелочком, и смотрела в мерцающий монитор, а где-то далеко-далеко, в самых глубинах разума, куда мыслью ещё невозможно было дотянуться, а только можно было получать оттуда ощущения, – начиналось брожение, перемещение чего-то – как мелькание смутных теней между деревьями в сумрачном лесу. И это ощущение сюжета, который невозможно было даже ухватить, не то, что описать в словах, мутило, смущало и заставляло прислушиваться к нему сердцем, как большим ухом своей души, приложенным к чьему-то гигантскому, а может, и не гигантскому – чужому сердцу. Там, в том сюжете, было что-то очень тревожное, бескомпромиссное, трагичное…

О! Как не хотелось ей ещё одной трагедии.² Пусть даже только на бумаге! Лучше бы это было что-то светлое, лучезарное, радостное, лёгкое… Но нет. Там было… пасмурно. Удастся ли ей расцветить тот мир, куда пойдёт она вслед за своими героями? Удастся ли ей хотя бы чуть-чуть добавить туда света и приветливости?.. Как хочется красоты! Наверняка, там есть и красота!

И любовь! И преданность! И героизм отстоять эту любовь.

И гармония.

Потому что миру этому всё-таки больше присущи гармония и красота…

Часть I. Коловерть

Глава первая

«РУСАЛОЧКА»

За большим прямоугольным столом посередине просторной светлицы сидели четыре девицы.

Только не просто они сидели, а были заняты, по всей видимости, очень важным для них делом, поскольку лица их были сосредоточены, а руки работали, не переставая – они плели венки. Стол, словно ярким ковром, был устлан самыми разными полевыми цветами: ярко-фиолетовые колокольчики, синие васильки, жёлтые одуванчики, белые ромашки, розовый и белый клевер, стебельки мяты и колосья ржи являли взору свою природную красоту и наполняли воздух светлицы духмяным ароматом полей и лесов.

Всегда смешливые и говорливые, сейчас девицы только внимательно рассматривали цветы и травы, лежавшие перед ними и, выбрав наконец каждая свой цветок или травинку, проворными руками вплетали их в венок. Венки у каждой были по-своему красивы, но главное здесь заключалось в том, чтобы сплести венок как можно из большего количества цветов и трав, оставляя при этом место их природной простоте. И венок, конечно же, должен был быть большим и плотным.

– Штой-то притомилась я, девоньки. Так в сон и клонит. За полдень уж. Отдохнуть бы.

– Ну тебя, Матрёна! Тебе бы всё по ладу да по уставу. Подумаешь, за полдень! Ну и что! Знаешь ведь, что сегодня к вечеру Злату нашу, «русалочку», за деревню поведут. Нешто забыла? Ещё и обрядить надо успеть её. А ты – притоми-и-илась.

– Не сердись ты на нашу Матрёнушку, Властелина. Успеем всё ещё до срока сделать: и наряды подобрать, и венки сплести, и обрядить меня успеем.

Матрёна, полнотелая и белолицая девка, улыбнулась Злате – миловидной золотоволосой девушке с легким румянцем на щеках, – и сладко потянулась.

– И правильно говоришь, Златочка, успеем всё, чего ж не успеть! Проворные мы да умелые! – и подмигнув Злате, неожиданно ущипнула за бок сидевшую рядом с ней на скамье остроносую и сероглазую Властелину. Та смерила подругу строгим взглядом, и не ответив на её шутку, фыркнула:

– Фу-ты! Разбаловалась. А только вот спать собиралась. Чай, не совсем притомилась-то?

– Ох, ох, ох! Строга кака! – не унялась Матрёна, дёрнув Властелину за широкий рукав.

Но та только головой покачала и вернулась к прерванному занятию.

– Говорила я вам, подруженьки, на лугу плести венки надо было – там и ветерок, и солнышко, и приволье. Зря не слушались меня. В избе-то хоть и места много, да небушка не видно, птиц вольных не слышно.

– Ой, Златка! Боязно сейчас-то в лугах да лесах гулять… И нешто, что вместе, не по одной. А как выскочит кикимора лесная, да начнёт щекотать! или русалка песнь свою затянет да и из памяти своей заставит тебя уйти! А потом в озеро, аль в реку на дно потащит… Не-е-е, подруженьки, поберечься надобно до Купалы-то. Осталось всего и поберечься-то недельку. А как справим Купалу, да русалки с кикиморами и их предводителем Водяным к себе на тот свет вернутся, тогда и нагуляемся по лугам, в реченьке нашей покупаемся, да в лесах ягод да грибов и пособираем. А сейчас – ни-ни!

– Верно всё Матрёна говорит! Уж лучше в избе посидеть, часа светлого дождаться. А тебе, Злата, уж и побегать сегодня придётся! Ты только смотри, никого не слови-то! А то, не ровён час, беда какая в селенье придёт.

– Ладно вам, подруженьки. И то, правда – много такого чего сказывают про нечисть всякую, но всему верить – в лес не ходить. Может, зря стращают нас старики… А потом и вовсе – ряженой, да с таким венком на голове, разве разбегаешься? – подала голос молчавшая до сих пор тонколицая и смуглая Тихомира, перебирая легкими длинными пальцами лежащие на столе цветы. Выбрала красный мак и принялась вплетать его в венок.

А глаза Златы вдруг остановились на цветке хмеля, и руки перестали плести.

– Подруженька, об чём задумалась? – услышала она весёлый голос Матрёны.

Злата словно через силу улыбнулась, и машинально взяла со стола цветок хмеля.

– Ой, и сама не знаю… Да вспомнилось мне чтой-то, как маменька не обрадовалась роли моей русалочьей – хоть и выбору всей деревни. Не обрадовалась, она, ох, как не обрадовалась…

Она опустила венок на стол и вздохнула.

– А Яромир так и вовсе хотел идти спориться с деревенскими – так не схотел меня в роли ряженой русалки видеть, – продолжила она, – вот и вспомнила я это… вот и тревожно мне стало чтой-то.

Девушки переглянулись и притихли.

– Да что ж такого может приключиться? – попыталась встряхнуть подруг Властелина. – Впервой разве изгоняем русалку из деревни? Сколь девушек ряжеными побывать успели! И ничё! А ты, Злата, вот ей-ей, самая красивая в деревне у нас. Вот твой Яромир и ерепенится – ревнует ко всем и ко всему… Ты лучше скажи, когда свадьбу играть будете? – перевела она разговор на другое, – заждался уж весь честной народ – страсть как погулять на свадьбе – поплясать, хороводы поводить, да медовухи испить охота!

Девушки согласно закивали головами, облегчённо и с пониманием переглядываясь друг с другом.

– Да, подруженька, когда? – загомонили они враз.

– А вот сенокос закончим, свадьбу и сыграем, – посветлела лицом Злата. – Яромирушка мой уж какой хозяйственный! Говорит, к зиме подготовиться надобно, дров нарубить и в поленницы сложить, корма для скотины запасти, чтобы зиму зимовать налегке. Да и время для свадеб самое по осени подходящее.

– Счастливая ты, Злата. На Купалу тебе загадывать ничего не нужно и парня привораживать – тоже. А нам вот с подружками придётся, – подмигнула подругам Матрёна и притворно вздохнула. – Мы уже в нашей роще-то все берёзки лоскутками увешали, подарочков и угощений русалкам пооставляли. Лишь бы не тронули нас, да урожай не сгубили. А может, и женихов-то спомогли найти.

– Сбудется всё у вас, подруженьки. …А ты, Матрёна, так самая первая венок в реченьку нашу бросишь, и поплывёт он ровно-ровно, и свеча на нём не погаснет… а поплывёт он далеко-далеко, и такой же жизнь твоя, Матрёнушка, со своим суженым встреченным будет: долгой-долгой да счастливой.

***

Она вышла за деревню.

Зачем пошла к речке, потом по лугу – к лесу… в сторону берёзовой рощи?

У рощи этой была дурная слава. Не раз и не два в такие вот, как сейчас, русальные дни, и в ночь на Ивана Купалу деревенские видали там неясные тени, слыхали пение и весёлый смех. Старики говаривали, что и случаи бывали, как уходили парни в её манящие кущи и пропадали. И больше никто никогда их не видел… А потом неподалёку в деревне появлялись младенцы подброшенные и, вырастая, очень уж походили на парней тех пропавших… а ещё потом иногда, якобы видали и нагих деток, бегающих возле речек и по лугам, смеющихся весело и всячески забавляющихся… Сказывают – русальные дети то были – от любви русалок с парнями деревенскими, коих они завлекли пением да смехом своим, а потом в омут к себе заволокли и мужьями своими сделали…

Много чего такого всякого сказывали-то…

Но она шла к роще и страха не испытывала. Не знала сама – почему, но тянуло её в рощу, в лес. Особенно сегодня. Там, в глубине леса, было её любимое место – небольшое озеро. Притаилось оно среди глухой лесной чащи и неведомо никому было. А она знала о нём с самого своего раннего детства…

А случилось это так.

Пошли как-то всей деревней бабоньки, девушки да девчоночки малые в лес по ягоды. Разбрелись, кто куда. Маменька строго за ней глядела, да, видать, не углядела тогда. А ноги сами принесли девочку к лесному озеру.

Поразило оно воображение детское своим одиноким видом и тишиной. Поверхность его гладкая-гладкая, ни рябинки, ни всплеска какого. Берега тростником стрельчатым поросли, а вкруг озера самого стоят ели могучие, высокое небо собой заслоняя, и воду своим отражением в нём, – тёмной делая. И опасной, но притягательной…

Подошла девочка к озеру, к самому краю берега его, и заглянула в воду. А там… Дом каменный с колонами да с крыльцом высоким! Раковины огромные – дивные-невиданные – его украшают и что твои стражи стоят-сторожат. А вкруг дома этого цветники всякие из цветов, видать, заморских; водоросли кудрявые, словно ветки берёз по весне, и вверх так и тянутся; на лужайке перед домом множество растений дивных вьётся, упругими ветвями качая; рыбки, и большие, и малые, плещутся и хороводы водят, блестя чешуйками; девицы-прелестницы с рыбьими чешуйчатыми хвостами друг с дружкой в догонялки играют, звонко смеются и чешуёй, словно каменьями дорогими, на солнце сверкают. И так весело да солнечно в той глубине!

Такого красивого дома не было в их деревни, да и в округе всей! Деревня их маленькая, всего-то семь дворов, и избами своими не славится – маленькие да покосившиеся они от времени. Деревенские сами-то работящие, но избами и дворами не особо занимаются… Ну, если подправить и починить что-то требуется, то это да. А так – работы в поле – летом и в лесу – зимой – хватает: не до украшания изб-то.

А тут дом каменный!

Девчушка загляделась на красоту такую – глаз отвести не в силах!

…И тут в воде она своё отражение увидела, а под ним – другое лицо, что смотрело на неё зелёными глазами и улыбалось ей.

Не отпрянула она от такого видения, а ещё ближе наклонилась к воде: захотелось ей остаться там, на глубине, в том доме и с той девушкой, что зелёными глазами ей улыбалась… Сердце её забилось часто-часто, и она собралась было кинуться в эту манящую глубину, но вдруг та красавица, из глубины, замахала на неё руками… – и всё пропало: и дом, и цветы, и рыбки, и красавица. А вокруг девочки только шумели густые ели, кивая ей своими зелёными пушистыми лапами, и на глади озера появилась лебёдушка, неслышно скользившая по этой глади, гордо выгнув длинную тонкую шею.

…Послышался голос маменьки, зовущий дочку, и девочка побежала к ней. Однако про озеро то чудное лесное уже никогда не забывала. И во снах своих не раз побывала она и на том озере, и в том доме, и с красивой той девушкой по лесу гуляла, и на ветках берёз приозёрных качалась, смеясь и жизни радуясь.

Только никому о тех снах она не рассказывала…

Шла Злата сейчас именно туда, хотя про запрет знала: не следовало никому всю неделю до Ивана Купалы ни к речке, ни на луг, ни, тем более, в лес, по одному ходить. Но после разговора с подружками, как разошлися они до вечера, когда справлять её придут к обряду изгнания русалочки, так захотелось ей к озеру своему пойти, еще разочек на берегу его тростниковом посидеть, послушать шёпот елей и на гладь его зеркальную безмятежную посмотреть! Любила она сидеть на его бережке и, глядя на спокойствие его, мечтать, как и она будет жить в красивом тереме с высоким крыльцом, как вокруг терема того цветы всякие-разные красоваться будут, как двор будет светлым песочком посыпан, и как легко танцевать будет на нём и песни весёлые петь. Может, потому и роль русалки ряженой её не тяготила и не страшила, а готова была она обрядиться в русалку и, хотя бы таким образом, побыть ею. Во множестве с самого детства слышала Злата сказов про русалок и воеводу ихнего Водяного. Люди редко громко вслух об этом говорили – всё больше полушёпотом. А ей интересно было слушать и совсем не страшно. Напротив – манили её эти рассказы в рощу, в лес, к озеру.

«Ой, и крамольные же мысли бродят в головушке моей! – почти весело пронеслось у неё в уме. – Но ничего с этим поделать не могу, – уже совсем невесело вздохнула она. – Однако больше страшит меня надобность обо всём этом рано или поздно Яромиру своему рассказать. …Как жить можно рядом с любимым, скрывая мысли и чувства свои? Да и не по-человечьи это! – не по-человечьи?! …А она кто? Кто она?» – внезапная странная мысль вдруг заставила отчего-то сжаться сердечко.

Девушка остановилась и посмотрела вокруг. Знакомые и привычные с малого детства картины природы развеяли непрошенное волнение, и сердце тотчас, как и всякий раз, когда она хотела побыть наедине с собой и своими мыслями, и приходила сюда, отозвалось частым восторженным стуком на красоту такую. Оно встрепенулось и зачастило, словно на свидании с любимым. А и как же не зачастить? Вон, красок сколько вокруг от цветения! А воздух какой! Так и дышала бы-не надышалась! Травами, ветром теплым-полынным, разогретыми на солнце луговыми тропинками и ещё чем-то очень родным и близким.

А вон, чуть ещё пройти, и рощица.

«Но нет! Человечье я дитя, – вернулась девушка к своим мыслям. – Маменька у меня есть, и тятенька был… до того, как сгинул он в лесу много лет назад тому… Да-а-а… А маменька родная с тех пор одна меня растила».

Злата вспомнила добрые глаза матери, её натруженные, все в набухших жилках – руки.

«Бедная, добрая маменька! Тихая и не злобливая, вечно суетится у печки… хлопочет по хозяйству во дворе… Она ли меня не лелеяла? Она ли меня, свою доченьку, не любила? К тяжелому деревенскому труду долго ведь допускать не хотела».

…Так шли её мысли чередой, а прошла она тем временем луг, уж и тропку луговую пересекла. И вот входила под своды рощи. Пройти её – а там и лес, и озеро…

Узенькая, поросшая травой-муравой и не вытоптанная ещё никем тропинка в рощу, начиналась сразу за широкой луговой тропой и вилась меж берёзок по изумрудной зелени сочной травки, не иссохшей ещё под грядущим жаром июльского солнца. Сегодня лишь яркие и чистые его лучики бродили по ней, перекликаясь с затенёнными, и потому прохладными под босыми ногами, прогалинками. А вот и облюбованная деревенскими девицами для «кумления», стройная молодая березка. Она тянется вверх тонким стволом и красуется лентами, лоскутками и цветами, в изобилии повязанными на её ветвях и стволе. А уж как «завита»! – проворными девичьими руками концы её шелковистых веток закреплены в форме венков, и потому кажется, что венки эти растут на дереве.

Злата остановилась и залюбовалась берёзкой. Вспомнилось, как намедни с подружками с песнями-заклятиями «завивали» они ветви этой берёзы и украшали лентами и цветами.

Она подошла к берёзке и погладила её белый ствол рукой. Он был тёплым и нежным на ощупь.

– Скоро срубят тебя и понесут в деревню – хороводы вокруг тебя водить и плодородного года просить. А сейчас стоишь ты тут, как девица-красавица, и шумишь радостно ветвями своими, – тихо проговорила Злата и словно к подружке своей близкой прислонилась к её стволу. В сердце шевельнулась непрошенная грусть: так и девичий век недолог… Вот и ей по осени замуж выходить, а годков-то всего шестнадцать, не погуляла вволю, не порезвилась с подружками.

«Замужней стану – совсем другая жизнь пойдёт. Яромир, конечно, хороший, хозяйственный… Любит меня пуще жизни своей. …А я?»

Девушка нежно провела по теплому стволу березы ладонями, ещё теснее прислонилась к её стволу и прикусила губу …задумалась. Взгляд её затуманился, и снова она, в который уж раз, то ли во сне, то ли наяву увидала дом тот каменный, девушку весёлую зеленоглазую… лебёдушка белая скользит по воде… и весело! весело так на душе и одновременно – покойно, словно домой к себе вернулась…

Она подняла голову, и сквозь ажур молодой берёзовой листвы на неё с высокой вышины посмотрело ясное-ясное небушко, лучами своими обогрело солнышко, и воздушные кораблики – облака позвали за собой в плавание.

«Ой, и сказочница ты, Злата! – обратилась она к себе, отстраняясь от ствола берёзы, и глаза её лукаво блеснули. – Иди уже себе к своему озеру. Посиди напоследок, наглядись на свои озёрные красоты. А то вечером распустят твою косу, венок из хмеля да васильков наденут, андарак накинут, и поведут за деревню… а там и в поле поведут. Барабанить станут в доски, огонь жечь… А потом догонять будешь подружек своих…»

Отстранилась она от ствола теплого берёзового, ещё раз провела ладонью по коре мягкой его, легонько так вздохнула и, раскинув руки, прошла по роще, кружась вокруг стволов берёзовых, обнимая их и лаская. Под ногами шелковилась трава-мурава, пушистые белые головки лесных ромашек радовали и веселили своими круглыми жёлтыми «глазками».

«Хорошо-то как, привольно у нас! Да только манит меня озеро лесное…» – И совсем уже без грусти подумала: «И что уж тут поделаешь?»

Она ещё немного покружилась по траве-мураве среди берёз и направилась в темневший неподалёку своей чащей лес…

***

Яромир не находил себе места. Ещё в самом начале русальной недели, как только деревенские порешили рядить в «русалочку» Злату, его невесту – самую красивую незамужнюю девку на деревне – так он сна и лишился. Странные предчувствия вдруг принялись одолевать его, начал он томиться страхами неясными, места которым как будто не должно было быть и в помине. Не впервой девку на деревне обряжали, не в первой «русалку» за деревню выгоняли по обычаям отцов, дедов и прадедов. Праздник есть праздник, обычай есть обычай – игрища ведь, хотя и со смыслом, хотя и окружённые домыслами всякими суеверными. Веселились все – от мала до велика… А чего стоят сказания стариков всякие разные у костров в ночь на Купалу! А и девкам незамужним забава какая! Венки по реке пускать, суженного себе привораживать, с парнями через огниво яркое-жаркое прыгать, крепко за руки держась! А уж парням! Страсть как охота каждому цветок папоротника в ночь колдовскую найти! Глядишь – и клад явится!

Но, как ни уговаривал себя Яромир, как ни успокаивал – предчувствия нехорошие не отпускали. Однако поначалу не хотел он воду мутить, Злате о своих страхах, как ни на есть – суеверных, говорить. Потому, вроде и верили деревенские разговорам о существовании леших и кикимор, но как такового, подтверждения эти разговоры не находили. Да, пропадали, время от времени домашние животные в лесах, да, рыбаки частенько сети свои и неводы спутанными находили, вроде и детишек подброшенных в селах находили – да только мало ли отчего всё это происходить могло? в жизни, ить, всякое бывает, не факт, что проделки это нечистых.

Потому и молчал он, сколько мог. Но после того, как маменька Златы его ненаглядной, всегда спокойная и тихая, обмолвилась ненароком в его присутствии, что, вишь, деревня-то выбрала Злату, но ей чтой-то неспокойно и боязно от выбора этого, и вдруг стала прикладывать фартук к глазам, скрывая слёзы, Яромиру и вовсе не по себе стало.

И вот тогда, не в силах справиться с тревогой, всё-таки решил он разговор откровенный держать со Златой: пусть откажется от роли этой, пусть послушается слов его, пусть согласится с его чувствами неясными тревожными. В конце концов, пусть маменьку свою пожалеет, тревогу её поймёт.

Решился и пошёл.

Подходит он к избе ихней, видит свою невесту на подворье – та скотиной занимается. Подворье невесть какое большое, но ухоженное. Каждый предмет на нём место своё знает, всякая живность тоже своё место имеет и соблюдает. Любят животные Злату и слушаются. Умеет она с ними договориться, и потому самая строптивая животина становится ласковой и послушной с нею.

Вот и сейчас вокруг неё толпились куры, утки, гуси, но в деревянное корыто, в которое девушка сыпала корм из ведра, без разрешения её не лезли.