Пластика души

– Привет, – сказал Матвей, не отрываясь от компьютера. – Ты что-то поздно.

– А ты почему на планерке не был?

– Моя очередь в приемном сидеть, только собрался – клиентка.

– Что-то сложное?

– Скорее что-то психиатрическое. Дама желает кардинально сменить внешность, готова на любые финансовые жертвы, хотя впечатления внучки Рокфеллера не производит.

– Куликова Наталья Анатольевна, – перегнувшись через его плечо, прочитала строчку на мониторе Аделина. – Тридцать два года, бла-бла-бла… обращение по поводу ринопластики, хейлопластики^[1], кантопластики^[2], фронтопластики^[3]. Ого… А не сильно ты размахнулся? Она тут у нас прописку сможет просить.

– А я при чем? Клиентка требует. Я ее сразу к Евгению Михайловичу направлю, пусть он с ней попробует поговорить. Ты просто представь – ну, черт там с носом и губами, но нормальный лоб же, ну, может, чуть выпуклый, но не критично. Так нет – давайте стешем все, пусть будет плоский. А какой объем операции, она даже слушать не стала.

Аделина обошла стол и села на то место, где недавно сидела странная пациентка. Матвей заметил, что лицо начальницы сегодня бледнее обычного и дело не в освещении – под глазами Аделины залегли тени, которые она не смогла скрыть даже при помощи косметики.

– С тобой все в порядке? – спросил он, хотя заранее знал, что она ответит.

– Да.

– Вот я так и подумал. Голова не болела?

– Доктор Мажаров, у вас что, работы нет? – поинтересовалась она, закинув ногу на ногу.

– Есть. Но…

– Ну, так и займитесь.

Матвей поднял вверх руки, признавая бесполезность дальнейших вопросов.

– Ты просто так зашла или есть дело?

– Есть. Статью не приняли в журнал, считают, что мы недостаточно раскрыли тему.

– Ну, так давай перепишем.

– Я предлагаю отложить недельки на две и взглянуть потом свежим взглядом. Мне кажется, мы с тобой перестали оценивать результаты критично.

– Деля, ты говоришь ерунду.

– Пусть так. Но статью все равно пока отложим.

– Тебе нужно в отпуск.

– Мечтаешь усесться в мое кресло? – улыбнулась она, и он весело подтвердил:

– А то! Сплю и вижу, как бы выдернуть его из-под тебя, и тогда ты будешь моей подчиненной, а не наоборот.

– У кого-то защемило в дверях мужское достоинство?

– Нет, – захохотал Матвей. – Просто хочу, чтобы ты отдохнула. Тебе бы вообще не надо столько работать, ты еще не совсем восстановилась.

– Успокойся, я работаю до конца недели, и потом вы не увидите меня целых десять дней.

– Целых десять?! – Матвей закатил глаза. – Ужас! Не боишься, что мы тут все развалим?

– Ну, пока болела, не развалили же.

– Так ты ж здесь лежала, устроила из палаты рабочий кабинет! Хорошо еще, в операционную со своей повязкой не вваливалась.

– Ой, прекрати. Я что – такой тиран?

– Хуже! – весело заверил Матвей. – Но мы привыкли.

Аделина покачала головой:

– Думаю, что в этот раз меня заменишь все-таки ты, а не Васильков. Хочу посмотреть, что будет, если дать тебе порулить клиникой.

– Дело твое. Если честно, меня не очень влечет административная работа, мне привычнее операционная, а не счета, отчеты и вся эта макулатура.

– Учись совмещать.

– Говорю же – дело твое. Но я ведь имею право высказать свое мнение?

– Считай, что я его услышала.

Она поднялась, поправила халат и пошла к двери, но на пороге задержалась:

– Да, совсем забыла. Мы сегодня хотели поужинать, но у меня изменились планы. Не обидишься?

– Обижусь. Но приму как данность.

– Мажаров, что-то ты стал подозрительно покладистым.

– Устал бороться, – улыбнулся Матвей. – Нет, все в порядке, занимайся своими делами и готовься к отпуску.

– Тогда увидимся в обед.

Аделина вышла. Матвей еще пару минут посидел, осмысливая информацию. Он не претендовал на лидерство, не хотел власти, не стремился стать главным в этой клинике. Он отдавал себе отчет в своих возможностях и знал, что его место – у операционного стола, со скальпелем в руке, а не с шариковой ручкой среди счет-фактур, заявок и прочей бумажной волокиты. Управление его не интересовало, и он, конечно, шутил, говоря Аделине о своем желании посидеть в ее кресле. И с чего вдруг она решила оставить вместо себя именно его, а не доктора Василькова, как делала всегда, Матвей не понимал. С Аделиной вообще было сложно, наверное, сложнее, чем со всеми женщинами, что были прежде в его жизни. Она напоминала ему угря – вроде кажется, что ты ухватил его, но он тут же ускользает из твоей руки и снова дразнится, плавая неподалеку. Она не отталкивала его, но и не подпускала слишком близко, не отказывалась от встреч вне клиники, но и не торопилась, допустим, пригласить к себе хотя бы на чашку кофе. За все время Матвею удалось лишь дважды поцеловать ее в щеку – не более того. Он понимал причину, потому что знал ее историю с Павлом Одинцовым, но не мог понять, как можно столько лет носить в себе эту обиду и проецировать прошлые отношения на нынешние. Его слегка задевало то, что Аделина словно бы отождествляет его с Одинцовым и подсознательно ждет подвоха, ждет того, что Матвей поступит с ней так, как когда-то Павел. И доказать ей обратное у него пока никак не получалось.

Матвей решил для себя, что будет терпеливым и сдержанным – она действительно нравилась ему, хотя, придя работать в клинику год назад, он не слишком проникся к новой начальнице. Однако прошло время, и Матвей понял, что на самом деле Аделина вовсе не такая холодная и отстраненная, какой хочет выглядеть, просто обида, нанесенная его предшественником, оказалась настолько глубокой, что рана эта до сих пор не зажила.

Наталья

– Ты вела себя крайне неприлично, – сообщила мне мама в тот момент, когда мы вышли из такси.

– Да? И в чем это выразилось?

– Тебе предложили работу, а ты начала корчить из себя непонятно что.

– Мам, давай рассуждать трезво – какую именно работу мне предложили? Ты поняла? Я лично – нет, – придерживая дверь подъезда, сказала я в материнскую спину.

Мама развернулась:

– Хорошо оплачиваемую!

– Мам, ну, ты в своем уме, а? При чем тут деньги?

– Разумеется! Разумеется, деньги ни при чем! Ведь наступил коммунизм, в магазинах все бесплатно, а коммунальные услуги вообще отменены! Какие деньги, кто вообще об этом думает, правда? Уж точно – не ты, да?

– О, господи… ну зачем ты передергиваешь? Все сейчас выглядит так, словно ты готова меня на органы продать, чтобы только деньги были!

Мама отвесила мне хлесткую пощечину:

– До чего ты неблагодарная, Наташка! Как ты вообще смеешь мне подобное говорить?

Потирая горящую щеку, я поняла, что сейчас лучше замолчать. Мама настолько устала тащить меня, безработную, что даже не трудится подумать о том, куда толкает меня и чем это может закончиться. И дело, кстати, вовсе не в деньгах – ей просто тяжело, тяжело морально и физически, она уже немолода, чтобы кататься каждый день на другой конец города и обратно по пробкам. А я… ну да, я не требую от нее ничего, но, положа руку на сердце, мне почти тридцать, и я безработная иждивенка. Тут кто хочешь озвереет.

Оставалось надеяться, что странноватый работодатель не имел в виду ничего криминального и я просто займусь редактированием каких-то текстов. Хотя он упомянул Аглаю Волошину, сказал, что является ее агентом… Нет, ну, такого просто не может быть – чтобы человеку с улицы, без рекомендаций и портфолио, вот так запросто предложили на редактуру тексты известного автора… Что-то здесь все-таки не так…

Но в моей ситуации быть привередливой и разбрасываться предложениями не стоит, тут мама права, как ни крути. Ладно, посмотрим. Съезжу завтра, поговорю с этим Вадимом Сергеевичем наедине, без чуткого маминого контроля, и, возможно, ситуация прояснится. Главное, чтобы в ней не оказалось ничего противоправного…

Офис Вадима Сергеевича находился в самом центре города, на двенадцатом этаже нового бизнес-центра. Я даже немного оробела, увидев панорамные окна, из которых открывался прекрасный вид на город. Казалось, что даже воздух в этом просторном помещении совершенно другой – какой-то свежий и чистый, настраивающий на задумчивый лад. Наверное, здесь в голову приходили бы замечательные идеи для романов, например.

– Доброе утро, Наташа, – хозяин кабинета вышел из-за массивного дубового стола и двинулся мне навстречу. – Долго добирались?

– Нет, мы живем не очень далеко, есть трамвай, который останавливается в пяти минутах ходьбы отсюда.

– Вы присаживайтесь. – Он отодвинул для меня стул и предложил: – Может, кофе?

Я отказалась, но Вадим Сергеевич отказа не принял и вызвал секретаря. Удивительно, но я не заметила молодого человека в небольшой приемной – так и ворвалась в кабинет, даже не спросив, ждут ли меня там. Стало слегка неловко.

– Ростик, свари-ка нам кофейку, будь так добр, – попросил Вадим Сергеевич, и высокий, худой блондин в песочного цвета рубашке и легких серых брюках кивнул и спросил:

– Какой именно кофе желает дама?

– Наташенька, вы какой кофе предпочитаете?

– Черный.

Ростик кивнул и вышел. Вадим Сергеевич проводил его взглядом и спросил:

– Вас, надеюсь, не удивляет мой секретарь?

– Нет. А должен?

– Обычно посетители ожидают увидеть в приемной девушку.

– Ну, вы же тут хозяин, может, вам так удобнее?

– Верно, – усаживаясь за стол, засмеялся Вадим Сергеевич. – А вы только что прошли первую проверку.

– Какую? – удивилась я.

– Вы не любопытны, и мне это подходит.

Да уж, любопытство никогда не было моей чертой, меня вообще мало интересовало все, что не касалось меня лично, – на всякий случай, чтобы не подпитывать червя зависти, поселившегося внутри. Потому что всегда находилось то, чему я начинала отчаянно завидовать, сжирая себя.

Ростик принес две чашки кофе и почти неслышно удалился. Вадим Сергеевич придвинул к себе свою, бросил в напиток два кусочка сахара и энергично заработал серебряной ложечкой, размешивая его. Кофе пах отлично, я вообще люблю кофе и умею отлично варить его, могла бы, наверное, пойти работать барристой, если бы меня взяли хоть в одно кафе.

– Так вот, Наташа, – отложив ложку, начал Вадим Сергеевич. – Я не случайно сказал вам о небольшой проверке. Дело в том, что работа, которую я собираюсь вам доверить, требует терпения и умения держать язык за зубами. Это основное условие. Надеюсь, вы не разочаруете меня.

– Я не совсем понимаю…

– Я объясню. Мне нужен человек, который возьмет на себя все, что связано с Аглаей Максимовной.

– Я думала, вам нужен редактор или секретарь для нее.

– И это в том числе. Но прежде всего мне нужен человек, который сможет посвящать Аглае все свое время. Жить вам тоже придется у нее. Разумеется, вам положен выходной, – поспешил Вадим Сергеевич, заметив, очевидно, как у меня расширились глаза и открылся рот. – Вы сможете брать его тогда, когда вам будет необходимо, только предупредив накануне меня.

– То есть как это – жить у нее? У нее в квартире? – еле выдохнула я.

– В ее загородном доме. Это в пятнадцати минутах езды от железнодорожного вокзала, регулярно ходит электричка, расходы на транспорт будут оплачиваться отдельно.

Я вообще перестала понимать, что происходит. Жить в загородном доме известной писательницы всю неделю? Постоянно общаться с ней? С человеком, который не дает интервью и не позволяет себя фотографировать? Получать такую кучу денег, что мне даже не снилось, и все это при единственном пока условии – держать язык за зубами? Что конкретно мне не нравится в этом предложении?

– Вы не сомневайтесь, Наташа, все только выглядит немного странно, но на самом деле… э-э-э… как бы объяснить… – Вадим Сергеевич защелкал пальцами, подбирая нужные слова, а я никак не могла унять вдруг охватившую меня панику.

Не знаю почему, но мне снова, как и в ресторане вчера, показалось, что я влипаю в какую-то историю.

Так и не найдя подходящего объяснения, Вадим Сергеевич встал и предложил:

– Давайте сделаем так. Мы сейчас поедем на ваше место работы, чтобы вы окончательно убедились в том, что я не втягиваю вас в торговлю людьми или наркотиками. Но сперва мы подпишем договор.

– Но мне кажется, логичнее было бы сперва… – начала я, но тут агент неожиданно жестко оборвал меня:

– Нет. Сперва – договор, потом все остальное. Или давайте прощаться.

– Прощаться?

– Наталья, я потратил на вас слишком много времени и собираюсь потратить еще, если повезу за город, но я должен быть уверен в том, что делаю это не напрасно. У меня совершенно нет настроения раскатывать туда-сюда, пусть даже в компании такой барышни, как вы. Давайте начистоту – вам нужна работа, а мне нужны вы.

– Потому что вы знаете, что я не могу отказаться?

– Я не такой мерзавец, чтобы пользоваться безвыходным положением человека. Но в какой-то мере то, что вы нуждаетесь в работе, дает мне основания думать, что отказываться от моего предложения у вас нет причин. Их просто не может быть. Так что – мы едем?

Его глаза впились в мое лицо, и я уже совсем было собралась сказать «нет», но тут в мозгу промелькнула картинка – я являюсь домой и говорю маме, что отказалась. Дальнейшее умный орган на всякий случай заблокировал…

– Да, мы едем. Что я должна подписать?

Аделина

Мы улетели в понедельник. До вечера субботы я крутилась сумасшедшей белкой, пытаясь закончить все дела в клинике, чтобы не оставлять Матвею никакой бумажной волокиты, требующей от него каких-то усилий. Он – хирург, и его место в операционной, это я уже привыкла совмещать административную работу с хирургией, а Мажаров к этому не стремился.

Когда я объявила на планерке, кто остается моим заместителем, на лице Василькова мелькнула довольная улыбка, а из груди вырвался вздох облегчения – он тоже не любил всей этой возни и лишней ответственности. Мне только было интересно: а чем подчиненные объяснят себе мой выбор? Личными отношениями? Но я тут же отогнала эту мысль – почему вообще меня это должно интересовать?

Я даже не позволила Мажарову проводить меня в аэропорт – так и сказала, мол, нечего в первый же день в новом статусе опаздывать на работу. Он, конечно, попробовал возразить, но потом махнул рукой и попросил только позвонить, когда устроюсь.

Сидя в самолетном кресле, я, закрыв глаза, пыталась представить, что сейчас происходит в клинике. Понедельник всегда самый суетный день, хотя операций не бывает, но перевязки, обход, консультации… Ощутимый толчок в бок вывел меня из раздумий.

– Ты хоть в отпуске расслабься, а? – предложила Оксана, протягивая мне стаканчик с соком.

– Я что – вслух?

– Как обычно. Ничего с твоей клиникой за десять дней не случится.

– Кто знает… – пробормотала я, делая глоток.

– Ой, брось, – беспечно откликнулась подруга. – Всех не прооперируешь.

– Да при чем тут…

– При том! Ты в отпуске, между прочим. И вообще – не будь эгоисткой и не отравляй мне отдых, я так давно никуда не выбиралась.

Тоже верно… Оксана не работала, но возможности вот так запросто выехать куда-то на отдых у нее все равно не было, Сева к самостоятельной жизни был приспособлен мало. Он мог приготовить себе еду, но через пару дней ему и это было бы недоступно, потому что в отсутствие Оксаны некому было бы убирать и мыть за ним посуду и сковородки с кастрюлями, а также заполнять продуктами холодильник. О стирке и уборке речь не шла вообще, Сева, мне кажется, даже не знал, для чего предназначен стоящий в ванной агрегат с вертикальной загрузкой. Даже не знаю, как она решилась на поездку со мной и каких трудов потом ей будет стоить уборка в квартире. Оксана, приучив мужа к почти материнской заботе, сделала Севу совершенно несамостоятельным и даже в чем-то беспомощным, о чем теперь жалела и пыталась, впрочем тщетно, что-то изменить.

– Ну, а ты чего хочешь? – всякий раз говорила я, выслушав очередную порцию ее жалоб на мужа. – Ты сперва ходишь за ним по пятам, поправляешь шарфик, шапочку, проверяешь рукавички в кармане и носовой платочек, подбираешь носки, чтобы из одной пары были, свитер к рубашке, стрелочки на брюках наглаживаешь – а спустя годы, когда он отвык делать это все самостоятельно и даже думать об этом, хочешь от него каких-то телодвижений в эту сторону.

– Хочу! Мне муж нужен, а не сын-переросток!

– Поздно, дорогая. Ты показала мужчине, что все можешь сама, и даже за него тоже можешь, и по-другому он тебя уже не воспринимает.

Оксана злилась, понимая, что я права, но продолжала с каждым своим мужчиной проворачивать тот же сценарий, не понимая, что из мужчины-сына никогда не вырастет мужчина-отец. На эту тему, кстати, очень любил поговорить наш психолог Евгений Михайлович, и это был редкий момент нашего с ним полного согласия.

Я хорошо поняла смысл просьбы подруги, но по привычке попыталась оправдаться:

– Ксю, ты ведь знаешь – я привыкла все контролировать, мне сложно передавать кому-то свои обязанности…

– Ой, разумеется, Драгун, кроме тебя, хирургов-то нет!

– Да не в том дело…

– Погоди… – подозрительно сказала она, протягивая стюарду пустые стаканы. – Ты что же – Матвея вместо себя оставила? – Я кивнула. – Ого… какое доверие-то… похоже, все серьезнее, чем мне казалось. Ты явно что-то к нему испытываешь, раз доверила самое дорогое – клинику! – последнее слово Оксана произнесла, с благоговением закатив глаза и воздев к небу ладони.

– Не ерничай, – попросила я. – Дело не в моем отношении к нему.

– Ну-ну, – понимающе закивала она. – Разумеется, не в отношении, это ж просто не для тебя. Ты у нас рождена, чтобы дарить людям надежду – так, кажется, ты любишь говорить?

– Когда это я такое говорила? – удивилась я, и Оксана отмахнулась:

– Ой, да не в словах дело, а в принципе! Но послушай меня, дорогая, уж поскольку в мужчинах я разбираюсь куда лучше, чем ты. Ничего тебе Матвей не испортит, да и что вообще можно испортить за десять дней? По-хорошему, надо бы у тебя телефон отобрать, чтобы никто не беспокоил, но я не зверь и делать этого не стану, так и быть. Но пообещай, что не будешь висеть на трубке часами, консультируя своих хирургов, ага?

Пришлось дать обещание.

И все бы ничего, если бы не неприятный сюрприз, от которого, насколько я смогла заметить, ошалела моя подруга. Мы разместились в своих номерах, наскоро разобрали вещи и решили сразу, не откладывая, совершить вылазку на пляж. В просторном холле отеля, когда мы уже подошли к выходу, вдруг раздалась русская речь, и Оксана схватила меня за руку:

– Твою ж мать… – шепотом произнесла она, изменившись в лице.

– Что случилось? – Я начала озираться по сторонам, отыскивая то, что могло так напугать мою подругу.

– Не верти головой! – прошипела она. – Левый диван в углу.

Я осторожно посмотрела туда и увидела компанию из трех женщин от двадцати пяти до тридцати и двух мужчин гораздо старше.

– Кто это?

– Видишь, вон тот, невысокий, в очках?

– Плешивый?

– Дура! Это просто волосы так растут!

– Ну, и мне что от этих знаний? Кто это?

– Ну, Арсений же!

– Какой, на фиг, Арсений? – разозлилась я.

– О господи, давай выйдем, пока он нас не увидел!

Судя по красным пятнам, покрывшим Оксанкино лицо и шею, этот Арсений входил в одну из категорий ее мужчин – либо «любимый человек», либо «запасной аэродром», и она никак не ожидала увидеть его здесь, в Испании.

– До моря десять минут пешком, – сказала Оксана, кинув взгляд в сторону лежаков у бассейна. – Может, здесь полежим?

– Да сейчас! – возмутилась я, поправляя шляпу. – Я не затем сюда летела, чтобы в хлорке лежать, у меня в клинике бассейн не хуже. Идем к морю. – И у Оксаны шансов не осталось.

Мы шли по улочкам Тоссы, и я ждала, когда же подруга соизволит объяснить причину своего странного поведения. Но она молчала и о чем-то напряженно думала.

– Ты объясниться не хочешь? – спросила я, не выдержав.

– А? Черт, даже не представляю, как такое возможно, – пробормотала она, сжимая ручки плетеной сумки.

– Оксанка, ты или говори все, или прекрати кудахтать. Кто этот облезлый?

– Идиотка! «Облезлый»! – передразнила она. – Да это Арсений Колпаков!

Это громкое имя мне абсолютно ничего не говорило и не дарило никаких воспоминаний. Я пожала плечами:

– И по какому поводу я должна благоговейно умолкнуть?

– Господи, какая же ты бываешь ограниченная… Конечно, это ж не Пастер и не этот… как его… Рентген, во! Всего-навсего московский режиссер, – и она назвала сериал, который недавно шел по одному из центральных каналов.

Я подобных вещей не смотрела, а телевизор в моей квартире давно не был включен в розетку, но название я слышала – медсестры иногда обсуждали, когда думали, что их никто не слышит.

– И что?

– А то! Там есть два моих эпизода! Арсик их очень хвалил и сказал, что я гениальна!

– Погоди… так это тот самый режиссер, что пудрил тебе мозги пару лет назад? Вот не думала, что это продолжается, как и не думала, что он такой старый и плешивый, – фыркнула я не совсем деликатно.

– Ну, мы тоже уже немолоды.

– Не представляю, что могло бы меня подтолкнуть в объятия такого побитого молью кавалера, – совсем развеселилась я, наблюдая за тем, как вскипает Оксанка.

– Ну, ты у нас вообще не про отношения!

– Глядя на твоих кавалеров, даже радуюсь, что это так.

– Драгун, ты циничная, бесчувственная, бессердечная стерва!

– И сейчас особенно этим горжусь, – хохотала я, отскочив, однако, на безопасное расстояние от подруги, которая в гневе уже начала махать сумкой. – Лучше скажи, с чего ты так напряглась? Не ожидала увидеть?

– Он говорил, что едет на съемки куда-то на море, я подумала, что это Сочи или Крым… но чтоб Испания… да еще и мне не сказал…

– А почему ты думаешь, что он тут на съемках? Может, просто отдыхает? Вон и телочки с ними молодые.

– Прекрати, а? – жалобно попросила Оксанка. – Мне и так тошно…

– Ревнуешь? – с деланым сочувствием спросила я, чувствуя в душе легкое злорадство, – я любила Севу, и мне всякий раз было обидно за него.

– Как тебе объяснить… мне неприятно, что он врет.

– Технически он тебе не соврал – он же на море. Просто недоговорил, где именно.

– Вот это и бесит.

До пляжа дошли молча, расположились на шезлонгах под зонтом, и Оксанка ушла плавать, чтобы сбросить напряжение, а я задержалась, чтобы нанести на тело крем от загара – совершенно не собиралась превращаться в курицу гриль. Застегивая «молнию» на пляжной сумке, я почувствовала искушение, глядя на торчащий в кармашке мобильный, но тут же заставила себя перестать об этом думать. Мажарову я написала, он в курсе, что я добралась до места, а в клинике за полдня еще ничего не могло произойти. Ну, будем на это надеяться, во всяком случае.

Оказывается, я успела забыть, как прекрасно входить в морскую воду, чувствуя, как она обнимает твои ноги, манит, зовет нырнуть и распластаться на спине, неторопливо шевеля руками и устремив взгляд в синее небо без единого облака. Это ощущение настолько захватило меня, что я на какое-то время совершенно выпала из реальности, а когда очнулась, обнаружила, что почти не вижу берега. Меня охватила паника. Я умею плавать, но не скажу, что свободно выдержу заплыв в открытой воде, особенно когда береговая линия маячит где-то в далекой перспективе.

– Аделина, возьми себя в руки, – проговорила я вслух, направляясь обратно. – Главное – не паниковать, дышать ровно, и все будет хорошо. Я обязательно доплыву, я же сильная.

Со стороны берега ко мне стремительно приближалась Оксана – у нее был разряд по плаванию, она все детство провела на дорожках бассейна, потому ей не составило особого труда доплыть до меня.

– Ты как? Держишься? Помочь? – не приближаясь слишком, спросила она.

– Нормально. Ты меня руками не трогай только, я тогда совсем забуду, какой конечностью двигать, – попросила я.

Прикосновения в воде были для меня самым страшным – в такой момент я действительно забывала, как плыть, как дышать, и могла утонуть даже на небольшой глубине. Оксана знала эту мою особенность, потому согласно кивнула:

– Ты плыви спокойно, я рядом, если что.

Только у самого берега я почувствовала, как меня покидают силы, с трудом дотянула до кромки и легла навзничь, не обращая внимания на то, что меня с головой захлестывает прибрежной волной. Оксана распласталась рядом:

– Ты меня так напугала… я ж уже из воды вышла, стою, обсыхаю, а мне вдруг женщина говорит по-английски – мол, это не ваша подруга так заплыла? Я глянула – мать моя, это ж куда тебя занесло-то… и давай быстрее к тебе.

– Спасибо, – пробормотала я, с трудом размыкая сведенные спазмом челюсти. – Даже не понимаю, как это произошло. Никуда плыть не собиралась, лежала на спине – и вот…

– Больше одна не пойдешь, – отрезала Оксана, выжимая воду из собранных в хвост волос. – Не хватало еще в гробу тебя отсюда тащить.

После пережитого стресса я уснула прямо на шезлонге под зонтом, даже не вспомнив, что могу сгореть.

Матвей

Без Аделины в клинике было довольно непривычно. Даже после нападения она отсутствовала только два дня, и те пришлись на выходные, а потом лежала здесь же, подстраховывая заменявшего ее Василькова. Сейчас же Матвей шел по коридору и понимал, что ощущает какую-то пустоту, как будто Аделина занимала все пространство клиники.

«Надо же, как я привык к ней, – думал Мажаров, шагая в корпус, где располагалось отделение, в котором пациентов готовили к операциям. – Она только улетела, а я уже думаю, что мне не с кем будет поужинать сегодня, и завтра, и еще восемь дней. Мне будет не хватать ее присутствия в соседней операционной, не будет возможности поднять голову и увидеть ее, склонившуюся над операционным полем. Кажется, я действительно влюбился, и это странно. Целый год я удерживался на грани дружбы и легкого, ни к чему не обязывающего флирта, и вот пришел момент, когда я понимаю, что лечу в пропасть, и это падение меня не пугает, а радует. Главное, чтобы и она чувствовала то же».

В первую очередь Матвей зашел к молодому человеку, которого готовили к операциям на носу и ушных раковинах. Парень ему нравился – открытый, добрый, не озлобившийся от насмешек одноклассников в детстве, а это ведь довольно трудно – не спрятаться в ракушку, а улыбаться навстречу оскорблениям и не принимать их близко к сердцу.

– Пройдет пара месяцев, и ты даже не вспомнишь, каким был до операции, – сказал Матвей, закончив осмотр.

– Почему? Останутся фотографии.

– Ты не планируешь их уничтожить?

– А с чего бы? – удивился пациент. – Я же не истеричная барышня. Я прожил с этой внешностью часть жизни, так зачем же мне уничтожать эту часть?

– Вот это правильно, – кивнул Мажаров. – В общем, настраивайся, готовься морально и ни о чем не переживай, все будет хорошо.

Парень кивнул и улыбнулся.

Странную пациентку Куликову Матвей как-то подсознательно оставил напоследок. Он несколько раз общался с ней, и это всегда оборачивалось то истерикой, то какими-то обвинениями. Конечно, можно было подключить Аделину, и та быстро поставила бы пациентку на место, но Матвей сознательно отстранил шефиню от процесса – чтобы она спокойно улетела в отпуск. Он и сам в состоянии разобраться с претензиями.

Куликова сидела в постели, укутав ноги одеялом, словно в палате было холодно, хотя на самом деле в окно даже сквозь опущенные плотные шторы пробивались солнечные лучи. На коленях у нее стоял ноутбук, и пациентка споро бегала пальцами по клавиатуре, но едва Матвей закрыл за собой дверь, Куликова резким движением захлопнула крышку и обхватила ноутбук обеими руками, прижав к груди, словно Мажаров намеревался его отнять.

– Доброе утро, Наталья Анатольевна, – поздоровался Матвей, подтягивая ногой табуретку и садясь рядом с кроватью пациентки. – Как настроение? Как спали?

– Вам в самом деле интересно? – желчно поинтересовалась Куликова, по-прежнему прижимая к груди ноутбук. – Или по протоколу положено?

– Вы не устаете все время сердиться, Наталья Анатольевна? Позвольте руку, я пульс посчитаю.

– А вы не устаете быть таким приторно заботливым?

– В чем вы заметили приторность? – положив пальцы на ее запястье, спросил Матвей.

– Когда вы входите в палату, мне немедленно хочется квашеной капусты – до того вы сладкий и лучезарный.

«А ты наглая, хамовитая баба, у которой явно проблемы в жизни, – подумал Матвей, стараясь не выдать своей неприязни. – И, не будь я твоим врачом, уже выгнал бы к чертовой матери».

– Если я вас раздражаю, можете сменить врача, в нашей клинике это допустимо, – сказал он вслух, хотя ответ уже предвидел.

– Еще чего! – оправдала его ожидания Куликова. – Я же не идиотка и навела справки. После владелицы клиники вас считают номером один. Я плохо лажу с женщинами, потому выбор в пользу вас очевиден.

«С мужчинами ты тоже не ладишь, но больше вариантов нет».

– Наталья Анатольевна, давайте начистоту поговорим, – предложил Матвей и сразу почувствовал, как напряглась ее рука.

Куликова выдернула ее из пальцев Матвея:

– Зачем? Вы хирург, ваше дело исправлять внешность, а не лезть в душу.

– При таких объемах оперативного вмешательства, какие предстоят вам, мне бы хотелось понять истинную причину. От нечего делать люди лобные кости не пилят, должна быть какая-то внутренняя причина.

Ее глаза стали совсем узкими:

– Уж наверняка. Но вам об этом знать не нужно.

– Как посмотреть. Возможно, я пойму и внутренне приму ваше желание. Я не могу делать то, что сам лично не считаю оправданным. В вашем случае…

– В моем случае я плачу кучу денег и не желаю, чтобы вы лезли мне в душу, – отрезала Куликова враждебно.

– Вы искренне считаете, что деньги все решают?

– А вы так не считаете?

– Нет. И мне очень жаль вас, если вы на самом деле думаете так.

– А вы банальны, – разочарованно проговорила пациентка, скорчив печальную мину. – Такой внешне интересный человек оказался так примитивно устроен внутри.

– Вы психолог?

– А это обязательно, чтобы в людях разбираться?

– А вы уверены, что разбираетесь?

– Да, – твердо сказала Куликова. – И гораздо лучше, чем вы можете представить.

– Пусть так. Но вы в себе-то сперва разберитесь. А то какая-то вы путаная, вся в узлах – не кажется? – уже потеряв терпение и не контролируя то, что произносит, предложил Матвей. – И раз уж я начал, то скажу – я отлично вижу, как вас что-то гложет изнутри, настолько сильно, что вы не можете этого принять. И потому хотите перекроить внешнее, чтобы заглушить внутреннее и постепенно подогнать его под новый облик. Только вы ошибаетесь, Наталья Анатольевна, это не поможет вам стать новым человеком.

Он взглянул в лицо пациентки и вдруг увидел, что она с такой силой закусила нижнюю губу, что из нее даже пошла кровь.

– Я позову медсестру. – Он поднялся и, вернув табуретку на место, пошел из палаты.

– Оставьте меня в покое! – выкрикнула ему в спину пациентка. – Оставьте меня все в покое, вы ничего обо мне не знаете! Просто сделайте то, за что я заплатила!

– Безусловно. Ведь мы здесь именно для этого – выполнять ваши прихоти за ваши деньги.

– И неплохо бы посмотреть макеты, – понеслось вслед. – Я хочу наглядно увидеть то, что будет после операций.