Правда Отто Фримана. Фантастические рассказы

© Марина Бойкова-Гальяни, 2019

ISBN 978-5-0050-9134-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дом на Невском
Мистический рассказ

Думаю, каждому приходилось примерять на себя роль психотерапевта. Особенно, это касается любителей путешествовать поездами и теплоходами. Пригородные электрички тоже не исключение.

Я, как владелица загородного дома, постоянно катаюсь по маршруту Санкт-Петербург ― деревня. Конечно, у деревни есть название, что не имеет значения в моём повествовании. Сразу оговорюсь, не часто развлекаюсь беседами с незнакомыми людьми. Но, бывает. Иногда повествования изобилуют увлекательными историями. Но жанр «бытовуха» лидирует, занимая абсолютно недосягаемую позицию. Тем не менее, однажды, довелось услышать нечто фантастическое.

Попутчицей была женщина средних лет и такой же ухоженности. В вагоне сидело всего несколько человек, а за окном мелькали зимние пейзажи, что неминуемо усыпляло пассажиров. Дама заняла место напротив меня в районе метро «Обухово», вежливо поздоровавшись.

– Далеко едете? ― последовал вопрос.

– Почти до конца, ― улыбнулась я, давая понять, что не против милого общения.

– Есть люди, не верящие в очевидные факты, а есть, те, кто готов поверить в явную фальсификацию. То, чем хочу поделиться, событие, участницей коего стала. Мне приписывают буйную фантазию, сны, похожие на явь и просто выдумку с целью удивить и привлечь внимание.

Я усмехнулась:

– Знаете, со мной не раз случалось необъяснимое, но свои тайны открываю буквально двум-трем людям, которые не станут крутить пальцем у виска. То, что не объясняется наукой, существует, и не надо доказывать.

– Это было в восьмидесятых. Издательство, где я работала, находилось на Невском проспекте. Чтобы в него попасть, нужно пройти через сквозную парадную во двор-колодец. Двухэтажный флигель, вывеска над дверью, три ступеньки вверх. Заказчики в коридорах, сотрудники в отделах.

В тот день старомодная пожилая дама, пахнущая нафталином, долго сидела в кабинете директора, и в нашу, редакционную группу уже не раз заглядывала Аллочка-секретарша, делая круглые глаза:

– Представляете, третий час сидит! Мне бумаги подписать, а шеф настрого приказал, не беспокоить.

– Бумаги даже не подписывает?

– Ужас, ужас!

И дернул меня чёрт, не железная, выйти в коридор именно в момент, когда кабинет директора открылся, а сам, покрасневший, склонился над костлявой ручкой гостьи, расшаркиваясь, бормоча, типа, ваша светлость (если не ослышалась при стопроцентном слухе).

– А вот и наш редактор, кстати! Татьяна Ивановна, голубушка! – это шеф мне.

– Да, Серафим Маркович?

– Соблаговолите, дорогуша, проводить княгиню на самый, что ни на есть Невский проспект, им желательно посетить Дом Книги. Заодно с книгами подсобите. На работу сегодня не возвращайтесь!

Конечно, я выпала в осадок, но виду не подаю, дескать, не привыкать общаться с царственными особами простому советскому редактору.

– Присядьте, дорогая! Нашему редактору собраться нужно, попудрить носик, одеться.

Нафталинная дама, подобрав подол, опустилась в одно из кресел, стоящих в холле.

Минут через десять мы вышли из здания редакции. Всё, как обычно: справа помойка, прямо – большой двор с газоном, обнесённым низкой чугунной оградой и асфальтовой дорожкой, ведущей в подъезд.

С пассивностью стороннего наблюдателя вижу, как изменилась сквозная проходная, где ничего, кроме отопительных батарей под фанерной обшивкой не было: дверь на Невский, узкий проход, дверь во двор. Теперь здесь широкий холл и старинный лифт, возле которого инвалид в коляске. Инвалид, не отрываясь, многозначительно глядит на меня.

Пройдя через холл, выходим на улицу. А где княгиня? Вместо Невского проспекта большой двор, а вокруг высотные дома. Я обратным ходом за их светлостью. Возле лифта, по-прежнему инвалид в коляске. На мой вопрос о пожилой княгине качает головой, мол, никого не видел. И выхожу не во двор моей работы, а туда, откуда вошла, только что. Мимо идёт молодая пара с ребёнком.

– Скажите, как выйти на Невский проспект?

– Здесь нет Невского проспекта.

– Хорошо, где я?

– Спросите у кого-нибудь другого.

– Чёрт, чёрт, поиграй и верни меня обратно, ― в отчаянии кричу, рыдая. И вижу княгиню.

– Ваша светлость, где мы? Где Дом Книги?

Старая дама задумчиво качает головой:

– Говорят в одну реку не войти дважды. Особенно, если это Стикс, ― оставив меня, остолбеневшую, скрывается в проходной.

Я ― следом. У лифта мальчик лет семи жмет кнопку:

– Я на второй, а вы?

– И я. Не видел старую даму?

– Видел. Она уехала на второй.

Со страшным грохотом подходит лифт. Я бы не рискнула садиться в дырявое корыто, но действую, как в трансе.

Мы с мальчиком выходим опять в тот же двор.

– Портал в третье измерение! ― неожиданно восклицаю первое, что пришло на ум.

В одну реку не войти дважды. Княгиня не договорила. И вдруг, разгадка: она дважды вошла в воды Стикса.

Разворачиваюсь, и ни минуты не сомневаясь, опять вхожу в дверь парадной. У лифта снова инвалид, повернувший ко мне перекошенное страшное лицо. Но мне мимо.

И даже не удивляюсь знакомому флигелю.

Правда Отто Фримана
Фантастический рассказ

Ранним вечером дверь одного из выстроенных в ряд коттеджей, отворилась, плотный тридцатилетний мужчина в бежевых брюках и белой рубашке с короткими рукавами, сердито выкрикнул что-то вглубь дома, и с грохотом хлопнув дверью, прошептал тихое ругательство. Губы зло искривились. Отто Фриман, профессор истории и этнографии, постоянно ругался с женой и причиной их ругани был сын Дэвид.

Спешно отойдя на несколько десятков шагов, профессор резко замедлил шаг, и, сделав глубокий вдох, огляделся вокруг. Дул слабый ветерок, тихо играя листвой деревьев, а по бледно-голубому небу плыли мелкие облачка, подобно детским бумажным корабликам в бассейне. Мужчина вышел на аллею и присел на скамейку. До начала лекций у него было минут сорок, а идти недалеко. Мимо него прогуливались молодые, загорелые люди; некоторые с детьми. Отто Фриман удовлетворенно хмыкнул: не любил стариков и калек, они оскорбляли его чувство гордости за страну. Ровно шесть лет назад, в такой же теплый августовский день он пришел в Общество, мучимый любопытством, толкаемый чувством безысходности. У Отто могла быть нормальная семья, здоровые дети, но родился первенец с болезнью Дауна… и рухнули надежды на счастье! Жена Магда отдавала больному сыну все силы, любила самоотверженно и безоглядно, а его жизнь, казалось, закончилась. Тем временем в стране появилось общество, пропагандировавшее принципы естественного отбора, которое крепло и ширилось с каждым днем. Магда возмущалась тем, что люди шли туда, а потом взахлеб рассказывали о новом подходе к старым проблемам перенаселения. «Общество подонков и убийц», – говорила она, тем самым пробуждая всё сильнее интерес мужа. Сыну Дэвиду минуло четыре года, когда Отто, наконец, решился переступить порог дома, в котором шли собрания. В то время партия рационалистов уже имела несколько кресел в Правительственной Думе. Сказать, что он сразу проникся идеями Общества? Нет, он был возмущен, и даже дал себе слово больше никогда не ходить на собрания. Шли дни, которые почти похоронили его в безысходности, Отто перестал следить за собой, пристрастился к спиртному и стал подумывать о самоубийстве. И однажды, когда в очередной раз напивался в баре, к нему подсел человек лет сорока и заговорил об обществе. На следующий день, Отто привел себя в порядок, чисто побрился, надел строгий костюм и явился на собрание. Его встретили как брата, захотелось быть с этими людьми для того только (как он говорил себе), чтобы защитить сына. Отто Фриман вступил в партию.

За шесть лет его работы партия заняла большинство мест в Думе, а в позапрошлом году стала правящей в стране, победив на президентских выборах. Сам Отто не занимался чистками, да от него и не требовали грязной работы – это делали рядовые чистильщики. Отто занимался пропагандой, вел занятия по истории Спарты и общался с новичками. Теперь его не возмущала деятельность партии, напротив, он разделял принципы естественного отбора. Магда же открыто осуждала и презирала мужа, называя предателем и убийцей, а сегодня в ссоре перешла все границы, бросив в лицо:

– Завтра ты убьешь своего сына!

Он ударил её по лицу наотмашь, и проорал:

– А, может, сегодня? Идиотка. Я мог давно это сделать, если б захотел!

Отто ушёл, хлопнув дверью, а теперь сидел в парке, нетерпеливо поглядывая на часы.

Сегодня был его день: наконец Отто решился на поступок, и эта решимость переполнила грудь радостью. Сомнений больше не было. Профессор взглянул на часы и поднялся: " Пора».

Аудитория встретила Отто Фримана аплодисментами. Отто помахал рукой, призывая людей к тишине, и начал речь:

Сейчас хочу приветствовать тех, кто впервые переступил порог этого дома, тех, кто скоро вольется в ряды нашего общества, давайте поаплодируем им!

Аудитория встала и дружно захлопала в ладоши.

Сегодня наше общество принимает двух новых членов. Прошу встать, чтобы мы могли видеть будущих единомышленников.

Двое молодых мужчин поднялись и склонились под приветственный гул Общества, а он продолжил:

– Каждый день мы принимаем новых людей, партия растет и крепнет. Мы совершим революцию во всем мире!!! Не будет перенаселения!! Да здравствует естественный отбор!!! – он сделал эффектную паузу.

– Я уже говорил о том, что каждый человек должен исполнить своё предназначение, то есть служение на благо общества. До 2040 года человечество на 40 процентов состояло из неизлечимо больных, слепых, глухих и с болезнью Дауна. В животном мире такие особи не выживают, там идет естественная отбраковка, так называемый отбор. Вместе с развитием цивилизации развивалась и медицина, люди научились продлевать на долгие годы неполноценное существование тех, кто должен был неминуемо погибнуть вследствие естественного отбора. И тут мы зашли в тупик, встав лицом к лицу с проблемой перенаселения, притом, что более половины людей – умственно отсталые и неизлечимо больные. Что мы получили? Большое количество людей отвлечено от полезных дел, ухаживая, продлевая их растительное существование. Ладно, ещё только это, но ведь часть умственно отсталых уродов ещё и плодиться стала – вопиющий факт! (В зале послышались одобрительные смешки и редкие хлопки) Они производят на свет отсталых потомков, причем плодятся быстрее нормальных людей. Между тем снижается процент здоровых граждан и это происходит обратно пропорционально росту уровня цивилизации. Я хочу вспомнить о Второй Мировой войне, когда уничтожались народы, которые Гитлер находил неполноценными: евреи, цыгане, славяне. Это было с его стороны не умно. Ведь это были вполне здоровые люди по сравнению с самим Гитлером. Теперь пришли к власти умные, здоровые и честные – я говорю о нас, цвете нации. Мы решим проблему перенаселения! И мы создадим новую Спарту!!!

Профессор сделал небольшую паузу, строго оглядел слушателей, и продолжал:

– В эпоху рационализма мы понимаем всю суть проблемы: так дальше продолжаться не может! Призываем вас, санитаров общества, избавить человечество от ненужного балласта. Возложенная на вас миссия благородна и тяжела, но видеть впереди абсолютно здоровое общество и знать, что в этом деле есть и доля вашего труда – это ли не прекрасно? Поэтому, дети мои, – здесь профессор широко обвел зал рукой, – идите, и с честью выполняйте свой долг! Знайте, здоровое человечество гордится вами!

Он сделал жест благословения. Стулья задвигались и санитары-стажеры, обмениваясь между собой впечатлениями, потянулись к выходу.

Молодой профессор спустился в бар пропустить рюмочку-другую и поболтать с посетителями. Санитары после лекции расслаблялись; впрочем, кроме того, спиртное развязывает язык – нет-нет, да и проболтается посетитель об очередном больном, которого родные укрывают – и тогда, жди гостей-санитаров.

За стойкой, на высоком табурете сидел давний приятель, полковник ВМФ Крис Ллойд, а для друзей просто Лоди, красавец и здоровяк. Лоди приветливо кивнул, широко улыбнулся и неожиданно подмигнул:

– Ну что, старина, снова о погоде поговорим?

– Да что говорить, всё, как триста лет назад: погоду на завтра абсолютно правильно узнаешь послезавтра.

Они пожали друг другу руки.

– Два виски, – Фриман положил на стойку купюру, которая в ту же секунду перешла к бармену Джейку.

– Как здоровье жены, Джейк?

Бармен сделал испуганный вид и быстро ответил:

– Поправляется.

Это была их постоянная шутка, в своем роде игра. Бармен женат не был, да и не собирался в ближайшее время, у него было в запасе целых шесть лет до тридцати пяти. Ну, а потом, хочешь, не хочешь, закон обязывает обзавестись женой и произвести на свет абсолютно здоровых детей. Только в случае бесплодия человек свободен от брачных уз.

В углу бара послышался шум: видно, кто-то сильно набрался. Отто навострил уши.

– Проклятая страна, тупой народ, вшивые ублюдки, – возмущался пьяный, – в этой уродливой стране предпочтут хилому ученому здоровяка, у которого ума, как у кузнечика в коленках. Сильная нация моральных уродов.

Профессор хлопнул по плечу Лоди, встал и направился к перебравшему мужчине. На вид тому было лет тридцать пять, оранжевая футболка плотно обтягивала сухое, поджарое тело; гладко выбритое лицо с большеватым носом было красным от возбуждения и количества выпитого. Отто приложил палец к губам и, показывая глазами влево-вправо, зашипел:

– Тс-с-с, приятель, здесь и у стен есть уши.

– Марк, – представился мужчина, – выпьем. – Официант, чистую рюмку, – потянулся за бутылкой.

– Отто, – назвал себя профессор, – я выпью, а вам хватит.

– Пусть я пьян, но напьюсь ещё больше, потому что жизнь превратилась в сплошной кошмар, вокруг одни доносчики и убийцы. Порядочному человеку нет места в этой сточной яме. – Язык у него заплетался, – Отто, признайтесь, кто вы – доносчик или убийца? – Марк залпом выпил рюмку водки.

Отто Фриман закурил; он улыбался, прикрывая глаза от удовольствия: собеседник нравился профессору, несмотря на то, что был сильно пьян и накачивался водкой всё больше и больше. В этом человеке было что-то, чего так не хватало Фриману, чего так не хватало современному обществу, поглощенному идеей рационального существования, основанной на превращении человека в неодушевленный предмет: старые и поломанные вещи сдают в утиль – вот основа идеи.

– Я – доносчик, – профессор с любопытством прищурил свои глаза неопределенного грязно-болотного цвета.

– Доносчик? Я не могу вас осуждать: кто молчит, видя все это – сам соучастник. Я не лучше вас, – Марк внезапно протрезвел, но одну за другой отправил в рот содержимое ещё двух рюмок, и замолчал. Его глаза налились кровью, ухватившись за стол, он попытался подняться, и не смог.

– Отто, помощь не требуется? – подвалил один из санитаров, держа в руке бутылку пива. Посетителей бара становилось всё больше, а воздуха всё меньше; гул толпы заглушал звуки музыки.

Фриман сделал отрицательный жест. Подозвав официанта, велел вызвать такси, после чего помог новому знакомому сесть в машину, а сам вернулся в бар к недопитой рюмке.

Становилось жарко: кондиционеры не справлялись. Отто достал из кармана брюк маленький блокнотик с ручкой и неторопливо записал подслушанный адрес, отыскав страничку с буквой «М», так, на всякий случай, чтобы не забыть, ведь он собирался ещё выпить.

Атмосфера внутри бара сгущалась от табачного дыма. Профессор расплатился, и вышел на ночную улицу. Огни огромного города растворили темноту, и только темно-синее, почти черное небо с блеклыми, еле видными из-за городского смога, звездами, напоминало о том, что уже ночь.

Такси брать не стал, а неспешно двинулся по малолюдной улице, с наслаждением вдыхая прохладный воздух. Слабый туман дрожал над дорогой, делая её похожей на дорогу в ад. Призрачные всадники в фантастических шлемах и кожаных костюмах изредка проносились мимо на бесшумных мотоциклах последнего поколения. Все было нереальным.

Отто посмотрел на часы: два часа двадцать минут. Света в окнах нет, значит, Магда спит. Он тихонько отворил дверь, переобулся и, поднявшись по лестнице, заглянул в спальню жены. Та спала крепким сном: умаялась за день.

– Сейчас или никогда, – профессор Отто Фриман спустился в гостиную, открыл дверцу шкафа, за которой оказалась лесенка, ведущая в подвал. Из подвала лился мягкий свет, ведь десятилетний Дэвид боялся темноты, как и многие дети его возраста. Приоткрыв рот, сын похрапывал, и тягучая слюна застыла в уголке губы. Рядом с ним, на ковре лежала игрушечная лошадка; мебели не было, а стены помещения обиты искусственным мехом, чтобы ребенок не ушибся.

– Снится ли ему что-нибудь? – внезапно подумал отец. Надо было спешить, время приближало рассвет. Фриман достал из потайного шкафчика заветную коробку, вынул из нее ампулу с опием и шприц, наполнив который, подошел к мальчику.

Сын вдруг открыл глаза, бессмысленно и тупо посмотрел на отца и невнятно замычал:

– Дя-я-дя.

Отто взял слабую руку Дэвида.

– Сейчас или никогда, – большая доза опия наполнила вену больного ребенка. Дэвид всхлипнул, дернулся и затих. Все было кончено.

Профессор поднялся в спальню жены. Та спала, свернувшись в клубочек, и выглядела беспомощной и беззащитной.

– После драки кулаками не машут, – цинично подумал Отто, и усмехнулся: поплачет, поплачет и успокоится. Теперь спать. Пройдя в свою комнату, включил свет и, зевая, стал раздеваться. Из брюк что-то выпало:

– А-а, записная книжка.

Фриман поднял её, открыл на страничке с адресами на букву «М», снял телефонную трубку и набрал номер:

– Хелло, Дикси! Диктую адресок для проверочки. Нагрянь пораньше. Пиши…

Рассвет, оранжевый и звонкий, вставал над сияющим городом. Отто Фриман, профессор истории и этнографии, закинув руку за голову, дышал спокойно и размеренно: лицо его было безмятежным. Он спал, как человек, выполнивший долг. На стене часы твердили считалку: тик-так, так-так. Всё было правильно.