Хроники света

Иллюстратор Алиса Алексеевна Костикова

© Марина Александрова, 2021

© Алиса Алексеевна Костикова, иллюстрации, 2021

ISBN 978-5-0055-4748-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

И всё дано – мы выжили не зря:

На дне морском томятся якоря,

В сердечных кельях молятся о свете.

А мы живём, прикаянные дети,

О взрослом никому не говоря. (С)

Здесь всё волшебно

Здесь всё волшебно: ночи и костры,

Прилив и горы, лес и комары,

И сны, и дети, громки и чумазы,

И так горят небесные алмазы,

Что кажется, волшебны даже мы.

Здесь всё звучит: витрины и мосты,

Дома и воздух, неба лоскуты,

И звук, простому смертному незначим,

Настолько тонок, призрачен, прозрачен,

Что нечем распознать из пустоты.

Здесь всё неярко: матовый восток,

Весна, дворы, лучи наискосок,

Ныряющие в бездну серых окон.

И мы просты, нерезки: лён и хлопок,

Прибрежный вулканический песок.

И всё дано – мы выжили не зря:

На дне морском томятся якоря,

В сердечных кельях молятся о свете.

А мы живём, прикаянные дети,

О взрослом никому не говоря.

Совсем не мы

Ну не спорь же со мной, я ведь помню, а ты забыл, как пустели вокзалы и вечер стоял уныл. Мы свивались в клубок, как котята, смотрели сны, как не ты уходил за порог не моей весны.

Как бесстыже мы счастливы были, и как честны, рисовали беспечные крылья на полспины, как мечтали венчаться в Праге, увидеть Рим самой долгой зимой из не наших зим.

Ну не спорь же со мной, я ведь плёночное кино – здесь записано всё, что забыто и сочтено: сотни слов, обещаний, касаний усталых тел, то, как тёплый не ты не меня согрел, как звонили домой и просили к утру не ждать. Как клялись никогда не расстаться и не предать. Но, свободные, вдруг уходили в глухой закат, где аккорды весны не для нас звучат.

И как пальцы тонули в озёрах моих волос, как безумное лето полётом шальных стрекоз проносилось вдали, просыпая песчинки-сны.

Это было давно. Это были совсем не мы.

Мы – дикий снег

Пока стучит, пульсирует, поёт, трепещется под тяжестью ладони, пока осколок неба в нём живёт, как святый дух, бесплотный, в эмбрионе, мы – свечи в теневом диапазоне и волны электрических частот.

Мы – дикий снег, такой же, как весной бросается под ноги тем незрячим, придуманным ослепшей тишиной. Пока наш свет для них не много значит, но только станет мир весной охвачен, мы станем её солнечной волной.

Таков обет, призвание и суть, и там, в груди, ритмичное биенье небес глухих серебряную ртуть обрушивает снегом в этот бренный, нечёткий мир, чтоб время нам вернуть, и смысл в нас вдохнуть благословенный.

Целебный мох, жемчужная роса

Целебный мох, жемчужная роса, поверху тучи, словно паруса, и дышит лес, и ввысь стремятся ветки. И солнца чарки полные пьёт май, а ты остановись и обещай оставить по земле следы и метки на камне и серебряном песке, на бархатном берёзовом холсте, и время заточить в сосуд хрустальный. А знахарь лес бруснику соберёт, заварит мяту, высушит осот, поведает тебе все сны и тайны. И ты послушай, уши навостри, все зори до конца пересмотри, учись распознавать восток и запад, смотри, как распускается весна, пыльца искрится бархатная на мохнатых и смешных шмелиных лапах.

Глаза озёр бездонно голубы. И божий дар – под этим солнцем быть – храни, как лес хранит истоки жизни.

Рассыплет небо звёздное пшено. Будь тем, кому не задано – дано – постичь земные замыслы и смыслы.

Идёт декабрь

Ну вот и всё, итоги подвести – кого декабрь не успел спасти, кого оставил ждать другого солнца, и все двенадцать выстроились в ряд. Вот свечи новогодние горят, а значит по достоинству зачтётся всем нам за каждый шаг, за каждый миг. Мы боль свою писали в чистовик, как первоклашки палочки-крючочки, учились мы уйти и не предать, и вот уже исписана тетрадь, как тот двадцатый – до последней строчки.

Ну вот и всё, осталось сделать вдох. Идёт декабрь, сверху смотрит бог и ангелы спускаются оттуда – затем, чтоб на последнем рубеже оставить каждой крохотной душе надежду на спасительное чудо. И только он закроет эту дверь, как целый мир, ослабший от потерь, покроется блестящей звездной пылью. И будет свет, и будем слышать мы, среди молитв безжизненной зимы, лишь тёплый шорох белоснежных крыльев.

Горит восток

Горит восток, сиреневая пыль. Наш сонный город вновь глаза открыл, стоит, невыразительный и робкий. И видим мы, какая в этом тишь: захочешь объяснить – не объяснишь, как этот купол, сотканный из хлопка, над нами пышет солнцем и листвой, и каменные стены стариной пропахли, как цветы дождём и мёдом. И в нём ненастья – ни в одном глазу. Живые, исповедовать грозу, мы призваны сухим его восходам. Но кто призвал – нам будто невдомёк, а может быть и вовсе нас обрёк, но для чего такое нам богатство? И мы идём по городу, а он нас посвящает, в небе отражён, в дождливое октябрьское братство. И вот рассвет, безоблачен, белёс, но если нам ещё не довелось постичь его вибрации и звуки, то – снова удивляться и смотреть, но так и не увидеть – не суметь, как будто бы глухи и близоруки.

Под тихие молитвы сентября

Огонь горит, сплетается строка, над крышами гнездятся облака. Мы чертим горизонты, пишем утро, и эту осень, как любовь и мудрость, вполголоса читаем между строк. Сентябрь – зашифрованная сутра, впечатанная в бронзовый восток.

А там где мы – звучит ещё листва мелодией любви и торжества. Мы, напрочь очарованные, знаем и чувствуем, каким случайным раем сентябрь этот стал для нас с тобой. Мы в новых воплощеньях совпадая, любуемся рыжеющей листвой, записываем мысли и слова.

Люблю тебя. Небесного родства душа, ещё бескрылая, не против. Мы снова в осень птицами уходим, за искренность её благодаря, а небо всё роняет звёзды-ноты, под тихие молитвы сентября.

В этом июле

В этом июле для нас полыхали ночи, дни были долги, и всё же, любви короче, солнца гуляли по небу туда-сюда. Он был безумно красив и слегка порочен в противоречии вечных огня и льда. Я расскажу тебе многое, если хочешь.

В этом июле мы были совсем другими: слишком воздушными, тонкими и льняными нитями снов, паутинками на ветру. Этот июль закалял нас в дожде и дыме, сняв с нас одежду и прочую мишуру, чтобы мы заново стали собой самими.

Он подарил нам – истории, битвы, флаги, клятвы, что живы внутри, а не на бумаге, рыжесть закатов, что очень тебе к лицу. Время пришло – так давай же опустим шпаги, бросим мечи, да поклонимся чабрецу, солнечным светом на камне напишем саги.

Этот июль провожал нас не в жизнь, а в вечность, каждый наш шаг был им понят и рассекречен – так не осталось ни боли внутри, ни тайн, только тепло, только имя твоё. И вечер.

Этот июль был святилище и алтарь, где мы зажгли наши яркие души-свечи.