Блондинка и Серый волк

1. Пролог. Чем глуше лес, тем толще волки.

Запах. Словно тонкая струйка надежды, потянулся забытый давно уже запах – пленяющий, дразняще-манящий.

Женщина? Откуда в этом зеленом кошмаре ей взяться?

Огромный волк, дремавший под кустом, встрепенулся, потягиваясь, вздрогнул всем телом, стремительно поднимаясь на лапы.

Не могло тут быть женщины, в принципе невозможно. Иллюзия?

Лес был самый глухой. Очень мрачный, замшелый, с непроходимыми завалами. Такой густой, что в некоторых местах солнечные лучи не проникали через густо сросшиеся кроны деревьев, такой дремучий, что в его недрах всегда царили полумрак и влажная прохлада. Именно в таких чащах очень любят устраивать свое логово волки.

Обычные волки, чистокровные звери – не морфы.

Двуликие существа – дети вольного ветра и солнца. Сильные, вольные, чутко чувствующие и умеющие любить.

Цивилизованные, разумные, во многом они многократно превосходят людей. Морфы также строят дома и растят детей, радуются солнцу и свежему ветру, и не прочь поболтать с хорошим собеседником. Ибо способность облекать свои мысли в слова – один из базовых признаков рассудка.

Морф пока еще был разумен. Но при виде огромного серого и зубастого зверя обычные люди мигом забывали все осмысленные слова, издавали визги, писки и крики «Ааа, волколак!» И поди докажи, что ты оборотень обыкновенный, только лишь заколдованный. Ну да, шерсть кое-где колтунами и зубы три года не чищены, но это все не столь важно, ведь правда? Впрочем, морф был достаточно образован, а уж «основы превращений двуликих» в него вбивали с самого детства. Порой – розгой. Порой – до синяков. Потому что от этих знаний зависела жизнь.

И все же эти уроки не научили главному: как не помутиться человеческому сознанию, насильно запертому в зверином теле.

А между тем неуклонно подкрадывалась катастрофа: почти три года морф бегал по лесу просто волком, уже и разговаривать ни с кем не хотелось, и сны снились нечеловеческие, и на волчиц поглядывалось вполне даже с интересом. Морф одичал, и черта, за которою нет возвращения человека, приближалась. Именно после потери разума появляются в мире волколаки – результат кровосмешения морфа и дикого зверя – дичь, неуправляемая и жестокая.

Три года – срок критический: ни один морф не смог до сих пор преодолеть этот рубеж и не лишиться рассудка. Проклятье, настигшее единственного наследника великого клана Бурых, было невероятно жестоким. Наказание, говорите? Тяжести юношеского проступка оно совершенно не соответствовало. Ну подумаешь, поглядел на другую девушку, будучи уже помолвленным с ведьмочкой! Ладно, не только поглядел. Но измены ведь не было! В пятнадцать лет все мы влюбляемся на всю жизнь, и так же легко расстаемся. Если каждого отправлять в темный лес погибать за такую провинность… Все разумные существа обоих полов извелись бы давно и надежно.

Эти мысли пронеслись вихрем в головушке волка, ощутившего вдруг искру разума в этом проклятом лесу. Зверь осторожно присел на лапах. Это среди обычных и неразумных зверушек ему пока не было равных. А охотники народ не в меру ретивый и вооруженный к тому же.

Темной тенью дикий зверь скользнул к оврагу, следуя за божественным ароматом. Невероятным. Дух захватывающим, разом ударившим по разуму и… куда более приземленным органам. Женщина, молодая. Более того – морф, причём незнакомого ему вида.

Этого просто не может быть.

Наследник тихо лег прямо на мох и крепко закрыл глаза. Боги этого мира, неужели вы услышали его молитвы?

Каждый день давался ему сейчас все тяжелее. Он задыхался от отвращения к самому себе – ослабевшему, потерявшему всякий смысл жизни, почти сдавшемуся. Один лишь шаг – и все может быть по-другому. Но видят всесильные боги, сделав этот шаг, склонившись перед той, кто обрекла его на эти несправедливые мучения, он потеряет себя едва ли не больше, чем сейчас, в обличье зверя. Волка тошнило от одной только мысли, что ему придётся свою гордость засунуть под хвост и на всю жизнь связать себя с ведьмой. Громко сказано даже, так себе ведьмочкой. Мелкой, как серая мышь, и такой же подленькой.

Чуткий волчий нос сам собой уткнулся в лесной темный мох, ещё хранивший запах незнакомки. Наследник вдруг взвыл, диким усилием удерживая себя от подступавшего неуклонно безумия. Хотелось сорваться с места, рвануть со всех лап за обладательницей умопомрачительного аромата, напрыгнуть, рыча и клацая зубами, ухватить за шею и…

Нет. Он не зверь. Он и человек тоже, мужчина. Нельзя. Даже если очень хочется. Пока – нельзя.

Вдруг вспомнился смех этой ведьмы. И даже всплыло в волчьей памяти ее имя. Алесенька, чтоб ей замуж до конца жизни не выйти. Она бы сейчас в ладоши хлопала от восторга, видя падение морфа до дикости и ничтожества. Наследник не обольщался: ведьма его не любила ни капельки, теперь он понимал это как нельзя ясно. Она вообще не была способна любить. И все, что она сделала с ним, было не порывом ревности, а хорошо продуманным планом. Она сейчас ждёт, что волк скуля приползёт к ее ногам на брюхе, поклянётся в верности и будет умолять стать его женой – навеки, до самой смерти, как это принято у морфов.

Наверное, он приполз бы. Если бы не этот запах. Он прозвучал как призрак свободы. Последней надежды. Пусть даже это была лишь иллюзия. Он вдруг понял отчетливо: лучше умереть рядом с этой надеждой, чем потерять себя навеки. Не будет свободный и гордый волк цепным псом ведьмы. Не бывать этому.

И даже если он навеки останется пленником этого леса, такую цену заплатить морф был не готов.

***

2. Избушка на курьих ножках

Итак, их было семеро. Семеро юных гениальных оболтусов, знавших друг друга едва ли не с рождения. Семеро неразлучных друзей. Все – иные. Два дракона, рысь, ворон, тигра, маг и ведун.

Список их имен и фамилий красовался с завидным постоянством как в перечне лучших учеников иношкол, так и в реестре особо провинившихся.

Заводилой, как всегда, была Элька, Элис Лефлог. Не девица, а форменное стихийное бедствие, хуже цунами и всех ураганов во всех проявлениях. Воплощение хаоса. Только узнав об этом, стоило всем бежать без оглядки, но разве так делают? Их ведь много, они самая настоящая банда, если все уж собрались – как можно струсить, выйти из такой увлекательной и веселой игры?

И заклинание было такое – рассчитанное на семерых. Толстую книжечку с ним где-то добыла Элька, она вообще была крупным спецом по добыванию неприятностей. Видимо, это судьба.

Заклинание выглядело безобидным. Более того, каждый из веселой семерки его посмотрел и не нашел в нем подвоха – они все же не самоубийцы. Просто игра, просто веселье. Первый раз, что ли?

Их подвело не чутье. Просто в лагере было так скучно… Экзамены позади, все уже поступили, осталась муштра, палатки, плац и бесконечные тренировки. А тут – целое приключение.

Чертили звезду эту семиконечную, шутили друг над другом, что-то болтали про ритуал, желания все обдумывали.

Элька встала по центру и начала декламировать заклинание. Это было похоже на детскую игру: веселый стишок, все хохочут. Что-то там про миссию, про доселе неведомые чувства, про драгоценные подарки. В общем, даже понятно, что ее в этом заклинании подкупило. Элька, как и ее брат-близнец, – драконы. Драгоценные, да еще и подарки – это вполне в их вкусе. Вот Элька дошла до строк, завершавших ритуал (что-то про цветочек), и вдруг резко запнулась, громко чихнув в самом важном месте веселого заклинания:

– … быть по-моему вели: семи-пчхи-Светик, откройся!

Потом было страшно: вдруг что-то рвануло, полет, искры взрыва, все громко кричали.

***

Вот говорил ей отец: “Детка, прежде чем взять что-то в рот, понюхай, а еще лучше – подумай”.

Что они пили вчера? Вроде бы пахло прилично.

Агата открыла глаза, точнее – попыталась. Получилось не очень: голова болела невероятно, все тело скрутило судорогой. Мучительно хотелось пить.

Вокруг было темно, пахло лесом, лежала она на чем-то мягком, упираясь затылком в шершавую и твердую вертикаль. Вероятнее всего – в ствол огромного дерева.

Где она? Неприятное предчувствие заскребло грязной мышью. Воспоминания просыпались, вспыхивая, будто светлячки, во все еще туманном сознании.

Они пили, конечно, но очень умеренно. Было весело: Элька опять нашла какие-то детские артефакты. Да! Книга-считалочка. Там еще нужно было загадать желание. Агата и загадала: мужчину, принадлежащего только лишь ей.

В личной жизни у нее, кажется, не было сейчас никаких перспектив. Роман – был. Любовь – больная и гиблая – была. И мужчина, в принципе, был, только вот она для этого мужчины ничего не значила. Так, суррогат, игрушка, временный вариант. Горько и обидно, но не смертельно.

И вроде бы история с Павлом до такой степени отбила желание строить вообще какие-либо отношения, что девушка решила закрыть для себя эту тему навеки и окончательно. Вот только мечтать она себе запретить никак не сумела.

И вообще! Агата молода и красива, и ставить на себе крест ей рано. К тому же морфы и телесное воздержание – не самое лучшее сочетание. В монастырь она уходить уже точно не собиралась. Поэтому… да! Ей нужен карманный любовник, только ей принадлежащий. Идеально. Чтобы появлялся по щелчку пальцев и смотрел лишь на нее… Кто угодно – хоть демон, хоть джинн из лампы. Со своими тапочками, верный и без претензий. А как надоест – пусть исчезает.

Мечты-мечты!

Глаза постепенно привыкали к лесной темноте, боль отпускала.

Тихий звук в нескольких метрах позади нее заставил насторожиться.

Что-то ей в нем не понравилось, и настолько, что секунды спустя на мягкой лесной подстилке стояла роскошная самка тигра. Необычная: голубоглазая, серебристо-белая с темными полосами, она казалась отпечатком с негатива. Тигрица медленно развернулась.

На поляну прямо перед ней вышел медведь. Неспешно остановился и замер.

Обычный лесной житель, не оборотень и не колдун – девушка была в этом уверена, себе подобных она чувствовала очень остро.

Порыкивая, обнажила клыки. Лесной народ должен знать: она – альфа. Зверь заворчал, попятился, опуская голову, и исчез в кустах, словно его и не было.

Что ж, знакомство с новым лесом состоялось.

Агата выдохнула, щелкнув пальцами. Иллюзия растворилась. Она очень хотела бы быть такой, как этот морок – огромной, сильной, красивой. Но пока лишь умела являть наивным этот незатейливый фокус. Тетушкин подарок – колечко-артефакт был ей в этом деле отличным помощником. Для магически одаренных существ – просто шалость, для всех остальных – несомненное преимущество.

Она оглянулась. Странные запахи, незнакомые звуки окружали Агату. Что-то в этом всем было неправильно, не укладывалось в привычную картину мира.

Девушка подняла голову и от удивления снова села на землю. В чистом небе над лесом ярко светили три луны. Такие… круглые. Размером примерно с обычную, только две были желтыми, как сыр, а одна – ультрамариново-голубой. И никаких тебе пятен.

Приехали, здравствуйте. Правильно все же отец говорил… Тигрица зажмурилась, помотала внезапно потяжелевшей головой, растрепав светлые волосы. Ночные светила не разбежались.

Итак, что мы имеем:

После исполнения странного ритуала с этими глупыми пожеланиями ее унесло… скорее всего – в другой мир. Способностями магическими она здесь владеет, что замечательно. Иллюзия обращения в полноценного тигра ей, как всегда, удалась, и колечко на месте. Жаль только, поверить в нее мог лишь безмозглый лесной медведь.

К несчастью, теорию межмировых перемещений в школе не преподавали, и как выбраться домой отсюда, она даже придумать не может. Оставалась одна надежда на могущественных родителей. Прямо скажем, родня у Агаты была впечатляющая, причем с обеих сторон. Ее обязательно вытащат. Главное – продержаться до прихода всесильных родственников.

С этой весьма обнадеживающей идеей перспективная и талантливая иная, студент 1 курса Магической Академии Агата Гессер двинулась покорять новый мир.

***

Сказочной красоты лес словно сошел с полотен Шишкина. Кукует кукушка, ветер шумит где-то в вершинах деревьев, а тут, снизу, влажно и сумрачно. И воздух такой, что голова кружится. Густые мхи, разлапистые папоротники, тяжелые еловые лапы, ребра корней под ногами. Хорошо еще, что Агата была в своем привычном облачении: берцах и камуфляжных штанах. Хороша бы она была на каблуках и в сарафане – в таком лесу.

Кажется, она заблудилась. И это было даже забавно. Конечно, тигрица легко могла определить, где в лесу север, а где – юг. Лишайников и мхов на стволах деревьев тут имелось в избытке.

Только что с того, если она понятия не имеет, куда идти? Оставалось лишь положиться на интуицию… и легкий горьковатый запах дыма. Где дым, там и люди. Обычный человек никогда бы этого запаха не почувствовал, но у морфов, как известно, отменное обоняние.

Идти, следуя какой-то, хоть и неясной цели, было куда проще, чем бесцельно блуждать, и Агата, мурлыкая под нос песенку Красной Шапочки (уж очень она ей показалась подходящей моменту), повеселела. А уж когда елки расступились, и перед незадачливой путницей предстала полянка, а на ней – домик, жизнь и вовсе наладилась.

– Так вот ты какая, избушка на курьих ножках! – обрадовалась девушка.

Никаких курьих ножек у избушки, конечно, не было, это Агата просто развлекалась, воображая себе, что нашла натуральную бабу Ягу в чаще леса. Ну а что – на пряничный домик эта лесная хижина не тянула, на башню Рапунцель – тоже. Да и три медведя там явно не поместятся. Но и совсем развалюхой избушка не выглядела: добротная такая изба из почерневших от времени бревен, снизу уже поросших мхом. Крылечко с деревянными столбами, печная труба, из которой валил сизый дым.

Аутентично.

Агата не боялась – она, в конце концов, тигрица, хоть и не совсем полноценная. К тому же ростом и силушкой богатырской ее Создатель не обделил. Девушку сложно было назвать миниатюрной, она в их компании уступала ростом разве что долговязому Гвидонису Лефлогу. Но и с мужиком ее спутать было невозможно: фигура у тигрицы была очень даже женственной, со всеми полагающимися выпуклостями и изгибами. Возможно, где-то выпуклости были даже чересчур выдающиеся, но пока никто не жаловался, и даже Павел, любовь ее больная, только выражал восхищение полной грудью и тонкой талией.

Выбора особого у Агаты не было, она прекрасно помнила законы магических ритуалов. И расслышать слова заклинания успела, так что… оставалось найти того бедного и несчастного, кому всучит она драгоценный какой-то подарок, предварительно принудив испытать “неизведанные доселе чувства”. Что ж, это она с радостью. Предложить она могла немало: например, небывалое унижение. Или новые грани ненависти. Или… нет, кровожадной она не была, но и благотворительностью заниматься не собиралась.

В случайности она тоже не верила, и поэтому на всякий случая произнеся про себя общепринятое лингвистическое заклинание, позволяющее говорить и читать на языках всех разумных существ этой вселенной, Гессер смело подошла к избушке и громко затарабанила по двери.

– Эй, есть кто дома? Хозяйка, открывай!

Вот так: дерзко и даже нагло. Настроение у нее было такое – хотелось убивать и еще обедать. Или ужинать.

Дверь действительно открылась со скрипом и бормотанием. Некоторые слова, произнесенные хозяйкой лесного домишки, явно цензурными не были.

– Да кого ж там бес принес на ночь глядя, тудыть тебя за ногу! Что это тут за моркотник явился? Ах, огурялы, бабушке спокойно жить не дают!

Во дает старушка, ишь как лихо ругается, впору за ней записывать!

– Бес принес меня, – вежливо сообщила Агата, глядя сверху вниз на небольшого роста бабулю. – Здравствуйте. Простите за беспокойство.

Как известно, ничто не обходится нам так дешево и не ценится так дорого, как вежливость. Ей нетрудно, а старушке приятно. Наверное. Это не точно.

Старушка медленно прошлась взглядом по Агате, с явным недоумением рассматривая диковинный наряд: берцы, широкие камуфляжные штаны и клетчатую рубашку с коротким рукавом поверх черной футболки. Задержала глаза на груди, потом на серебристой косе толщиной с руку.

– Чой-та я не пойму, вроде и девка, а одета как парень, – вынесла вердикт бабулька. – Кто такая? Дело пытаешь аль от дела лытаешь?

– А? – Агата захлопала глазами, пытаясь вникнуть в суть непонятной фразы. – По делу, по делу, бабушка. Это… может, в дом пустишь? Или так и будем через порог разговаривать?

– Какая я тебе бабушка? – сердито проворчала старуха. – Ишь, бабушку себе нашла! Чой-та я внучек таких у себя не помню, да и откудова, детей тоже не имеется.

– О! Милостивая госпожа, не соблагоизволите ли…

– Ой дура-девка. Проходи, что встала на пороге? Давай-давай, комаров да мошки мне только в дому не хватало!

Замечательная бабка, Агата, которая тоже поворчать любила, прямо-таки почувствовала родственную душу. Прошла, наклонив голову, чтобы не задеть низкую притолоку, огляделась: тесновато, но жить можно.

Большую часть избы занимала, разумеется, печь: огромная, настоящая, известью беленая. На полу имелись полосатые половички, у окна добротный деревянный стол, вдоль стены лавка, под лавкой ведро, на лавке кот. Как и ожидалось – черный. Самое что ни на есть жилье лесной ведьмы, все по книжке. И чисто очень: пол аж блестит. Пахнет травами, да так остро, что нюхастая тигрица несколько раз чихнула.

– Ну вот еще не дело, – буркнула бабка. – Коли болезная – так чего по лесу шляешься? Не вздумай мне тут подохнуть от лихорадки какой, как я тебе, такой затетёхе, могилу копать буду?

Агата усмехнулась, уселась на лавку рядом с котом и за ухом того почесала. Кот лениво приоткрыл зеленый глаз, покосился на девушку и снова задремал.

– Так кто такая-то будешь? – старушке явно хотелось диалога.

– Агата меня зовут, и я тут немного в лесу заблудилась. Вот, шла-шла… Избушку вашу нашла.

– Заблудилась? Верю. Много вас таких в лесах здешних сгинуло. Небось, по грибы пошла? Кустик за кустик…

– Да, и по ягоды, – радостно закивала Агата. – Деревце за деревце… Корзину потеряла по дороге, долго плутала.

– Голодная, поди?

Агата вздохнула. Молодой организм давно уже требовал подкрепления.

– Что ж, коли зла не мыслишь, то умывайся – вода вон в ведре. Ковш на стенке. Да садись за стол. Пироги с малиной любишь?

– А кто же их не любит? – искренне удивилась тигрица.

Пока девушка умывалась, бабка собрала на стол. Двигалась она, несмотря на свою внешнюю дряхлость, весьма шустро. Самовар поставила, блюдо большое с румяными пирогами, чашки такие… словно из глины вылепили лет этак двести назад. Сахара, правда, не предложили, но и так славно.

Пироги были прекрасны, и их было много. Чай пах шишками и лесными травами. Агата почувствовала себя совершенно счастливой.

– И откуда же ты, красна девица? – пристально смотрела бабка, подперев морщинистую щеку рукой.

– Оттуда, – неопределенно махнула Агата, решив, что рассказывать про всякие там ритуалы и другие миры не стоит. Во-первых, никому это не интересно, а во-вторых – еще сумасшедшей сочтут. Или поверят и не сочтут, и неизвестно, что еще хуже.

– Из Масленкина, что ли?

– Ага.

– Далеко забралась. Что ж мне делать-то теперь с тобой?

Агата вместе с последним пирожком проглотила вертящееся на языке “накормить, напоить, в баньке попарить да спать уложить”, а только молча посмотрела на бабку, которая, между прочим, так и не представилась, своими кошачьими глазами.

– Ну, до дома тебя провожать тут некому. Был у меня клубочек, так его последний мой гость так и не вернул, чтоб у него уд срамной отсох. Сама ты дорогу не найдешь…

– Милостивая хозяйка, не знаю, как вас по имени, – начала Агата издалека.

– Бабой Аленой кличь.

– Ага. Мне пару дней отдохнуть, осмотреться. Может, вам чем по хозяйству помочь нужно?

– А как не нужно, еще как нужно! – оживилась бабка Алена. – Дров вон принести бы да наколоть, окна помыть, петли на двери смазать, крыльцо вымести да в огороде сорняки выполоть.

Так, еще и огород! Здорово эта бабулька придумала, конечно. Ну ладно, за язык тигрицу никто не тянул, придется полоть.

Только, если можно, не сегодня. От обильной еды и травяного чая девушку уже клонило в сон. К тому же, прежде чем наткнуться на эту избушку, она действительно бродила по лесу несколько часов. И хотя Агата была привычна и к марш-броскам, и к бегу по пересеченной местности (спасибо, папа!), усталость все же брала свое.

Тигрица весьма неаристократично зевнула, медленно моргая глазами, и до старушки наконец дошло, что “спать уложить” – самое время.

Ворча, бабка Алена выдала Агате перьевую подушку и лоскутное одеяло, ткнула пальцем в узкую лавку, сталкивая на пол кота, а сама задула свечу и полезла на печку.

Агата уснула мгновенно.

Спала, правда, плохо, беспокойно. Бабка храпела на печи, как заправский боцман, кот периодически прыгал на грудь, нагло требуя освободить его лавку, ну и вообще… место новое, лавка жесткая, волки за окном воют. Неуютно.

Поэтому встала с рассветом, разбитая, невыспавшаяся и злая, и отправилась искать туалет типа “сортир”. К счастью, нашла: за домом имелась дощатая будка даже с дверью, что не могло не радовать.

Да много всего тут нашлось, кстати: и сарайчик, из которого недвусмысленно доносилось козлиное блеяние, и поленница, и огородик.

Хотя… Агата привыкла к совсем другим масштабам. По ее мнению, огород – это нечто с теплицами, огуречными грядками и плодово-ягодными насаждениями. А тут… Всего-то три грядки с луком да морковкой и хилая яблонька сбоку.

Ага, колодец тоже имеется, и бочка большая возле дома. Воды в которой – на донышке. Задача ясна.

К тому времени, как бабка соизволила проснуться – а старческой бессонницей ведьма явно не страдала – Агата уже натаскала воды, безжалостно уничтожила все сорняки и взялась за поленницу. Сидеть без дела тигрица не любила.

– Ты что наделала, окаянная? – взвыла бабка, оглядев свой огород. – Ах, вредительница! Я ее поила-кормила, а она! Скудоумная визгопряха, коза ты непутевая!

Агата медленно выпрямилась, не выпуская из рук топора, и с удивлением на старуху поглядела.

– Что-то не так, баба Алена? – ласково спросила она.

Бабка, видимо, впечатлившись мощной девичьей фигурой, скорбно вздохнула.

– Ты пошто всю полынь повыдергала, растетеха? Для тебя я ее, что ли, выращивала? А болеголов? А белладонну – ах, какая у меня росла белладонна! Вредительница ты криворукая!

– А я думала, у вас тут морковь… – растерялась Агата.

– И морковь тоже. На грядке с морковью полынь особо сочная растет. Эх, бестолочь, – бабка махнула рукой и, охая, побрела обратно в дом. Из окошка донеслось:

– Как с дровами закончишь, завтракать иди, горе ты луковое. А козу умеешь доить?