Любовь зла 2. Возвращение папы

Глава 1. Моя дочь

Ярослав

Примерно через три года моего изгнания те причины, которые вынудили меня эмигрировать, практически сошли на нет. Я стал другим человеком, как следствие – сменил имя и документы, а генерал Савельев забыл и думать обо мне*. Мои заработки практически целиком перешли в интернет, что позволяло путешествовать без ограничений. Я не имел близких друзей – только кучу приятелей, разбросанных по всему миру. У меня не было любимой. Женщины периодически заводились, но я не чувствовал к ним и половину того, что когда-то испытывал к девушке, которая разделила мою жизнь на до и после. В довершение всего, душу мою внезапно начала терзать какая-то смутная тревога. Тоска по родине? Смешно! Я никогда не был особенным патриотом, а соотечественников для общения всегда с лихвой хватало, в какой бы стране я ни жил.

Однако этот подсознательный процесс во мне развивался своим чередом, и однажды я, сам не зная почему, купил билет, собрал вещи, сдал квартиру – и полетел обратно. Несколько пересадок, шумный Шереметьево, непривычный гул родной речи… в областном центре пришлось пересесть в поезд. Как же я отвык от этих реалий! Хотя по миру много всего насмотрелся, и кое-где значительно худшего, чем тут. Но всё равно сидел, как пришибленный, рассматривая, как мои сограждане заваривают лапшу быстрого приготовления, кроют правительство, ругают детей… Я ощущал себя чужим. Ещё более чужим, чем там, за границей.

Отец встретил меня на вокзале лично. Мама не поехала, но минут пять рыдала на моей груди дома, без конца причитая, как же я изменился и на кого же их покинул.

– Ты надолго? – спросил батя.

Я пожал плечами. Принял душ, переоделся и отправился гулять по городу. Сам не знаю, чего искал. Ноги принесли меня к знаменательному месту – детскому дому, где я когда-то познакомился с НЕЙ. С Настей. Девушкой, которая изменила меня и всю мою жизнь, но сама трусливо сбежала. Мы с ней совершили, наверное, ужасное дело – не знаю. Но думаю, нести эту ношу было бы лучше вместе. Я много злился на неё там, когда выживал один, когда было тяжело и даже голодно. Мне казалось, что она обязана быть со мной, поддерживать меня, нянчить, как этих брошенных кем-то детей.

Я нажал кнопку звонка, и калитка распахнулась. Я шагнул внутрь, проследовал знакомым путём ко входу в административную часть, нашёл открытый кабинет. Постучал.

– Здравствуйте!

– Добрый день! – ответила ухоженная, но неприятная на лицо женщина лет пятидесяти. – Чем могу помочь?

– Я хочу узнать про одну девушку… Она ходила к вам волонтёром… года три назад я с ней здесь познакомился, а потом…

– Настя Кудрявцева! – резковато перебила она меня. – Она давно к нам не ходит. Как уехала к себе в деревню, на сносях уже, с тех пор и не появлялась.

Я споткнулся о странное слово:

– На чём уехала?

– На сносях! Ну, незадолго до родов! Там и осталась, наверное, ребёнка растить.

Мне уже стало не по себе, но необходимо было уточнить:

– А когда это было?

Женщина пожала плечами:

– Примерно два года назад, может, чуть больше. Да, весной это было, а сейчас осень. Значит, два с половиной года назад.

Я принялся судорожно отсчитывать девять месяцев от нашего с ней расставания. Весна…

Но ведь этого не может быть! Не могла она сразу после аборта забеременеть!

– Я могу вам ещё чем-то помочь? – с лёгким раздражением уточнила женщина, видя, что я завис.

– А она… вышла замуж? – проблеял я. – Ну, за отца реб-бёнка? – это слово оказалось удивительно тяжело произнести.

– Вот этого не могу сказать! Кольца не видела, – добавила она презрительно.

Я вышел оттуда ещё более пришибленный, чем раньше. В десять раз. Или в сто.

ОНА НЕ СДЕЛАЛА АБОРТ?! Или это всё-таки чужой ребёнок?

Первый вариант не укладывался у меня в голове. Как она могла? Почему мне не сказала? Как, вообще, юная девушка, которая жизни не видела, может решиться на такое – рожать и воспитывать ребёнка в одиночку – я не представлял. Точнее, этого не представлял "старый я". Новый такого повидал в жизни, что перестал чему-либо удивляться. Но тут, видимо, от погружения в старую среду, меня перещёлкнуло. Уезжая за границу, я и на секунду не мог предположить, что Настя решится на такое. Это безумие, невероятная тяжесть, практически крест на всей жизни..!

Чёрт, и как же узнать наверняка, не разбередив старые раны?

Никак. У нас не было общих друзей, я не знаю её родственников. Не попрусь ведь я к родителям Вени с таким дурацким вопросом о собственной бывшей девушке! Да они могут ничего и не знать, как эта из детдома.

Надо ехать. В Николаевское.

Чтобы собраться с силами и мыслями, мне понадобилось два дня. За это время я в ускоренном темпе прошёл все стадии принятия неизбежного: вероятность того, что этот ребёнок мой – процентов 90, а может, и больше.

У меня есть ребёнок. Плоть от плоти моей. Кровь от крови моей. Он родился и рос без меня, потому что я был слабым трусливым человеком.

Я злился и на Настю. Почему она не сказала? Разве я не имею право знать? Провинился, да, но чтоб так…

Конечно, трясясь в электричке по родным железным дорогам, я не был ещё в принятии. Меня разрывали на части очень противоречивые чувства. Мой сын или дочь – я хотел его или её узнать, но ведь это будет совсем чужой ребёнок, не знающий меня. Мне и так было бы сложно привыкать к роли отца, а в подобных условиях – вообще не знаю, что из этого выйдет. Но проигнорировать факт существования родной живой души – не вариант. И надо принимать обстоятельства так, как они есть. Я оставил себе лазейку в виде гнева на Анастейшу и того решил придерживаться, чтобы не утонуть в собственных разрозненных эмоциях.

Николаевское оказалось большим селом, с магазинами, школой и даже маленьким парком, но – без гостиницы. Кое-как я смог пристроиться – для этого пришлось практически хватать прохожих за руки и пытать их, стараясь не слишком испугать. Благо, опыт в попрошайничестве я за границей получил изрядный. Там, вообще, у меня была такая школа жизни, что любое наше захолустье отдыхает, уже хотя бы потому, что все понимают мой язык.

В конце концов, я нашёл старуху, которая сдала мне комнату, а также с удовольствием поделилась свежими и не очень деревенскими сплетнями.

– Вы знаете Анастасию Кудрявцеву?

– То учительница в школе… Конечно, хто ж её не знает!

– Она замужем?

– Неет! И не была никогда. Как приехала одна брюхата, так и родила и воспитывает дочку одна. Ну, с матерью, конечно.

Вопреки здравому смыслу, на душе у меня полегчало. И в полку знаний прибыло: дочка!

– И… как общество это восприняло?

– Ну… поначалу косились, а потом ничего. Привыкли. Девка-то хорошая. Ни с кем не гуляет, ни-ни! В школе работает, дети её любят, как родную, и она их… ну, воспитывает. Тож любит, получается…

Да, это на неё похоже.

– И что, даже жениха у неё нет?

Старуха пожала плечами с хитрым выражением лица:

– Ходют всякие, сватаются, но девка – кремень. Ляльку воспитывает и работает. А ты, сынок, с какими, значит, целями интересуешься?

– Я её старый знакомый. Не виделись давно. А как девочку зовут?

– Дуняшей.

Странное какое имя!

– Дуняша… – я попробовал его, как новое блюдо. Оказалось сладким, но с привкусом горечи.

Моя ли ты, Дуняша, и как же мы будем теперь..?

Вечером я не стал беспокоить свою потенциальную семью, а утром – это как раз была суббота – отправился по указанному старухой адресу. Номер дома она не назвала, но подробно описала в красках.

Это была приземистая хижина, в один этаж и, как мне показалось, на пару комнат – не больше. Точнее, пару помещений. Студия со спальней, ага. В голову ударила жуткая мысль: Настя тогда рассказывала, что у её мамы нет водопровода. Неужели она растила ребёнка в таких диких условиях? Без ванны, без горячей воды… Кабздец! Ну вот как на неё не злиться?

Я открыл калитку – сидевший возле будки беспородный лохматый пёс только флегматично глянул на меня и отвернулся обратно. Я прошёл к крыльцу, стукнул два раза во входную дверь.

– Вам кого? – донёсся с огорода мелодичный женский голос.

Ещё несколько секунд – и его обладательница показалась из-за угла. И замерла.

Я узнал её с трудом.

Повзрослела, похорошела. Грудь заметно увеличилась, бёдра немного округлились. Это была женщина в расцвете своей привлекательности, и даже без макияжа и в простой одежде она выглядела потрясающе.

– Мам, кто это? – пискнуло маленькое существо, запутавшееся в Настиных ногах.

Девчонка с короткими светлыми волосами, ростиком меньше метра, хорошенькая, как цветочек, и немножко чумазая.

– Это – папа, – неожиданно вывалила на нас правду Анастейша.

Моя дочь решительно двинулась ко мне, а я присел ей навстречу на корточки. Но вместо объятий получил… пощёчину!

Глава 2. Игра в папу

Настя

– Авдотья! – мгновенно ахнула я, совершенно не ожидавшая от дочери подобной реакции. Впрочем, что ты хочешь от маленького ребенка, которому постоянно говорят неприкрытую взрослую правду?

Но я, ещё когда она была в моей утробе, решила: никаких выдумок про папу космонавта, героя-полярника или лётчика, погибшего при исполнении задания. Если спросит (а однажды она непременно спросит), скажу как есть.

Евдокия росла развитым, умненьким ребёнком, рано начала говорить – мы с мамой только диву давались – и, конечно, вопрос про папу всплыл сразу, как только она пошла в садик. Я ничего не стала скрывать, даже свою боль и обиду. В подробности не вдавалась, но отвечала честно: да, было тяжело и грустно.

А Дуняша у нас девчонка боевая и за своих стоит горой. Вот и теперь – даже не дёрнулась на мой вскрик, а затараторила своему горе-папаше в лицо:

– Как тебе не стыдно! Ты почему уехал? Знаешь, как мама плакала?!

Маленькое девчачье тельце дрожало от гнева. Ярослав ошеломлённо уставился на меня:

– Ты сказала ей правду?

Я утвердительно кивнула.

– А почему мне – не сказала?!

Кажется, этот удивительный человек тоже был зол.

– На это было много причин, но какой смысл их теперь обсуждать? – вздохнула я.

– А я считаю, смысл есть! – строго нахмурившись, возразил он и огляделся. – Мы можем поговорить… где-то… цивилизованно?

Вообще-то, у меня планы. Огород и домашние задания по русскому трёх классов. Но кого это интересует? Ладно, нам всё равно придётся поговорить, рано или поздно, и лучше, конечно, оторвать этот застарелый присохший пластырь быстро, а не растягивать "удовольствие".

Я много раз представляла этот день. Знала, что однажды он выяснит о своём состоявшемся против его воли отцовстве и придёт за объяснениями. В другой момент мне казалось, что – нет. Ярослав перевернул эту страницу и даже не позвонил ни разу, чтобы спросить, как дела.

Но даже в самых ожесточённых против него фантазиях я не представляла, что он… разозлится! Какое право он имеет злиться на меня? Уж я-то чем перед ним провинилась?!

– Дунь, иди к бабушке, – сказала я дочери, но та упрямо замотала головой.

Ярослав тоже попросил:

– Пусть останется.

– Ты хочешь выяснять отношения при ребёнке? – удивилась я.

– Я не собираюсь… ссориться. Мы просто поговорим.

– Ладно…

Мы втроём прошли на задний двор, и маленькая Дуняша охраняла своего папашу, как будто он собирался опять сбежать. Она не сводила с него глаз, и по всему было видно, что ей ужасно хочется его потрогать… возможно, и не так грубо, как в первый раз. Она выплеснула свой гнев и теперь испытывала острое любопытство, а может, и ещё что-то, чего раньше не имела повода проявить.

Ярослав сел на лавочку и протянул одну руку к нашей крошке, разглядывая её с безмерным удивлением и… умилением?

Сама принцесса смотрела на протянутую к ней конечность с сомнением, как на диковенное животное или насекомое. Папа поймал её за пальчики и тут же отпустил, как только она потянула.

– Почему такое странное имя – Дуняша? – негромко спросил Ярослав, уже втягиваясь в игру с дочерью: она осторожно, медленно подносила ручку к его большой кисти, а потом дёргала назад, когда он пытался схватить, и радостно хихикала, если успевала.

– Мама сильно хотела, чтобы внучку так звали. Она очень помогла мне в трудный момент… Приняла, нянчилась с нами, последнюю копейку на нас тратила, не говоря ни слова упрёка.

Ярослав покачал головой:

– Насть, ну это же полнейшая глупость! Дуня – внучка мэра N-ска. У вас могло быть всё, к чему эти лишения?

– Я не хотела никому ничего навязывать. Ты отказался… от неё. Значит, она только моя дочь. И мэр N-ска не имеет к ней никакого отношения.

Ярослав явно начал закипать:

– Ты же не хочешь сказать, что запретишь нам видеться..?

– Нет. Мы говорим о прошлом.

Он выдохнул и немного расслабился. А я засмотрелась на него. Он так изменился… Честно сказать, я его даже не сразу узнала. Причёска изменилась, стала простой и короткой, без всяких чёлок и прочих модных штучек, лицо возмужало. Вроде бы, Яр стал ещё выше и шире в плечах… но это не точно, может, только кажется, мы же давно не виделись. Точно изменилась фигура: стала как-то крепче, основательнее. Как будто прежде, три года назад, он её подкачивал в спортзале, но неравномерно и непостоянно, а потом ему пришлось много и тяжело физически работать, и сила буквально вошла в его мышцы и кости, её теперь даже голодной диетой оттуда не выгонишь.

– Как прошла твоя акклиматизация на чужбине? – спросила я, заворожённо наблюдая, как постепенно Дуня сдаёт этому чужому и в то же время родному мужчине всё новые бастионы. Теперь он ловил её за пухлую талию, а она громко взвизгивала и отбегала.

Ярослав усмехнулся:

– Я и представить не мог, что такое бывает. В каком-то смысле хорошо, что тебя рядом не было, особенно беременной.

– Помойка? Вокзал?

– Да чего только не было!

– Папа не помогал тебе финансово?

– Нет. Я сразу решил, что не приму помощи и на том стоял.

– У тебя… прикольный акцент.

– Я выучил три языка на разговорном уровне. И ещё несколько по чуть-чуть.

– Какие?

– Получше – английский, испанский и итальянский. Немного – турецкий, немецкий, арабский и хинди. По-индонезийски знаю несколько слов.

– Боже, Дуняша, твой папа – полиглот!

– Что? Что ты проглотил? – сразу забеспокоилась малявка. Обхватила папу за щёки и попыталась заглянуть ему в рот. Он в ответ обнял её за талию ладонями и осторожно погладил правым большим пальцем по торчащему пузику.

– Дуняша… А как полное имя? – спросил он у меня.

– По-народному – Авдотья, а по-благородному Евдокия.

– Какое серьёзное… длинное имя для такой… козявки.

Он осторожно потянул малышку к себе и усадил на колено. Она не стала сопротивляться.

– Ничего я не глотал, Дуня. Просто знаю несколько языков.

Она удивлённо выпучила (совершенно папины, кстати) глазки и высунула язык.

– Нет, не этих! – рассмеялся Ярослав. – Могу с людьми из разных стран разговаривать их словами.

– А скажи что-нибудь по-итальянски, – попросила я.

– Sei stupida ma affascinante (ит. "Ты глупая, но очаровательная").

Вот наглец!

– Так, про глупость я поняла, а что там дальше?

– А дальше я хочу с дочкой пообщаться! Ты не могла бы оставить нас вдвоём?

Я скрестила руки на груди:

– Она сама с тобой не останется!

– Останешься? – спросил он её.

Она неуверенно кивнула, вопросительно глядя на меня:

– Мама, можно я устанусь с папой?

Я изумлённо покачала головой, но ушла в дом. И стала подглядывать за ними из окна.

Они сидели какое-то время на лавочке, тихонько воркуя о чём-то. Потом спешились, Дуня взяла папу за руку и повела по огороду показывать хозяйство.

Ветреница! Быстро же она забыла про мамины слёзы!

Это я шучу, конечно. Мне ли не знать, как важно папино внимание и как тяжело маленькой девочке без него. А тут – явился. Целый отец в её полном распоряжении… Как бы только не разбил он ей сердце, устав играть в родителя! Конечно, есть вероятность, что он действительно повзрослел, благодаря своим заграничным приключениям, но, боюсь, наверняка это можно узнать только опытным путём, вложив в его руки хрупкое Дуняшино сердечко.

Однако препятствовать Ярославу я была не намерена. Может, это и недальновидно, но обратное мне кажется бессердечным.

– Явился! – фыркнула мне под руку мама, звеня кастрюлями.

– Явился, – вздохнула я скорее устало, чем недовольно.

– И что ж, позволишь забрать?

– Мам, да это просто смешно! Что он будет делать с такой маленькой девочкой?

– Известно, что. Небось, денег куры не клюют, няньку уж найдёт…

– Мам, да об этом и речи нет… Он просто познакомиться приехал.

– Ну-ну, посмотрим. Наивная ты у меня, Настёна! Уж и обманывалась сколько, а всё равно людям веришь…

Ладно, пусть так, с няней проблем в городе нет, но – зачем? Он её почти своими руками убил три года назад, а теперь отбирать у меня станет? Смешно!

А всё-таки тревожно.

Я вышла опять в огород и присоединилась к сладкой парочке.

– Ну что, как у вас всё проходит?

– Отлично! – улыбнулся Ярослав. – У нас полное взаимопонимание. Я бы хотел…

Тут он внезапно схватил меня за плечо, притянул к себе и прошептал на ухо:

– С родителями её познакомить. Ну и в городе потусить заодно.

Я нахмурилась:

– Давай не будем торопиться. Ты сам с ней познакомься как следует сначала…

– Да я уже…

– Яр! Это тебе кажется. Она на своей территории, я рядом – поэтому ей спокойно. А если ты её увезёшь от меня… Она же маленькая ещё и совсем тебя не знает!

– Джер. Называй меня лучше так. Это привычнее.

– Что ещё за Джер?

– Я поменял имя. Теперь меня зовут Джереми Майлс. Я привык откликаться на него.

Какая глупость! Но если он так хочет…

– Хорошо, Джереми. А какие у тебя, в целом, планы? Что ты собираешься делать? Жить у отца или вернуться обратно за границу?

Он покачал головой:

– Пока не знаю. Я уехал оттуда со всеми вещами, а уже тут узнал про Дуняшу… Чёрт побери, Насть, почему ты мне не сказала? Мы бы как-то решили это вместе!

– Как? Ты бы остался и пошёл служить в штраф-роту, чтобы стать папой инвалидом? Или я бы поехала с тобой и рожала на помойке?

– Да что ты городишь! Отец бы нам помог с деньгами, всё бы ты нормально рожала, в больнице…

– Яр… то есть, Джер, ты не хотел этого ребёнка. Я пыталась с тобой спорить, но это было бесполезно.

– Да, я был идиотом, но и ты поступила неправильно!

– По-твоему, промолчать – это то же самое, что убить?!

– Мама, не ругай папу, он хороший! – замахала на меня руками Дуняша.

– Да? И где же он был так долго, хороший?

– Он… языки глотал!

В разгар нашей семейной сцены вдруг хлопнула калитка, и Дружок внезапно залился лаем, что с ним крайне редко бывает. Я выглянула за угол дома – у калитки, не решаясь войти, топтался высокий статный мужчина лет сорока, очень хорошо одетый и с печатью благородства на лице.

– Простите! – обратился он ко мне. – Это вы Анастасия Сергеевна?

– Да. Чем могу помочь?

– Я отец Паши Корабельцева. Можно с вами переговорить наедине?

Глава 3. Потеря

Ярослав

По разговору с Дуняшей я с облегчением понял, что Настя сказала ей всё-таки не всю правду: об аборте или убийстве дочь не обронила ни слова. Это был, конечно, большой сюрприз – что Дуняша в курсе моего существования, но моя бывшая возлюбленная всегда отличалась оригинальностью и правдивостью в общении.

Мы отлично пообщались с дочкой – после довольно неприятного приветствия она как будто сразу растеряла весь свой боевой запал и превратилась в саму доброжелательность – потому-то я и осмелел настолько, что задумал познакомить её с дедушкой мэром и бабушкой.

Я не слишком разбираюсь в детях и их развитии по возрасту, но тут даже мне было очевидно, что мой ребёнок необыкновенно умён и красиво, правильно разговорчив – это вызывало невольный прилив гордости. Дуняша с удовольствием показывала мне их с мамой и бабушкой убогое хозяйство – не из-за лени хозяек, а исключительно из-за нехватки средств. Всё, что можно сделать женским ручным трудом, безусловно, было сделано. Но любые постройки и приспособления носили след крайней стеснённости в средствах. Да, моя Настёна всё та же: работает там, где считает свою помощь необходимой, а не там, где больше платят, и даже не пользуется окончательно расцветшей и раскрывшейся красотой и женственностью, чтобы получить хотя бы помощь. Уверен, ни один мужик работоспособного возраста в этой деревне не отказал бы Настюше, если бы она попросила что-нибудь сделать у неё на участке. И совсем не обязательно за это хоть как-то платить: улыбки и тёплого благодарного взгляда вполне достаточно. В конце концов, она бьётся с их отпрысками, пытаясь их хоть чему-нибудь научить. Но моя праведная принцесса не такова. Она возьмёт свой крест и потащит на гору сама, чего бы ей это ни стоило.

Когда явился подозрительно хорошо одетый и негативно настроенный мужчина по Настину душу, я даже немного напрягся. Как будто это только мне можно на неё ворчать и выражать недовольство. А все остальные пусть обходятся вежливой прохладностью.

Настя увела Корабельцева-старшего в дом, а я заговорщицки подмигнул дочери:

– Ты знаешь, где тут можно подслушать, что в доме говорят?

Её большие выразительные глазёнки загорелись, она опять схватила меня за руку и потащила в кусты малины. Пришлось идти гуськом, сложившись в три погибели, зато пост наблюдения был идеальный: нас не видно, но через форточку слышно каждое слово, сказанное в комнате:

– Это просто возмутительно! – говорил мужской голос, однако, не так уж и возмущённо. Скорее уж холодно и надменно. – Мой сын посещал самую лучшую гимназию в городе с углублённым изучением языков, в том числе и русского. И был хорошистом. А вы ставите ему двойку за первый же проверочный диктант! Двойку! Да у него отродясь двоек не было!

– Простите, – вежливо, но тоже прохладно отвечала Настя, – я не знаю, что за гимназия и почему там так неадекватно оценивают знания учащихся…

– А вы не слишком много на себя берёте? – прошипел Корабельцев. – Сидите тут в своей деревне и мните себя великим филологом…

Настя нисколько не утратила присутствие духа, её голос даже на секунду не дрогнул:

– Я окончила педагогический университет города N-ска, это вполне уважаемое учебное заведение, можете навести справки. У меня не красный диплом, но и нет ни одной тройки по профильным предметам, поэтому я считаю ваши претензии безосновательными.

– Вы… бакалавр?

– Да.

Мужик фыркнул.

– Специалитет отличался от бакалавриата лишь парой узкоспециальных предметов, мало относящихся к преподаванию в школе, и длительной практикой на полтора семестра, – оттарабанила Настя фразу, видимо, давно натеревшую ей мозоль. – Но потом его упразднили, а в магистратуре я не вижу смысла: в науку идти не планирую, хочу быть учителем.

– Очень рад за вас! Но так не пойдёт. Я не позволю, чтобы к моему сыну относились особо, из-за того, что он не местный.

А вот тут Настя, кажется, разозлилась: её голос вдруг зазвучал так холодно, так неприязненно:

– Уверяю вас, такое с моей стороны невозможно.

– Мда? Но дети-то ваши вовсю стараются…

– Мы проводим с ними разъяснительную работу. Я лично слежу за тем, чтобы Пашу не обижали. Впрочем, он и сам пока справляется. У него хороший удар левой, – тут в её голосе послышалась улыбка.

– Ещё бы! Он пять лет боксом занимается.

– Это прекрасно. Значит, совсем скоро его авторитет среди одноклассников утвердится.

– Скоро! Да он скорее к матери вернётся…

– В любом случае, здесь мы с вами вряд ли чем-то можем ему помочь.

Дальше мне стало неинтересно слушать, и я потихоньку вернулся на огород. Дуняша, тоже откровенно заскучавшая, с готовностью двинулась за мной.

На втором круге по участку я стал подмечать странные детали: какие-то трубы в некоторых местах участка – очевидно новые, недавно смонтированные. Одна шла в баню, там же обнаружилась свежевыкрашенная дверь, подправленные лавки.

– Кто это делал, Дуня? – спросил я у дочери.

– Это дядя Алёша, он тут рядышком живёт.

– Что за дядя Алёша? – почувствовал я невольный укол ревности. – Какой он? Старый, молодой?

– Молодой, – подумав, выдала Дуняша.

– А у него есть дети?

– Неет! – засмеялась она. – Как же ему боженька даст деток, если у него жены нету? Детки только от жены бывают.

Всё-то она знает! Разве можно так ребёнка без разбора просвещать?

Однако отсутствие у дяди Алёши семьи напрягало.

– Он нам трубы сделал, – продолжила тем временем Дуняша. – Мама сказала, теперь всегда водичка дома будет, даже зимой.

Водопровод? Дядя Алёша сделал им постоянный водопровод?! Надеюсь, он этим профессионально занимается и они ему заплатили…

– А пойдём-ка познакомимся с дядей Алёшей? – предложил я дочери.

– Пойдём! – маленькая ладошка опять юркнула в мою большую лапу.

Это было… удивительно. Не знаю, существует ли отцовский инстинкт, но это существо будило во мне такие необычные эмоции! Женщина, но маленькая. Хорошенькая, но это не половое чувство. Хочется защищать и заботиться, и даже можно ничего не получать взамен, кроме прикосновений этой маленькой ладошки, радостного взгляда и весёлой улыбки…

Однако уже у калитки нас поймали. На Настином лице даже мелькнуло что-то вроде испуга:

– Вы куда?

– Мы с дядей Алёшей знакомиться! – выдала нас с потрохами Дуняша.

– Зачем?!

– Папа захотел…

Корабельцев уставился на меня пытливым взглядом, от которого холодок пробежал по спине. Ты подумай, у нас, оказывается, взаимная неприязнь…

– Ладно, – Настя оттеснила меня с дочкой в сторону и выпроводила гостя за калитку, а потом ухватила Дуняшу за ручку: – Не надо вам знакомиться с дядей Алёшей. Ни к чему это.

Я опять напрягся. Правду сказала старуха? Кругом одни ухажёры? Скромная учительница…

– Насть… мы можем поговорить наедине? – спросил я.

– Я тоже хотела тебя попросить об этом, – выдохнула она, напряжённо.

Увела дочь в домик, а потом меня – на конец огорода, где мы спрятались в желтеющих зарослях яблонь.

– Яр… – Настя явно нервничала, – скажи, пожалуйста, только честно, какие у тебя планы на Дуню?

– Честно? – почему-то сразу начал я злиться. – Честно – я позавчера узнал, что у меня есть дочь. Какие я мог построить планы? Никаких особых планов нет. Я просто хочу… быть с ней рядом. Познакомиться как следует и… ну… общаться как с дочерью.

– Ты останешься здесь? В Николаевском?

– Честно говоря, я бы, конечно, предпочёл, чтобы вы поехали со мной в город – это было бы проще.

– Я не могу оставить школу…

Я так и знал:

– Если необходимо, пока поживу тут.

– Яр… – она вдруг положила руку мне на предплечье, отчего по всему телу бешено забегали мурашки, воскрешая в памяти наше прошлое безумное увлечение друг другом. – Ты ведь не отнимешь её у меня, правда?

Я с изумлением обнаружил, что Настины глаза блестят от слёз.

– Отниму?! – переспросил поражённо. – Как я могу отнять у тебя дочь?! Что за безумные фантазии? Ты их сама придумала?

– Неважно, – глубоко вздохнула она, часто моргая. – Просто… я не смогу без неё, а она без меня. Мы пока ещё одно целое, и если…

– Да не собираюсь я тут никого разлучать, Насть! – меня прорвало, я привлёк девушку к себе и крепко сжал в объятиях. Пробормотал уже спокойнее: – Ну что за глупости ты говоришь… что я, монстр, по-твоему?

– Нет… – шмыгнула она носом, не пытаясь выбраться из рук, а наоборот, как будто растекаясь, расслабляясь, отчего в моей груди принялись вспыхивать огоньки, каждый следующий больше и горячее предыдущего. – Ты, вроде бы, никогда им не был. Мне так казалось… что ты хороший, просто избалованный мальчик… Но после этой истории с абортом… я запуталась…

– Поэтому ты мне не сказала?

– И поэтому тоже. Ты… как бы, немного предал нас… понимаешь? Не оправдал доверия… Знаю, звучит громко, но…

– Да всё правильно. Предал. Не оправдал. Но я не чудовище. Просто, как ты и сказала, избалованный эгоистичный человек. Правда, я льщу себя надеждой, что за эти годы значительно изменился. Я очень хочу подружиться с Дуней, честное слово!

– Я знаю. Она тоже. Хочет. Ты ей очень нужен. И я рада, что вы наконец познакомились.

Настя выбралась из моих объятий и серьёзно посмотрела мне в лицо слегка покрасневшими глазами.

– Ты стала ещё привлекательнее, – вырвалось у меня. – Настоящая красавица.

– Ты тоже… возмужал, – ответила она, но без дрожи и смущения. Как будто хвалит мальчика за правильный поступок.

– Спасибо. Я хочу вам помочь. Всем, что в моих силах. Мои деньги, мои руки – всё в вашем распоряжении. Если что-то нужно, говори. В средствах я не стеснён.

– Это деньги твоего папы?

Я усмехнулся:

– Нет. Те времена давно прошли. Я сам себе заработал капитал, и сейчас у меня есть бизнес в интернете.

– Хорошо. Я скажу. Приходи после обеда. Сейчас мне надо позаниматься своими делами…

– Ладно. Приду.

Я сжал на прощание её ладошку, мы вернулись во двор, я поцеловал дочь в щёку и ушёл… с тяжёлым сердцем. С ощущением потери гораздо большего, чем возможность быть отцом последние два с половиной года.