Вампиры, их сердца и другие мертвые вещи

Похоже на то. Даже с учетом неловкости между нами и прошлых взаимных обид, которые мы оба наверняка никогда не забудем, мы все еще чувствуем себя командой, как будто никогда не проводили ни дня порознь. Полагаю, десять лет дружбы не так легко разрушить, и на самом деле мне не хочется ехать одной. Генри был рядом со мной во всех моих самых опасных приключениях, включая тот раз, когда я прыгнула с дерева, думая, что смогу полететь на зонтике, как Мэри Поппинс. Прошедший год был безопасным и скучным, потому что я не хотела пускаться в приключения без Генри.

Некоторое время я пристально смотрю в его глаза, просто чтобы заставить его вспотеть.

– Наверное, – отвечаю я. Он мне нужен. Пусть я и храбрая, но всегда не боялась рисковать лишь благодаря уверенности в том, что Генри будет рядом, когда я упаду на землю и останусь лежать в луже собственной крови.

– Мило, – ухмыляется он, и это вызывает у меня прилив солнечного тепла в сердце.

Но я не могу быть теплой и солнечной, когда папа холодный и увядающий.

Мы тащим наши чемоданы к остановке трансфера и ждем вместе.

В самолете нам не удалось сесть рядом – вот как бывает, когда заранее не планируешь лететь вместе.

На последнем отрезке нашего полета я оказалась зажатой между храпящей женщиной и болтливым мужчиной.

– Летишь в гости к родным? – спрашивает он.

– Нет.

– По делам?

– Нет.

– А-а-а, тогда, значит, чтобы развлечься.

Последняя фраза прозвучала не как вопрос, и это здорово, потому что я не знаю, как ответить.

– Что ж, – говорит мужчина, открывая вторую банку пива за последние тридцать минут, – будь осторожней. Там все пьют целыми днями напролет. У них даже есть заведения, где можно купить дайкири, не выходя из машины.

Меня не удивляет, что он это знает.

– Всегда имей в виду, что все вокруг тебя пьяны. Пешеходы, водители, велосипедисты. Лошади, запряженные в эти надоедливые экипажи. Все пьяные. Не забывай об этом. – Отрыгнув, мужчина допивает остатки пива, и стюардессы подходят, чтобы забрать тару перед посадкой.

– Даже вампиры?

– А, ты одна из этих, – фыркает мужчина. Он наклоняется, фокусируя взгляд. – Особенно вампиры. Нет ничего хуже пьяного вампира. Встреча с ними не проходит бесследно.

Сердцебиение учащается, хотя я изо всех сил пытаюсь выглядеть беззаботной.

– И где можно найти этих пьяных вампиров? Ну, вы понимаете, не хотелось бы случайно где-то на них наткнуться.

Мужчина откидывается на спинку кресла.

– Там же, где бродят и все остальные пьяницы, – на Бурбон-стрит.

Бурбон-стрит является центром вечеринок во Французском квартале и уже занимает первое место в моем списке мест, где вампир мог бы незаметно выпить глоток крови ничего не подозревающего туриста. Но это также создает проблему: как мне попасться вампиру на глаза, когда вокруг будет масса других лакомых кусочков на выбор?

Мужчина закрыл глаза, но я все равно спрашиваю.

– А где еще?

Он приоткрывает один глаз и пожимает плечами.

– Наверное, в Квартале есть какой-то вампирский магазин сувениров. Купи там что-нибудь, и тебе дадут пароль к секретному вампирскому бару.

Он подмигивает.

– Спасибо. – Я пытаюсь скрыть разочарование. Я знаю все о магазине и «секретном» баре, но раз уж эта информация содержалась на первой странице в поисковике, значит, она не очень секретная и я не найду настоящих вампиров в приманке для туристов. Можно было бы попытаться, но я сомневаюсь в успехе, и у меня в запасе всего неделя. Я оставляю этот вариант на крайний случай и оплачиваю использование Wi-Fi в воздухе. Мне нужно что-то получше, чем туристические приманки и старые легенды.

Самолет приземляется на взлетно-посадочную полосу с такой силой, что меня подбрасывает на сиденье. Никто не паникует, так что, видимо, это нормально. Я не так уж много летала в своей жизни.

Генри стоит в проходе, стаскивает мою сумку с полки.

– Ты готова?

Я не отвечаю, но мужчина, который сидел рядом, поднимается из кресла и пропускает меня вперед.

– Не забывай, что я сказал, маленькая леди.

– Хорошо, – отвечаю я, хватая свою сумку и маневрируя с ней по узкому проходу.

– Что это было? Заводишь друзей? – спрашивает Генри, как только мы выходим из самолета и оказываемся в раскаленном от жары аэропорту.

– Очевидно, все в этом городе постоянно пьяны. – Я не упоминаю вампирскую часть нашего разговора.

Глаза Генри слегка расширяются.

– Звучит заманчиво.

Я машинально шлепаю его по руке. А потом спохватываюсь. Возможно, мне не следует возвращаться к привычным жестам, но так легко притворяться, что ничего странного не произошло и мы снова стали детьми.

Я слишком громко прочищаю горло.

– Нам нужно оставаться начеку, чтобы мы могли поймать вампира, а не стать его первым и вторым блюдом.

– Ага, – отвечает Генри, и я чувствую, как он сдерживается, чтобы в очередной раз не напомнить мне, что вампиров не существует. – Но, если честно, я думаю, что стал бы основным блюдом, а ты – закуской. – Он бросает взгляд на мой розовый сарафан с принтом роз. – Или, возможно, десертом.

– Я, по-твоему, выгляжу как десерт?! – вскидываю брови я.

Генри краснеет. Мои щеки тоже пылают. Это тот тип полушутливого флирта, который у нас был до Бейли, – когда мы определенно уже не были детьми.

– Ты заказывала такси? – Он осматривает ряды машин, подбирающих других путешественников.

Похоже, мы снова игнорируем любое влечение между нами, чего я и хочу. Так будет лучше для нашей дружбы.

– Упс, – говорю я. У меня получается снова поддержать эту игру. Мы играли в нее почти пять лет, прежде чем я все испортила.

Генри вздыхает и достает свой телефон.

– Мы можем взять Uber.

– Они, наверное, пьяны.

– Сейчас девять часов утра.

– Вряд ли это имеет значение, – говорю я и приподнимаю бровь.

Генри ухмыляется.

Пятнадцать минут спустя мы едем по узким улочкам. Водитель такси жмет на тормоза всякий раз, когда пешеходы решают выскочить на дорогу, что случается довольно часто.

– Так как это происходит? – спрашивает Генри.

– Что именно?

– Превращение в вампира. Какова… процедура?

Я бросаю взгляд на нашего водителя.

– Может, обсудим это позже?

– Я уверен, что он слышал и более странные разговоры.

Наш водитель кивает:

– Уж поверьте, это так.

– Ну вот, – говорит Генри, – так что рассказывай.

– Ну, знаешь, там все завязано на сосании крови. – Я смеюсь. Он – нет. Водитель, однако, фыркает, и я начинаю думать, что он был бы лучшим напарником, чем Генри.

– Ты же смотрел «Баффи», – напоминаю я.

Генри вздыхает.

– Я говорю серьезно.

– Не уверена на сто процентов, но, насколько мне известно, лучше всего сделать так, чтобы тебя укусил вампир, а затем выпить кровь вампира, пока твоя кровь находится в его организме.

Генри корчит гримасу, как будто я заявила, что собираюсь лизать пол в общественном туалете.

– Значит, ты тоже станешь вампиром.

Я ерзаю на сиденье. Я смирилась с тем фактом, что будет легче убедить вампира обратить меня здесь, чем заставить его лететь к нам домой спасать моего отца. Я не собираюсь рассчитывать на человечность вампира. Если найду его, то даже не буду упоминать папу. Это может все испортить. К тому же, если я тоже стану вампиром, папе будет легче приспособиться. Я готова на все, чтобы спасти его. Кроме того, я ощущала себя мертвой внутри с того самого момента, как услышала диагноз «рак». Возможно, став нежитью, я снова почувствую себя живой – но мне не хочется вдаваться во все эти подробности с Генри. Он всего лишь пытается помочь мне почувствовать себя лучше.

– Таков план, – беззаботно говорю я.

Генри смотрит в окно. Его кулаки периодически сжимаются, и неприятно говорить, но его реакция меня воодушевляет. Если он расстроен, значит, думает, что это возможно.

– Мне кажется, что ты не до конца все продумала, – наконец говорит он. – Давай начистоту. Без шуток.

Я съеживаюсь. Генри знает, что я шучу, когда нервничаю, и не хочу, чтобы кто-то еще это видел. И я действительно не до конца все продумала. Мы с папой рассуждали о том, чтобы отыскать вампира в этой поездке и стать бессмертными, но всегда говорили с усмешкой, как будто не собирались делать это по-настоящему. К тому же папа всегда предпочитал оборотней. Я выбирала вампиров, потому что мне гипотетически нравилась сама идея, но каково это на самом деле? Я не хочу об этом думать. Не имеет значения.

– Это единственный способ, – отвечаю я, но Генри в ответ качает головой.

Я не могу быть с ним такой открытой, как он хочет.

Наша машина останавливается на узкой улочке, я выпрыгиваю на потрескавшийся неровный бетон и поднимаю свой розовый чемодан на колесиках, потому что он ни за что никуда не покатится по таким тротуарам.

Горячий, влажный воздух прилипает к коже, как пленка, но даже это не смущает меня.

– Удачи! – кричит на прощание водитель. И когда я оглядываюсь, чтобы посмотреть, как он отъезжает, мужчина подмигивает, как будто что-то знает. Я мысленно ругаю себя за то, что не расспросила его по пути.

– Это напоминает мне Диснейленд, – говорит Генри.

Я слегка улыбаюсь. Я тоже пыталась определить это ощущение чего-то знакомого и не могла, но в зданиях и улицах есть нечто необычное: оно заставляет игнорировать трещины на тротуаре, плотный воздух и мусорные баки, выстроенные в очередь на вывоз мусора. Над всем этим возвышаются здания в два или три этажа, каждое из которых примыкает к следующему, и ни одно из них не похоже на другое. Стены одного дома выкрашены в яркий и веселый желтый цвет, а перила балкона – белые. Другое здание сложено из кирпича, у него витиеватые и изогнутые черные кованые перила балконов, заросшие сочными зелеными растениями. Больше всего мне понравился дом, где балкон украшен каскадом цветов, беспорядочно растущих во все стороны. Наше здание простое, белое, с единственным балконом в квартире на втором этаже.

Мои пальцы внезапно начинают чесаться от желания взять карандаш и бумагу, чтобы запечатлеть замысловатые изгибы балконов, и это чувство удивляет меня. Я так давно не испытывала желания рисовать, что забыла о порыве вдохновения, которое приходит, когда видишь что-то красивое и знаешь, что можешь запечатлеть это чувство, сохранить навсегда. В отличие от рисунков, в жизни красота недолговечна.

Желание охватывает меня, и я, как раньше, мыслю синими, зелеными и желтыми красками, представляя, как акварели капают на бумагу. Но искусство без эмоций мертво, поэтому в ту секунду, когда я позволяю цветам заполнить разум, меня также охватывает горе, превращая в море синего, угрожая затопить собой все остальное, включая мою надежду.

Хорошо, что я приехала сюда не для того, чтобы рисовать красивые картинки. И определенно не для того, чтобы что-то чувствовать, поэтому обуздываю свои эмоции и загоняю вихрь цветов в глубокий колодец где-то между желудком и ребрами.

Чтобы отвлечься, перекладываю свой тяжелый чемодан в другую руку.

– Давай я его понесу? – предлагает Генри.

Я колеблюсь. Обычно чемоданы девушек носят их парни, но я, наверное, слишком сильно себя накручиваю.

– Конечно, спасибо. – Я передаю Генри ручку своего чемодана и неловко пытаюсь проконтролировать, чтобы наши пальцы не соприкоснулись, словно мы незнакомы.

Он стоит и, прищурившись, смотрит на меня.

– Ты в порядке?

Он ничего не сказал о том, забронировал ли себе жилье, но я не хочу поднимать этот вопрос и усугублять нелепость ситуации.

– В полном порядке. – Я открываю и придерживаю дверь, а затем поднимаюсь вслед за Генри на три лестничных пролета. За время подъема он даже не вспотел и теперь расслабленно стоит, прислонившись к стене, пока я копаюсь в поисках ключа и отпираю дверь.

Я протягиваю руку, выхватываю у него свой чемодан и вкатываю в просторную гостиную, выкрашенную в поразительный ярко-синий цвет.

– Ого! – говорит Генри, входя следом за мной. – Немного чересчур.

Он прав, но я этого не говорю. Место необычное до крайности, со старомодным бархатным диваном травянисто-зеленого цвета в центре комнаты и деревянным журнальным столиком, потертым ровно настолько, чтобы выглядеть очаровательно. По обе стороны от дивана стоят разномастные стулья, явно украденные когда-то из столовой. Стены украшают огромные картины с изображением цветов, написанные маслом. Похоже, папа выбирал эту квартиру специально для меня.

– Мне здесь нравится, – сообщаю я.

Волоку свой чемодан мимо дивана в первую спальню, и Генри следует за мной по пятам.

– Ого! – повторяет он.

Темно-зеленая краска покрывает стены, напоминая густую лесную чащу, если не считать стоящей в центре комнаты кровати с балдахином, покрытой ярко-розовым стеганым одеялом. Кроме нее, из мебели здесь есть только бледно-голубой бархатный диван. Это странное место приветствует меня, и на долю секунды я позволяю себе в него влюбиться, но затем напоминаю себе, что я здесь не для того, чтобы валяться на кровати и расслабляться.

Генри практически навис над моим плечом, чтобы заглянуть внутрь, так что, повернувшись, я утыкаюсь носом в его грудь.

Он быстро отступает назад – так быстро, что мне даже немного обидно.

– Здесь есть еще одна комната, верно? – спрашивает он.

Я невольно делаю вдох слишком громко.

– Наверное. Предполагалось, что мы с папой будем жить здесь вдвоем.

Мысли об отце успокаивают меня. Мне нужно сосредоточиться.

Мы идем по коридору в главную спальню, в которой стоит огромная двуспальная кровать из черного лакированного дерева, покрытая темно-бордовым стеганым одеялом. Стены выкрашены в синий цвет, такой темный, что кажется почти черным, и здесь больше ничего нет, кроме огромного окна с черными занавесками.

– Что ж, похоже, здесь живет вампир, – говорит Генри.

– Ты можешь занять эту комнату.

– Разве ты не хочешь взять себе главную спальню? Это же твоя поездка.

– Здесь должен был разместиться мой папа. – Я тащу чемодан обратно в комнату поменьше, ту, которая изначально предполагалась для меня.

Генри не настаивает. Я ставлю свой чемодан на ярко-розовую кровать и пытаюсь не думать о том, что мой друг распаковывает вещи там, где должен был это делать отец. Но меня не отпускает мысль о том, как сильно здесь не хватает папы, как сильно хотелось бы в этой поездке заниматься беззаботным поиском вампиров с единственным человеком, который верил в них вместе со мной.

Он – не Генри, поэтому, повернувшись и увидев, что парень прислонился к двери и наблюдает за мной, я срываюсь на него, прежде чем успеваю остановиться.

– Зачем ты со мной поехал? Потому что, если надеялся на развлекательную поездку, этого не будет.

– Я поехал, чтобы помочь тебе. И уж конечно не для того, чтобы развлекаться. – Генри фыркает, и я думаю о том, как неуместно он выглядит в своих выцветших джинсах и нежно-голубой футболке.

– Помочь мне с чем? – продолжаю я. Генри совершенно ясно дал понять, что не верит в мой план, так чем же он может помочь?

Ответом мне служит молчание. Генри считает, что должен защитить меня от себя самой, и теперь он стал очередным препятствием на моем пути.

– Так какой у нас план? С чего начнем поиски?

Я пристально вглядываюсь в его лицо. Генри не морщится, как привык делать в детстве всякий раз, когда я придумывала план, который ему не нравился. Он не поджимает губы, не улыбается снисходительно, не смотрит на меня осуждающим хмурым взглядом. Его карие глаза широко раскрыты и серьезны. Он хочет попытаться, если я ему позволю.

Я покусываю верхнюю губу, пока он ждет моего решения.

– Это может показаться немного странным.

Его брови приподнимаются.

– Только не психуй.

– Вот теперь я психую. Говори. Это не может быть хуже того, что я уже себе представил.

Отвечая, я так и жду, что его покинет самообладание.

– Нам нужно проникнуть в монастырь.

Мгновение Генри просто моргает, глядя на меня. А затем произносит:

– Небольшая поправочка. Это определенно хуже.

Глава 4

Видишь ли, друзей заводят для того, чтобы не пришлось делать всякие ужасные вещи в одиночку.

Древние

Уставшие после перелета и измученные, мы прогуливаемся по улице, вытирая влажный воздух с кожи, как будто это каким-то образом может помочь. Не помогает.

– И почему вампир решил поселиться здесь? – спрашивает Генри, проводя рукой по лбу. – Ведь каждый раз, когда он пытается кого-то укусить, ему приходится натыкаться на слой пота.

Он одергивает свою белую футболку, затем джинсы, которые, кажется, прилипают к ногам.

– Ты не взял с собой никаких шорт?

– Нет. Честно говоря, я не смотрел прогноз погоды.

Я вздыхаю. На мне бежевые льняные шорты и розовая майка, но тело все равно влажное. Мимо нас с важным видом проходят две девушки лет двадцати с небольшим. Они одеты в легкие платья, и их волосы вьются от влажности. Мы оба поворачиваемся, чтобы посмотреть на них.

– Похоже, местные уже привыкли к климату, – говорит Генри.

Я убираю пряди взмокших от пота волос с лица.

– Мы можем чуть позже купить тебе шорты.

– Но почему Новый Орлеан?! Если бы я был вампиром, то, вероятно, жил бы на Аляске или где-нибудь еще, где все время темно и можно обставить все как нападение животного.

– Я рада, что ты все обдумал, но ты же понимаешь, что в других местах тоже полно солнечных дней, да?

– Да, если проводить отпуск в Париже. Мы могли бы поехать в Париж, – ворчит Генри, теребя воротник рубашки.

– Разве ты не помнишь? Десять лет назад один из вампиров говорил, что живет здесь.

Генри хмурится. Ему не обязательно высказывать свои мысли вслух. Я знаю, что он считает всех этих людей шарлатанами, которые водили других за нос из-за жажды внимания.

– Кроме того, дело не в погоде. Все дело в людях. По ночам на Бурбон-стрит устраивают одни из самых безумных вечеринок в мире. Всего год назад здесь пропала женщина. Ее жених заявил, будто она секунду назад была рядом – и вдруг пропала. А потом появилась через неделю и ничего не могла вспомнить. Она думала, что ее накачали наркотиками, но вышло много статей и новостных сюжетов, в которых рассуждали о том, не вампиры ли это и сколько их может скрываться во Французском квартале. Подумай. Каждую ночь тысячи людей напиваются до потери сознания и не могут вспомнить огромные отрезки времени. Это просто шведский стол для вампиров.

– Твой всеобъемлющий восторг и использование слова «шведский стол» беспокоят меня. – Генри демонстративно делает шаг назад от меня.

Я шагаю к нему и шлепаю его по плечу. На этот раз я не стала размышлять над поступком – просто приняла свой порыв как есть. Я чувствую себя комфортно, как будто никакой размолвки между нами и не было. Как будто мы по-прежнему лучшие друзья и Генри просто согласился принять участие в моей очередной странной выходке.

– В этом есть смысл.

Генри с убийственно серьезным лицом кивает, и это говорит о том, что он не считает вопрос серьезным. Ему просто не хватает аргументов.

– Кроме того, взгляни на это место. Город яркий и живой, но в то же время какой-то древний и полуразрушенный.

Я провожу рукой по холодным старым кирпичам здания, мимо которого мы проходим. Кое-где кирпичи почернели, кое-где – выцвели, и ни один из них не похож на другой. Держу пари, у каждого есть своя история, которую он может поведать. Двери поразительного темно-синего цвета распахиваются на тротуар, выпуская плавные волны джаза и взрывы хриплого смеха. Здание через дорогу выглядит как недавно отремонтированное – оно покрыто свежей серой краской, а рамы на окнах с выпуклыми стеклами безупречно белые. В любом другом городе эти здания показались бы разномастными, но здесь они выглядят органично. Французский квартал прекрасен, потому что здесь все настолько не подходит друг другу, что смотрится как одно целое.

– Разве ты не хотел бы жить здесь, если бы был бессмертным? Куда ни глянь, везде что-то по-другому. Это никогда не устареет.

Я не могу скрыть своего волнения. Мои шаги стали легче, чем были в последние месяцы, – у меня есть план, и я снова контролирую ситуацию, действую, вместо того чтобы сидеть сложа руки, когда все вокруг решили, что папе остается только умереть.

Я оглядываюсь на Генри, который идет позади меня, пока мы пробираемся по переполненному людьми тротуару.

Он вытирает пот со лба.

– Это здорово.

– Ну, вампирам здесь, наверное, не так жарко, ведь они выходят на улицу только по вечерам.

Или, возможно, они даже не чувствуют жару, если им все время холодно. Если все пойдет по плану, довольно скоро я тоже буду выходить на улицу только по вечерам… и никогда не увижу яркие краски этого места в прежнем виде. Никогда не смогу нарисовать эти наполненные жизнью улицы, залитые солнечным светом. Мне хочется остановиться, медленно повернуться вокруг себя и попытаться запечатлеть в памяти этот город при дневном свете. Но на это нет времени. Меня терзает ощущение очередной потери, но я игнорирую его. Потеря дневного света – ничто по сравнению с потерей папы.

Толпа редеет, и Генри делает несколько шагов, чтобы догнать меня.

– А почему мы вышли именно сейчас? Почему бы нам не затаиться до темноты в… ну, например, там? – Он указывает на причудливое кафе бледно-желтого цвета, перед которым выставлена доска с изображением свежих пончиков. Аромат сахара витает в воздухе, искушая нас отказаться от миссии.

– Вампиры могут быть на чердаке. Там темно в любое время суток.

Генри стонет.

– Проникновение на чердак монастыря входит в список того, чего я никогда не хотел бы делать.

– Ты можешь подождать снаружи.

– Чтобы тебя вывели в наручниках? У тебя нет другого плана?

Я останавливаюсь, чтобы посмотреть на него.

– Это мой лучший план.

– Хорошо. – Генри складывает руки на груди, тем самым показывая, что действительно готов меня выслушать. – Тогда убеди меня.

Я не знаю, насколько честной следует с ним быть. Два дня назад у меня не было даже такого плана. Да, мы с папой собирались охотиться здесь на вампиров, но не проводили никаких реальных исследований. Скорее, просто надеялись столкнуться с одним из них во время посещения всяких крутых мест, связанных с вампирами.

Я колеблюсь. Однако мне нужно, чтобы Генри подготовился, на случай, если все пойдет плохо.

– Во время полета я копалась на форумах, и кто-то написал о своем друге, который приехал сюда, надеясь попасть на чердак монастыря. Этот друг пошел один, но так и не вернулся. Все случилось буквально пять дней назад.

– Мне кажется, о таком исчезновении сообщили бы в новостях.

– Нет, если дело замяли… или если тот человек не воспринял своего друга всерьез.

– Возможно, друг просто уехал. Убежал от прежней жизни.

– Или это самое легкое место охоты для вампира, ищущего добровольных жертв.

– Чердак в монастыре?!

– Это не просто какой-то монастырь. Его название на форуме привлекло мое внимание в первую очередь, потому что было в нашем с папой списке мест для посещения. И знаешь почему?

Генри приподнимает бровь. Он всего лишь мне подыгрывает. Я знаю, он заранее видит, когда я готовлюсь с головой погрузиться в «вампирские глубины», – так он обычно называл это всякий раз, когда я слишком долго рассказывала какую-нибудь легенду о вампирах или историю о фильме. Однако он все еще слушает, так что я просто пользуюсь шансом.

– Потому что там впервые обнаружили вампиров Северной Америки.

Я ухмыляюсь и тычу большим пальцем вправо.

Монастырь – бежевый с тускло-серыми ставнями, большой и неброский. Он выглядит примерно так, как по всеобщему представлению и должен выглядеть монастырь, и все же обладает простой красотой, которая вызывает желание говорить шепотом, когда вы стоите перед ним.

– Выходит, монахини – вампиры?!

Я понимаю, что Генри пытается дать мне презумпцию невиновности и не позволить своим истинным мыслям отразиться на лице – что где-то на этом пути я окончательно спятила. Я стараюсь не винить его.

– Не говори глупостей. Не думаю, что на свете существуют монахини-вампиры.

Генри испытывает заметное облегчение, но тут я продолжаю:

– Давным-давно монахини заперли вампиров на чердаке.

– Конечно. Конечно. – Он продолжает бормотать эти слова, глядя в небо, как будто это принесет ему какое-то облегчение.

– Но монахини здесь больше не живут, – поясняю я, разговаривая с ним так, будто он вовсе не молится затянутому тучами небу, чтобы Иисус спас его.

Наконец Генри снова опускает на меня взгляд.

– Тогда кто там обитает? Кроме вампиров, конечно.

За сарказм я бросаю на него сердитый взгляд, но Генри слишком рассеян, чтобы заметить.

– Это музей.

– Музей вампиров.

– Конечно, нет! Музей посвящен истории монастыря, но это прикрытие для вампиров.

Генри что-то неразборчиво бормочет себе под нос.

– Что ты сказал?

– Лучше тебе не знать.

– Ладно. Тогда, пожалуйста, выслушай меня.

Я делаю глубокий вдох, собираясь с духом. Мне нужно, чтобы Генри узнал правду из этой истории о вампирах, которой люди пытались найти объяснение, прежде чем мы получили подтверждение их существования.

– Раньше здесь была французская колония, но жили тут одни мужчины. Однажды они решили, что им нужны женщины, дабы оживить обстановку, поэтому послали письмо французскому королю, умоляя его прислать женщин. Король собрал желающих и отправил на корабле. Вот только когда корабль прибыл, на нем не оказалось никаких женщин, – лишь какие-то подозрительно похожие на гроб короба, которые мужчины отнесли в монастырь. Все предположили, что женщины умерли, но потом они начали появляться на улице с очень бледными лицами и ртами, перемазанными чем-то красным, а мужчины, которые приближались к ним, начали исчезать. Историки пытались придумать этому объяснение: винили во всем цингу, из-за которой у женщин кровоточили десны, или утверждали, что пропавшие мужчины могли уплыть на лодке до Батон-Руж или куда-нибудь еще, – но это были отговорки, чтобы скрыть неприятную правду.

Генри смотрит на меня так, словно я – чересчур эксцентричный учитель истории.

– Ты хочешь знать, что это за правда?

– Умираю от желания, – слегка улыбается он.

– Пожалуйста, отнесись к этому серьезно.

– Хорошо, хорошо. – Генри поднимает руки в притворной капитуляции. Он перестал улыбаться, но я вижу, как уголки его губ приподнимаются.

Мне хочется отправить его домой в эту же секунду, но нужно закончить рассказ.

– Ходят слухи, будто монахини поняли, что мужчины пропадают из-за вампиров, и решили принять меры – для начала изолировать весь третий этаж. Говорят, все ставни там были заколочены гвоздями, освященными самим папой римским. Но люди продолжали сообщать, что видели окна открытыми по ночам.

– Возможно, гвозди следовало облить святой водой во время освящения.

Мне хочется ударить Генри, но он смотрит на неприметные закругленные ставни на третьем этаже, так что, возможно, немного верит.

– Ты действительно думаешь, что они до сих пор прячутся там? Ведь с тех пор прошло столько времени… Разве все те исследователи вампиров, которые появились после фиаско Джеральда, не проверили бы это место?

– Да, они проверяли его сразу после того, как все случилось, но зачем вампиру околачиваться там, где его наверняка будут искать? И это было десять лет назад. Люди, как правило, не утруждают себя поисками в тех местах, где уже искали до них. К тому же ты помнишь Джерома, вампира из Нового Орлеана? Его спросили, где он живет во Французском квартале, и он стал таким загадочным и молчаливым, словно не хотел отвечать, но потом все же признался, что живет в доме с очень-очень хорошим видом на этот монастырь. Он так и сказал: «очень-очень», как будто хотел на что-то намекнуть. Что, если он жил здесь? Что, если он поддерживал монастырь, а они хранили его тайну? Ему наверняка пришлось переехать во времена расцвета вампиров, но сейчас… Разве можно найти укрытие лучше, чем место, которое уже проверено тысячу раз?

– И ты уверена, что он сюда вернулся?

– Нет, но именно сюда направлялся тот друг, когда его видели в последний раз. Он либо нашел кого-то, либо нашел подсказку, что привела его куда-то еще.

– Итак, мы собираемся вломиться в это здание и добраться до третьего этажа, найти гроб, надеюсь, с вампиром, а не со старыми костями внутри, и, надеюсь, с добрым вампиром, после чего попросить его обратить тебя и, наконец, пойти домой?

Тон Генри саркастичен, но в нем сквозит резкость – возможно, даже гнев. Он не хочет, чтобы я рисковала жизнью, вне независимости от того, насколько мала вероятность того, что я права.

– Да, – отвечаю. Мой голос дрожит. Я – странная смесь сомнения и страха, но на самом деле мне нужно избавиться лишь от одной из этих эмоций. Сомнение отравляет ваши мысли до тех пор, пока все кажется невозможным.

То, о чем думаю я, – возможно.

– Да, – говорю немного громче. Я лезу в задний карман и достаю телефон, чтобы показать Генри план монастыря, найденный мной в Интернете. Генри наклоняется и смотрит туда, куда я указываю пальцем.

– Между нами и чердаком два этажа, но если эта схема не врет, то лестница находится слева от входной двери. В свободном доступе. Так ты собираешься мне помочь или нет?

Я не жду ответа, просто иду через улицу. Когда оборачиваюсь, Генри стоит у каменной стены, разглядывая декоративную отделку наверху.

– Что ты делаешь? – спрашиваю.

– Перелезть будет довольно трудно, но, думаю, я смогу подсадить тебя. Правда, не знаю, как потом перелезу сам.

Я смеюсь – хохочу от души – впервые за долгое время. Возможно, Генри верит в вампиров не так сильно, как я, но он предан делу.

– Как насчет того, чтобы вместо этого купить билеты в музей?

Он краснеет, чем смешит меня еще больше.

– Тем не менее, я ценю твою самоотверженность, – добавляю я.

– Всегда готов помочь, – бормочет он.

– Серьезно, ты лучший. – Я беру его под локоть и тащу за собой через главные ворота.

Женщина, продающая билеты, пристально смотрит на нас.

– Вы же знаете, что это всего лишь музей, верно? Здесь нет ничего сверхъестественного. Это даже больше не похоже на монастырь. Это музей, посвященный монахиням.

Должно быть, кое-кто еще шныряет вокруг, пытаясь выследить легенду. Я открываю рот, чтобы успокоить женщину, но Генри опережает меня.

– Я люблю монахинь, – сообщает он.

И я, и кассир одновременно смотрим на него.

Генри краснеет.

– Я хотел сказать… не в том смысле… а как историю. Я люблю церковную историю.

Женщина с хмурым видом вручает нам билеты.

– Извините, – говорю я, – он не силен в красноречии.

С этими словами я тащу Генри за собой на территорию монастыря.

– Если она не подозревала нас раньше, то теперь точно подозревает, – понизив голос, яростно сообщаю я.

– Прости. Я не силен в том, чтобы быть шпионом, или охотником на вампиров, или кем там еще.

– Да уж, ты определенно не Баффи.

Генри смеется.

– Не буду спорить. – Вдруг его смех затихает. – Это прекрасно.

Низкие, безукоризненно подстриженные живые изгороди начинаются в центре двора и тянутся в разные стороны, обрамляя множество кирпичных дорожек, сходящихся в центре. Интересно, несут они в себе особый смысл? Например, что всегда существует не один путь, а целое множество. Папа был бы рад это увидеть. Это ему следовало стоять здесь со мной и обсуждать историю монастыря, пока я жду возможности подняться наверх и поискать вампиров, но когда-нибудь мы вернемся сюда вместе.