Ралли Родина. Остров каторги

Хотя я уже понял – не начнет.

К сожалению, это так глубоко сидит у нас внутри, что, кажется, клещами не вытащишь, не выжжешь – этакий русский код, который навечно с нами, как клеймо. Нам проще идти за мифами к краю пропасти, чем хотя бы попытаться оценить с логической точки зрения те факты, что на нас вываливают. Мы верим, хотя надо проверять – просто потому, что эти прекрасные обещания светлого будущего позволяют не думать о неприглядном настоящем. И это, увы, надо просто принять, поскольку изменить все равно не получится. Это, если можно так выразиться, наша особенная, русская, ментальность».

А пока музыканты на трибуне ударили туш, и стройный хор мужских голосов затянул гимн:

«Союз нерушимый республик свободных…»

Вскоре его подхватила вся площадь, и Привезенцев поймал себя на том, что тоже тихо подпевает другим.

* * *

2015

Питер встречал нас хмурым небом, затянутым бледно-серыми облаками, но мы не обращали на погоду особого внимания. Цель, к которой мы так стремились на протяжении последних трех недель, была как никогда близка.

«Интересно, что бы написал в своем дневнике дед, если б имел возможность повторить ралли вместе с нами? – подумал я, глядя на придорожную лесополосу. – Наверное, лишний раз убедился бы, что мы до сих пор существуем в безвременье, где фактически ничего не меняется».

Редкие птицы приветствовали усталых путешественников робким пением.

«Обидней всего, что в целом ничего кардинально в лучшую сторону не поменялось… и как жил народ на каторге испокон веков, так и рефлекторно продолжает жить. Казалось бы – железный занавес пал, езжайте, узнавайте мир… но ментальные границы ведь так просто не отменишь. Нас давно приучили, что там – плохо, что там мы чужие, что нас там не ждут. А если даже мы сможем убедить себя попробовать, государственный аппарат настолько усложнит выезды за границу, что всякое желание ехать отпадет. Вот и сидят все по норам – так проще, дешевле и вроде бы спокойней…»

Единственное светлое пятно – я в очередной раз убедился, что в мотосообществе чертовски много хороших людей. Сколько раз нас выручали в пути наши товарищи из разных клубов! И все помогали не ради выгоды (денег так никто в итоге и не взял) – все делалось исключительно из уважения к нам и к самой идее «Ралли Родина». Поспособствовать выполнению этой миссии было для многих любителей мотоциклов в радость. И мы знали, что если однажды кому-то из нас позвонит тот же Комбат, мы обязательно поможем. Просто потому, что так надо.

К тому моменту, как мы выехали на Дворцовую площадь, стало постепенно смеркаться, и наши близкие, дежурившие у подножья Александровской колонны, зажгли на мобильных телефонах фонарики. Мы объехали площадь кругом под радостные крики детей и аплодисменты жен и друзей, после чего заглушили моторы наших мотоциклов и пошли обниматься с родными после долгой разлуки.

Первым делом я пожал руку Саше Никифорову. Мы верили, что он успеет к нашему приезду, и он успел.

– Как ты, старик? – спросил я.

– Терпимо, – с грустной улыбкой ответил он. – Потом поговорим, тебя вон жена с детишками уже ждут.

– Как скажешь, – кивнул я и, похлопав его по плечу, пошел к семье.

Дети сразу бросились ко мне на шею, и я, смеясь, опустился на корточки, чтобы им легче было меня обнимать.

– Бородатый такой, – проведя рукой по моей щеке, сказала Маша. – Совсем одичал?

– Не совсем, – хмыкнул я, целуя детишек. – Вас, видишь, узнал…

– Ну ты хоть доволен? – спросила Маша. – Повторил маршрут деда…

– Повторил, – шумно выдохнув, кивнул я. – А вот доволен ли…

Собираясь с мыслями для ответа, я скользнул взглядом по Александровскому столбу – памятнику великой победе Александра I над Наполеоном. Наверное, организаторы ралли шестьдесят седьмого года неслучайно провели финишную черту именно здесь: как ни старались советские деятели откреститься от царского прошлого, не признавать значимость триумфа над французами они не могли.

«На этих победах, на патриотизме все вокруг и держится. Мы одолеем любого врага, мы – сильны, мы – одна шестая часть всей суши… вот только почему в мирное время мы так наплевательски относимся к тем богатствам, которые имеем или обрели? Почему при нападении собираемся воедино, сражаемся за Родину, а когда угрозы извне нет, междоусобицами разрушаем страну изнутри?»

– Поехали к морю? – с тоской сказал я, обращаясь к друзьям.

– А прыгнуть, как мы хотели? – напомнил Денис.

– Ах, да, точно! И как я забыл? – хлопнув себя по лбу, воскликнул я.

Мы выстроились в ряд на фоне наших мотоциклов и по моей команде подпрыгнули вверх, вытянув руки. Заморгали вспышками телефоны наших друзей.

– Ну что, получилось? – спросил я, подходя к жене.

Она показала снимок.

– А что, вполне! – хмыкнул я, поворачиваясь к друзьям.

Вдруг мотор одного из «Уралов» взревел раненым зверем. Удивленный, я повернулся на звук и увидел, что «черый» мот Ивана покатился прочь от места встречи, унося Камова от радостного ликования наших близких.

– Даже не попрощался, – сказал Ребе, подходя ко мне.

– Может, оно и к лучшему, – философски произнес я. – Лучше так, по-английски, чем какие-то нелепости говорить и слушать.

Иван был и остался для нас чужим. Собственно, он даже не стал приглашать на Дворцовую свою семью – видимо, заранее знал, как поступит. Лишь в одном упрекнуть Камова было нельзя – обещание преодолеть весь маршрут до конца он доблестно сдержал и теперь уезжал с чистой совестью.

«Что ж, пусть так. Счастливого пути тебе, Вань».

Вольно или невольно, Камов стал этаким символом всего нашего путешествия – эгоист, который вроде бы хочет (на словах) быть частью команды, но поступками демонстрирует, что ему на всех наплевать. Ванины выходки нередко ставили меня в тупик, пока я не понял главного: в рамках собственного мирка все действия нашего бородатого спутника были совершенно логичны. Просто они работали на одного-единственного человека – на него самого. Окружающую действительность Камов успешно подстраивал под себя. Если эти мне не помогают – значит, не я плохой, а они. Если эти дружат со мной – значит, они такие же хорошие, как я.

«Так и живем. С разными шкалами ценностей, в разных системах координат, меряя окружающих только по себе».

– Ну теперь хоть к морю? – вопросил я, окинув взглядом друзей.

– Давай!

Помимо родных и друзей, нас встречали ребята из местного байк-клуба, «Victory СПб». Они знали ближайшее место, где можно было подъехать к Балтийскому морю, и вызвались нас проводить, чтобы мы омочили колеса наших «ирбитских калек» в большой воде. Это была та формальность, без которой я считал бы «Ралли Родина» незавершенным.

– Вот теперь доволен, – сказал я Маше, которая, выбравшись из «Доджа», подошла к самой кромке воды.

Мой зеленый «Урал» стоял, погруженный колесами в соленую морскую воду, а я сидел и смотрел на заходящее солнце.

Конечно, я лукавил. Да, безусловно, я был рад, что наше путешествие подошло к концу. Но «доволен»… В тот момент мне хотелось поскорей избавиться от своего «М-72» и навсегда забыть о многом, что я видел во время мотопробега.

Подобно моему дедушке, я вел путевые дневники, чтобы события следующих дней не стерли впечатления от предыдущих. Но в тот момент, на берегу Балтики, мне сложно было представить, что однажды я захочу поведать кому-то о событиях этих странных и в чем-то очень страшных двадцати четырех дней.

Уж точно я не собирался писать об этом книгу.

Но «неожиданно» наш царь назначил себя на новый срок, и я сразу вспомнил про «Ралли Родина».

«Ассоциации, ассоциации…»

Порой мне начинает казаться, что Путин был всегда. Это еще один эффект безвременья, в котором давным-давно томится наша многострадальная Родина: если власть не меняется, то как измениться стране? Каждый последующий год похож на предыдущий: мы успешно воюем с внешним врагом, а внутри все гниет и разваливается. Мы видим это, ругаем продажную власть, но на каждых последующих выборах голосуем за тех же самых негодяев, «потому что не за кого больше». Нас подстегивают патриотизмом, укоряют тем самым «долгом перед Родиной», но не могут внятно ответить на простой вопрос – почему я Родине что-то должен, а она мне – ничего? По одному телеканалу говорят, что Сергей Магнитский скончался в камере от не замеченной вовремя болезни, по другому – что его отравили американские спецслужбы (заключенного, находящегося в российской (!) тюрьме). И мы верим, что обе истории могут быть вполне реальны, мы допускаем и то, и другое. Такой взгляд на мир позволяет худо-бедно переживать самодержавие и при этом сохранять остатки здравого смысла, но, рассуждая подобным образом, выбраться из плена безвременья невозможно. Когда нам это удобно, мы вспоминаем, что являемся «великой империей, занимающей одну шестую часть суши». Когда неудобно, мы забываем даже ближайших друзей. В зависимости от ситуации мы можем с одинаковой легкостью назвать черное белым, а белое – черным. Мы научились договариваться с формальной логикой и выключать ее, когда она мешает нам адаптироваться к окружающему миру.

К счастью или к сожалению, но опыт поколений подсказывает, что эти адаптивные механизмы хорошо работают только на коротких исторических дистанциях. Если же говорить о долгосрочной перспективе, они же, эти механизмы, в итоге приводят к необходимости болезненных, массовых и зачастую кровавых коррекций на каждом витке таких циклов.

Люди, живущие на Сахалине, где время от времени происходят разрушительные землетрясения и цунами, догадываются, что рано или поздно катаклизм случится вновь, но, поскольку не знают, когда точно он произойдет, стараются просто об этом не думать. Когда я говорил местным: «Рванет ведь, надо же что-то делать?», чаще всего в ответ звучало: «Да похрен! В наш век авось не рванет».

Обложка.

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.

Художник Евгения Бубер.

Фотографии автора книги Максима Привезенцева и его дедушки Владимира Привезенцева из семейного архива материалов экспедиции «Ралли Родина».

www.maximprivezentsev.com