Мальва

Две чайки схватились в воздухе и дерутся так, что перья летят из них. Ожесточенные крики рвут веселую песню волн, такую постоянную, так гармонично слитую с торжественной тишиной сияющего неба, что она кажется звуком радостной игры солнечных лучей на равнине моря. Чайки падают в воду, бьют друг друга, яростно вскрикивая от боли и злобы, и снова вздымаются в воздух, преследуя друг друга… А подруги их – целая стая, – как бы не видя этой борьбы, жадно ловят рыбу, кувыркаясь в зеленоватой, прозрачной, играющей воде.

Море – пустынно. Не являлось в нем там, далеко у берега, знакомое темное пятно…

– Не едешь? – вслух сказал Василий. – Ну и не надо! А ты думала как?..

И он презрительно сплюнул по направлению к берегу.

Море смеялось.

Василий встал и пошел в шалаш, намереваясь варить себе обед, но почувствовал, что есть ему не хочется, воротился на старое место и снова лег там.

«Хоть бы Сережка приехал! – мысленно воскликнул он и заставил себя думать о Сережке. – Это – яд-парень. Надо всеми смеется, на всех лезет с кулаками. Здоровый, грамотный, бывалый… но пьяница. С ним весело… Бабы души в нем не чают, и хотя он недавно появился – все за ним так и бегают. Одна Мальва держится поодаль от него… Не едет вот. Экая окаянная бабенка! Может, она рассердилась на него за то, что он ударил ее? Да разве ей это в новинку? Чай, как били… другие! Да и он теперь задаст ей…»

Так, думая то о сыне, то о Сережке и больше всего о Мальве, Василий возился на песке и всё ждал. Беспокойное настроение незаметно перерождалось у него в темную подозрительную мысль, но он не хотел остановиться на ней. И, скрывая от себя свое подозрение, он провел время до вечера, то вставая и расхаживая по песку, то снова ложась. Уже море потемнело, а он всё еще рассматривал его даль, ожидая лодку.

Мальва не приехала в этот день.

Ложась спать, Василий уныло ругал свою службу, не позволяющую ему отлучиться на берег, а засыпая, он часто вскакивал, – сквозь дрему ему слышалось, что где-то далеко плещут весла. Тогда он прикладывал руку козырьком к своим глазам и смотрел в темное, мутное море. На берегу, на промысле, горели два костра, а в море никого не было.

– Ладно же, ведьма! – грозил он. А потом заснул тяжелым сном.

А на промысле вот что произошло в этот день.

Яков встал рано утром, когда солнце еще не палило так жарко и с моря веяло бодрой свежестью. Он вышел из барака к морю умываться и, подойдя к берегу, увидал Мальву. Она сидела на корме баркаса, причаленного к берегу, и, спустив за борт голые ноги, расчесывала мокрые волосы.

Яков остановился и стал смотреть на нее любопытными глазами.

Ситцевая кофточка, не застегнутая на груди, спустилась с одного плеча, а плечо было такое белое, вкусное.

В корму баркаса били волны. Мальва то поднималась над морем, то опускалась так низко, что голые ее ноги почти касались воды.

– Купалась, что ли? – крикнул Яков.

Она обернула к нему лицо, мельком взглянула на него и, снова расчесывая волосы, ответила:

– Купалась… Что рано поднялся?

– Ты еще раньше…

– А я тебе что за пример?

Яков промолчал.

– По моей-то манере будешь жить – трудно будет тебе голову носить! – сказала она.

– О? Ишь ты, какая страшная! – усмехнулся Яков и, присев на корточки, стал умываться.

Черпая пригоршнями воду, он плескал ее себе на лицо и покряхтывал, ощущая свежесть. Потом, утираясь подолом рубахи, спросил Мальву:

– Что ты меня стращаешь всё?

– А ты что на меня глаза пялишь?

Яков не помнил, чтобы смотрел на нее больше, чем на других промысловых женщин, но теперь вдруг сказал ей:

– Да ежели ты… вон какая сдобная!

– Вот отец узнает эти твои замашки – он тебе шею-то насдобит!

Она лукаво и задорно смотрела ему в лицо.

Яков засмеялся и полез на баркас. Он опять-таки не понимал, про какие его замашки она говорит, но коли она говорит, так, значит, он поглядывал на нее зорко.

Ему стало приятно, весело.

– А что отец? – говорил он, идя к ней по борту баркаса. – Что ты – купленная его, что ли?

Усевшись рядом с ней, он уставился на ее голое плечо, полуобнаженную грудь, на всю ее фигуру – свежую и крепкую, пахнувшую морем.

– Вон ты – белуга какая! – с восхищением воскликнул он, подробно осмотрев ее.

– Не про тебя! – кратко заявила она, не глядя на него, не оправляя своего откровенного костюма.

Яков вздохнул.

Пред ними необозримо расстилалось море в лучах утреннего солнца. Маленькие игривые волны, рождаемые ласковым дыханием ветра, тихо бились о борт. Далеко в море, как шрам на атласной груди его, виднелась коса. С нее в мягкий фон голубого неба вонзался шест тонкой черточкой, и было видно, как треплется по ветру тряпка.

– Да, паренек! – заговорила Мальва, не глядя на Якова. – Вкусна я, да не про тебя… А и никем я не купленная, и отцу твоему не подвластна. Живу сама про себя… Но ты ко мне не лезь, потому что я не хочу между тобой и Васильем стоять… Ссоры не хочу и разной склоки… Понял?

– Да я что? – изумился Яков. – Я ведь тебя не трогаю…

– Тронуть ты меня не смеешь! – сказала Мальва.

Она так это сказала, с таким пренебрежением к Якову, что в нем был обижен и мужчина и человек. Задорное, почти злое чувство охватило его, глаза вспыхнули.

– О? Не смею? – воскликнул он, подвигаясь к ней.

– Не смеешь!

– Н-ну? А как трону?

– Тронь!

– А что будет?

– А я дам тебе по затылку, ты и кувырнешься в воду.

– А ну, дай!

– А – тронь!

Он окинул ее горящими глазами и вдруг крепко охватил ее сбоку сильными лапами, сдавив ей грудь и спину. От прикосновения ее тела, горячего и крепкого, он вспыхнул весь и горло его сжалось от какого-то удушья.

– Вот! Ну… бей! Ну… что?

– Пусти, Яшка! – спокойно сказала она, не делая попытки освободиться из его вздрагивавших рук.

– А по затылку хотела?

– Пусти! Смотри, худо будет!

– Ну… не стращай ты меня! Эх ты… малина!

Он прижался к ней и впился толстыми губами в ее румяную щеку.

Она задорно захохотала, крепко схватила Якова за руки и вдруг, сильным движением всего своего тела, рванулась вперед. В объятиях друг друга они тяжелой массой свалились в воду и скрылись в пене и брызгах. Потом на взволнованной воде появилась мокрая голова Якова с испуганным лицом, а рядом с ней вынырнула Мальва. Яков, отчаянно взмахивая руками, разбивал вокруг себя воду, выл и рычал, а Мальва с громким хохотом плавала вокруг него, плеская ему в лицо пригоршни соленой воды, ныряла, уклоняясь от широких взмахов его лап.

– Чёрт! – закричал Яков, фыркая. – Я утону! Будет!.. Ей-богу… утону! Вода… горькая… Ах ты… тону-у!

Но она уже оставила его и, по-мужски загребая руками, плыла к берегу. Там, ловко взобравшись снова на баркас, она стала на корме и, смеясь, смотрела на Якова, торопливо подплывавшего к ней. Мокрая одежда, пристав к ее телу, обрисовывала его формы от колен по плечи, и Яков, подплыв к лодке и уцепившись рукой за нее, уставился жадными глазами на эту почти голую женщину, весело смеявшуюся над ним.

– Ну, вылезай, тюлень! – сказала она сквозь смех и, став на колени, подала ему одну руку, а другой оперлась в борт лодки.

Яков схватил ее руку и с одушевлением воскликнул:

– Ну… Теперь держись! Я тебя – в-выкупаю!..

Он тянул ее к себе, стоя по плечи в воде; волны перебегали через его голову и, разбиваясь о лодку, брызгали в лицо Мальве. Она жмурилась, хохотала и вдруг, взвизгнув, прыгнула в воду, сбив Якова с ног тяжестью своего тела.

И снова они начали играть, как две большие рыбы, в зеленоватой воде, брызгая друг на друга и взвизгивая, фыркая, ныряя.

Солнце, смеясь, смотрело на них, и стекла в окнах промысловых построек тоже смеялись, отражая солнце. Шумела вода, разбиваемая их сильными руками, чайки, встревоженные этой возней людей, с пронзительными криками носились над их головами, исчезавшими под набегом волн из дали моря…

Наконец, усталые и наглотавшиеся воды, они вылезли на берег и сели на солнце отдыхать.

– Тьфу! – морщась, плевался Яков. – Ну и вода дрянная! То-то ее и много так!

– Дрянного всего много на свете, парней, например, – батюшки сколько! – смеялась Мальва, выжимая воду из своих волос…

Волосы у нее были темные и хотя не длинные, но густые и вьющиеся.

– То-то ты старика и облюбовала себе, – ехидно усмехнулся Яков, толкнув ее локтем в бок.

– Иной старик лучше молодого.

– Уж коли отец хорош, стало быть, сын еще лучше…

– Ишь ты! Где учился хвастать-то?

– Мне девки в деревне часто говорили, что я совсем не плох парень.

– Разве девки что понимают? А ты меня спроси…

– А ты что? Али не девка?

Она пристально взглянула на него; он зазорно смеялся. Тогда она вдруг стала серьезной и с сердцем сказала ему:

– Была, да однажды родила!

– Складно, да не ладно, – сказал Яков и расхохотался.

– Дурачина! – резко бросила ему Мальва и отвернулась от него.

Яков сробел и замолчал, поджав губы.

С полчаса они оба молчали, повертываясь к солнцу так, чтобы оно скорее высушило их мокрое платье.

В бараках – длинных грязных сараях, с крышами на один скат – просыпались рабочие. Издали все они были похожи друг на друга – оборванные, лохматые, босые… Доносились до берега их хриплые голоса, кто-то стучал по дну пустой бочки, летели глухие удары, точно рокотал большой барабан. Две женщины визгливо ругались, лаяла собака.

– Просыпаются, – сказал Яков. – А ведь я хотел сегодня в город ехать пораньше… и вот пробаловал с тобой…

– Со мной добра не будет, – не то шутя, не то серьезно сказала она.

– Чего ты всё пугаешь меня? – удивленно усмехнулся Яков.

– А вот увидишь, как отец-то тебя…

Это напоминание об отце вдруг рассердило его.

– Что отец? Ну? – грубо воскликнул он. – Отец! Я сам не маленький… Важность какая… Здесь не те порядки… я не слепой, вижу… Он сам не праведник… он тут себя не стесняет… Ну, и меня не тронь.

Она насмешливо поглядела ему в лицо и с любопытством спросила:

– Не трогать тебя? А ты что делать собираешься?

– Я? – Он надул щеки и выпятил вперед грудь, как будто тяжесть поднимал. – Я-то? Я много могу! Меня чистым-то воздухом довольно обвеяло, деревенскую-то пыль сдуло с меня.

– Скоренько! – насмешливо воскликнула Мальва.

– А что? Я вот возьму да и отобью тебя у отца.

– Н-ну? Неужто?

– А то побоюсь?

– Да ну-у?

– Ты вот что, – взволнованно и пылко заговорил Яков, – ты меня не дразни! Я… смотри!

– Что? – спокойно спросила она.

– Ничего!

Он отворотился от нее и замолчал, имея вид парня удалого и уверенного в себе.

– А ты задорный! Вот у приказчика черненький кутенок, видел? Так он такой же, как и ты. Издали лает, укусить обещает, а близко подойдешь, он подожмет хвост да и бежать!

– Ну, ладно же! – воскликнул Яков, озлобляясь. – Погоди ты! Увидишь, каков я есть, увидишь!

А она смеялась в лицо ему.

К ним шел, медленной походкой и покачивая корпусом, высокий, жилистый, бронзовый человек в густой шапке растрепанных огненно-рыжих волос. Кумачная рубаха без пояса была разорвана на спине у него почти до ворота, и чтобы рукава ее не сползали с рук, он засучил их до плеч. Штаны представляли собой коллекцию разнообразных дыр, ноги были босы. На лице, густо усеянном веснушками, дерзко блестели большие голубые глаза, нос, широкий и вздернутый кверху, придавал всей его фигуре вид бесшабашно-нахальный. Подойдя к ним, он остановился и, блестя на солнце телом, выглядывавшим из бесчисленных дыр его костюма, громко шмыгнул носом, вопросительно уставился на них глазами и скорчил смешную рожу.

– Вчера Сережка выпил немножко, а сегодня в кармане у Сережки – как в бездонном лукошке… Дайте двугривенный взаймы! Я всё равно не отдам…

Яков добродушно расхохотался над его бойкой речью, а Мальва усмехнулась, разглядывая его ободранную фигуру.

– Дайте, черти! Я вас обвенчаю за двугривенный – хотите?

– Ах ты, балагур! Да разве ты поп? – смеялся Яков.

– Дурак! Я в Угличе у попа в дворниках жил… Дай двугривенный!

– Я не хочу венчаться! – отказал ему Яков.

– Всё равно – дай! Я твоему отцу не скажу, что ты за его кралей приухлыстываешь, – настаивал Сережка, облизывая языком сухие, потрескавшиеся губы.

– Ври, так он тебе и поверит…

– Уж я совру, так поверит! – пообещал Сережка, – и вздует тебя – ах как!

– Не боюсь! – усмехнулся Яков.

– Ну, так я сам вздую! – спокойно заявил Сережка, суживая глаза.

Якову было жалко двугривенного, но его уже предупреждали, что с Сережкой не нужно связываться, а лучше удовлетворить его притязания. Многого он не потребует, а если не дать ему – подстроит во время работы какую-нибудь пакость или изобьет ни за что ни про что. Яков, вспомнив эти наставления, вздохнул и полез в карман.

– Вот так! – поощрил его Сережка, опускаясь на песок рядом с ним. – Всегда меня слушай, умным будешь. А ты, – обратился он к Мальве, – скоро за меня замуж пойдешь? Скорей собирайся, – я долго ждать не буду.

– Драный ты… Зашей дыры сначала, потом поговорим, – ответила Мальва.

Сережка критически посмотрел на свои дыры и качнул головой.

– А ты мне лучше свою юбку дай.

– Так! – сказала Мальва и засмеялась.

– А право! Дай – есть какая-нибудь старенькая?

– Да ты купи себе штаны, – посоветовала Мальва.

– Ну, я лучше пропью деньги…

– Лучше! – смеялся Яков, держа в руке четыре пятака.

– А как же? Мне поп говорил, что человек не о шкуре своей должен заботиться, о душе. Душа у меня требует водки, а не штанов. Давай деньги! Ну, вот теперь я выпью… А отцу про тебя все-таки скажу.

– Говори! – махнул рукой Яков и ухарски подмигнул Мальве, толкнув ее в плечо.

Сережка заметил это, сплюнул и еще пообещал:

– И вздуть тебя не забуду… Как только свободное время будет – такую дам клочку!

– Да за что? – тревожно спросил Яков.

– Уж я знаю… Ну, так замуж за меня скоро пойдешь? – обратился Сережка к Мальве.

– А вот ты расскажи мне, что мы делать будем и как жить, – тогда подумаю, – серьезно сказала она.

Сережка поглядел в море, прищурив глаза, и, облизав губы, объяснил:

– Ничего не будем делать, гулять будем!

– А есть где возьмем?

– Ну, – махнул рукой Сережка, – ты, ровно мать моя, рассуждаешь. Что да как? Разве я знаю, что и как? Пойду выпью…

Он встал и пошел прочь от них, провожаемый странной улыбкой Мальвы и неприязненным взглядом парня.

– Ишь какой командир! – сказал Яков, когда Сережка ушел от них далеко. – У нас бы в деревне такого хахаля живо усмирили… Дали бы ему хо-орошую взбучку – и всё… А здесь боятся…

Мальва посмотрела на него и процедила сквозь зубы:

– Ах ты, порося! Понимаешь ты ему цену!

– Чего понимаешь? Цена таким пятачок за пучок, да и то – когда их в пучке-то сотня.

– Тоже! – насмешливо воскликнула Мальва. – Это тебе цена… А он… везде бывал, скрозь прошел всю землю и никого не боится…

– А я кого боюсь? – храбро спросил Яков.

Она не ответила ему, задумчиво следя за игрой волн, взбегавших на берег, колыхая тяжелый баркас. Мачта качалась из стороны в сторону, корма, вздымаясь и падая в воду, хлопала по ней. Звук был громкий и досадливый, – точно баркасу хотелось оторваться от берега, уйти в широкое, свободное море и он сердился на канат, удерживавший его.

– Ну, чего же ты не уходишь? – спросила Мальва у Якова.

– А куда мне? – отозвался он.

– В город хотел…

– Не пойду!

– Ну, к отцу поезжай.

– А ты?

– Что?