Врата Кавказа

Ираклий, не окончив читать текст документа, который он едва ли не по буковке выверял вместе с Чавчавадзе, свернул свиток и отдал его своему верному князю.

– Дело сделано! – произнёс он. – Расскажи, Герсеван, как всё прошло?

– 18 июля, будучи уполномоченным вашего императорского величества вместе с генералом от левой руки князем Иваном Константиновичем Багратионом и архимандритом Гайосос, в сопровождении ещё 21 человека грузинских дворян и духовенства, мы прибыли в Георгиевскую крепость. Там нас уже ждали уполномоченные императрицы Екатерины II князь Григорий Потёмкин-Таврический и его брат генерал-поручик Павел Сергеевич Потёмкин. Неделю мы в спорах и взаимных уступках рождали текст нашей охранительной грамоты – Георгиевского трактата. Затем мы приступили непосредственно к переговорам. Я сообщил братьям Потёмкиным, что мне поручено объявить: царство Картли-Кахетия будет подчиняться всероссийскому императорскому престолу.

Георгиевский трактат принципиально отличался от всех существовавших до того российско-грузинских документов. Прежде грузинские цари подписывали «крестоцеловальные записи», а русские цари посылали «жалованные грамоты», но ни те, ни другие не определяли взаимные обязательства и точное разделение прав владетелей. На этот раз всё было по-другому.

Подписание этого трактата вызвало большую радость в Грузии, изнемогавшей от нападений внешних врагов и внутренних неурядиц.

– Герсеван, ты спас не только нас, но и весь наш народ. Я хочу наградить тебя. Прими это!

Царь Ираклий протянул министру грамоту. Чавчавадзе развернул её и прочёл: «Божией милостью дается сия грамота Вам, который, подобно предкам Вашим, оказываете нам великое усердие…»

Чавчавадзе взглянул на довольного своим решением Ираклия и прочёл в самом конце текста: «…в вознаграждение стольких услуг, Вами оказанных, пожаловали Мы Вам имения, коими владели Мы по смерти родственника Вашего, Иасонова сына – Уриатубаши, Зегали, в коих однофамильцы Ваши никакого участия не имеют».

– Благодарю, Ираклий! – произнёс Чавчавадзе, приближаясь к окну и всматриваясь вдаль, как бы желая увидеть будущее своей страны. – Что я ещё могу сделать для народа?

– На основании пятого пункта трактата ты назначаешься полномочным министром Грузии при российском императорском дворе.

Выбор Ираклия II оказался верен. Чавчавадзе пробыл в российской столице вплоть до 1787 года, всё время находясь при князе Потёмкине.

Понимая, каким громадным влиянием пользовался при дворе его опекун, Чавчавадзе всегда старался приобрести его расположение и в своих донесениях Ираклию II уговаривал его сделать Потёмкина грузинским вассалом, подарив ему местность от Дарьяла до Ананура, местность по течению Арагвы, Хев до Мтиулета. Он исчислял все те выгоды, какие может извлечь Грузия в случае, если этот участок попадёт в руки столь именитого русского человека: Дарьял сделается крепостью и будет защитой от осетин, дорога станет безопасна, Ананур обратится в европейский город. Наконец, по секрету он будто бы передавал царю о желании князя Потёмкина жениться на 18-летней дочери Ираклия – Настасье.

Вовремя подписанный Георгиевский трактат буквально спас грузин как самодостаточную нацию. Русский солдат своим штыком отвёл исламскую угрозу. В соответствии с Георгиевским трактатом русские воинские подразделения в Грузии были впервые размещены в 1784 году «для сохранения владений Картлинских и Кахетинских от всякого прикосновения со стороны соседей и для подкрепления войск Его светлости Царя Ираклия II на оборону». В одной из статей договора, дававшего широкие полномочия грузинской знати и купечеству, было указано: «…Ея императорское величество обязуется содержать в областях его два полных батальона пехоты с четырьмя пушками». Таким образом, в случае войны стороны обязались совместными силами противостоять любому противнику. Благодаря такому решению после вышеупомянутого боя два батальона Бутырского полка – Белорусский, в котором служил наш герой – Павел Михайлович Карягин, и Горский – при двух пушках и двух единорогах были отправлены в Грузию по дороге, впоследствии названной Военно-Грузинской, построенной всего лишь за одно лето усилиями полутора тысяч солдат Селегинского мушкетёрского полка.

Памятуя об огромных трудностях с продовольствием корпуса Тотлебена, командование проявило осторожность и послало всего два батальона пехоты при двух пушках. Опасения в целом оправдались: провиант опять запасён не был, отсутствовали казармы. Несмотря на договорённости, фактически никаких улучшений со стороны грузин на дороге между Моздоком и Тифлисом не было сделано. Войскам в течение шести недель пришлось буквально пробивать себе путь через Дарьяльское ущелье, причём ту половину пути, что строил Селегинский мушкетёрский полк, наши войска прошли всего за три дня. Наконец, преодолев Кавказский хребет, русские батальоны ступили на земли благословенной Грузии. К слову сказать, никакой Грузии как государства в те времена уже не существовало. Некогда грозное Грузинское царство пришло в упадок. А всё оттого, что грузинский царь Вахтанг, командующий кавалерией персидской армии, за шесть десятилетий до описываемых событий счёл себя достаточно независимым, чтобы разорвать отношения с Персией и вступить в военный союз с русским царём-единоверцем Петром I, который был занят подготовкой похода против персов. Отвечая чаяньям народа и пойдя поперёк мнения своей знати, грузинский царь Вахтанг покинул военный лагерь бывшей союзной Персии, воевавшей против Афганистана, и с сорокатысячной армией вернулся в Гянджу. Здесь грузинский царь-воин и вся его армия замерли в ожидании посольства от Петра I. Но случилось неожиданное: Пётр отложил поход. Желая отомстить Вахтангу, персы, не замедлив воспользоваться обстоятельствами, завязали узел интриг, в результате которых Грузия была разбита на мелкие княжества, а сам Вахтанг, лишённый престола, вынужден был искать убежища в России. Поэтому Ираклий II был царём лишь небольших удельных княжеств Картли и Кахетии, осколков некогда Великой Грузии, мерцавших отблеском былого величия в самом сердце разорённой страны. Ираклий искал поддержки у сильного северного соседа и, как только представился случай, инициировал сближение с Россией.

3 ноября 1783 года Павел Карягин в составе русского экспедиционного корпуса, состоящего из двух батальонов кубанских егерей при четырёх орудиях, под радостные приветствия грузинского народа въехал в столицу Картли-Кахетинского царства город Тифлис. Командовал егерями полковник Бурнашев. Как пишет историк Потто, день был ненастный, с холодным ветром и снежной вьюгой, и жители грузинской столицы говорили: «Это русские принесли нам свою зиму…»

Появление русских войск в Грузии переполошило всю Анатолию и Малую Азию. Это было событие, в котором суеверные мусульмане видели зловещий призрак близкого падения своего могущества. По Закавказью распространился слух о приближении русского флота к берегам восточной Грузии, вызвавший настоящую панику у турок и персов. Давние противники России не могли оставить в стороне такое знаковое событие. Помня историю Вахтанга, они, каждый по-своему, шестьдесят лет спустя решили наказать несговорчивого царя Ираклия таким же образом.

Тем временем ничего не подозревающий грузинский царь Ираклий II, любивший традиции и церемониалы, устроил целое представление по случаю принятия присяги на верность России. «На следующий день царь и весь грузинский народ должны были принести присягу на вечное подданство русской государыне, – пишет Потто. – С восходом солнца три залпа русской батареи, поставленной на площади, возвестили начало церемонии, и улицы Тифлиса покрылись массами народа. В десять часов утра Ираклий, предшествуемый регалиями, торжественно вступил в Сионский собор и, войдя на приготовленный трон, возложил на себя царскую мантию. Придворные чины, державшие остальные регалии, разместились по сторонам трона, а на ступенях и у подножия его стали царские сыновья и внуки. Далее, по направлению к царским дверям, поставлены были два небольших столика, художественно отделанные слоновой костью и золотой инкрустацией; на одном из них, покрытом золотым глазетом, лежала ратифицированная грамота императрицы, а на другом, покрытом бархатом, – ратификация Ираклия. Сам католикос Грузии совершал богослужение. При первом возглашении имени русской императрицы загудели колокола во всех церквях Тифлиса, а с батарей Метехского замка грянул пушечный залп, потрясший массивные стеньг древнего собора. По окончании молебствия совершился обмен ратификациями, а затем Ираклий, осенённый государственным знаменем и имея по сторонам себя русских полковников Тамару и Бурнашева, перед крестом и святым Евангелием произнёс присягу. Торжественный день завершился парадным обедом во дворце, на который были приглашены все находящиеся в Тифлисе русские офицеры. Музыка и пушечные выстрелы сопровождали пиршество. Народ ликовал на площадях и улицах, и в течение целого дня неумолкаемо гудел колокольный звон, стреляли пушки, лилось рекой кахетинское, а вечером весь город и окрестные горы были озарены роскошной иллюминацией…»

Турцию и Персию охватила паника. Год не успел окончиться, а эти государства потеряли огромные территории от днепровских порогов до закавказского Каспия. Россия не просто проявила себя как мощный соперник, с которым с этих пор нельзя было не считаться, но и как государство, готовое одерживать победы на многих фронтах одновременно при наличии минимальных сил. Мусульманским странам нужно было действовать, и первой нанесла удар по Грузии соседняя Персия, натравив на приграничные земли кровожадных лезгин. Всего два русских батальона егерей, оставшихся для прикрытия новых территорий, противостояли армии лезгин. Одной из егерских рот руководил Карягин, и в лесу у Алазани он проявил себя уже как полководец. Огонь его егерей, ворвавшихся в лес, вытеснил лезгин под картечь русских пушек, которые и довершили разгром горцев.

Зимняя вылазка лезгин уже в союзе с Турцией закончилась окончательным поражением этого горячего, неукротимого племени. Угнавшие 600 грузинских крестьян турецкие войска под прикрытием лезгинской кавалерии были настигнуты у деревни Хощуры егерями, которые, зажав врага в тесном ущелье с отвесными скалами, отбили пленных. Спустя четыре часа боя 1300 тел турецких солдат и лезгин буквально завалили дорогу. Русские не потеряли ни одного человека. Последняя отчаянная попытка выбить русские егерские роты из Закавказья была предпринята лезгинами весной следующего года, но и она разбилась о частокол русских штыков. «Опыты храбрости наших войск, – писал по этому поводу Потёмкин к Бурнашёву, – должны послужить в доказательство царю и всем грузинам, сколь велико для них благополучие быть под щитом российского воинства».

Но эта радость была преждевременна. Положение Грузии после заключения трактата не просто не улучшилось, а стало просто отчаянным. Жители Казахской и Шамшадильской провинций, исповедующие ислам, являвшиеся ядром царского ополчения, переселились в соседние ханства или просто вышли из повиновения. Торговцы и ремесленники, по-своему видевшие выгоды Георгиевского трактата для себя, перебрались в более безопасные Моздок и Кизляр. Разбойный промысел принял такие масштабы, что движение купеческих караванов практически остановилось. Множество крестьян бежало из равнин в горные районы, где они могли хоть как-то надеяться на сохранение жизни и возможность прокормиться, не будучи ограбленными. Ханы, ранее находившиеся в вассальной зависимости от грузинского царя, демонстративно заявляли о своей независимости. В Азербайджане, Турции и Персии грузинских купцов стали грабить, убивать или продавать в рабство. Ираклию II с огромным трудом удалось собрать пятитысячное ополчение, боеспособность которого была ниже всякой критики. Не помогали самые крутые меры, вроде отрезания ушей у дезертиров. В результате отряды дагестанского владетеля Омар-хана почти беспрепятственно разоряли страну. Были разгромлены серебряные заводы, и царь остался вообще без всяких средств. Содержать войско оказалось не на что, нечем было откупаться от соседей. Дело дошло до того, что Павел Потёмкин сам «подарил» аварскому правителю Омар-хану в ноябре 1785 года тысячу червонцев и дорогую табакерку, чтобы «удержать его новое стремление на Грузию». Ничтожная численность войск в Закавказье и неопределённость в политике по отношению к Грузии заставляли русское командование впоследствии воздерживаться от активных действий против дагестанцев. Страх перед ними был столь велик, что мешал организовать разведку: люди боялись выбираться за стены укреплений. Пользуясь этим, противник огнём и мечом прошёл всю страну и удалился, уведя за собой сотни пленников.

На следующий год аварский хан Омар при поддержке лезгин вероломно вторгся на территорию Грузии и опустошил её. Один из самых укреплённых замков Вахань он взял хитростью, после чего вырезал поголовно всё население Вахани, а сам замок превратил в руины. Малочисленные русские войска без должной поддержки грузинской армии не успевали реагировать на все вызовы со стороны многочисленного противника. По просьбе царя Ираклия, посчитавшего, что именно присутствие русских регулярных войск вызвало новые набеги старых врагов, летом 1787 года Бурнашёв и его егеря покинули Грузию.

Россия между тем готовилась к очередной войне с Турцией, и новый театр военных действий должен был охватить всё побережье Чёрного моря. Намечающаяся война вновь заставила заняться реорганизацией армии и, следуя рекомендациям Потёмкина, Екатерина II издала указ о формировании новых стрелковых подразделений – егерских корпусов, которые должны были стать основной ударной силой в начавшейся войне.

Мушкетёры, игравшие всё меньшую роль в связи с отказом русской армии от линейной тактики, начали становиться обузой для армии нового порядка. В войсках ценились прежде всего егеря и гренадёры. Поэтому все – от командира роты до командующего корпуса – старались наполнить свои подразделения именно ими. Так что создание егерских корпусов, этого прообраза современного спецназа, стало логичным воплощением чаяний боевых командиров.

Егеря как особый вид пехоты в русской армии появились в результате изучения опыта Семилетней войны. В 1760 году был пленён прусский егерский батальон, оказавший отчаянное сопротивление и нанёсший немалый урон нашим войскам. Императрица Екатерина II, узнав об этом, повелела завести пехотные егерские команды «в трудных походах, в закрытых местах, на горах заменяя ими конницу». С этой целью в 25 мушкетёрских полках утверждены егерские команды, назначением в егеря по 5 человек от каждой гренадёрской и мушкетёрской роты. Для егерской службы предписано было выбирать рядовых ростом не больше 2 аршин 5 вершков^[6] «самого лучшего, проворного и здорового состояния». Полковая егерская команда в 60 человек рядовых при двух унтер-офицерах и барабанщике вверялась подпоручику «расторопному, склонному к строевым обращениям и к искусным военным применениям различностей, всякой ситуации и полезных по состоянию положений военных на них построений». И уже в 1765 году был сформирован Егерский корпус численностью 1650 человек, части которого были разбросаны по различным дивизиям. Особые требования предъявлялись к офицерам нового формирования. Командиры егерских команд выбирались из расторопных, обстрелянных в боях людей. Обмундирование и форма егерей отличалась отсутствием излишнего лоска, ярких и блестящих деталей. При подготовке егерей особое внимание уделялось их огневой подготовке, поэтому был принят целый ряд новых усовершенствований для обучения егерей стрельбе.

Получили егеря и новые, отличные от мушкетёров и гренадёр, укороченные фузеи, которые могли нормально заряжаться при ведении огня не только из положения стоя, но и с колена, чего не позволяла большая длина пехотных и драгунских ружей. За счёт этого нововведения повысились кучность огня и скорострельность егерских подразделений. При стрельбе от солдат, обучаемых поодиночке в капральстве, требовался «цельный приклад» и «скорый заряд», а не быстрая неточная стрельба. Штык на егерских фузеях был заменён на кортик, на штуцерах – тесаком. Для ведения снайперской стрельбы егерские унтер-офицеры и капралы, как наиболее подготовленные и опытные стрелки, получали штуцеры с дальностью эффективной стрельбы до 700 метров, что привело к появлению у егерей собственной тактики, своеобразного почерка егерских команд. В отличие от линейных частей подразделения егерей принимали строй в две шеренги и атаковали колоннами или в каре. Предписывалось приучать егерей к действиям в горах и лесах. Командирам полка разрешалось посылать егерей для добычи в окрестных лесах дичи для всего подразделения. Таким образом, егеря мушкетёрских и гренадёрских полков знакомились с местностью, где квартировали или вели военные действия их подразделения, что позволяло им досконально изучать особенности рельефа, знакомиться с новыми условиями для ведения боевых действий.

Зимой егеря должны были проворно при полной выкладке с ружьём и амуницией передвигаться на лыжах, причем не по дорогам, а прямо через леса и поля. Егерям предписывалось докладывать «о всех ситуациях, и о всяких сквозь трудные места проходах и дорогах, что особенно важно в пограничных местах». На основе этой информации командирами полков разрабатывалась соответствующая тактика ведения боёв в незнакомой местности. Так егеря становились глазами и ушами русской армии.

Подобные выходившие за рамки уставов действия позволили егерским командам разработать и собственную тактику. Помимо наступления «через подразделение», чисто егерским приёмом стало действие рассыпным строем стрелков, поддерживаемых резервом. При необходимости стрелки выстраивались в две шеренги, а их место занимали егеря из резерва. В условиях пересечённой местности такая тактика оказалась наиболее эффективной. Так как при большой протяжённости цепи или рассыпного строя и при достаточной отдалённости передовых команд от резервов подача команд голосом была затруднена, все приказания офицеров дублировались музыкантами, что привело к появлению целой азбуки музыкальных сигналов.

Григорий Потёмкин систематизировал накопленный опыт действия егерских команд и издал «Инструкцию для обучения егерей», в которой описывались некоторые «хитрости» егерей. Так, егерям предлагалось научиться прикидываться убитыми, а также путать противника, ставя свою каску в стороне от себя. Егеря должны были уметь передвигаться ползком, стрелять и заряжать ружьё лежа. Для ближнего боя новые подразделения получили пистолеты. Каждый солдат был снабжён шнобзаком – мешком с запасом продовольствия на три дня. Заботясь об удобстве одежды, Потёмкин повелел поменять камзолы на кафтаны, шляпы – на каски, патронные сумки – на поясные патронташи, штиблеты – на сапоги с коротким голенищем. Цвет мундира и штанов для егерей оставался зелёным, а перевязи, патронташи, портупеи были из чёрной кожи. Практичность в вопросах выбора цвета для обмундирования и амуниции привела к тому, что в русской армии впервые в мире появилась камуфляжная форма, хорошо маскировавшая солдат в полевых условиях. И форма эта принадлежала егерям. Вскоре егерские подразделения стали наиболее обеспеченными и боеспособными подразделениями русской армии.

По верному замечанию военного историка П. О. Бобровского, когда прусский император Фридрих II до самой своей смерти в 1786 году с недоверием, близким к презрению, относился к развитию стрелкового вооружения и сохранил в своей армии не более 1650 егерей, когда во Франции под влиянием войны за независимость североамериканских штатов между представителями сухопутных подразделений велась горячая полемика о судьбе линейной тактики, в это самое время в России уже на практике был решён вопрос о преимуществе меткого стрелкового огня, поддерживаемого штыковым ударом сомкнутых линейных подразделений.

Александр Васильевич Суворов, слова которого «пуля-дура, штык-молодец» были превратно истолкованы, на деле внедрил те новейшие тактические принципы, которые легли в основу построения наполеоновского боевого порядка. Штыковому удару русских гренадёр и мушкетёров в действиях Суворова предшествовало обстреливание неприятеля егерями. Причём полководец уделял огневой поддержке пехоты столь пристальное внимание, что при недостатке егерей обязывал командиров мушкетёров и гренадёр выделять из их подразделений самых метких и умеющих обращаться с ружьём стрелков и передавать их егерским командам. При Суворове впервые была применена тактика огневой поддержки пехоты непосредственно во время наступления. Егеря и мушкетёры своим огнём не давали поднять головы противнику и позволяли линейным подразделениям вступить в штыковой бой при наименьших потерях. А уж о русском штыковом бое ходили целые легенды. Никто не мог устоять против суворовских чудо-богатырей, ударивших в штыки. В обороне егеря становились в арьергарде и своим огнём сдерживали преследование армии неприятелем, позволяя основным подразделениям оторваться от преследования.

Павел Карягин гордился тем, что ему выпало служить именно в егерских подразделениях. После выведения из Грузии батальон молодого поручика немедленно отошёл за Терскую пограничную линию, где был переименован в Четвёртый батальон свежесформированного Кубанского егерского корпуса и переброшен на новый театр военных действий.

Как давно это было… Казалось, целая жизнь прошла с тех пор. И вот сейчас уже в чине майора Карягин вернулся в знакомые места. Живому уму командира не давали покоя многие вопросы. Жив ли грузинский царь Ираклий? Что сейчас творится с той стороны исполинского Кавказского хребта? Как встретят их, русских солдат, закавказские горцы? Куда и с какой задачей будут посланы полки? Но самый главный вопрос заключался в выборе и разработке новой тактики ведения боёв в условиях отрыва от продовольственных и оружейных баз.

В палатке Карягина велся оживлённый спор по будущей тактике военных действий в Закавказье. Достигший своего апогея спор уже потерял шансы вылиться в принятие рациональных решений, и рассудительный хозяин палатки покинул её. До его слуха донёсся солдатский разговор. Недалеко от палатки у костра седоусый егерь Гаврила Сидоров, или Сёмыч, как его за глаза величали солдаты, с упоением рассказывал о своём отважном командире:

– Познакомились мы с Павлом Михайловичем в 1788 году на Тамани. Тогда шла война за Тавриду, и наш егерский батальон был переведён на Кубань, чтобы отвлечь турка от войск его светлости князя Потёмкина. Для этого он отдал приказ генерал-аншефу Петру Абрамовичу Текели^[7] овладеть турецкими крепостями Анапа и Суджук-кале. Для нас, только что прибывших на Кубань, задача оказалась трудной, ведь ни численности противника, ни плана крепостей мы не знали. Как только перешли реку, стали подвергаться постоянному нападению горцев. Горец самым сложным врагом для нашей армии оказался. Днём он скрывался в лесах, где отсыпался, чтобы напасть ночью. Мы же, не имея возможности отдыхать днём, не могли себе позволить расслабиться и ночью.

Наконец 25 октября мы подошли под стены Анапы. Командовал нашим егерским батальоном полковник Герман. Нашей роте был дан приказ разведать подходы к крепости. Но едва мы отошли от наших позиций на один пушечный выстрел, как по нам ударила вся крепостная артиллерия Анапы. Выстрелы пушек были сигналом к нападению для засевших в засадах горцев. Едва мы успели перестроиться в каре, как на фланги обрушились горские всадники. Завязался бой. Чтобы переломить его в свою пользу, турки вывели из крепости несколько батальонов линейной пехоты и ударили во фронт. К вечеру противник оттеснил нас к Кучугурам, где в течение всей ночи нам приходилось сдерживать атаки врага. Под покровом ночи по приказу Текели мы снялись с позиций и на следующий день отошли за реку Кубань. Это была первая попытка овладеть Анапой. С ходу крепость взять не удалось, но зато теперь мы знали силы противника.

Вторая попытка взятия Анапы связана со сменой командующего. В начале 1790 года командование Кавказским корпусом принял на себя генерал-поручик Юрий Богданович Бибиков. Человек скверный, самодур и деспот, он не любил солдат и считал своё новое назначение на Кавказ ссылкой. Его самоуправство доходило до того, что на касках было приказано носить его родовой герб вместо императорского орла. Честолюбивый Бибиков решил прославиться и двинул весь семитысячный Кавказский корпус в очередной раз к Анапе. Выбор времени года был самым неудачным – в начале февраля трещали морозы, а армия выступила совершенно не подготовленная, без обозов и фуража. Бибиков надеялся пополнить припасы в отбитой крепости. Едва мы двинулись с места, как погода, предчувствуя неудачу, стала строить препоны: морозы сменились оттепелью и холодными, пронизывающими дождями, затем опять ударили морозы, и снежные бураны пожали свою кровавую жатву.

В этих сложных условиях, то по колено в грязи, то по свежим сугробам, практически не имея запаса провианта и фуража, к тому же постоянно отбивая атаки мелких отрядов горцев, к 1 апреля наш значительно поредевший отряд, измученный 42-дневным переходом, вышел к стенам крепости Анапа.

Настоящая трагедия произошла на следующий день. Ночью ударил сильнейший мороз, разыгралась снежная метель. Более двух сотен измученных лошадей замёрзли. Стоя замерзали и солдаты. Когда был отдан приказ на штурм, много обледеневших человеческих фигур так и осталось стоять на месте, откуда двинулись в наступление наши роты. Едва подразделения сделали первый десяток шагов, как по нам традиционно ударила крепостная артиллерия, и вышедшие из крепости турки ринулись в бой. Мы заняли линейное построение, и тут нам в спину ударили горцы. Всё повторилось, как и в прошлый раз. Казалось, исход боя предрешён. Нам, голодным и замёрзшим, под свинцовым дождём, кроме смерти, уже и ждать было нечего, как вдруг наш командир Карягин приказал двум тыловым шеренгам встать спиной к основному строю и ударить в штыки. Удар был такой силы, что горцы от неожиданности растерялись и стали отходить. Окрылённые успехом, русские батальоны перешли в штыковую атаку по всему фронту и, едва не войдя на плечах противника в крепостные ворота, полезли на стены Анапы. Отсутствие штурмовых лестниц стало тем решающим препятствием, о которое разбилась эта неподготовленная честолюбивым и бестолковым Бибиковым победа Кавказского корпуса. Провал под Анапой едва не превратился в катастрофу, когда отступавшие под шквальным картечным огнём остатки русской армии подверглись повторному нападению оправившихся от штыкового удара горцев. Только умелые действия пехотных батальонов майора Верёвкина и артиллерийской батареи под командованием майора Афросимова, которые сумели отразить натиск горцев, позволили основным нашим силам укрыться в лагере.

Целых три дня, под непрекращающимся огнём врага, Бибиков думал о том, как же поступить дальше. На военном совете он единственный выразил желание продолжить штурм. Остальные офицеры были против. Начался многотрудный и тяжёлый отход. Нас, егерей, поставили в охранение потрёпанного корпуса, которому горцы не давали покоя ни днём, ни ночью. Наши мужественные солдаты сумели отбить все попытки разгрома остатков русских сил, когда самый страшный враг – голод – начал косить солдат как траву. Мы питались кореньями и лошадьми. За армией оставалась перепаханная мёрзлая земля, усеянная конскими костьми и телами наших солдат в серых шинелях. В этом страшном походе корпус потерял более половины численного состава. За этот поход все выжившие от солдата до офицера были награждены особой серебряной медалью «За верность», а Бибиков был отстранён от командования и предстал перед военным судом.

Очередная смена начальства привела ко многим изменениям. Новый генерал-аншеф Иван Васильевич Гудович приступил ещё с зимы к подготовке вверенных ему войск и через два месяца разработал новый план генерального штурма Анапы. Пополнение готовилось в двух лагерях: к кубанскому пограничному посту Темижбек стягивали части Кавказского корпуса; к Ейскому укреплению на азовском побережье шли войска Кубанского корпуса под командованием генерал-майора Загряжского. Прибыли новые пушки, но Гудович требовал ещё. По получении очередной артиллерийской батареи его требования возобновлялись. Из нашего Кавказского егерского корпуса выделили три батальона отлично подготовленных и закалённых в боях стрелков. К концу весны приготовления закончились. 22 мая части Кавказского корпуса подошли к Талызинской переправе, через два дня к нам присоединились войска Кубанского корпуса. Сразу начали возводить понтонную переправу и полевое предмостное укрепление на случай нападения врага. По пути к Талызинской переправе Гудович оставлял небольшие гарнизоны в укреплённых постах и редутах, чтобы обезопасить тылы и дороги. Только по дороге к Ейскому укреплению построили шесть земляных редутов. В одном переходе от Анапы к основным нашим силам присоединился отряд из Таврического корпуса генерал-майора Шица. Его солдаты привезли с собой 90 штурмовых лестниц.

Обновлённый русский корпус в 12 тысяч человек, огромный обоз, рассчитанный на три месяца непрерывных боёв, и большое количество пушек подошли под стены Анапы 9 июня 1791 года. Первоначальный план многодневной осады был отвергнут командующим, когда тот узнал о приближении большого турецкого флота, идущего на помощь гарнизону крепости. Турки значительно укрепили крепость к приходу наших войск. Обновили и углубили ров, мощный крепостной вал, упиравшийся концами в море, усилили палисадом. По нашим сведениям, Анапу защищало десять тысяч турок при 95 пушках и мортирах, кроме того, пятнадцать тысяч черкесов и татар. Наши силы были значительно меньше, даже после объединения с генерал-майорами Загряжским и Шицем – 18 батальонов пехоты, 1900 егерей, 54 эскадрона драгун, 2 полка казаков и 50 орудий полевой артиллерии.

Гудович отрезал крепость от гор, чтобы ей не пришли на помощь горцы и не ударили по нашей армии с тыла. Левый фланг русской армии он расположил так, чтобы перерезать дорогу к крепости Суджук-Кале и в случае выхода гарнизона из неё быть готовым отразить нападение и не дать прорваться к Анапе. Основные силы встали на левом берегу реки Бугру, отряд Шица – на правом берегу. В ночь на 13 июня поставили первую осадную батарею. Егерская рота Карягина входила в состав охранения этой батареи. Всего нас было двести егерей под общим командованием Загряжского. Утром турки открыли сильную пальбу и выслали полторы тысячи человек войска, чтобы разрушить батарею. Наши егерские команды встретили противника дружным залпом, а затем ударили в штыки. Турецкий отряд был опрокинут и в панике бежал. Отважные егеря преследовали врага до ворот крепости. Через три дня были выстроены все пять осадных батарей, и мы изготовились к генеральному штурму. В этот день началась бомбардировка крепости, и уже к вечеру дворец паши и провиантские магазины пылали. К утру огонь перебросился на жилые кварталы. Наши артиллеристы оказались большими молодцами – за ночь они разгромили практически все батареи города.