Перебор. Повесть

Глава 8
Учитель на замену

Пока Семён приводил себя в порядок после бурного рабочего дня и готовил себе ужин, я успел вздремнуть. Под монотонное вещание ведущей вечерних новостей спится превосходно, скажу я вам. Проснулся же я от возни в прихожей. Пришёл Антон Павлович. Появлялся он всегда шумно: резко проворачивал ключ в замке, так же резко открывал дверь, с грохотом ставил на пол свой наполненный документами и тетрадями на проверку огромный портфель а-ля Жванецкий и вешал пальто, куртку или пиджак (в зависимости от времени года) в шкаф. «О, да мне сегодня удалось немного покемарить», – подумал я. Минимум до полуночи ни о каком сне и речи быть не могло. Типичная культурная программа на вечер состояла из просмотра очередной серии какого-нибудь лёгкого развлекательного сериала с параллельными комментариями и обсуждениями событий за день, просмотра следующего далее полнометражного фильма, а также из философских рассуждений на сон грядущий.

У меня зазвонил телефон.

– Алло! Ещё раз здравствуйте, Вера Александровна. Слушаю Вас, – отрапортовал я как можно более уныло, пытаясь показать, насколько сильно я устал от этих невыносимых детей.

– Добрый вечер, Евгений Юрьевич, – услышал я на том конце голос человека, по всей видимости, не обратившего внимание на интонацию моего приветствия. – У меня к Вам просьба. Заболела Талмацкая. Замените её, пожалуйста, завтра на седьмом и восьмом уроках.

Эта просьба явно носила приказной характер. Отказывать было нельзя. Не пойти навстречу заведующей учебной частью по воспитательной работе означало подписаться под добровольным отказом от её поддержки и консультаций по разного рода щепетильным вопросам, связанным с преподавательской деятельностью.

– Да, конечно, заменю. С удовольствием возьму оба урока.

– Спасибо, Евгений Юрьевич, Вы нас очень выручите.

– Всегда пожалуйста, Вера Александровна.

– Ну замечательно, договорились. Приятного вечера и до завтра.

– Спасибо. Взаимно. До свидания.

Ну вот. Только этого мне ещё не хватало: после полного комплекта своих уроков вести два первых урока второй смены. «Надо будет сегодня попытаться уснуть хотя бы в начале двенадцатого», – мысленно настраивался я.

– Поздравляю, Евгений Юрьевич, с двумя лишними часами! Ты, помнится, жаловался на маленькую зарплату. Вот, пожалуйста, получай подработку, – раздалось где-то над моей головой и чуть-чуть слева: это Антон стремительно прошагал к своей кровати-кабинету, которая занимала почётное место в углу рядом с окном.

Моя же «кровать-кабинет» была в непосредственной близости от двери, которая, таким образом, оказывалась у меня за спиной. Не оглядываясь, я мог с полной уверенностью сказать, что мой сосед ввиду большого роста слегка пригнулся, шествуя из прихожей в нашу единственную комнату, служившую и гостиной, и спальней, и домашним рабочим местом.

– Да уж спасибо Вам, Антон Павлович, за поддержку, – наигранно огрызнулся я, – вот счастье-то привалило! Честно говоря, не очень-то и хотелось… Ё-моё! Я совсем забыл: у меня же завтра ещё репетиторство! Завтра же вторник?

– Э-э-э… С утра вроде был понедельник. Значит завтра, по логике вещей, будет вторник, – с ироничной улыбкой произнёс Антон, развязывая галстук.

Я откинулся на подушку и закрыл глаза, выказывая тем самым крайнее недовольство перспективой грядущего дня. Во вторник я планировал съездить на концерт в консерваторию. Недавно я созвонился со своей старой знакомой, скрипачкой Лизой, мы с ней не виделись с детства. На выходных, когда я ездил домой, к родителям, они сказали, что звонили тёте Маше (маме Лизы, что-то им там надо было узнать), и как бы между делом продиктовали мне номер Лизы. Вот тоже не понимаю: столько лет не общались, и тут на тебе – вдруг понадобилось что-то узнать. Ещё телефон где-то нашли. «Хотя чего это я ворчу, как дед старый, – мысленно ругал и успокаивал я сам себя. – В конце концов, встречусь с Лизой, пообщаемся, вспомним детство… Как-то она сейчас выглядит? Узнаем ли мы друг друга?»

Глава 9
Концерт для скрипки и рояля

Как ни старался я уснуть, но до полуночи мне это так и не удалось. Во-первых, мы около часа болтали по телефону с Ларой, по которой я безумно соскучился. А во-вторых, уж очень интересным был фильм – что-то про инопланетный разум – и последовавшая за ним беседа. От положительных эмоций, естественно, сонное состояние развеялось. Высокие материи всегда привлекали меня. Антон разделял моё восхищение космосом и его недосягаемостью для нас, простых смертных. Бесконечность вселенной и наличие (или отсутствие) разумных существ за пределами Солнечной системы интересовали нас более всего. Звёзды, галактики, чёрные дыры и прочее – всё это было предметом наших философствований. Я, по привычке, свёл разговор к религии и Богу. Мне была интересна точка зрения соседа по поводу веры, его отношение к загробной жизни. И всё бы ничего, но храп Семёна не дал нам толком поговорить, так что мы решили продолжить дискуссию в следующий раз, ибо Сёма был непреклонен.

Однако, несмотря на относительно короткий сон, я всё-таки выспался. Открыв глаза буквально за минуту до будильника, я почувствовал бодрость, наличие в теле сил и энергии, а в голове – энтузиазма и хорошего настроения.

Все восемь уроков прошли «на ура». Школьники вели себя пристойно и сдержанно. Даже от старшеклассников, вопреки ожиданиям, я не услышал привычных язвительных шуток. Точнее сказать, они имели место быть, но в разумных пределах.

Наскоро пообедав в школьной столовой, я отправился к своему подопечному. Частный урок также принёс мне удовольствие, так как помимо того, что ребёнок выучил заданное «на дом» стихотворение на английском наизусть и рассказал его без запинки, мне ещё заплатили за весь предыдущий месяц (постоплата – вещь приятная). Забежав домой освежиться и оставить все лишние вещи, я в прямом смысле полетел на маршрутку, которая довезла меня от города N аж до самого метро. Ну прямо праздник какой-то: вдобавок ко всему, я вспомнил, что среда, наряду с общепринятым уикэндом, субботой и воскресеньем, в моём рабочем графике – выходной день!

И вот уже на меня смотрит Московская консерватория. Перед тем как зайти внутрь, я отыскал на стенде нужную афишу, внимательно рассмотрел её и с некоторой долей гордости прочёл на ней строчку, которая повествовала о том, что среди участников выступления значится моя давняя знакомая Лиза.

Сам концерт превзошёл все ожидания. Чистая, нежная, пронзительная музыка лилась в мои уши. Эти магические звуки завораживали, и не только меня одного. Все присутствующие в зале с трепетом глядели на сцену, где юные дарования раскрывали свою душу, лаская удивительный инструмент – скрипку. Соло или под аккомпанемент рояля каждый участник концерта рассказывал неповторимую по красоте и оттенкам историю: грустную, трогательную, игривую, волнующую. Поистине в последнее время я ни от чего не получал такого эстетического наслаждения, как от этого концерта.

Выступавшие были во всех отношениях разными. Сначала на сцене появился молодой человек лет двадцати пяти. Технично исполнив избранную композицию, он откланялся и ушёл за кулисы. Мне стало интересно, будет ли манера исполнения остальных участников столь же профессиональной. Вышла девушка в чёрном, та самая Лиза, и сыграла очень мелодичное произведение, от которого я был в полнейшем восторге. Эмоции просто переполняли меня, я буквально не знал, куда от них деться, а с лица не сходила блаженная улыбка. Затем настал черед скрипачки в розовом платье с блёстками. Её игра была не менее элегантной. Далее выступали: очень сосредоточенная китаянка, весьма экспрессивный молодой человек в тёмном костюме и с волосами до плеч и ещё несколько девушек, одна другой краше. Все они вызвали у достопочтенной публики бурю оваций.

К концу первого отделения моё волнение утихло, но я все ещё пребывал в том приятном состоянии, когда ты чувствуешь, что случилось нечто выделяющееся из череды событий неприметных будней.

Я был слегка взволнован от непривычной академической обстановки и почему-то решил не покупать цветы. И когда наступил антракт и я увидел в вестибюле Лизу, мне стало как-то неловко. Но на нашем общении это не отразилось. Я узнал её сразу, и она меня, судя по всему, тоже. Беседуя, мы выяснили, что оба почти не изменились. Ну разве что «самую малость» повзрослели и вытянулись (я, конечно, вытянулся больше), а ещё: она похорошела, а я возмужал. Отчего-то мы оба были слегка смущены, вероятно от того, что очень давно (около двенадцати лет) не виделись, а может быть, от природной застенчивости, не скажу сейчас точно. В целом же я ощущал невероятное воодушевление. В её глазах, как мне показалось, я прочитал то же, что чувствовал сам: светлую радость от встречи с человеком из далёкого детства. Она сказала, что во втором отделении выступать не будет и что у неё появились неотложные дела. Я взглянул на часы, они показывали начало десятого.

– Женя, очень рада была тебя видеть, – сказала Лиза, мило улыбаясь.

– Я тоже, Лиза. Спасибо тебе за прекрасный концерт.

– Тебе спасибо, что пришёл поддержать. Я видела, как ты неистово аплодировал.

Мы засмеялись. У неё был такой очаровательный заливистый смех, что мне стало стыдно, потому что я невольно сравнил её с Ларой.

– До встречи, – она опять улыбнулась.

– До встречи. Я тебе позвоню.

Мы договорились встретиться примерно через неделю, где-нибудь в уютном кафе, чтобы получше расспросить друг друга обо всём.

Спускаясь по лестнице, прежде чем выйти из консерватории и нырнуть в толпу, я обернулся, чтобы снова полюбоваться Лизой. Она помахала мне рукой и ещё раз улыбнулась.

Глава 10
Шалости (Воспоминания из отрочества)

Когда я вышел на улицу, всё вокруг показалось мне каким-то волшебным: люди, машины, дома, афиши, вывески. Медленно, не торопясь я шёл по Большой Никитской и думал, думал, думал… Бешеный поток мыслей завладел моим сознанием. Я снова и снова прокручивал в голове наиболее запомнившиеся моменты концерта, скрипичные мелодии, образы выступавших музыкантов, разговор с Лизой. Не знаю, почему, но теперь мне представлялось, что отныне всё будет иначе. Я ещё не понимал, как именно, но иначе.

Невдалеке уже виднелась Манежная площадь и щедро залитый огнями подсветки гордый краснокаменный Кремль. Уже лет десять, как я не жил в столице. Юность моя прошла в Подмосковье, где я окончил старшую школу, отучился в институте и обрёл новых друзей. Прогуливаясь по центру Москвы, я всегда вспоминаю детство и у меня появляется волнительное, щекочущее ощущение праздника. Очень люблю северо-восток – ВДНХ (ныне ВВЦ, но я предпочитаю старое название, оно как-то роднее), Останкино, Ростокино – там я родился и вырос. Там мой любимый скверик, где я, шестилетний, с криком убегал от большой чёрной собаки, а потом ревел в полный голос, прижавшись к дедушке (Царствие ему Небесное!), и он, улыбаясь, утешал меня. Помню, как каждую зиму мы со старшим братом катались с огромной горки «Миллионки»: если в самом крутом её месте лёд был залит идеально, наиболее удачливые ребята с помощью «ледянки» – особой плоской штуки с ручкой, на которую садишься и мчишься вниз с огромной скоростью – доезжали до самой Яузы. Приходили домой все в снегу, мокрые, уставшие, но довольные, и, переодевшись, садились к столу с вкусным маминым обедом. Потом все шли отдыхать, каждая возрастная группа по-своему: родители занимались делами по дому, мы с братом играли, а наша старшая сестра, всё утро приглядывавшая за нами, а теперь, наконец-то, освобождённая от обязанностей няни, убегала к подружкам. Отчётливо помню Лосиноостровский лес: прогулки всей семьёй по субботам, лошадей, деревянные фигурки с человеческий рост, пробежки с отцом, когда после нескольких километров открывалось второе дыхание.

Маленьким я любил часами просиживать на балконе и смотреть вниз, на прохожих, на Останкинскую башню, которая была хорошо различима с высоты восьмого этажа, на верхушки деревьев. На одном из них однажды повисли мои любимые ботинки, служившие мне школьной сменной обувью.

На балконе у меня располагалась «база», и я с помощью маминого фонендоскопа – аппарата, которым врачи слушают сердце и лёгкие (такой, со своеобразными наушниками и слушательной плоской пимпочкой на конце), переговаривался с воображаемым «центром» и «разведгруппами». А ещё под столом, который стоял в гостиной, у нас с братом была своя «машина». В качестве сидений мы использовали подушки (за что частенько получали нагоняй от родителей), рулём служили круглые пяльца для вышивания крестиком, а коробка передач, как и сама машина, у нас была невидимая. Двумя самыми любимыми игрушками у меня были маленькая машинка и солдатик, американский супергерой а-ля Ван Дамм или Чак Норрис. Обе игрушки «падали со скалы», «горели в огне», «тонули в море», короче, спасали мир. Воспоминаний – уйма! И каждое вызывает особый, ни с чем не сравнимый трепет.

С соседом Серёжкой с шестого этажа мы любили похулиганить: то костёр разожжём за домом, то по крышам гаражей-ракушек бегаем, гремя железом. Как-то раз я случайно капнул ему на палец расплавленной пластмассой с горящей палочки от карамельной конфеты. Он жутко обиделся, но потом мы помирились.

В любое время года во дворе по вечерам собиралась шумная компания, в основном, конечно, состоящая из друзей и знакомых брата, потому что я ещё был маленьким и кроме Серёжки у меня друзей там особо и не было. Меня звали «мелким», но я не обижался, а наоборот, даже гордился, что «тусуюсь» среди старших. Играли в «салки», прятки, катались на скейтбордах (тогда как раз это было очень модно). Почти ни у кого ещё не было компьютеров, и всё свободное время мы старались проводить на улице.

Из школьного детства помню один случай, за который мне будет стыдно до самой смерти. В начальной школе я был очень стеснительным ребёнком, легко подвергался чужому влиянию и меня можно было подговорить на всякие «невинные» шалости. Однажды во время «продлёнки» нам с моим одноклассником Васей стало скучно и мы решили что-нибудь эдакое вытворить. Рядом с двумя комнатами, в которых мы, «третьеклашки», резвились и, по возможности, выполняли домашнее задание, находился спортивный зал. Сначала нам с Васей стало интересно, закрыты двери в раздевалку или нет.

– О, открыто! Пойдём посмотрим, что внутри, – сказал Вася.

– Да ну, нечего там делать, – ответил я.

– Да брось! Это же интересно!

– А если поймают?

– Да кто? Старшаки занимаются, у них урок только начался, физрук с ними, наша училка на педсовет ушла. Не дрейфь!

Я согласился. К счастью, за всё время нашего пребывания в раздевалке, туда никто не заявился. А внутри было действительно интересно. На вешалках, на лавках, на полу – повсюду висели, аккуратно лежали или валялись вещи «старшаков»: куртки, рюкзаки, «сменка», пакеты со школьной формой, а также всякого рода фантики, пустые бутылки из-под газировки и прочее. Мы уже собирались уходить, и всё осталось бы на своих местах, но тут наши взгляды привлекла торчащая из чьего-то пальто цепочка, именно такая – блестящая и толстая – о какой в последнее время мечтали многие. Мы смущённо переглянулись, как бы извиняясь друг перед другом за сами понимаете какую пакостную мысль, и простояли в нерешительности минут пять. Васька посмотрел на часы, висевшие над дверью из раздевалки, и в его зрачках отразилась паника: до перемены оставались считанные минуты.

– Берём и уходим, – то ли вопросительно, то ли повелительно пробормотал он.

Я не решался. В одну секунду Васька рванул цепочку из кармана пальто, и вслед за ней вывалился какой-то брелок, несколько конфет и рублей десять монетами. От стука монет о каменный пол у меня зазвенело в ушах и закружилась голова. Васька не растерялся: мигом собрал всё, что выпало из кармана пальто, кое-что распихал по своим карманам, а брелок и часть денег сунул мне. Раздался звонок. Васька схватил меня за руку и потащил из раздевалки. Мне казалось, мы топали так, что слышала вся школа.

– Тиш-ше, – заикаясь от страха, на бегу шептал я Васе, – тиш-ше! Не топай так!

– Сам не топай, – огрызался он, – сам не топай!

Мы выбежали в коридор и кинулись на самый верхний, четвертый этаж. Чтобы отдышаться, решили завернуть в туалет.

– Так, – едва переведя дух, прошептал Васька, – ты спустишься с одного конца коридора, а я с другого. Я зайду в столовую, куплю чего-нибудь. Ты иди в группу.

– Ладно, – густо покраснев, ответил я.

В кабинете «продлёнки» краска уже сошла с моего лица, но сердце всё ещё панически стучало, а в ушах стоял звон падающих монет. Войдя в группу, я старался не показывать виду, что что-то произошло. Ребята уже начинали собираться домой, и вроде бы никто ничего не заметил. Через некоторое время вошёл Вася. Я не оборачивался, но краем глаза заметил, как он, не останавливаясь, прошагал мимо меня к своему портфелю. Следом за ним в группу вошла наша учительница, Нина Петровна, а за ней – физрук… У меня аж перехватило дыхание, и я покраснел пуще прежнего. Я посмотрел на Ваську и заметил, как он вздрогнул, когда физрук, подбоченившись, остановился посреди кабинета и окинул грозным взглядом всю группу.

– Кто из вас только что был в раздевалке? – нахмурившись, спросил физрук.

– А что случилось, Константин Алексеевич? – спокойно спросила Нина Петровна.

– Да вот, обокрали нас, – с недовольной усмешкой произнес Константин Алексеевич, указывая на стоявших позади него старшеклассников.

– Что?.. Как вы сказали? Обокрали?.. Не может быть! – воскликнула Нина Петровна. – То есть вы считаете, что это сделал кто-то из моих ребят?

– Сосчитали мы пока только деньги, которые воришки прикарманили, – съязвил Константин Алексеевич.

Я вдруг почувствовал, как монеты у меня в кармане словно раскалились и через штаны жгли ногу.

– Воришки? То есть, по-вашему, их ещё и несколько?

– Да, очевидцы из соседней группы свидетельствуют, что их было двое. Они слышали, как сразу после звонка на перемену из раздевалки, негромко переговариваясь, выбежали два мальчика.

– Не верю! Ребята, ну скажите же вы, что после звонка вы все находились в классе, – обратилась к нам Нина Петровна, – я же вам строго-настрого запретила выходить…

Основная часть ребят из нашей группы в недоумении переглядывалась. А те, кто видел, как мы с Васькой выходили из кабинета, молчали, не желая нас выдавать и выделяться из общей массы. И только одна девочка, Катька Зазнанская, без зазрения совести вышла вперёд и указала на нас:

– Вот они выходили. Васька и Женька.

«Ну Катька, ну предательница…» – пронеслось у меня в голове.

«Ты у меня попляшешь…» – подумал, наверно, Васька.

– Та-а-ак, а ну-ка выворачивайте карманы! – скомандовал Константин Алексеевич.

Пришлось повиноваться. Ой, как мне было стыдно в тот момент, ой как стыдно…

После этого случая пацаны, конечно, от нас с Васей не отвернулись. Девчонки же, поглядывая на нас, ещё громче хихикали и шушукались. Лишь одна из них, Катька-предательница, всё так же задирала нос и важничала. А вот нам с Васькой досталось: и от Нины Петровны, и от родителей, которым, естественно, рассказали все подробности инцидента. Не знаю, дошла ли эта новость до директора, но педсовет, который был обычным делом в подобных случаях, устраивать не стали.