Хищник

Закончив с вещевым довольствием, Карл наведался на телеграф и сообщил «Ингвару Ольгердовичу», что «попечением Всевышнего жив и здоров, чего и другим желает. А сам он нынче обретается в городе Ораниенбауме, на центральном почтамте, где и ожидает ответа в течение следующего получаса».

Текст выглядел вполне по-идиотски, но на нем настоял контрагент, и Карл не нашел нужным оспаривать требования «высокой договаривающейся стороны». Отписался и вышел на мороз. Дело шло к вечеру, но небо очистилось, и солнце заливало своими лучами заваленные снегом улицы. Снег искрился, воздух пах зимой.

Карл раскурил сигару и достал из кармана пальто фляжку с коньяком. Пара глотков и пара затяжек, а его – глядишь ты – уже зовут в контору. Оказывается «любезный друг Ингвар Ольгердович» соизволил ответить так быстро, что становилось ясно – аппарат Бодо стоит у Ингвара Ольгердовича едва ли не дома.

«Наверняка дома и стоит, а иначе как он смог ответить так быстро? Впрочем, кроме телеграфа существуют еще и телефоны. Сюда-то он позвонил, а не телеграфировал!»

– Здравствуй, Ингвар! – сказал Карл, выслушав цветистые приветствия Сени Шершня. – Я тоже рад тебя слышать. Встречаемся в полночь на мызе у твоего дедушки. Лады?

– Лады, – голос Шершня звучал уныло, но отказать Сеня не посмел.

Было это и в самом деле уныние или нет, но Карл решил считать прозвучавшее в словах Шершня настроение именно «унынием».

«Люди…» – подумал он с чувством, напоминающим сожаление.

Люди, где бы он их ни встречал – здесь или там, – озадачивали Карла своими эмоциями. В этом, если подумать, и заключалась их сила, и их слабость тоже. Чувства мешали им, но мешали они и Карлу. Ему приходилось все время корректировать свое поведение с поправкой на чужие эмоции, которых он порой не в силах был даже отождествить хоть с чем-то, известным ему по прежнему опыту. «Поверять алгеброй гармонию», выстраивая модель чувственного образа с помощью одной только логики, совсем непросто. И уж точно – не гарантирует от ошибок.

Ему потребовалось полчаса, чтобы «вычислить», куда и как ударит господин Торопов, известный также как Сеня Шершень. Вернее, основное время ушло на опознание самого факта предательства, а шверпункт своей обороны Карл мог назвать и без подсказки. Не знал он только одного – как быстро способны действовать те, кто прибрал к рукам вынужденно брошенные на произвол судьбы «старые связи». А они действовали быстро и решительно, вот только «шверпункт» на поверку оказался чем-то совсем не тем, чего ожидал от Дари Карл, и на что мог рассчитывать противник.

Постоялый двор представлял собой замысловатый терем с переменным количеством этажей, так что покои Дари, по случаю, находились аж на третьем. Оттуда – через окно, увлекая за собой осколки стекла и разбитую в щепки раму – один из нападавших и вылетел как раз тогда, когда Карл подъехал к «Соснам». Удар, резкий как выстрел треск и вслед за тем звон бьющегося стекла и заполошный вопль. Мужчина, что характерно, не просто выпал из окна, он из него вылетел. Пролетел по воздуху метр или два, отчаянно маша в пустоте руками – крыльев-то ему Бог не предусмотрел, – да и упал с ускорением десять метров в секунду за секунду. Шлепнулся о булыжную мостовую, разбрызгивая кровь на белый девственный снег, да и замер, то ли лишившись чувств, то ли отойдя разом в мир иной.

«Неплохо!» – Карл выскочил из локомобиля и с ходу бросился на стену.

Чем хороши эти бревенчатые хоромы, так это тем, что по их стенам можно идти, как по Новгородскому променаду. Карл оттолкнулся от декоративного гранитного ограждения, взлетел вверх и вдоль, уцепился кончиками пальцев за угол сруба повалуши и резким усилием мышц взметнул свое тело дальше и выше. А там уже и носком ботинка удалось подработать и левой рукой за карниз второго этажа уцепиться, и еще что-то где-то, но по факту Карл очутился на балконе третьего этажа так быстро, как только смог, а мог он так, как мало кто другой. Однако события развивались еще быстрее. Грянул выстрел, потом другой, третий, и, когда, вынеся телом раму балконной двери, Карл ворвался в спальню находившейся под его опекой женщины, все было кончено. Причем эксцесс, судя по тому, что увидел Карл, оказался исчерпан в связи с тем, что закончились желающие его продолжать. Один лежал на улице – под окном, двое других – в покоях Дари, и оба, что характерно, все еще были живы.

«Но ненадолго», – отметил Карл, стремительной тенью проносясь по огромной комнате. Краем глаза он отметил, что дверь не высажена, а открыта – «Ключом или отмычкой», – мебель сдвинута тут и там и порядком побита – «Дрались по всей комнате», – ковер залит кровью, как, впрочем, и находящаяся в диком беспорядке постель.

«Недурно!»

Дари стояла, прижавшись спиной к дальней стене, в левой руке держала какой-то устрашающих размеров револьвер – «И как ей только запястье не вывернуло?!» – а в правой трехрожковый шандал, тяжелое основание которого было заляпано кровью.

Итак, события, как понял Карл из своего вынужденно беглого осмотра, развивались по классической схеме. Трое нападавших, зная, что в апартаментах находится спящая женщина, беззвучно открыли дверь и вошли, намереваясь…

«Захватить! – понял Карл. – Они собирались захватить Дари и действовали соответственно».

При этом бандиты – а Карл уже догадался, что это не контрразведка и не спецназ – толком и не знали, кого берут и что ищут. Знали, по-видимому, – выяснив это простым опросом обслуги, – что в апартаментах находится молодая блондинка, и что наелась и напилась красотка с мороза так, что «лыка не вяжет» и «заснула еще по пути в номер». Так, собственно, дело и обстояло. По виду Дари больше двадцати пяти никогда не дашь, а о том, что ей уже близко к пятидесяти, никто в трезвом уме даже не подумает. Так что, да – молодая интересная блондинка, а значит, слабая женщина, и никак иначе. И, разумеется, осоловевшая от выпитого и съеденного. Карл ее у всех на виду сам в номер и отволок, поскольку ноги Дари тогда не держали. Подкашивались они, вот в чем дело.

Однако события прошлой ночи женщину кое-чему все-таки научили, и второй раз беспомощной жертвой обстоятельств она становиться не желала, да и «особые способности», дремавшие столько лет, начали оживать. От стресса, да и от общения с Гретой и Карлом тоже. Так что Дари своих неурочных визитеров почувствовала и встретила, как полагается. Все-таки чему-то она на армейской службе, видать, научилась. Пропустила всех троих в комнату, треснула замыкающего бронзовым шандалом по затылку, отобрала оружие, и… Тут, собственно, все и началось, но и закончилось быстро и без последствий.

– Одевайтесь, Дарья! – приказал Карл. – Сейчас народ набежит! Так что давайте, не тяните! У меня извозчик внизу, сразу и уедем. Пошел вон! – рявкнул он на какого-то сунувшегося в номер мужичка. – Ну же, Дарья, скорей! Вы молодец, хорошо поработали, и я бы хотел этой возможностью воспользоваться.

Он склонился над одним из раненых и посмотрел тому в глаза.

– Я могу забрать тебя с собой и показать, на что я способен, когда не спешу, – сказал Карл, удерживая зрительный контакт.

– Нас послал Герасим! – у бандита, заглянувшего через глаза Карла прямо в ад, не возникло даже мысли уходить в несознанку, он был готов к диалогу. – Сказал, вас двое – женщина и мужчина. Ты опасен, про женщину ничего не известно. Надо захватить и допросить.

– Что ищете?

– Ключ.

– Ключ? – переспросил Карл.

– Не… не так… Герасим сказал, Сойсшерст. Сказал, что на каком-то языке – на каком не помню – эта вещь называется «отворяющий двери». Ключ, значит…

– Ключ, – кивнул Карл. – А как выглядит этот ключ, Герасим сказал?

– Нет, – выдохнул со стоном бандит. – Сказал, допросите. Они… вы то есть… должны… должны знать.

– Герасим был один?

– Нет… он…

– Кто-то новый, незнакомый? – перебил умирающего Карл.

– Да… Такой… Красномордый… Лицо словно кипятком обдали…

– Молодец! – Карл был доволен. Не эмоционально, но интеллектуально. Впрочем, суть дела от этого не меняется. – Кто такой Герасим? Где его найти? Как выглядит?

Однако обстоятельства тщательному потрошению не способствовали. Время уходило, причем куда быстрее, чем следовало бы по логике вещей, а на Карле, кроме прочего, лежала еще и ответственность за Дари.

«Что ж…» – он услышал сирену полицейской машины. Полиция или жандармерия… чего на самом деле и следовало ожидать. Однако в общении с этой публикой Карл по понятным причинам смысла не находил. Он быстро «успокоил» собеседника, и, взглянув на Дари, перешел ко второму.

– Готовы?

– Да.

– Тогда, пошли! – Он свернул шею раненому, подхватил Дари на левую руку и выпрыгнул в окно.

Дарья Телегина

Вылетели из окна – Дарья даже охнуть не успела. А вот испугаться должна была, но, как ни странно, «не испужалась». Как-то сразу поняла – Карл знает, что делает. И все-таки, все-таки…

Ее странный спутник действительно знал, что делает, но главное – умел это делать. Где-то схватился свободной рукой, где-то оттолкнулся ногой или, напротив, ногой притормозил, и, хотя все это было невероятно и невозможно в принципе, через пару мгновений – за один удар спокойного сердца – они оказались на земле и бежали к ожидавшей Карла на подъездной аллее машине. Локомобиль стоял под паром, так что тронулся сразу, едва беглецы успели протиснуться в салон.

– Молодец! – коротко похвалил Карл извозчика.

– О тарифе, чаю, договоримся? – меланхолично ответил тот, прибавляя оборотов.

– Один к десяти?

– Куда едем?

– На Лубенское озеро, – Карл достал портсигар и щелкнул, открывая перед Дарьей. – Папиросу, сударыня?

– Благодарю вас! – Пальцы не дрожали, это Дарья отметила мимоходом, трезво оценивая свое состояние как не вполне нормальное. Дыхание спокойное, сердцебиение тоже. Голова ясная, и страха как не было, так и нет.

Она взяла папиросу, прикурила, глубоко затянулась, хотя обычно этого не делала, и, задержав дыхание на пару-другую секунд, выдохнула табачный дым.

«Никакого эффекта!» – Но против фактов не попрешь, как говорится.

«Ладно, – решила тогда, – поживем – увидим, но эффект любопытный!»

Карл тоже закурил. Помолчал мгновение, словно решал для себя, что теперь делать и как, но когда заговорил, обратился прежде не к извозчику, а к Дарье.

– Вы как? – спросил нейтральным тоном, словно бы говорили о пустяках.

– Нормально, – пожала она плечами.

– Молодцом! – похвалил тем же ровным голосом. – Выпить хотите?

– А у вас и бар с собой прихвачен? – словно не слишком удивившись предложению, спросила Дарья, хотя человек этот не переставал ее изумлять.

– Я предусмотрителен… – Он достал из кармана серебряную фляжку, удивительно похожую на ту, что была когда-то у Марка – а может быть, и ту же самую, – протянул Дарье.

– Шдэрх? – спросила она, принимая фляжку.

– Шдэрх? Ну, нет, конечно! – вежливо улыбнулся Карл. – Коньяк какой-то…

– Вы не помните какой? – она отвинтила крышечку и сделала осторожный глоток.

– Я не разбираюсь в коньяках, – Карл пожал плечами, но движение вышло странное, какое-то натужно. Так ей, во всяком случае, показалось.

– По-моему, Пьер Ферран, – сказала она.

– Это хорошо или плохо?

– Скорее все-таки хорошо.

– Ну, и ладно тогда. Вот что, любезный, – обратился Карл к извозчику, – езжай-ка ты по старой дороге на Гостилицы и Лопухинку, а оттуда уже грунтовкой к озеру и вдоль южного берега на Мустово. Лады?

– Как прикажете! – Извозчик даже не обернулся. Дорога петляла, и ему стоило быть внимательным.

«А мне?» – вопрос не праздный. Ей, если разобраться, стоило бы быть предельно внимательной, поскольку вокруг нее и с ней самой творились странные дела. Полная чертовщина, если откровенно. И дело даже не в цинских шпионах – «Приключится же такое!» – и не в доморощенных водских бандюках. Тут, если Дарье и не все было понятно в отношении мотивов некоторых действующих лиц и исполнителей, то, во всяком случае, все это не выбивалось из рамок «возможного и объяснимого». Но вот ее сегодняшняя реакция…

– Здравствуйте, госпожа инженер-лейтенант! – мужчина был в статском, и оттого, должно быть, обращался не по уставу. Но вот в том, что он военный, у Дарьи даже сомнений не возникло.

– Разрешите представиться, поручик Голицын, – подтвердил он ее предположение.

– В отставке, – пояснил мужчина с полуулыбкой на красиво очерченных губах. Усики чуть приподнялись вместе с губой, обнажив край верхних зубов, и опустились. – Я буду учить вас выживать.

– Чему, простите? – удивленно переспросила Дарья.

– Выживание – есть первейшая из наук, необходимых военному человеку, тем более офицеру.

– Но я инженер! Рыцарь говна и пара^[24]!

– Глупости! – отмел ее возражения поручик Голицын. – На войне вы, Дарья Дмитриевна, прежде всего, объект применения силы. То есть жертва, если говорить общепринятым языком. Противнику, извините за выражение, глубоко насрать, кто вы есть или кем себя считаете. Вы женщина, притом женщина молодая и красивая, и уже вследствие этого объект приложения его – нашего гипотетического противника – агрессии. А кто это будет, цинцы или ниппонцы, новгородцы или просто хунхузы какие-нибудь или кочевники-казахи, вам, уважаемая, будет без разницы. Первым делом вас изнасилуют и, хорошо, если единожды, а после убьют. Так на войне обычно и происходит. Куртуазные излишества только в романах господина Дюма присутствуют, а в жизни – тем более в нашей с вами, госпожа инженер-лейтенант, – никак нет. Поэтому вам, как даме и офицеру, следует уметь выживать даже в самых неблагоприятных обстоятельствах, и я вас этому научу!

Голицын был из пластунов-лазутчиков, людей отчаянной храбрости и невероятных умений. Он учил Дарью убивать и не быть убитой, в общем, выживать. Он занимался с ней два-три раза в неделю в течение нескольких лет, и чем дальше, тем больше ей нравился. Любовником, впрочем, так и не стал. Оказался активным педерастом, но из песни слов не выкинешь. Нравилось это его пристрастие Дарье или нет, она признавала его силу, мастерство и ум. И научил Голицын ее многому, но, положа руку на сердце, Дарья ни на мгновение не поверила, что выпади ей жребий «выживать» по-настоящему, выживет на самом деле. Однако, слава богу, до вчерашнего дня и проверять сию гипотезу ни разу не пришлось. А когда случилось все-таки, то по всему выходило, не справилась инженер-капитан 1-го ранга Телегина с поставленной задачей. Не выжила.

Но это вчера. Не то – сегодня. В «Соснах» она действовала на «ять» – в лучших традициях тартарских пластунов. Трех бандитов за две минуты сделала вчистую, так что не зря, выходит, старался поручик Голицын! Совсем не зря!

– Я…

– Лишнего только не говорите, – по-алемански сказал Карл. Предостерег, типа. Но когда и как он успел узнать, что Дарья говорит по-алемански? Вопрос, стоящий ответа.

– Чего они от нас хотели? – так же по-алемански спросила она.

– Не знаю.

– Что будем делать? – крайне удивившись такому ответу, поинтересовалась Дарья.

– Что и планировали, только с поправкой на изменившуюся ситуацию, – ответил Карл. – Я предполагал за виверну заплатить. Теперь без денег возьму! Слетаем в Юрьев?

«Юрьев? Логично», – она, впрочем, ожидала другого, но про Авалон теперь никто не говорил.

– Отчего бы и не слетать! – пожала плечами Дарья. Простота, с которой она принимала нынче повороты судьбы, удивляла безмерно. Но и то сказать – удивление это носило скорее декларативный характер, чем эмоциональный. Знать что-то и прочувствовать свое знание – суть разные вещи. И Дарья это хорошо понимала, но чувства словно бы притупились, ослабли, выцвели, зато невероятно ясной стала голова. Думалось легко и быстро, как когда-то давно, в юности, еще до того, как в ее жизнь вошел Марк.

– Ты умная, – Марк сидел в продавленном кресле, свежий, элегантный, полный удивительной энергии. Сидел, заложив ногу на ногу, курил папиросу.

– Не сейчас, – слова давались с трудом, мышцы, сведенные судорогой, горели огнем. Изматывающая боль, и с каждым приступом все сильнее.

– Уже нет…

– Ну, значит, прежде ты была редким гением, – улыбнулся Марк. – А сейчас ты гений обыденный. Я бы сказал, заурядный. Но учти, Дари, я таких скромных гениев, как ты, пожалуй, трех-четырех за всю жизнь и встретил.

– Ты молодой, – возразила Дарья.

– На мой счет многие заблуждаются.

– Сколько тебе лет? – в его словах было что-то, что заставило ее спросить.

– Семьдесят три.

– Разыгрываешь?

– Открываю тайну.

– Зачем? – ей стало вдруг страшно. Их разговор напомнил старый сон. Она стоит у двери и боится ее открыть. Не знает, что там, но знает, что открыв дверь, не сможет ее уже закрыть…

– Затем, что хочу тебе кое-что предложить.

Открыв дверь, ее уже не закроешь…

– Что?

– Родиться заново, – оказалось, Марк уже не сидит, вальяжно развалившись в старом обтертом кресле. Стоит перед ней, смотрит в глаза.

– Родиться?

– Знаешь, от чего дети родятся?

Странный вопрос.

– Мне подруги рассказывали.

– Это они тебе о том, как это выглядит на бытовом уровне, рассказывали, – Марк не шутил, взгляд его был тверд, как никогда. – О биологическом механизме знаешь?

– Читала кое-что…

– Чурилова? Конверса?

– Да, – подтвердила Дарья. Она чувствовала, разговор затеян неспроста, но все еще не могла ухватить его суть. Его скрытый смысл.

– Хорошо. А про генетику знаешь? Понимаешь, о чем речь?

– Это Мендель, кажется…

– Да, но не так примитивно… – поморщился Марк. – Как же тебе объяснить? Впрочем, изволь! Представь себе, что мать и отец – это две толстые книги, исписанные с первой строчки до последней математическими формулами. Одна книга описывает женщину, которой принадлежит яйцеклетка, другая мужчину, оплодотворившего эту яйцеклетку своим сперматозоидом. Я ясно излагаю?

– Вполне! – Дарье не нравилась эта тема, и причин тому было множество. Но главная состояла в том, что все это было не про нее.

– Плод получает часть текстов обеих книг, так возникает его собственная особая книга, в которой формулы описывают то, каким ему предстоит родиться. Каким он станет, когда обретет плоть.

– Моя запись…

– Твоя запись была повреждена, Дари. Ошибки в формулах. Ты меня понимаешь?

– Что это меняет?

– Многое, но только для одного человека на всем земном шаре. Для тебя.

– Как?

Марк не ответил. Отошел к окну, посмотрел сквозь стекло в ночь.

– Ты ведь уже поняла, что я чужой? – спросил, не оборачиваясь.

– Чужой? – переспросила Дарья.

– А как скажешь по-другому?

– Ну…

– Поняла, – он обернулся и снова смотрел ей в глаза. – Только не придумала пока, откуда бы мне вдруг взяться.

– Откуда? – спросила Дарья, чувствуя, что все-таки открыла свою заветную дверь.

– Не скажу, – усмехнулся в ответ Марк. – До времени сохраню свою тайну. Но обещаю, ты попадешь на мой «остров Авалон». Сейчас же поговорим о другом. Там у нас есть всякие вещи, Дари… Разные… Такие, что и не сразу придумаешь. В общем, я могу сделать так, что ты родишься заново.

– Как это?

– Тело, каждая его клетка, – Марк изобразил руками нечто, что должно было, по-видимому, иллюстрировать его слова, но на самом деле испугало Дарью еще больше. – Твое тело, Дари, претерпит что-то наподобие трансформации. Ошибки будут вычеркнуты из формул, и ты возникнешь как бы заново, но уже по исходной записи. Не знаю, какой ты станешь, красивой или нет, но ты будешь такой, какой должна была стать, если бы в исходный код не вкрались ошибки. Во всяком случае, будешь здоровой. Это я тебе обещаю.

– А душа? – как ни странно, она ему поверила. Сразу и безоглядно.

– Душа, твой мозг… Эта магия, Дари, изменить их не сможет. Только тело. Только оболочку.

– И тогда ты возьмешь меня с собой? – спросила она.

– Ну, не оставлять же тебя гнить в этом болоте? – улыбнулся он в ответ. Так и решилась ее судьба.

Дарья Телегина

Как-то на досуге – а досуги, что бы ни думали о ней на Старой верфи и в Арсенале, у Дарьи все-таки случались, – прочла она от нечего делать книжку про ниппонских синоби. Обученных будто бы тайному искусству убийц, позволявшему скрытно проникать даже в наиболее защищенные здания и помещения, убивая при этом врагов многими, иногда чрезвычайно вычурными способами. Поручик Голицын, правда, отчасти подтвердил существование сих ниппонских ассасинов, обладающих едва ли не мифической смертоносностью. Однако между делом заметил, что бивали тартарские пластуны и тех, и других. В смысле и ассасинов арабийских, и синоби этих узкоглазых. Тем не менее все прочитанное тогда так и осталось в памяти Дарьи скорее литературным образом, тяготеющим к сказке или мифу, чем документальным описанием реальных многоопытных бойцов.

Вспомнила она об этом, когда в уже сгустившихся сумерках увидела условный сигнал фонарем, поданный Карлом, и, выйдя из-под сени деревьев – лес близко подходил к людским строениям, – пришла, наконец, в старинный каменный дом, напоминающий своей архитектурой германские замки позапрошлого века. Но это был, разумеется, не замок, а старинная ингерманландская мыза. Впрочем, увиденное в доме разом выбило из головы Дарьи всю эту архитектурно-историческую дурь.

Судя по всему, Карл пришел незамеченным, хотя как это возможно, так и осталось для Дарьи тайной. Однако же пришел, проник в дом и убил всех, кто в нем находился. Дарья увидела семь или восемь трупов, пока шла через комнаты к задним дверям. Ей просто в голову не пришло начать их считать. Так что, возможно, трупов было даже девять, и еще неизвестное число мертвых тел наверняка находилось на втором этаже. Во всяком случае, кровь на лестнице, ведущей туда, не оставляла в этом сомнений.

«Один против дюжины… И ни одной раны?!» – на мгновение Дарья забыла, что и сама намедни справилась с тремя супостатами. Однако в любом случае три не двенадцать. Дюжина – это уже нечто такое, что даже представить себе «в здравом уме и твердой памяти» крайне сложно.

«Да, Карл, признаю, вы круче тартарских пластунов!»

– Кстати! – остановил ее Карл на полпути. – Вы, кажется, спрашивали о номадах? Вот полюбуйтесь! – и он указал на два основательно растерзанных трупа.

Что он с ними делал и зачем, оставалось только гадать. Скорее всего, допрашивал, хотя черт его знает! Может быть, просто убить таких, как эти, ему показалось мало? В любом случае эти двое прожили достаточно долго, чтобы вполне испытать силу его чувств. Однако Дарья не была уверена, есть ли у Карла чувства вообще. Мысль эта пришла к ней вдруг, пока стояла и рассматривала мертвые тела, и бессмысленной не показалась. На отсутствие души указывало множество признаков, просто Дарье было недосуг об этом поразмышлять.

– Запомните! – предложил Карл. – Пригодится.

«Возможно…»

Впрочем, номады ничем, кажется, от прочих людей не отличались. Люди как люди. Обычные, одним словом, и вовсе не примечательные. Вот разве что лица у них при жизни – да и после смерти, если честно – были такие, словно кипятком ошпарены.

– Полагаете, еще встретимся? – спросила, чтобы не молчать.

– Все может случиться, – равнодушно пожал плечами Карл. – Но, если приведется, мой вам совет – не мешкайте. Или бегите от них, да побыстрее, или валите нахрен без всякой пощады. Причем сразу и без предупреждения! Впрочем, идемте! Вы ведь хотели полетать на виверне, не так ли? А она у них как раз тут – на заднем дворе. В каретном сарае стоит!

Предложение, разумеется, интересное, и Дарья ни в коем случае не собиралась от него отказываться, но мысль о том, что и Карл, увы, не герой ее романа, на память отложила. Он был всем хорош, этот таинственный Карл Мора: красив, высок и невероятно силен. Умен, наверное. Возможно, образован. И к Дарье относился, как к родной. Вот только чем дальше, тем больше он напоминал ей Бецалелева голема. Так же смертоносен и настолько же бездушен.

«Но человеком притворяется просто виртуозно!»

– Вот, наслаждайтесь! – Карл распахнул ворота каретного сарая и поднял рычаг на распределительном щите.

Вспыхнул свет, и Дарья увидела стоящий на козлах, заменяющих ему амортизационные стойки, аппарат причудливой формы, склепанный из листов серебристого металла, местами становившегося сизым, то есть темно-серым с синевато-белесым отливом, а местами отдававшего в фиолет. При этом штурмовик оказался большим – шесть косых саженей^[25] в длину, никак не меньше – и кое-где довольно широкий, так что понять, на что он похож, Дарья смогла, лишь обойдя его кругом. А похож он оказался не на дракона, как можно было заподозрить, имея в виду его название, а на рыбу-молот. Всей разницы, что нет вертикального плавника, да, «молот» – массивнее.

– Хорош! – Она сняла перчатку и провела кончиками пальцев по броне. – И дорогущий, видать!

– Что вы имеете в виду? – Карл стоял поодаль, курил сигару и, как обычно, выглядел невозмутимым, то есть таким на самом деле и был.

– Какой-то сплав титана, – Дарья плохо разбиралась в металлургии. Тем не менее понять, что видят ее глаза, умела. – Титановая броня. Мы и алеманы используем иногда алюминий. Алюминиевая броня, приходилось слышать?

– Да, – кивнул Карл и пыхнул сигарой. – Я в курсе. Но, кажется, в Китае тоже широко используют титан.

– Так и мы не брезгуем, – отмахнулась Дарья. – Но лить из титана корпус штурмовика? Впрочем… Ладно, посмотрим! – она нашла наконец крепежные винты, заглубленные для улучшения аэродинамики в специальные прикрытые спереди ниши, и беспомощно оглянулась в поисках инструментов. Но искать не пришлось: Карл оказался рядом – чуть сзади за ее правым плечом – и держал в руке кожаный несессер весьма специфического вида.

«Ну да! – покачала Дарья мысленно головой. – Ну, что я за дура! Раз есть виверна, должен быть и ЗИП!»

– Спасибо! – Она взяла из рук Карла довольно тяжелый несессер и, поставив у ног, сразу же щелкнула замками. Дарья не ошиблась – это был ЗИП № 3 – бортовой комплект инструментов. Она пробежала пальцами по укладкам и карманам, выхватила из крепления рукоять универсального ключа и, подобрала – на глаз – подходящий наконечник. Оказалось, талант не пропьешь – отвертка подошла как родная, и уже через пару минут левая боковая и нижняя центральная плиты броневого кожуха оказались – впрочем, не без помощи Карла, – сняты с креплений, и перед Дарьей открылись волшебные потроха саабовской машины.

«Обалдеть!» – Виверна оказалась даже шикарней, чем Дарья могла себе вообразить. Двенадцатицилиндровый двигатель штурмовика работал на сухом паре сверхвысокого давления. При этом энергия отнималась от сгорания бразильского гранулированного алиментигниса^[26], а давление пара в малых рабочих контурах компенсировалось использованием керамитового^[27] литья.

«Царица небесная! Да, где же они взяли так много керамита? – ужаснулась Дарья, осматривая почти ювелирно выполненный радиатор охлаждения. – А это? Они что, научились делать такие маленькие левитторы^[28]?»

– Что скажете, Дари?

– Дарья, – почти автоматически поправила она Карла, продолжая осматривать внутренности виверны.

– Старым людям трудно перестраиваться.

– Это вы-то старик? – оглянулась она через плечо.

– Мне кажется, мы это уже обсуждали, – пыхнул сигарным дымом Карл.

– Не припомню! – возразила Дарья, которую ни с того ни с сего начало ощутимо потрясывать.

– Ну, извините! – попробовал отступить Карл, но Дарья его не отпустила.

– Сколько вам лет? – спросила она.

– Много, – уклончиво ответил Карл.

– Отчего вам не нравится имя Дари? – спросил он, переходя в контрнаступление.

– Оттого, что Дари умерла родами, – криво усмехнулась Дарья. – Итак, сколько вам лет?

Казалось бы, простой вопрос, но он походил на ту самую дверь, которую когда-то – двадцать лет назад – страшилась открыть Дари.

«Девяносто три?»

– Ну что ж, – Карл оставался совершенно невозмутим, – если вам так приспичило, Дарья, извольте. Мне восемьдесят один год. Вполне достаточно, чтобы считаться старым, не правда ли?

Карл Мора

– У вас есть семья? – спросила Дари, все так же смотревшая на него через плечо. Бледная кожа, прищуренные глаза. Голос подрагивает. Совсем немного, но Карл эти вибрации заметил. Ему и вообще много не надо. Он и об изменениях в ритме ее дыхания знал, и частоту сокращений сердечной мышцы на слух считал.

В известном смысле Карл Мора являлся богом. Во всяком случае, таковым отчасти полагал себя и сам, рассматривая в часы досуга некоторые гносеологические вопросы, например проблему атрибуции. Разумеется, он не был всесилен, но, если честно, боги тоже разные бывают. Карл мог назвать по памяти не менее двух дюжин пантеонов, в которых состояли отнюдь не одни лишь зевсы и брахмы. А с остальными, в той или иной мере, он был вполне сопоставим. И не важно, как и при помощи каких «хитростей» он этого достигал. У всех свои уловки и тайны, а по факту он мог многое, чего не могли обычные люди. Но раз так, то, «по факту» или «по умолчанию», он являлся кем угодно, но только не человеком. Не то чтобы это обстоятельство радовало Карла или являлось для него предметом особой гордости, тем более причиной разочарования и печали, однако и пустым звуком не было тоже. Ведь от того, кто он на самом деле – бог, сверхчеловек или просто чудовище – зависела не только самоидентификация существа, звавшегося Карл Мора, но и его поступки.

– У вас есть семья?

На первый взгляд, простой вопрос.

«Что скажешь, Карл? Есть у тебя семья?»

– Я холост, – ответил он, прекрасно понимая, что Дари такой ответ не удовлетворит, но он не был готов не только говорить, но и думать о своей семье. Нынешнее положение дел его устраивало, попытки же дать точное определение своему вычурному бытию заводили в тупик и вызывали приступы жесточайшей мигрени. А поскольку Карл никогда по-настоящему не болел – он ведь являлся богом или как минимум полубогом, – приступы головной боли доводили его до опасного состояния, которое даже он сам называл не иначе, как «безумием».

– А?..

К счастью, Дари потеряла мысль, ухватившись за более привычную ей ассоциацию.

– Да, Дарья Дмитриевна, – «технически» улыбнулся Карл, – ничто человеческое мне не чуждо, если вы это имеете в виду. И еще раз – да, Дарья Дмитриевна, я предпочитаю лиц противоположного пола.

– Исчерпывающий ответ, – криво улыбнулась Дари и, отвернувшись, продолжила копаться в недрах летательного аппарата.

«Что ж, это было близко…» – отметил он мысленно, и в этот момент с ним связался Ватель.

– Это кто? – Ватель даже не поздоровался, но он и вообще редко снисходил к общепринятым нормам поведения. Впрочем, во всем остальном он был вполне вменяем.

– Карл, – коротко ответил Карл.

– Что происходит?

– Ничего особенного, – Карл не видел необходимости драматизировать, ведь по большому счету все складывалось не так уж плохо. – Но имей в виду, тут оперируют номады, и еще одно – надо бы проверить, кто там приторговывает со свеями.