Вятичи

Предисловие

Конец VIII века. Непрекращающиеся войны терзают Европу. Появляются и усиливаются новые государства, теряют былое величие старые.

На востоке Европы перехватил торговые пути из Азии и от арабов Хазарский каганат. Взимая десятину с торговых караванов, государство хазар богатело и усиливалось. Основной торговый путь проходил в то время по реке Волге, или как её называли раньше Итиль, далее к ильменским и прибалтийским славянам. Арабское серебро оседало здесь и даже доходило до франков. Хазары расширили свои владения, подчинив себе славянские племена полян и северян и наложив на них дань.

Византийская империя устала от нескончаемых войн с арабами и болгарами, а также от многочисленных набегов славянских племён, но была ещё в силах нанести поражение нападающим на неё. Начало правления императора Константина VI, которому исполнилось только 9 лет, и сосредоточение всей власти в руках его матери Ирины, а также внутриполитические неурядицы, связанные с шатанием из стороны в сторону по вопросу иконопочитания¹, не способствует спокойствию в государстве. Следствием этого является и разгон войсками по приказу Ирины шестого Вселенского собора, и заговор против императора в 780 году, и неудачное восстание в Сицилии Емидия, и седьмой Вселенский собор, который поддержал иконопочитателей, и неоднократные интриги Ирины против сына, одна из которых в 797 году завершается его ослеплением.

На западе Европы усиливается государство франков, сумевших остановить экспансию арабов в Европе. Франкский король Карл сумел подчинить своей воле различные племена, покоряя их силой своих войск или союзников, например славян-ободритов или, как они называли себя сами, бодричей. Мощная внешняя экспансия франков в результате нескольких войн привела к полному разгрому ими аварского каганата, некогда державшего в страхе пол-Европы. Тонны золота вывезли франки из аварских земель. И это не удивительно: только ежегодная дань Византии аварам в начале века составляла 120000 солидов. Исходя из того, что солид весил чуть более 4,5 г – это было более полтонны золота в год. После этого поражения об аварах не упоминается ни в одном из источников. Не зря на Руси говорили, что "Погибоша, аки обре".

Известно, что в своих захватнических войнах Карл потерпел всего два поражения: одно – от чехов под Прагой, и второе – от легендарных руян, которые жили на острове Рюген и на побережье Балтийского моря рядом с островом.

В то же время вся кажущаяся мощь государства франков скрывала непримиримые внутренние противоречия. Карл раздавал во владение земли своим сыновьям, военачальникам, а то и просто бывшим врагам, признававших себя вассалами короля. Государство, скомпонованное из относительно обособленных земель, где каждый признавал власть только своего сюзерена, не могло жить в мире. То и дело возникала грызня между их обладателями за увеличение своих территорий. В конечном итоге это привело к распаду государства франков, но это произошло уже в IX веке.

В этой череде бурных событий конца VIII века живут герои этой книги.

Глава 1

Солнце, поднимаясь над лесом, разгоняло последние остатки тумана. Осторожно, прислушиваясь и принюхиваясь, на полянку, покрытую белым цветом цветущей земляники, из кустов вышел лось. Подойдя к молодой осинке и не обращая внимания на комаров, от которых стоял сплошной гул, вытянул шею и начал срывать зеленые листья. Вдруг, мотнув головой и что-то услышав или учуяв, высоко поднимая ноги и сбивая копытами с густой травы росу, скрылся в чаще.

На тропинке, пересекая полянку, показались две девочки. Обе, одетые в грубые льняные сарафаны, они неторопливо шли, переступая босыми ногами через лежащие ветки и сбивая с травы росу. Одной из них было лет четырнадцать. Её русые волосы, сплетённые в тугую косу, лежали на уже начавшей формироваться груди, а вздёрнутый носик придавал лицу милое выражение. В одной руке она несла узелок, а другой лениво отмахивалась веткой от надоедливых комаров. Другая – лет десяти, то и дело останавливалась, по пути срывая цветы и складывая их в небольшой букетик, а затем догоняла старшую.

Едва девчонки пересекли полянку и скрылись в кустах, из высокой травы высунулась голова мужчины в меховой шапке, из-под которой торчали несколько засаленных косичек. Но затем какая-то рука грубо пригнула эту голову опять вниз, в густую траву, и опять на полянке стало безжизненно тихо, если не считать нескончаемого гула комаров, жужжания пчел, собирающих нектар с цветов, да пения птиц, радующихся начинающемуся дню.

Младшая, обогнав старшую, побежала по тропинке, которая, извиваясь, начала понемногу спускаться. Вдруг из-за куста черёмухи выбежал волк.

– Млада, Млада, смотри – Серко! – закричала младшая, не сбавляя бега.

– Не трогай его, Любава, укусит, – встревожено крикнула Млада, но Любава только беззаботно махнула рукой.

Она подбежала к волку и начала гладить его по холке. Волк, лениво отвернувшись и не обращая внимания на ласки девочки, вернулся обратно к кусту черёмухи, из-за которого появилась девочка лет тринадцати. Невысокая, стройная, с вьющимися каштановыми волосами она изящно несла корзину. Уши её украшали золотые серьги, на шее были бусы из крупного жемчуга, а на руке – оригинальный серебряный браслет. Это была Агапе – дочь, как его за глаза называли жители окрестных деревень, Бирюка, который жил верстах в пяти от града у волчьих оврагов, в глухом урочище, там, где считали местные жители, водятся лешие.

Бирюк почти полтора десятка лет назад пришёл в эти места, повздорил со старейшиной Воистом и поэтому редко бывал в граде. Увидев его, дети всегда пугались, а люди про себя шептали, что идёт колдун. В народе он слыл замечательным кузнецом, но обращались к нему только в крайней необходимости. Да и сам он жил замкнуто, старался поменьше общаться с соседями. Наиболее близкие отношения поддерживал с семьями погибших при последнем набеге хазар Древана и Бажена, да ещё с некоторыми северянами, как говорили, знавшими его ещё до того момента, как он поселился в этих краях. Только эти близкие люди называли его настоящим именем – Василь. А у всех остальных он и его жизнь вызывали непонимание и отчуждение: и то, что он поселился в плохом для северян месте; и то, что его жена Зимава, хромая на одну ногу, родила ему дочь, а спустя четыре года и сына, которых назвали непонятными для славян именами Агапе и Иоанн; и то, что у него всегда водилось диковинное в этих местах серебро и злато; и то, что за ним по пятам всегда ходил ручной здоровенный волчара; и то, что он построил своё жилище не так, как все.

Дом Василя стоял на поляне между двух глубоких оврагов, которые ближе к реке соединялись между собой так, что со стороны реки к нему было не подобраться, и к нему вела через густой лес одна единственная дорога, которая затем упиралась в высокий забор из вертикально закопанных брёвен с крепкими воротами. Жильё Василь сделал не из брёвен, как все северяне, а из обожжённых глиняных кирпичей, крышу покрыл не соломой, а глиняной черепицей, и самое удивительное, что в доме были не маленькие, как у всех, а большие окна, затянутые бычьими пузырями. За забор Василь никого не пускал, и редкие посетители, приезжавшие к нему, всегда ждали у ворот, со страхом поглядывали на частокол, из-за которого часто раздавались визги и хрюканье кабанов, звон ударов из кузницы, и тихо взывали к богам, прося уберечь их от чар колдуна.

Исключение кузнец делал только для сироты Векши – пятнадцатилетнего отрока, прозванного так за ловкость лазить по деревьям. Тот жил в граде и летом пас скот его жителей, а зимой часто посещал дом Василя, и, бывало, ночевал там по несколько дней подряд, но потом собирался и опять уходил в град, то ли стесняясь чего-то, то ли по каким другим причинам…

Увидев Младу и Любаву, Агапе помахала рукой и приветливо улыбнулась:

– Вы куда?

– Мы на реку, – ответила Млада. – Станко с братьями рано ушёл рыбу ловить. Жилена пирогов испекла, я их им несу, а Любава со мной увязалась.

– А у нас соль кончается. Иду в град, может, кто одолжит, – Агапе повернулась к волку. – Всё, Серко, иди домой, не провожай.

Волк сел, заскулил, но Агапе решительно махнула рукой, добавив что-то на незнакомом языке. Серко повернулся и лениво побежал туда, откуда они пришли.

Тропинка, извиваясь между кустами и деревьями, то становясь шире, то сужаясь, вдруг выбежала и раскинулась широкой полосой луга с обильным разнотравьем вдоль медленно текущей реки, которая была ещё покрыта туманом, и там, внизу, раздавались звонкие голоса.

– Млада, вон они, – вскричала Любава и бегом побежала вниз к реке. – Путята!

Подойдя ближе к воде, сквозь разводы белесой пелены Млада увидала старших братьев Станко и Вячеслава, младшего Житко и двоюродных Сфирько и Путяту – родных братьев Любавы. Станко был самым старшим – ему уже минуло семнадцать вёсен. Высокий, широкоплечий, с уже начинающими наливаться мужицкой силой мышцами он по грудь был в воде и вдоль жёлтых, цветущих в реке кубышек за один конец тянул бредень, а за другой – Сфирько. Он был младше на один год, чуть пониже, но с широкой грудной клеткой и длинными руками. Вячеслав – пятнадцати лет, Житко – тринадцати и Путята – двенадцати худые и немного нескладные отроки, цепляясь ногами за стебли и листья растений, шлёпали по воде ладонями и, то ли плывя, то ли идя, продвигались от берега к бредню и загоняли в него рыбу. Станко молча тянул привязанный к шесту свой конец бредня, а Сфирько на правах старшего громко покрикивал на загонщиков:

– Загоняй, недотёпы!

Млада и Агапе подошли к ним, когда они уже вытащили бредень на берег и из мотни высыпали на траву рыбу, остатки зацепившейся речной травы и больших чёрных раков. Станко, Сфирько и Вячеслав выбирали из вороха рыбы наиболее крупных лещей, язей, стерлядей, щук и относили их в большую корзину с крышкой, погруженную на половину в воду, а остальную мелочь бросали опять в реку. Житко и Путята, клацая зубами от холода, побежали греться к костру, огонь которого поддерживал брат Агапе Иоанн. Он повернулся к остальным и громко закричал:

– В котелке уже вода закипела. Пойдёмте, раки быстро сварятся.

Станко согласился:

– И правда, давайте немного погреемся, а потом ещё разочек с бреднем пройдём.

Брошенные в кипяток чёрные раки быстро начинали краснеть, и уже совсем скоро Иоанн деревянным черпачком доставал их сваренных из котелка и по очереди выкладывал перед каждым сидящим у костра. Млада ломала принесённые ей пироги на половинки и раздавала всем. Согревшийся Путята начал, балуясь, толкаться с Любавой, но подзатыльник Станко сразу его успокоил, и у костра установилась тишина, нарушаемая треском ломающихся панцирей и отдираемых клешней раков.

Вдруг эту тишину нарушил хлёсткий хлопок кнута и мычание коровы. Млада поднялась на ноги и звонко крикнула в туман:

– Векша, иди к нам раков есть!

Из тумана вышел долговязый худой отрок в давно не стираной рубашке и таких же замызганных с дырками штанах. В руках у него был кнут, длинный конец которого как змея полз за Векшей и пропадал где-то сзади в траве.

– Векша, – обрадовался Иоанн, – ты где пропадаешь? Давно у нас не был.

Отрок положил свой кнут рядом с аккуратно лежавшими недалеко от костра лука со стрелами, копья с не очень длинным древком и большого кинжала в ножнах и сел на траву рядом с Вячеславом, который молча отломил ему половину пирога от своего куска.

– И правда, Векша, заходи, – приветливо улыбнулась Агапе. – Я тебе рубашку зашью, да и штаны тоже. Смотри, дырки какие.

– Некому кроме меня скотину пасти, вот и некогда зайти.

– Так прямо и некому? – возразила Агапе. – Вон, какие боровы в граде живут.

Солнечные лучи уже начали разгонять остатки тумана, и стал виден луг с пасущимися коровами, а также отрок, идущий по направлению к костру. Это был сын старейшины града Воиста Болерад.

– Странно, – заметил Векша, – чего-то он сегодня рано встал.

– Скажи, Векша, – продолжила Агапе, – а в граде не говорят, когда купец там должен появиться?

– Нет, не говорят, – промолвил Векша, вытаскивая зубами белое мясо из клешни рака. Сегодня рано утром кто-то в град приехал вместе со Слободаном. Я уж стадо от града отогнал, когда они через мост проезжали. Но что это не купец, – это точно.

К сидящим подошёл пухлый отрок в белой рубашке, подпоясанной кожаным поясом, на котором висел большой нож в чехле, украшенный витиеватыми узорами. От его пухлости пояс был не на талии, а где-то ниже: под выпирающим животом. По возрасту он был ровесником Сфирько, может быть чуть старше. На ногах у него были сапоги, по которым он изредка ударял длинным прутиком.

– Ты чего здесь расселся? Коровы без присмотра совсем! – закричал он на Векшу.

– А куда они уйдут? На лугу трава сочная, и её полно, река рядом – напьются, – нехотя ответил Векша.

– Отец сказал, чтобы ты весь скот гнал в град.

Векша встретился взглядом с Агапе и с вызовом произнёс:

– А что мне остальные жители града скажут, когда я их голодный скот обратно пригоню? Пусть пасутся. Тебе надо, – бери своих коров и гони в град.

– Ты чего не понял? Я говорю, что отец приказал…

– Да чего же ты так кричишь, Болерад? У Слободана научился? – возмутилась Агапе.

– А ты, Агапка, в мужицкие дела не лезь. Ишь, какая перечливая выросла.

– Моё имя Агапе.

– Да что ты говоришь! А для меня вы – Агапка да Ванька.

– Моего брата зовут Иоанн, что по ромейски означает обласканный Богом, а Агапе – означает любовь.

– Ха, ромейские! Напридумывают имён!.. Хороша семейка: колдун сухорукий да колдунья косоногая. А всё туда же – имена ромейские…

Иоанн вскочил на ноги и, бешено округлив глаза, закричал:

– Не сметь так говорить о моих родителях!

Вячеслав сидел и молчал, и только его глаза становились всё уже и уже. Но Болерад не обратил внимание на Иоанна и продолжил:

– Любовь по-ромейски!.. А ты до любви доросла? А может у тебя ноги кривые, как у мамаши твоей?

Болерад прутиком откинул подол сарафана у Агапе, оголив её ноги выше колен. Агапе ахнула и быстро укрыла опять подолом свои ноги.

– Странно, ноги как ноги, и даже ровные. И как только могли колдун со своей хромоногой колдуньей такую девку с красивыми ногами родить?

Иоанн нагнул голову, бросился к Болераду и с разбегу ударил его головой в живот. Тот согнулся от боли, а затем выпрямился и выхватил свой нож. Вячеслав вскочил на ноги, одной рукой схватил запястье с ножом Болерада, а ребром ладони другой ударил по руке, держащей нож, чуть ниже локтя. Нож упал на землю. Затем Вячеслав изо всей силы толкнул его в реку:

– Остынь маленько.

Брызги от упавшего в воду Болерада долетели даже до горящего костра, где зашипели на пылающих углях. У берега было не глубоко, но грязно-зелёная тина мешала Болераду быстро подняться. Наконец он встал и с бешеными глазами уставился на Вячеслава. Сфирько поднялся и встал рядом с братом:

– Чего смотришь? Забирай своих коров, да и уматывай отсюда. Раскричался здесь…

Вячеслав, насупив брови, добавил:

– Нож вынимай только против врагов. В следующий раз отниму и в реку брошу.

Вылезший на берег мокрый Болерад снял с себя лохмотья тины, подобрал свой нож и с угрозой произнёс:

– Ладно, ладно, всё вам припомнится. Вы ещё кровушкой умоетесь…

Вячеслав вскипел:

– Поговори у меня ещё!..

Сфирько положил ему на плечо свою тяжёлую руку и толкнул к костру:

– И ты охолонь!

Болерад вылил воду из своих сапог и, то и дело оглядываясь, побрёл к стаду.

Агапе встала:

– Пожалуй, и я пойду.

Млада вскочила на ноги:

– Я тоже с тобой. Давно я в граде не была.

– Возьмите свежей рыбы с собой, – предложил Станко. – Поменяете в граде на что-нибудь.

Станко выбрал несколько стерлядок, пару крупных лещей и положил их в корзину Агапе. Девочки, держа её с двух сторон, чтобы было легче нести, и поглядывая на Болерада, который никак не мог справиться с непослушными коровами, скрылись за кустами ивы, густо растущими по берегу.

– Заканчивайте греться, – Станко подошёл к костру. – Время не ждет. У костра рыбу не поймаешь.

Юноши начали подниматься от костра, но вдруг раздался крик:

– А-а-а!

От стада коров по направлению к реке сломя голову бежал Болерад, а за ним между коровами скакали три всадника, намериваясь его догнать. Болерад, ломая молодую поросль ивняка, с разбегу бултыхнулся в воду, и всадники, увидев стоящих на берегу детей, повернули коней в сторону костра.

– Степняки! – крикнул Сфирько, бросился к сложенному у костра оружию и схватил кинжал.

Житко воткнул один конец лука в землю и всем телом навалился на другой, натягивая тетиву, а затем выхватил стрелу и прицелился в приближающихся всадников, выискивая будущую жертву. Рядом встал Станко, выставив перед собой острое жало короткого копья. Путята выхватил из костра горящую с одного конца толстую ветвь и тоже присоединился к братьям. Иоанн достал из-под рубашки пращу, положил в неё увесистый камень и начал вращать пращу над головой. Векша со своим кнутом отбежал в сторону и пригнулся к самой земле, словно кошка перед броском на пичужку, неосторожно севшую на землю. И только Вячеслав на тяжёлых, ставших как камень ногах остался на месте и смотрел, как приближаются хазары.

Первый всадник, видя перед собой молодых отроков и чуя лёгкую добычу, начал вертеть над головой верёвкой. Но как только он подскакал, Векша взмахнул своим длинным кнутом и захлестнул им передние ноги коня степняка. Спутанные конские ноги подкосились, конь упал, а всадник кубарем полетел на землю. Сфирько бросился к ещё не отошедшему от падения степняку и с размаху несколько раз воткнул свой кинжал ему в грудь.

Второй всадник выхватил меч и направил своего коня на Сфирько. Наперерез ему, выставив своё копьё, бросился Станко. Хазарин взмахнул мечом, а Сфирько отпрянул от поверженного врага и выставил над своей головой кинжал, защищаясь от предстоящего удара. Метко пущенный из пращи Иоанном камень ударил в лицо всадника так, что он покачнулся в седле, и в этот момент Станко снизу воткнул ему под рёбра смертельное жало. Хазарин начал валиться из седла прямо на отрока, вырвав из его рук древко копья, застрявшее в степняке. Едкий запах конского пота и свежей крови ударил в ноздри Станко. Он оттолкнул от себя падающего хазарина, и рядом с ним на землю упал последний из всадников, пронзённый стрелой, выпущенной Житко.

Станко огляделся, медленно и шумно втянул носом воздух, резко выдохнул и повернулся к Житко:

– Вовремя ты степняка стрелой сразил. Можно сказать, что мне жизнь спас.

– А ты мне, – отозвался Свирько.

– Не меня благодари. Это Иоанн камнем попал в хазарина, и поэтому он рубануть мечом тебя не успел. А я уж потом его беспомощного как копну сена проткнул. Где ж ты так наловчился-то, Иоанн?

– Отец научил. Долго пришлось учиться-то… Один раз я даже птицу в полете сбил. Когда умеешь чего-нибудь, то это не трудно. Да что я! Вон Векша как с кнутом справляется! Благодаря ему первый хазарин с коня слетел.

– Все молодцы, – примирительно сказал Станко.

– Не все! – хмуро возразил Сфирько и подошёл к Вячеславу:

– А ты чего растерялся-то? Все воюют, а он столбом встал.

– Не обижай его Сфирько, – заступился за Вячеслава Станко. – Впервые у него это… Всегда впервые оторопь берёт.

– И у Житко впервые, и у Путяты, даже у Иоанна, а он не растерялся и степняка камнем сразил…

– А что я? Куда я с ножом против меча? – начал оправдываться Вячеслав.

– Оружие тебе надо? Пойдём к хазарину, и у него меч возьмешь, – Сфирько схватил Вячеслава за руку и, можно сказать, почти потащил его к лежащим на земле степнякам. – Бери меч. Чего побледнел? Мёртвых боишься? Не бойся, теперь они зла не сделают.

Вячеслав повернулся к Станко:

– Станко, хазары по трое в набег не идут.

– Смотрите! – закричал Путята, показывая рукой на лес.

Над верхушками деревьев, в той стороне, где находилась их деревня, показались белесо-серые клубы дыма. Вячеслав сорвался с места и первым побежал в ту сторону. К горлу подошёл тяжёлый ком, и сердце учащённо билось от наступившей беды. Он не слышал топота босых ног сзади, но знал, что его братья бегут следом. Вячеслав ужом проскальзывал между деревьями, уворачиваясь от толстых ветвей. На бегу он старательно выставлял вперед свои руки, но нет да нет тонкие ветви противно стегали его по лицу. Наконец послышался треск большого пожара.

Вячеслав из-за кустов на опушке леса смотрел на объятую огнем деревню. За пылающими домами сквозь дым он увидел множество всадников, которые вели связанных родичей и соседей. Вячеслав шагнул по направлению к горящим домам, но ладонь Станко, положенная ему на плечо, остановила его:

– Не дури! Помочь не поможешь, а голову сложишь, или того хуже – в полон заберут.

Недалеко в лесу громко вскрикнула женщина, и было совсем непонятно, что в этом крике было больше: ужаса или отчаяния? Станко и Вячеслав бросились на этот крик. Впереди с мечом в руке, видимо отобранного у мёртвого хазарина, бежал Сфирько.

Послышался плач младенца и то ли всхлипы, то ли стоны женщины, а также гортанный говор степняков. Из-за кустов подбежавшие отроки увидели, что на небольшой полянке в крови лежал порубленный муж Жилены Святозар, рядом с мёртвым отцом заливался плачем грудной ребёнок, а сама Жилена вырывалась из рук двоих хазар, которые пытались её связать. Рядом на коне с мечом в руке сидел третий хазарин и недовольно хмурился. Сарафан на Жилене был сильно порван, и сквозь него проглядывало голое тело. Хазары вязали ей руки, а их глаза слащаво глядели на крупные, налитые молоком кормящей матери груди.

– А-а-а! – закричал Сфирько и бросился на степняков. За ним из кустов выбежали Станко, Вячеслав и Векша. Хазары оттолкнули Жилену и выхватили мечи. Жилена бросилась к своему плачущему младенцу и прижала его к своей груди. Сфирько и Станко напали на пеших, но опыт степных воинов сказался, и они начали теснить славянских отроков. Свистнула стрела и вонзилась в бок одному хазарину, а Векша хлестанул своим кнутом по глазам другого. Всадник пришпорил своего коня и напал на Станко, который пытался отбить своим коротким копьём разящие удары меча хазарина, но всадник перерубил древко, а затем концом меча достал отпрыгнувшего отрока. Меч наискось полоснул ему по плечу и по груди. Конь скакнул, и следующий удар всадник нанёс мечом уже по беззащитной шее Сфирько.

Ярость охватила Вячеслава, и он с безрассудством с разбега запрыгнул на круп коня сзади всадника и по самую рукоять воткнул свой нож в шею хазарина. Векша ещё раз стеганул своим кнутом по лицу оставшегося хазарина, ослепляя его. Вячеслав прыгнул с коня на закрывшего рукой своё лицо хазарина, сбил его на землю и всей тяжестью своего тела навалился на свой нож, втыкая его меж рёбер хазарина, туда, где билось его сердце. Степняк захрипел, задёргался под Вячеславом и обмяк.

Вячеслав встал на ноги и огляделся. На полянке лежали мёртвыми Сфирько, Святозар и двое хазар, по которым уже ползали большие зелёные мухи, слетевшиеся на запах крови. Недалеко хрипел раненый стрелой хазарин. Ребёнок Жилены уже не плакал и, припав к груди матери, тихо почмокивал, а сама Жилена тихо рыдала над телом своего убитого мужа. Станко сидел около дерева, прижав руку к кровоточащей ране, и иногда тихо постанывал сквозь зубы. Молчание разрушила Любава:

– Что делать-то, Вятко?

На него смотрели девичьи глаза и глаза отроков, в которых сквозило ожидание дальнейших действий. Но за этим вопросом скрывался другой, не произнесённый вопрос о дальнейшей жизни. От него, как от самого старшего после Станко, от него, который на их глазах убил двоих врагов, все ждали решения о дальнейшей судьбе. И эти глаза, смотрящие на него, немного тревожные и отчасти испуганные, ожидали действий, которые смогли бы немного отвлечь их от невосполнимых утрат и дать хоть какую-то надежду на спасение.

Своим уже не детским, но ещё и не взрослым умом Вячеслав вдруг осознал всю глубину ответственности за продолжение своего рода, за жизнь этих оставшихся в живых после набега врагов, даже за пленённых хазарами сородичей и всех жителей деревни.

Векша молча подобрал выпавший из рук Сфирько меч, подошёл к раненому стрелой хазарину и так же молча рубанул его по шее. Это молчаливое убийство хазарина подтолкнуло Вячеслава к действию. Он снял свою рубашку и протянул её Жилене:

– Жилена, перестань. Его уже не поднимешь, а у тебя дитё от него. Переоденься, а то сарафан твой порванный весь. Да Станко перевяжи, чтоб кровью не истёк. Уходить отсюда надо. Станко, ты как? – Вячеслав нагнулся к брату. – На коня сможешь забраться?

– Не знаю, смогу ли… – простонал Станко. – Вячеслав, угонят хазары полон, пропадёт народ, а они спасение ждут… И жить будут только надеждой, но с каждым днём надежда у них будет угасать. Так что медлить нельзя. И ещё, ты молодец. Ты нас сейчас всех спас. Я всегда в тебя верил. А сейчас нужно спасти наш род. Кроме тебя некому…

Вячеслав выпрямился:

– Верстах в двух отсюда старая землянка тётки Зимавы. Туда перебираться надо. Векша, как только Жилена перевяжет Станко, помоги ему на коня забраться и проводи их до землянки.

– А как же Святозар и Сфирько?.. – со слезами в глазах спросила Жилена.

– Вначале живых спасать надо. Потом их заберём. Не уйдёт от них огонь, который поможет им встретиться с нашими предками.

Вячеслав поймал взгляд Иоанна:

– Иоанн, беги домой и попроси свою мать, чтобы она помогла Станко: лучше тётки Зимавы никто раны не лечит.

Иоанн скрылся среди деревьев.

– Житко, Путята, ступайте на берег и заберите коней и оружие хазар. Не мешкая, скачите по следам хазар, оставляя за собой метки. Нельзя, чтобы степняки скрылись с полоном. В дорогу рыбы себе запеките на углях. На рожон не лезьте, постарайтесь узнать: сколько их. Сторожитесь, чтобы на засаду не наскочить, а то враги погони будут опасаться и обязательно сторожу будут оставлять. Старайтесь близко не подходить, но и из виду не упускать. Я в град пойду, чтобы людей поднять. Думаю не позже, чем через два дня вас догоним и полон отобьём.

У ребятишек заблестели глаза от уверенных слов Вячеслава, и, главное, они поверили, что так и будет, как он сказал. Вячеслав махнул рукой, и Житко и Путята юркнули в зелёные заросли леса, а Векша удручённо покачал головой:

– Не даст Воист людей.

– Как это не даст? – возразил Вячеслав. – Не посмеет не дать. Чай одноплеменники мы все. Если ещё друг другу не помогать, то племени не будет, и хазары нас всех перебьют. А если я не прав, то ты скажи: что делать? Не знаешь? То-то…

Векша недоверчиво смотрел на Вячеслава.

– Я знаю, что с Воистом в граде непросто будет. Смотри, Векша, народ в округе по деревням собирать, – время уйдёт. И ещё неизвестно, а может и там всё хазары разорили. А нам сейчас быстрота нужна. Вдвоём мы полон не отобьём, а нам бы хоть человек тридцать набрать.

Векша пожал плечами:

– Попробуй, но я всё равно не уверен, что может получиться. Дядьке Василю надо сообщить…

– А что он один сможет? Ладно, у землянки встретимся.

Вячеслав спешил, иногда переходя на бег. Он избегал открытых мест, стремясь находиться под тенью леса, который мог спасти от хазар, но не спасал от комаров, которые нещадно его донимали: то и дело они садились ему то на голую грудь, то на голую спину. Злая мошка отстала от него, только когда лес расступился, и Вячеслав вышел на берег реки. До града оставалось версты полторы, и он ускорил шаг.

– Кар-р!

Вячеслав от неожиданности отпрыгнул в сторону и остановился. В нескольких шагах от него вылетела ворона и полетела прочь.

– Вот, чернота, испугала… – Вячеслав подошёл к тому месту, откуда вылетела птица.

На траве лежала перевёрнутая корзина, из которой вывалились уже подсохшие рыбины, причём некоторые из них уже были расклёваны улетевшей вороной. В нескольких шагах от корзины густая трава была примята, и на земле виднелись отпечатки конских копыт. Это была корзина с рыбой, которую несли в град Млада и Агапе.

Глава 2

Куреп, слегка покачиваясь в седле, ехал за своими воинами, у которых на холках коней лежали две связанные славянские молодые девушки, и невольно перехватывал взгляд одной из них, которая изредка поворачивала голову в его сторону и которая умудрилась укусить его, когда ей вязали руки. Эти глаза, полные злобы и ярости, наполнили ему глаза крупной рыси, с которой он случайно повстречался на охоте в плавнях реки Итиль. Эта дикая кошка стояла над тушей молодого кабана, убитого ею, и в её глазах Куреп увидел такую непреклонность в отстаивании своей добычи, что он, хотя и не хотел признаваться себе в этом, по-настоящему испугался и медленно отступил в заросли.

Но ему ли бояться эту разгневанную и непокорную славянскую кошку, которая грозила страшной местью своего отца, причём на языке степных жителей и на языке ромеев. Куреп много общался с заморскими перекупщиками живым товаром, нахватался их слов и понял, что она говорит по-ромейски довольно бегло. Многие славяне, живя на границе степи и леса, могли общаться с жителями степей на их языке. Но то, что в глухомани лесов юная дева, свободно говорящая на нескольких языках, а также дорогие украшения, которые были на ней, показывало, что она не простая славянка, а может быть даже дочь какого-нибудь боярина. А ему ли бояться какого-то славянского воина, ему, который в последней войне с полянами пролил немало славянской крови. Куреп был уверен в себе и своих людях, которые закалены в непрекращающихся битвах и стычках, не то, что эти славяне – землепашцы и хлеборобы. Какие из них воины? Глубоко в его мыслях сидел только один страх: чтобы на его пути не встретился прославляемый в степи Кара-батыр. Но это в степи. А здесь в лесах эти славяне казались ему не страшнее назойливых мух.

Куреп опять поймал на себе взгляд этой непокорной девчонки. За её угрозы можно было бы и убить, но его останавливала возможность нажиться при продаже этой строптивой девицы ромеям, которые очень ценили рабов, умеющих говорить на их языке. А эту строптивость ей там быстро обломают. Это здесь, рядом со своим домом она может показывать свой характер, а вдали поубавит свой пыл. Там ей и якобы «всесильный» отец не поможет.

Другие, когда их берёшь в полон, пугаются, а эта злюка так и не дала снять с неё серебряный браслет. Как ни крутил его Куреп, снять его было не возможно. Может быть, эта девка правду сказала, что снять браслет можно только отрубив ей руку. А вот те золотые серьги и бусы с крупным речным жемчугом, которые он снял с этой дикой кошки, теперь лежали у него за пазухой и ласкали его думы о дальнейшей судьбе этих драгоценностей. Может быть, он их продаст за хорошую цену или отдаст в качестве калыма за ещё одну жену.