Омут

Вероятно, квалифицированный судмедэксперт и сумел бы выжать какие-то сведения из этой груды гниющей плоти, для меня же тело в таком состоянии уже не представляло никакой ценности. Из-за скопившихся внутри газов труп раздулся до невероятной степени, что, в сочетании с личинками мух, копошащимися в глазницах, ноздрях и на поверхностях ран, создавало впечатление, будто тело в любой момент готово лопнуть, извергнув миллионы наполняющих его насекомых. Обычно отвращения к трупам я не испытываю. Мертвая человечина немногим отличается от приобретенного в магазине куска говядины. Не мертвее (хотя, конечно, поджарить на ужин филейную часть трупа из морга мне не пришло бы в голову). Да и процессы разложения совершенно естественны. И все же в данном случае я не мог подавить брезгливость. Хотелось закончить это неприятное дело побыстрее, удержавшись от рвоты в присутствии недоброжелательного очевидца.

Стряхнув личинок, я вооружился лупой и изучил ссадины. Никаких волокон веревки, но это-то как раз вполне объяснимо.

– Лаош, помогите мне перевернуть труп.

Староста неуверенно приблизился.

– Смелее, – подбодрил его я. – Это все лишь человек, хотя и мертвый. Однажды и ваше тело окажется в подобном состоянии, Лаош.

Некоторое время я продолжал осмотр, подавляя спазмы в глотке и жалея об отсутствии нормального электрического освещения. Не вытащить ли тело наверх, чтобы продолжить осмотр при дневном свете? Впрочем, уж начал здесь и завершу здесь. Организовывать явление мертвеца миру мне было откровенно лень. Как и разбираться с публикой, которая обязательно соберется посмотреть.

Когда от легкого нажатия смердящая черно-зеленая плоть лопнула, оросив мои пальцы, к счастью, защищенные перчаткой, я решил, что с меня хватит, и выскочил из погреба на поверхность, жадно глотая свежий воздух. Лицо поднявшегося вслед за мной Лаоша имело отчетливый серый оттенок.

– Принесите мне вещи погибшего, – потребовал я.

Устроившись на траве, подальше от сочащегося зловонием входа в погреб, я быстро осмотрел одежду покойника. Старомодного покроя рубаха и штаны с заскорузлыми пятнами, оставшимися, видимо, с обеда. Нижнее белье. Все пропитано мочой, непроизвольно излившейся в момент смерти. После обонятельной пытки в подвале аромат застарелой мочи я практически не воспринимал. Ничего не порвано, все пуговицы на месте. Занятно.

– Что мне делать с телом? – хриплым голосом осведомился Лаош.

– Для таксидермии уже поздно. Попробуйте смастерить кубок из его черепа.

Он дернулся, как будто я ударил его под дых. У некоторых людей совсем нет чувства юмора.

– Могу я отдать распоряжение о захоронении? – злобно уточнил он.

– Конечно, можете. Если только естественное природное любопытство не заставляет вас пронаблюдать процесс разложения до самой скелетизации.

Побросав одежду в мешок, я поднялся и похромал к себе. Некоторое время за мной следовал Лаош, затем отвязался. В доме я приказал служанке нагреть воды еще раз – мне для умывания и ей для стирки моей одежды. На этот раз купание заняло больше времени. На фоне прущего от меня аромата мертвечины терпкий запах мыла меня не беспокоил.

Закончив с водными процедурами, вторыми за день, я облачился в белую рубашку, серые брюки и жилет в тон и вытянулся на диване. Прохаживаясь по ногтям пилочкой, я попытался обдумать ситуацию. В совокупности с данными полицейского отчета пока все выглядит так, будто парень шел себе по тропе, никого не трогал, затем внезапно опрокинулся на спину, начал кровоточить изнутри и умер. Не знаю, какими сведениями о способностях привидений располагает Лаош, но мне не доводилось сталкиваться с экземплярами, способными нанести столь значительный ущерб человеческому телу. В условиях современного общества, менее склонного к мистическому мышлению, чем пятьдесят-сто лет назад, привидения крайне редко достигают степени воплощения, достаточной для того, чтобы оказать хоть какое-то физическое воздействие на людей, не говоря уже о том, чтобы представлять реальную опасность.

С другой стороны, твердая убежденность старосты, что действует призрак, наверняка на чем-то основывается. Тогда где знак? Он должен быть. Это живые люди убивают просто так, мертвые – никогда. Так какова мотивация этой сущности?

Вялый поток моих размышлений прервал Лаош, пришедший разузнать о моих дальнейших планах и напомнить о категорическом запрете на общение с местными жителями. Я настаивал на необходимости поговорить с людьми. Но он отказывал мне с каменным лицом. Мутят они в этой деревне, мутят. Я чувствовал, как ко мне стекаются грязные потоки.

После того как Лаош удалился, сочтя, что достаточно осадил меня, чтобы я не смел и икнуть без предварительного согласования с ним, я немного выждал и поднялся с дивана. В моей холодной, малоподвижной крови сложно разжечь огонь азарта, но Грольве Лаошу это удалось. Подумав, я достал из чемодана пистолет. Как и все сотрудники СЛ, я использовал кобуру исключительно скрытого ношения. Проверив предохранитель, я закрепил пистолет слева на груди, прикрыл сверху курткой и вышел за дверь.

Деревушка источает благополучие. Аккуратные, просторные разноцветные дома. Интересно, на чем базируется это благосостояние. Жители прилично одеты, проще, чем в городе, но опрятно. Они слонялись, как мне показалось, без дела, но готовности со мной побеседовать не выражали, и в их взглядах даже я, с моей нечуткостью к людским эмоциям, заметил враждебность. Впрочем, чего ожидать от людей, согласных жить в такой глуши без электричества и водопровода. Этот факт уже предполагает наличие психических отклонений.

Мои попытки вступить с кем-нибудь в разговор ни к чему не привели. Люди шарахались от меня, как от чумного. Я даже поднял руку и принюхался к рукаву. Возможно, от меня все еще исходит трупный запах? Нет, дело было не в этом. Решив идти напролом, я постучался в ближайшую дверь.

На стук вышла хмурая женщина. Вдоль лица свисали выбившиеся из пучка спутанные волосы. Уже выражение ее лица не оставляло мне надежды, что разговор пройдет гладко.

– Меня зовут Делеф, – сказал я, хотя она наверняка уже слышала мое имя. – Я расследую дело об убийстве мальчика. Мне нужно задать вам несколько вопросов.

– У меня нет на них ответов, – заявила женщина и захлопнула дверь перед самым моим носом, да с такой силой, что с ее дома чуть крыша не слетела.

«Хорошо, – подумал я, направляясь к ее соседям. – Отлично».

Первые полтора часа я был настроен оптимистично. Затем мой оптимизм начал стремительно убывать, пока от него не осталось и капли на донышке. Когда стемнело, я вернулся в свой дом с ворохом разорванных надежд, голодный и злющий. Нечего и упоминать, что к тому же я был насквозь промокший, потому что начался дождь.

В том, что они знают много интересного, можно не сомневаться. В том, что ничего мне не расскажут, тоже нет сомнений. Жаль, что СЛ не практикует пытки. Они бы очень помогли следствию. Сколько я тут пробуду, я предполагал? Пару дней? Ну-ну. Я успею привыкнуть к корыту.

Я съел остывший ужин и выпил чашку как бы чая – по сути, просто чуть теплую воду с плавающими на поверхности чаинками (служанка ушла, а возиться с плитой, чтобы вскипятить чайник, мне не хотелось). Дрожа от холода, ополоснулся ледяной водой и лег в кровать.

«Сколько непредвиденных трудностей возникло за один день, начавшийся в полдень. Страшно представить, что бы было, если бы я проснулся на рассвете – проблем успело бы скопиться вдвое больше», – думал я, лежа под одеялом и все никак не согреваясь. И столько вопросов. Но не следует формулировать их точно. Я давно усвоил – точность всегда подразумевает некую ограниченность. Ограниченность вопросов – ограниченность ответов, следовательно, легко пропустить что-нибудь важное, но изначально будто бы не относящееся к делу.

Моему унынию было достаточно и незначительного повода, чтобы затопить меня с головой. После столь неудачного дня поводов было предостаточно, особенно если учесть, сколько я пробродил, расспрашивая этих сволочных людей и слыша в ответ только презрительное молчание. Как будто это мой призрак и мои проблемы, в самом деле. И снова, как во множество дней и ночей прежде, я утонул в глухом, черном отчаянье, которое не мог объяснить и из которого не мог выплыть.

15 сентября

Проснувшись, я прокрутил в голове события вчерашнего дня. Что известно этим людям, которые упрямо молчат, прибегай я хоть к мольбам, хоть к угрозам? И лично Грольве Лаошу? Например, почему призрак для него она – кто «она»?

Хорошо. Пока они будут молчать, они будут умирать. Уверен, что первый труп – это только предвестник череды ожидающих их похоронных процессий. Хотя это не моя забота. Моя забота – как разобраться в происходящем, если для этого мне требуется информация, которую мне отказываются предоставить.

Для очистки совести я склеил из нескольких листов бумаги один большой, взял из очага уголек (карандаша не было, а стержень ручки писал слишком тонко и бледно) и начеркал им: «Если вам известно что-либо, что поможет расследованию, расскажите мне». Затем я приклеил лист снаружи входной двери. Его будет сложно не заметить.

Позавтракав в кухне, я крикнул служанку, прибирающуюся в комнатах, и велел ей приготовить самый лучший обед, какой она только умеет. «Да, господин Делеф», – ответила служанка. Я отпустил ее величественным жестом.

Первую половину дня я провел, заполняя различные бумаги. Почему значительная часть их столь откровенно бессмысленна? Зачем вообще нашему начальству столько бумаг? Что оно с ними делает? Ест их? Если не применяет как-нибудь иначе. Я подумал, что сегодня еще подожду, вдруг у кого-нибудь из селян проснутся мозги, а завтра точно придется отправляться в город – позвонить Илии и попробовать разузнать у него о кровоизлияниях у жертвы. Возможно, что-то подобное уже где-то случалось.

Никто не пришел.

Обед превзошел мои ожидания. Я похвалил служанку, но так и не вспомнил ее имя. Мне всегда сложно запоминать имена, особенно женские. С другой стороны, если учесть, что ни служанка, ни я не стремимся даже к минимальному общению, ее имя мне и не требуется. Эта хмурая и погруженная в себя женщина в некотором роде является для меня идеальной прислугой. Что важнее, во время обеда в моей голове материализовалась не самая глупая в данной ситуации идея. Я застрял в мертвой точке, и мне необходимо сдвинуться с нее, неважно, насколько нелепыми или беспринципными методами. У меня нет таланта разговаривать с детьми, но в условиях столь острого дефицита информации он у меня появится.

Я подошел к окну и прислушался ко звукам с улицы. Действительно, слишком тихо. Ни одна собака не гавкнет, хотя здесь их по две на каждый двор. Только издалека доносились детские голоса. Вот туда и отправлюсь.

(Добавлено позже.)

Я недооценил здешних деток. Все они уродились в своих папочек и мамочек. Они будут молчать, даже если вбивать в них гвозди. Хотя кое-что мне таки удалось разузнать.

Бесполезно расспрашивать мальчишек, которые, не глядя на тебя, прыгают в реку, выходят из реки, снова прыгают в реку. И это в середине сентября. Их дубленые шкуры не чувствуют холода? Хотя чем еще заниматься местной детворе. Телевизоров у них нет, и не факт, что они обучены чтению. До моего появления они плескались переговариваясь, смеясь и иногда переругиваясь, после – молча.

– Вам лучше уйти отсюда, – с ледяной вежливостью заявил мне один из тех, что постарше, и напомнил мне собой юношу, встретившего меня на станции в ночь моего приезда. – Господин Управомоченный, – добавил он, демонстрируя осведомленность.

– Это замечательно, что ты знаешь, кто я. Родители объяснили?

Он не посмел ответить, молча прошлепав мимо меня к реке, и это хорошо. В мои планы на сегодня не входили склоки с деревенскими мальчишками. Маленький мальчик вышел из воды и побрел к дереву, где закутался в покрывало, чтобы согреться. Кто-то позади меня сиганул в реку, и мои плечи обдало брызгами. Я уверен, это было сделано нарочно. Я раздраженно оглянулся и с ликованием осознал, что мне представился шанс: все мальчишки были в воде, и их маленький соплеменник остался мне на растерзание.

Не теряя времени, я направился к беззащитной жертве.

– Ну что, малыш, – произнес я неискренне доброжелательным голосом, – поболтаем немного?

Мальчик с упреком посмотрел в сторону ненадежных приятелей большими карими глазами.

– Родители велели с вами не говорить, – пропищал он, втягивая голову в плечи.

Я ласково улыбнулся. Это мне и так понятно, малявка. Сейчас явится кто-нибудь постарше, и я попрощаюсь с возможностью вытрясти из тебя информацию.

– Конечно. К сожалению, иногда взрослые бывают неправы. Им кажется, что они правы, но это не так. Здесь, в вашей деревне, стряслась очень плохая вещь. Ты не боишься, что плохое может случиться с кем-нибудь еще? Может быть… с твоим папой? Или мамой?

Карие глаза выразили страх и неуверенность. Я довольно вздохнул. Почти готов.

– Это будет ужасно, если призрак нападет на твою маму. Он такой злой. Хлоп – и мамы нет.

Вздрогнув, ребенок втянул голову в одеяло.

– Хотя ее можно спасти. Всех можно спасти. Но чтобы помочь вам, мне нужно понять, что происходит. Я чувствую, ты хочешь рассказать мне, малыш. Было что-нибудь странное, пугающее?

– Девушка приходила, – выпалил мальчик, виновато покосившись на реку.

«Колись, наивное дитя», – мысленно подбодрил я.

– Девушка, – повторил я. «Она». Я прямо-таки расцвел. – И что же она делала?

– Плакала.

– Она говорила что-нибудь?

– Нет. Только плакала.

– А откуда она пришла?

– Из леса.

– И где она теперь? – осторожно поинтересовался я.

– Вам лучше уйти отсюда, – услышал я голос, полный злости, и оглянулся.

Вот и папа кутенка подоспел – угрюмый мужик прямоугольных очертаний. Кареглазый мальчик неожиданно заревел во всю силу легких. Что ж, признав, что мелкий для меня потерян, я поспешил ретироваться, пока большой не приступил к рукоприкладству.

Я не успел дойти до дома. Меня встретили и развернули в противоположную сторону. Новое убийство. Направляясь на место происшествия, я чувствовал, как мои губы растягивает широкая улыбка. Если вы отказываетесь предоставить мне сведения, об этом позаботится ваш недруг.

Дожидаясь моего прихода, тело трогать не стали (хоть что-то сделали как полагается). Пока меня искали, здесь успела собраться почти вся деревня. Кто-то истерически рыдал, детей разгоняли по домам. В общем, все как обычно. Лаош, конечно, был на месте и не позволял никому прорваться в дом. Только его авторитет удерживал толпу. Другого бы просто сбили с ног. Никогда не понимал этой людской склонности смотреть на умерших. К чему сбиваться в галдящие толпы, наступая друг другу на ноги и толкаясь локтями, если однажды всем представится возможность взглянуть на мертвое тело – собственное, медленно отдаляясь от него подобно легкому облачку…

– Расходитесь, расходитесь! – крикнул Лаош, заметив меня в людской гуще.

Толпа с неожиданной покорностью отхлынула, едва не опрокинув меня, проталкивающегося вперед. Я добрался до крыльца и первым вошел в дом. Лаош последовал за мной.

Женщина лежала на полу кухни своего дома, раскинув руки и уставившись в потолок широко раскрытыми глазами. Пахло едой. Никакого беспорядка, если не считать труп на полу беспорядком. Рядом стоял взъерошенный мужик с вытаращенными ошалевшими глазами и повторял:

– Она только отошла поставить тесто. Только отошла поставить тесто.

– Это кто? – спросил я, показав на мужика.

– Муж, – ответил Лаош.

– Отодвиньте его. Он мешает мне произвести осмотр.

– Феверуш, – мягко обратился к мужику Лаош и, обхватив его за предплечье, потянул к стулу в углу кухни. – Сядь.

Я опустился на колени возле тела. Моя поврежденная нога протестующе заныла.

– Когда это случилось?

– Минут двадцать назад. Вышла в кухню. Почти сразу супруг услышал крик. Прибежав, застал жену уже в конвульсиях.

– Что-то видел?

– Говорит, мелькнуло большое пятно. И все.

Я кивнул. Вид жертвы прояснял причину сумбурности полицейского отчета. Вероятно, местный увещеватель горьких пьяниц и вороватых подростков был потрясен до глубины души. Да и я сам такое видел впервые за двенадцать лет службы в «Серебряной Лисице». Осмотренный мною разложившийся труп подростка представления о виде свежей жертвы не давал. В отчете упоминались многочисленные кровоизлияния, но не говорилось, что тело походило на кусок фарша. А именно такое зрелище, по видимости, и предстало глазам полицейского.

Я заглянул в широко раскрытые от ужаса и боли глаза женщины. Естественно, не уцелело ни единого капилляра. Ноздри все еще кровоточили. Наверняка изнутри жертва такая же, как и снаружи. Превратилась в один большой синяк.

Меня отвлекла стенающая нога. Если я простою в этом положении еще немного, самостоятельно мне уже не подняться.

– Положите ее на стол, – приказал я. Никто не отреагировал, поэтому мне пришлось повторить громче: – Положите ее на стол!

Очистив столешницу от хлебницы и прочей кухонной утвари, Лаош поманил к себе трясущегося полчаса-назад-мужа-а-теперь-вдовца и с его помощью водрузил убитую на стол. Предстояло избавить тело от одежды. Мне было бы неприятно снимать одежду и с живой женщины, а с мертвой тем более. Впрочем, нигде в моей должностной инструкции не указывалось, что я лишен права свалить эту неприятную обязанность на кого-то другого.

– Снимите с нее все.

Возникла неприятная пауза. Лаош и Феверуш посмотрели друг на друга. Лаош кашлянул.

– Феверуш, это необходимо для осмотра, – сказал он успокоительно. – Полагаю, лучше, если ты сделаешь это сам.

Новоявленный вдовец послушался. Я отвернулся и взглянул на свои наручные часы. После попадания под дождь в ночь прибытия в деревню они не ходили, и я надевал их по привычке, но сейчас увидел, что секундная стрелка движется.

– Сколько времени, Лаош?

– Полчетвертого.

Я подвел часы. Медлительный Феверуш все еще возился с тряпками своей жены. Я зевнул.

– Вам лучше выйти, – сказал я, когда он завершил процедуру. Его всхлипывания и причитания уже начинали меня раздражать.

– Проверь, как там дети, – посоветовал Лаош.

Безутешный Феверуш только и ждал возможности смыться. Лаош остался, но с его присутствием на осмотре я не спорил, хотя бы потому, что это совершенно бесполезно. Он отступил к стене и, скрестив на груди руки, наблюдал за моими действиями ледяными, сверкающими глазами.

Из вагины покойницы сочилась кровь, стекая прямо на кухонный стол. Я медленно втянул носом воздух, пытаясь вернуть себе душевное равновесие. «Труп в идеальном состоянии, – приободрил я себя. – Это очень хорошо». Мне нравятся свежие трупы. Возможно, это звучит ужасно, но, поскольку в моей работе трупы не редкость, пусть они лучше будут свежими, чем провалявшимися две недели в сточной канаве. Ничто на работе не является для меня большей проблемой, чем мое обоняние. Да и выглядят свежие намного лучше. Если труп при незначительной степени развития гнилостных процессов еще и мужской, работа с ним не представляет для меня хоть сколько-то напрягающего процесса.

К сожалению, этот был женский, и его свежесть играла против меня, потому что тело еще не успело приобрести успокоительное сходство с вещью, продолжая источать живое тепло. Я испытываю дискомфорт, прикасаясь к людям и в особенности к женщинам. Возможно, иногда мне и приходит в голову, что женщины по своей природе – вместилища какой-то невероятной мерзости, но я не женоненавистник. Просто они никогда не привлекали меня.

Я холоден. Думаю, это главная причина моей отчужденности.

Я внимательно рассмотрел ее руки, ноги, живот, растекшиеся по грудной клетке груди, искаженное лицо; заглянул в распахнутый рот. Кончик языка откушен. Под лупой я изучил отметины на запястьях и щиколотках. И снова никаких волокон. Чистые раны.

– Что вы делаете? – с нескрываемым отвращением осведомился Лаош.

– Ищу.

– Что ищете?

– Вы же здесь специалист по призракам, Лаош. Ответьте сами на этот вопрос. Помогите мне перевернуть ее.

Лаош неохотно приблизился. Вместе мы перевернули тело. Оно казалось тяжелым, как мешок с цементом, но еще оставалось гибким. Я не сразу заметил знак, а затем едва не вскрикнул от радости.

– Вы видите?

– Нет.

– Приоткройте окно. Нужно больше света.

Лаош раздвинул белые занавесочки.

– Теперь видите?

– Нет.

Я указал ему на тонкие линии на спине жертвы.

Лаош наконец-то разглядел. Линии были едва различимы, будто бы выдавлены на коже. Наверняка на теле мальчика они тоже были, но его гнилостное состояние не позволило их рассмотреть. Кроме того, темный погреб, освещенный лишь колеблющимся огнем масляной лампы да просачивающимся из дверного проема над лестницей блеклым дневным светом, менее удобен в качестве помещения для осмотра, чем просторная светлая кухня с большими окнами. «Нарушение с моей стороны», – подумал я виновато. Провести осмотр в неподходящих условиях и пропустить важную деталь… Хотя тело было такое черное. Все равно я бы не смог найти знак, слишком уж он… неявный.

Я достал из кармана блокнот, ручку, придвинул стул к столу и сел. Линии переплетались, образуя причудливый символ.

– Лаош.

– Да?

– Кто же она была, девушка, пришедшая из леса? И куда сгинула? – осведомился я без нажима, с той же спокойной интонацией, с какой раньше спрашивал о времени. Я знал, что правды мне не дождаться, но все же смутно надеялся.

– Может быть, ее никогда и не существовало, – скопировал мой тон Лаош. – Она просто однажды была здесь и здесь же сгинула. Кто рассказал вам о ней?

– Ребенок.

– Дети часто придумывают.

– А взрослые часто лгут.

– Мы все говорим правду, пока не доказано обратное.

– Ладно, – только и произнес я. Мы двое отлично понимали друг друга, однако находились по разные стороны баррикад. – Прикажите, чтобы для меня подготовили какую-нибудь смирную лошадь. Я отправляюсь в город.

Лаош кивнул и вышел.

(Дописано утром следующего дня.)

Я засек время – до города я добрался за три с половиной часа, включая тридцать минут, потраченные на препирательства с лошадью. Хотя в целом я управлялся с ней неплохо. Ближе к концу пути нам удалось достичь понимания, следовательно, обратно доедем быстрее.

Увидев параллельные линии рельсов вдали, я слез с лошади и, как меч, вытащил трость – продетая сквозь шлёвку брюк, она всю дорогу болталась, действуя мне на нервы. Лошадь спокойно смотрела на меня своими фиолетовыми глазами, производя впечатление здравомыслящего животного. Пожалуй, я ее уже почти не ненавидел.

– Жди меня, – строго, чтобы она не смела ослушаться, приказал я. – Скоро вернусь.

Лошадь как будто бы все поняла. Ну я надеюсь, что она все поняла: мышление бессловесной скотины для меня – темный лес.

Я перешел через рельсы, сверкающие, словно отлитые из серебра, прохромал мимо голубого двухэтажного вокзала, и первое же здание, которое я увидел – увенчанная большими золотистыми буквами гостиница «Остров». Я был весь в смутных надеждах на скорое разрешение дела и даже не разозлился на нагло солгавшего мне юношу, утверждавшего, что гостиниц в городе нет. Только удивился – почему «Остров»?

Дома были в основном бледно-зеленые, голубые или розовые, каменные, двух– или трехэтажные. Сразу чувствовалось, что городок маленький и сонный. Зеленых аллей отсюда хватило бы и на два таких города, но так оно лучше. Людей встречалось немного, на меня с моей дергающейся походкой они не обращали внимания.

Телефон не пришлось искать долго. Сгорбившись, я втиснулся в телефонную будку, насобирал в кармане мелочи и набрал номер нашего архивного червя.

– Илия?

Вместо бодрого голоса Илии мне ответил прозрачный женский.

– Это Мариза, – вроде бы она назвала такое имя, не уверен, не важно.

– А где Илия¹? – спросил я нетерпеливо. Илия появился в «Серебряной Лисице» относительно недавно, но, взаимодействуя с ним по работе, я решил, что от него можно добиться толку. Чего не могу сказать о многих других.

– У него выходной. Я его заменяю.

– Сидишь на его стуле, хочешь сказать? Мне он нужен. Узнай его домашний телефон.

– А кто вы вообще такой? – неприязненно спросила девушка. Очевидно, мой холодный приказной тон ей не понравился.

– Меня зовут Делеф.

– А-а-а… – протянула она. Наверное, что-то слышала обо мне. – Сейчас.

В динамике зашелестело и тихо стукнуло, когда девушка положила трубку на стол. Я ждал около трех минут, подбрасывая в щель телефона монетки.

– Делеф, пишите, – снова раздался голос Маризы. Она продиктовала мне домашний номер Илии.

– Спасибо, – буркнул я и нажал на рычаг сброса.

Мне повезло, и больше не было никаких девушек.

– Да?

– Привет, это Делеф. Я хочу опознать один символ.

– Опознавай, – великодушно разрешил Илия пьяноватым веселым голосом.

– Не могу. Впервые такой вижу, – не без ноты раздражения объяснил я.

– Нет, – простонал Илия. – Не говори, что тебе нужна моя помощь.

– Отвлекись, это не смертельно. Всего-то на несколько часов.

– После трех кошмарных недель я выпросил выходной, и ты отправляешь меня на работу! Мы с моей девушкой собирались…