Читать книгу: «Журнал «Юность» №10/2025», страница 2

Мария Свешникова

Журналист, специализируется на культурной и социальной тематиках. Автор книг: исследования нескольких поколений священнических семей «Поповичи», сборника рецептов соусов и десертов «Соусы Манюшес» и повести «Дневник неофита: исповедь новичка», опубликованной под псевдонимом Манюшес.

Пальто

Во вторник Галина Николаевна купила пальто. В обновке она нуждалась. Старая курточка пропускала сырость и холод, она позорила хозяйку истертыми до ниток манжетами и темным, засаленным от сумки левым боком. В отделе все одевались лучше, но тратить на себя Галина Николаевна не умела.

Дело решила пуговица. Огромная, из прозрачного пластика, хитрым образом заполненная разноцветными фигурками животных, пуговица была почти идеальна. Почти, потому что имела существенный недостаток: она напоминала о пережитом всякий раз, когда Галина Николаевна переходила из кухни в комнату или шла обратно единственно возможным образом – через прихожую, где и висело пальто.

Возвращаясь к событиям, получившим название «самый жуткий день в моей жизни», Галина Николаевна с трудом подавляла тошноту. Однако намекни ей кто-нибудь развернуть пальто «тыльной стороной», она сочла бы такое предложение немыслимым.

Сказать по правде, и намекать было некому – жила Галина Николаевна одна и в свой дом не пускала никого, кроме приходящего раз в год газовщика. Да и тому разрешалось войти, поскольку он интересовался только состоянием плиты.

«Самый жуткий день» начался с телефонного звонка.

– Что надо?

Она знала, что обращение звучит неприлично грубо (резкости словам добавлял хриплый скрежет утреннего голоса), но даже не попыталась смягчить интонации или переформулировать вопрос: брат звонил, только когда появлялась необходимость. К тому же, собираясь на работу, Галина Николаевна была занята выбором между голубой рубашкой и серым свитером.

Рубашка вылиняла от долголетних стирок и неприлично теснила грудь. Это становилось особенно заметно, когда Галина склонялась над рабочим столом, то есть очень часто. Свитер был хорош – теплый и не колол шею. К сожалению, она не заметила, как «украсила» его жирным пятном, поэтому оно въелось намертво. Но не выкидывать же хорошую вещь из-за такого пустяка. Тем более что другого свитера не было.

Может, купить новую рубашку? Галине Николаевне очень нравились просторные балахонистой формы блузки неярких цветов, обшитые по вороту и подолу забавно махрящимися тряпочками. Она часто видела такие по телевизору на одной актрисе близкой конституции и возраста.

Звонок брата прервал муки выбора. По опыту зная, что к его указаниям стоит относиться серьезно, Галя не глядя нашарила на полке за спиной ручку с блокнотом. Закончив писать, отключилась не прощаясь и перечитала длинный список, означающий, что после работы ей надлежит явиться к матери с продуктами, лекарствами и несколькими предметами загадочного функционала: с появлением рекламных блоков в телепрограмме мать оказалась типичной жертвой телевизионного маркетинга. А когда телевизор сломался, перешла на радио.

«Незапланированные траты. Значит, рубашки не будет. Как и свободного вечера».

Галине Николаевне стало безразлично, в чем идти на работу, и победу с легкостью одержала линялая голубая. Подсознательно надеясь, что никто не заметит ветхость наряда, она тем не менее прикрыла рубашку приобретенным в секонд-хэнде палантином.

На самом деле подчиненным абсолютно безразлично, во что одета их начальница, и ей самой тоже, и… «Стоп! – приказала себе Галя. – Не продолжай, не то придется пить таблетки». И тут же решила принять успокоительные заранее, по опыту зная, что без них до возвращения домой не дотянуть.

Кажется, лекарство подействовало. По крайней мере, ей удалось забыть о звонке, и какое-то время казалось, что день складывается удачно. Тем более что одновременно с ней к остановке подошел автобус, а в нем оказалось свободно и высокое место за водителем, куда обычно забираются пенсионеры. Угнездившись, полюбовалась на синее, будто с картин Кандинского, небо.

Доехали без пробок, что тоже было признаком хорошести. До начала рабочего дня оставалось время, поэтому, выйдя на остановку раньше, Галя заскочила в полупустой торговый центр и, пробежавшись по списку матери, успела зайти в офис первой: она считала жизненно важным повесить жуткую курточку в самый дальний угол гар дероба.

Сев за стол, Галина Николаевна включила компьютер. У нее вошло в привычку здороваться с подчиненными со своего рабочего места, приветственно помахивая им чашкой чая. Она была уверена, что старомодная традиция привносила уют и настраивала офис на доброжелательность.

Галина Николаевна не подозревала, насколько раздражали сослуживцев ее привычка приходить раньше остальных и заваривать огромный чайник черного чая. Они любили американо и фруктовые смеси в пакетиках, но терпели, не желая обидеть старомодную начальницу. Лишь изредка отваживались проносить кофе в термосе или картонном стаканчике, чтобы глотать, прячась за монитором.

Промолчали они и на сей раз и, начав работать, добрались до вечернего прощания с уходившей последней начальницей. Вышла и она.

Дорога до родительской квартиры была долгой и несуразной – с тремя пересадками. Галина мысленно прочертила свой маршрут на карте. Получалось, что, приближаясь к нужной точке, она, как бешеный заяц, мечется по улицам туда и обратно.

Но сложности не беспокоили ее, скорее, забавляли. При выборе работы она руководствовалась близостью к дому. Во вторую и третью очередь значение имели зарплата и мотивация. Когда все пункты запроса к мирозданию сошлись, Галина Николаевна решила, что готова терпеть неудобство еженедельной необходимости посещать мать. «Пусть это будет самой большой проблемой в моей жизни», – подумала она в очередной раз.

Впрочем, последний автобус дался непросто. Судя по жуткой вони, транспорт начали отапливать переработанным фритюрным маслом (несколько лет назад она прочла об этом рационализаторском предложении в городской газете). Выйдя, застыла, жадно вдыхая воздух. Сзади подтолкнули: «Не стой на дороге!», но она не двинулась, пока не продышалась – будто в землю вросла.

Когда воздух наполнил легкие, Галина Николаевна с усилием сделала шаг, другой, третий и тихонько пошла в нужном направлении, из последних сил волоча тяжеленные сумки. Криво ухмыльнулась: «Сейчас бы коромысло пригодилось».

Внезапно ей показалось, что правая нога слегка надломилась и больше не в силах шагать. При этом туловище продолжало двигаться, хотя каждое движение причиняло страшную боль. Какое-то время она подволакивала ногу, но постепенно «разошлась» и даже ускорилась: чем раньше выполнит дочерний долг, тем быстрее вернется к себе. Она обманывалась, конечно. «Скорее» не случалось никогда.

Раздевшись в прихожей, похромала по коридору босиком. Она снова забыла взять тапочки, а лишних в доме не держали, считая, что каждый должен уметь заботиться о себе сам.

На кухне Галина Николаевна поставила покупки на табуретку перед холодильником. Подскочив к стоящей спиной матери, чмокнула воздушное пространство где-то между щекой и ухом: та никогда не поворачивалась, чтобы поцеловать дочь в ответ.

– Мамочка, привет! Что нового? Как у нас дела?

Как себя чувствуем?

Почему-то при этих кухонных встречах Галя всегда начинала ворковать голосом полупридушенного голубя.

– Вечно ты, Галя… Что у меня может быть нового, если я неделями не выхожу из дома? Все нормально.

От плиты, возле которой мать выкладывала ужин на тарелку, голос звучал обыденно безразлично. Звуки растекались по венам, заполняя их кровавой болью. От понимания, что заинтересованности ждать не стоит, появилась горечь во рту.

Мать медленно и тщательно соскребла еду со сковородки, последние крошки подковырнула бугристым пальцем и, слизнув их, села ужинать. Просить еду Галина Николаевна не научилась, поэтому, налив себе воды, поставила стул напротив и затараторила:

– У меня был хороший день. Утром я гуляла. Холодно, конечно, и глаза слезились. Но я так рада, что солнышко показалось – мы с ним поулыбались друг другу. И на работе все замечательно: мой план заказчик принял без поправок, ушел довольным. Но к вечеру позвонила Женька и сказала, что в этом месяце в долг дать не сможет – денег у нее нет: заказы после новогодних праздников только пошли, а мне за ипотеку платить…

Голос не выдержал, сорвался в слезливое поскуливание. В такие моменты Галина Николаевна ненавидела себя за то, что, не сумев держать лицо, снова показала свою слабость. С тайной надеждой, что ей предложат денег или хотя бы посочувствуют, она взглянула на мать, у той на лице не дрогнул ни единый мускул. Жевать она тоже не перестала.

Галя потупилась. Так они и сидели: одна украдкой утирая слезы, вторая неторопливо отправляя в рот кусок за куском.

Повернувшись в поисках сумки, чтобы достать салфетки, Галя заметила открывавшего входную дверь Сергея.

Брата она не видела несколько месяцев. И, когда он вышел на свет, машинально отметила, что он худ той болезненной худобой, которой позавидовать невозможно, а цвет его лица приближался к землистому с зеленоватым оттенком.

Брат всегда был таким. Много лет назад Галя с подругой сидели в кафе, куда он обещал подойти – вернуть давний долг. Сергей опаздывал, и Галя накручивала себя, подозревая, что он делает это специально, чтобы не возвращать деньги. И, когда он появился и сообщил, что полной суммы у него нет, сорвалась, начала кричать. Брат тонко улыбнулся и исчез.

– Галюнчик, ты на Сережку-то не ругайся, он тяжело болен. Скоро умрет. Ему месяца два осталось жить, от силы три. Я в больнице работаю, навидалась таких. Не жилец он.

Галя скептически усмехнулась: с этими худобой и цветом лица Сергей прожил тридцать четыре года и умирать явно не планировал. Но спорить не стала, вдруг и правда не жилец. Не сказав брату о том разговоре, она на всякий случай решила за ним понаблюдать. Через четыре года бросила бессмысленную слежку: брат был все так же худ, землист и жив-здоров.

Молча кивнув в сторону стола, Сергей достал из холодильника кастрюлю, поставил ее на огонь. Нарезав миску салата из ее овощей, налил себе чаю и подсел к столу.

Голодный желудок издал протестующее урчание. Поняв намек, Галя допила воду, помыла чашку и пошла к двери.

– Подожди.

Это было единственное слово, с которым брат обратился к ней за вечер. Она застыла.

– Мы хотели сказать, чтобы ты ни на что не рассчитывала, приезжая со своими подношениями. Несколько лет назад мама оформила на меня дарственную на квартиру. Обратного хода дарственная не имеет, так что подавать в суд бессмысленно. Все документы в порядке, освидетельствование у психиатра мы тоже прошли. Ты хорошо зарабатываешь, одинокая, а у меня дети, о них надо позаботиться. Но я обещаю: что останется, отдам тебе, мне чужого не нужно. Речь была явно заучена и отрепетирована.

В обычном разговоре брат быстро терялся, начинал заикаться, по нескольку раз повторяя довольно бессвязный набор фраз. Но к этой встрече он явно готовился, поэтому основную мысль озвучил предельно четко и ясно.

– Да ты Робин Гуд, оказывается. Грабишь богатых и спасаешь бедных? Только знай, так себе помощь – украсть у сестры, чтобы помочь кому бы то ни было, даже родным детям.

Она и не догадывалась, что у нее остались смелость и способность образно выражать свои мысли.

– Дура ты, Галя, и хамка, – с неменяющимися интонациями ответил Сергей и потянулся за вареньем, давая тем самым понять, что говорить больше не о чем.

Пока он озвучивал заготовленный текст, мать молча продолжала жевать. Галю затошнило. Есть расхотелось. Кажется, навсегда. Она встала, подняла с пола сумку, зачем-то сложила в нее пакеты, в которых притащила покупки, оделась и вышла, впервые в жизни не попрощавшись, о чем еще некоторое время вспоминала с сожалением. Хотелось уйти красиво, а вышло мелко и мелочно.

На автомате спустилась в метро, подошла к турникету.

– Ты куда? Куда идешь? А ну выходи!

Галя посмотрела по сторонам: кроме нее, у турникетов никого не было.

– Не смей, тебе говорю! – Заходясь от крика из какого-то невидимого закутка, Гале наперерез неслась служительница порядка с пунцовым лицом. Но, добежав до «нарушительницы», мгновенно сменила тон. – Ой, я думала, что вы бомж. К нам один точь-в-точь такой же куртке ходит, и шарф похожий, клетчатый. Совсем задрали, лезут во все щели. Ладно бы грелись, они же еще и гадят. А вы идите, идите.

– Да как вы смеете! Я куртку в Париже купила.

И шарф там же. Даже если я бомж, разве это повод орать на меня? – неожиданно для себя самой завопила в ответ Галина Николаевна.

Выкрикнув, она выплеснула застрявшую в гортани боль и затихла – на душе стало муторно. «Какой Париж? Я за границей никогда не была. Но придумала удачно».

– Я же сказала – перепутала. – По голосу контролерши было ясно, что держится она из последних сил.

– Стоило бы извиниться. Сейчас же просите прощения, не то я жалобу накатаю вам на сайт, – не узнавая собственного голоса, надменно произнесла Галя.

– Извините.

Контролерша поникла, съежилась и юркнула обратно за дверь.

Дорога была свободна, но заходить в противное метро желание пропало.

На улице Галя никак не могла решить, что теперь делать. Машинально перейдя дорогу, она медленно пошла по направлению «куда глаза глядят». Очнулась она только через несколько кварталов, вспомнив, как ночи напролет гуляла с одноклассниками по центру, рассматривая красивые здания. Повзрослев, Галя перестала радоваться неторопливости прогулочного шага: она постоянно куда-то бежала, и вечно с сумками наперевес. Видимо, тогда же перестала и всматриваться, видеть, замечать.

А тут внезапно время высвободилось из оков суеты – не грех и по сторонам посмотреть.

Зимняя мгла плотно укутала город несколько часов назад, но это не мешало ей узнавать потрепанных жизнью друзей детства: поддерживающего балкон атланта с отбитым носом, откормленного и почему-то покрашенного в зеленый цвет херувимчика над окном. Вдруг – Светкин дом – в подворотне напротив школы. Галя шла со стороны вокзала, а потому не сразу признала его.

Они подружились во втором классе. В том возрасте, когда материнские попреки, что с дочерью кассирши дружить не подобает, значили меньше красивой куклы, комиксов или бутерброда.

Однажды Светка позвала к себе после уроков. Для Гали стало откровением, что к кому-то можно зайти просто так, без повода. Только потому, что этот кто-то живет рядом со школой и они дружат. Родительский дом был тоже не очень далеко, но подобная вольность ей в голову никогда не приходила.

Разовые посиделки переросли в привычку. Они быстро делали уроки, а потом бесконечно шептались, укрывшись пледом, чтобы их важнецких разговоров не подслушали соседи.

Может, зайти?

Только теперь Галя осознала, что смотрит не на старинный особняк, а на жутковатые темные руины: старинную подъездную дверь выломали вместе с косяком, отчего щербатый вход стал напоминать рот старушки, снявшей коронки перед приемом у стоматолога. Окна без стекол на скорую руки забили фанерками и дверцами старой мебели. Светкину коммуналку явно расселили, но Гале показалось, что в окне движутся мерцающие огоньки. Испуганно рванув с места, она на всякий случай пробежала целый квартал, забыв подумать, где же теперь живет бывшая подружка.

Остановилась отдышаться она только у булочной. Там вечно голодным школьникам всегда резали черный хлеб на четвертинки. От воспоминаний о еде в непоужинавшем животе забулькало, заурчало. «Недолгим был горестный пост», – зло подумала Галя и решила наградить себя за неправедные страдания пирожным. Или лучше двумя. И только подойдя к крыльцу, обратила внимание на витрину: вместо затейливо выложенных упаковок чая и коробок конфет под мерцающими огоньками светодиодных лент за стеклом вальяжно расположились шикарно одетые манекены.

«Нет больше моей булочной. Всюду непруха», – подумала она и, разочарованно вздохнув, собралась уходить, но внезапно заметила в глубине витрины пальто. Простого кроя, из дымчато-серого в мельчайший рубчик вельвета, из тех редких вещей, что мгновенно превращают всякую женщину в настоящую.

Галина Николаевна вздохнула: такие не для нее – не по карману, не по размеру. С сожалением бросив прощальный взгляд на чудесную вещицу, она вдруг заметила украшавшую пальто потрясающую воображение пуговицу. Пуговица, казалось, смотрела на нее не менее заинтересованно.

В этот момент огоньки снова замерцали, а пуговица залихватски подмигнула, будто привлекая внимание, и Галя заметила на левом плече пальто бирку «Скидка 70 %».

Она толкнула дверь.

– Здравствуйте! Наконец-то вы пришли, а то я уже волноваться начала.

Из глубины магазина на оторопевшую Галину Николаевну надвигался веселый мелодичный голос. Наконец показалась его обладательница, судя по значку на лацкане, это была продавщица. В нелепо пузырящихся красных брюках, криво скроенном бирюзовом пиджаке, из-под которого торчали полы сиреневой рубашки, она почему-то производила впечатление не пациентки дурдома, а модно и элегантно одетой дамы.

Дама грациозно лавировала между стойками с одеждой, комодами, из которых свисали шарфы и перчатки, и креслами с заманчиво разложенными стопками разноцветных блузок.

– Я волновалась, что вы опоздаете, – сегодня финал. А пальто будто на вас сшито… – Увидев Галину, она удивленно застыла и на мгновение умолкла. – Простите, я думала, это N.

Продавщица произнесла фамилию известной актрисы, чьей игрой, умением держаться на публике и одеваться Галина Николаевна постоянно восхищалась.

Не отвечая, повернулась к двери.

– Подождите! Простите, что я обозналась. До закрытия осталось десять минут. Может, померяете пальто? Вдруг оно ваше?

Не дожидаясь ответа, дама ловким движением выхватила у Галины Николаевны сумку и точным броском отправила ее в кресло поверх кофточек. Следом полетели куртка и шарф.

– Да у меня… – неуверенно заикнулась Галя о финансовых проблемах, но осеклась и заговорила тверже: – Мне ничего не нужно, я только посмотреть зашла.

– Да что там смотреть, вы наденьте. Это же такая удача. Я как увидела его, сразу подумала об N – ее стиль. Но она, видимо, еще со съемок не вернулась. А в распродажу хозяйка выставила на пальто невиданную скидку 70 %. Никогда такого не было. Вот тут, смотрите, не хватает одной пуговицы, будто кто-то отрезал. Так она и неважна, зачем такой воротник застегивать наглухо. Вы же найдете, чем заменить?

Галя молчала, оцепенев: из зеркала продавщице неуверенно кивнула очень привлекательная женщина в добротном, сшитом по фигуре пальто – идеальный союз. Чем заменить потеряшку, Галина Николаевна поняла сразу: в доставшейся от бабушки коробке для рукоделия лежали потрясающие металлические фигурные пуговицы – будто хранились ради такого случая.

Она погладила ткань и очнулась. Все это ничего не значило.

– Может, у вас недавно был или скоро будет день рождения? – раздалось сзади.

Галя в изумлении обернулась. Ее день рождения был четыре дня назад, только она много лет его не отмечала. Не с кем, и подарки дарить некому.

– Прекрасно! Мы сделаем вам дополнительную скидку 10 %. И она останется как ваша постоянная персональная скидка.

Вспомнив, что на карте меньше ста рублей, Галина Николаевна начала расстегиваться.

– Спасибо, но оно не мое. Я не люблю пальто.

Удачно найденный ответ нисколько не обрадовал обеих. Казалось, расстроилась даже пуговица: она будто уменьшилась и помутнела.

Надевая куртку, Галя привычно сунула руку в сумку – проверить, на месте ли очки и кошелек, в этот момент в голову пробилось воспоминание, как пару месяцев назад в офис приезжал банковский менеджер – выдавать новые карты. Каждому сотруднику молодой человек предлагал бесплатно открыть кредитку. Все отказывались.

Она понимала, что просто так деньги в долг банк никому не дает, но ей стало ужасно жаль грустного парня.

– Вас обязали их предлагать, да?

Он кивнул.

– Ну, хорошо. Я возьму.

– Вы можете даже не трогать ее, пусть дома лежит. А когда срок действия истечет, она автоматически закроется, – обрадованно поделился тайными знаниями менеджер.

Она тоже кивнула, но кредитку зачем-то убрала в кошелек. Только сейчас ей стало понятно зачем.

В те секунды, пока Галина доставала карточку, сознание из последних сил цепляясь за невозможность, уговаривало вспомнить, что ей не присущ авантюризм. Разозлившись на себя, она решительно протянула кредитку:

– Пожалуй, куплю.

– Честное слово, вы не пожалеете!

Красные штаны, казалось, стали еще ярче, пуговица начала переливаться, а продавщица заулыбалась ей, будто хорошей подруге.

– Мне же не случайно показалось, что вы – N.

Вы на нее очень похожи. Не только фигурой, статью, красотой, умением быть заметной. Вот и пальто тоже так решило. Оно ждало вас. Я давно заметила – в нашем магазине вещи часто сами выбирают, с кем уходить, а кого игнорировать.

Зная истинную цену себе и своей внешности, Галина Николаевна не обольщалась и слушала комплименты вполуха. Впрочем, даже фальшивые, сделанные ради выгоды, они были очень приятны.

Неожиданно продавщица подняла голову:

– Вы мне не верите!

Галя отмахнулась:

– Верю не верю, какая разница. Пробивайте, пока не передумала.

– Не верите в магию настоящей одежды? Зря! Она существует. Одно и то же платье на одной будет мешком из-под картошки, на другой повседневным, а третью превратит в светскую даму и уйдет только с ней.

– Да нет же…

– Вы что, не знаете, что красивая? Да вы королева! Настоящая королева. Ладно-ладно, не буду уговаривать. Хотя нет, буду. Дома каждый день подходите к зеркалу и говорите, глядя в глаза, – я королева. И однажды поверите.

Галя нетерпеливо вздохнула и услышала звук СМС, которой банк оповещал ее о списании денег. О том, сколько она теперь должна. Расстроившись, что поддалась слащавым уговорам, она запаниковала, отчего горло перехватило, спина и подбородок затвердели, а голова соскользнула глубоко в плечи.

Внутри полыхнуло ядовитой смесью жалости и ненависти к себе, вечно неспособной с достоинством выйти из простейшей ситуации. Всего-то и нужно было попросить отменить покупку, не объясняя, что она – нищая. Продавцу этого знать незачем, для оформления возврата достаточно лишь желания покупателя. Но Галя так не умела. Изнемогая от внутренних баталий и совершенно отчаявшись, она схватила пакет и выскочила с ним на улицу.

Дома, едва раздевшись, Галя легла и тут же подскочила – ее колотило, кошмарило от пережитого за вечер. От страха не дожить до утра она наглоталась таблеток. Первым делом от высокого давления, грозившего устроить гипертонический криз при любом стрессе. Следом проглотила сердечные, успокоительные, а заодно и обезболивающее. Почему-то от успокоительных у нее начинала болеть голова.

Потом пошла в душ. Стоя под потоками кипятка, она тряслась от озноба, а сознание, как на репите, прокручивало разговор с братом. Анализируя, препарируя его, Галя никак не могла понять, что и когда, в какой период жизни сделала не так. Мысленно отматывая события, она пришла к неутешительному выводу – ее вина заключалась в ее ненужности: старшая дочь оказалась репетицией главного события в жизни матери – рождения сына.

* * *

Галя всегда знала, что мать больше любит брата. Дело было не в детских обидах, не в том, что только ему покупались конфеты или подарки. Разучиться любить сладости и плюшевых собачек было намного легче, чем принять за данность, что она ни на что не имеет права. Когда подростком Сергей начал таскать ее вещи, она попробовала пожаловаться на брата. И услышала в ответ, что ей тут ничего не принадлежит.

Отношения матери с сыном были поистине сверхъестественными. Галя нервно сглотнула, вспомнив, как пустые при взгляде на дочь материнские глаза начинали светиться при появлении Сергея. Сама же она так сильно любила мать, что была готова делать вид, что не замечает своей ненужности. Главное, что они вместе, остальное неважно.

Так они и жили, пока Галя не прошла по конкурсу на работу в Северной столице. Она думала, что матери она безразлична, но, услышав новость, та неожиданно горько разрыдалась. Некрасиво раскинув руки и ноги, она встала в дверном проеме и начала горестно завывать: «Не пущу-у-у-у! Не пущу!»

В это мгновение Галя поняла, что всю жизнь ошибалась, – на самом деле мамочка ее очень любит, просто не умеет этого показать.

Счастливая, она отказалась от работы: об отъезде не могло быть и речи. И хотя она сразу сообщила, что остается, рыдания не прекратились, пока, устав от самой себя, мать не совершила ошибку. После очередного «На кого ты бросаешь меня – старушку» она, не заметив того, продолжила:

– Положим, ты уедешь. Но ведь скоро потеплеет, надо мыть окна. И кто за мной будет ухаживать? А по магазинам, по врачам ходить? Кому я могу доверить это, кроме тебя?

Сердце рухнуло и камнем легло внизу живота. В воскресенье (Галя точно помнила, что это было воскресенье) мать зашла к ней в комнату сказать, что решила приватизировать квартиру. И что «проще будет», если от своей доли Галя добровольно откажется в пользу Сергея. После чего пообещала свою долю завещать детям пополам.

Галя не стала спорить или уточнять, почему так «проще». С того дня она стала мысленно называть маму матерью.

Тот самый камень в животе оказался на удивление хрупким, возможно, стеклянным. Мгновенно треснув, он разлетелся на сотни осколков, которые потоками крови разнесло по венам, чтобы они злобно впились во все органы, все части тела.

Боль от разбившейся надежды на любовь была настолько сильной, что Галя впервые в жизни решилась действовать тайком. Оформив ипотеку, она купила квартиру на окраине города. Небольшими сумками вынесла самые необходимые вещи и исчезла, как ей казалось, навсегда. И, хотя она попала в финансовое рабство на тридцать пять лет, ничто не могло затмить радости от того, что у нее есть собственный дом и делить его ни с кем не нужно.

Через несколько месяцев Сергей нашел сестру в офисе и пришел напомнить о нуждающейся в помощи матери. Радость вспыхнула и мгновенно погасла: от Гали требовалась лишь бесперебойная доставка продуктов лекарств и той чуши, которую безостановочно рекламировал телевизор.

Причем со временем Галя отметила непостижимую закономерность: едва жажда обладания утолялась, интерес к вещам пропадал: фен, массажер и аэрогриль пылились под кроватью нераспакованными. Оставалось радоваться, что мать не интересовали крупные формы. Старинный шкаф или участок земли в элитном районе она не потянула бы.

К сожалению, даже на «милые пустячки» уходили практически все деньги, остававшиеся после выплаты ежемесячного взноса. Но эту цену Галя готова была платить за удовольствие жить по своему усмотрению. Как выяснилось, она и тут ошиблась – ей всего лишь позволялось пожить в мире розовых пони. Временно.

Смерти матери Галина Николаевна никогда не желала, но в глубинах подсознания теплилась мысль о причитающейся половине доли, равной ее долгу. Ей иногда снилось, как она приходит в банк и гасит всю сумму разом.

* * *

Каким-то образом она уговорила организм заснуть, но выспаться не удалось, и на треньканье будильника внутренний мир отозвался протестом. Скатившись кубарем с кровати и воссоздав в голове «семейные посиделки», Галина Николаевна первым делом порадовалась тому, что жива. Пытаясь определить, насколько хороша эта новость, пошла в ванную и по дороге споткнулась о здоровенный тюк.

Внутри оказалось много серого материала, развернув который она вспомнила позднюю прогулку, ее окончание и разозлилась: купила бы лучше пирожных, было бы вкусно и не столь ощутимо для бюджета. Обычно она хорошо себя контролировала, но из-за стресса «пропустила удар».

– Кругом дура! – обозленная на себя, заорала Галя так громко, что ее вопль отскочил от стен эхом и медленно растворился в пространстве.

В ожидании продолжения притихли даже соседи за стеной, хотя по утрам они ругались особенно громко.

Пальто надо было сразу вернуть. Теперь же, чтобы его отнести, придется снова тащиться на перекладных и тратить вечер на тягостные объяснения, до которых можно было не доводить.

Аккуратно сложила пальто, чтобы убрать в пакет, и вдруг поняла, что она не знает, где чек. Поискала в карманах, в рукавах – их она вывернула наизнанку. Пусто. Не было чека и под подкладкой. Хотя бы потому, что та оказалась пришита к пальто.

Неуклюжими, будто чужими пальцами Галя несколько раз перерыла сумку и карманы куртки. Не найдя чек, она тяжело опустилась на пол: у забавного приключения оказался бесславный конец. Она понимала, что нужно найти потерявшееся где-то между тумбочкой и ножками стола самообладание и быстро бежать на работу, но сил не было даже поднять руку, не то что подняться.

«Придется ехать на такси», – усмехнулось мироздание. Мысли о новых незапланированных тратах привели Галину Николаевну в чувства так быстро, что впервые в жизни она решила пойти наперекор обстоятельствам, то есть прогулять работу. Наговорив секретарскому автоответчику сообщение, что больна, она отключила мобильник и легла спать.

Проснувшись второй раз за день, Галина Николаевна почувствовала себя, может, и не лучше, но значительно бодрее. Она устроила себе долгий завтрак, во время которого поглядывала то в окно, то вглубь себя. Лениво подумала, постирать или смахнуть пыль с комода и с веков, но тут же отмела мысль о всяком труде: лениться так лениться.

Проверила мобильник, но ею никто не интересовался. Поскольку Галя никогда не пропускала работу, все поверили, что она на самом деле болеет. Собравшись духом, еще раз перерыла пакет, сумку и карманы. Чека не было.

Следующие десять дней «выздоровевшая» Галина Николаевна исправно посещала офис, но мысленно постоянно возвращалась к злополучной встрече, потерянному наследству, предательству и ужасу от понимания, насколько мать ее не любила.

Очень хотелось исправить ситуацию, но она не видела как. Галя даже подумывала позвонить и попросить прощения, но не позвонила. Она искренне не понимала, в чем ее вина и за что извиняться. А если не извиняться, то как, о чем разговаривать?

Параллельно внутри шла непрерывная борьба с женской сущностью. Выбор стоял непростой: оставить пальто не было никакой возможности – приближался срок очередного ипотечного платежа. Вернуть, тем более без чека, казалось неловко. К тому же пальто ей очень нравилось.

Словом, какая бы ее сторона ни одержала победу, другая неизбежно проигрывала. От бесконечных внутренних переговоров к вечеру она падала от усталости.

И однажды победу одержала сущность номер два. В субботних сумерках, мгновенно собравшись, Галя рванула из дома, прихватив с собой пакет…