Читать книгу: «VLADI. Владимир Скулачев», страница 3

Петр ничего не понимал в радио, но когда молчание остальных означало только то, что никто в радио тоже ничего не смыслит, молча взял связывавший с командованием аппарат и внимательно начал его разбирать. За время, пока Петр пытался разобраться в приемнике, по траншее до них, наконец, ползком из штаба добрался связной, сообщивший об отмене приказа о штурме высотки. Эта задержка штурма из-за возни с радио и спасла от неминуемой гибели как самого Петра, так и всех остальных бойцов третьего отделения.

Красная армия отстояла Москву. Наступление гитлеровцев, не сумевших уничтожить нашу армию до наступления зимы, было остановлено, а 5 декабря 1941-го под Москвой войска Красной армии начали контрнаступление. Часть, в которой служил Петр Скулачев, понесла большие потери, была снята с фронта и отправлена в тыл под Казань на переформирование.

Из-под Казани Петр был переброшен под Сталинград, где с июля 1942-го по февраль 1943-го года шла Сталинградская битва – одна из самых кровавых битв по количеству безвозвратных потерь с обеих воюющих сторон, давшая возможность командованию Красной армии перехватить стратегическую инициативу в войне. Командование передвинуло свои резервы от Москвы к Волге, перебросило в район Сталинграда большую часть воздушных сил. Для создания нового фронта обороны войскам приходилось с ходу занимать позиции на местности. Поступавшие на Сталинградский фронт новые формирования еще не были должным образом сколочены и в большинстве своем не имели боевого опыта. Истребительная авиация, противотанковая и зенитная артиллерия, боеприпасы и автотранспорт были в явно недостаточном количестве. Не хватало и необходимого для бойцов обмундирования.

А 9 ноября 1942-го года грянул первый мороз минус 18 градусов. Вообще зима 1942-1943-го годов была самой суровой за последнюю более чем сотню лет. В ноябре-декабре 1942-го года температура под Сталинградом частенько опускалась ниже минус 20–30 градусов по Цельсию, а во второй половине января и феврале 1943-го года иногда достигала и минус 40–45 градусов. При дыхании на морозе на какую-либо поверхность на ней тут же образовывалась легкая корочка льда. Для поддержания кровообращения надо было постоянно шевелить пальцами ног и рук. Бойцы большую часть времени находились под открытым небом, поэтому части Красной армии, так же, кстати, как и части противника, несли потери не только от вражеского огня, но и от холода.

Когда немцы в районе Сталинграда прорвались к Волге, командование срочно начало стягивать туда имевшиеся боеспособные части. Шли пешком от Казани до Сталинграда в условиях набирающего обороты холода. Петр был в числе тех военнослужащих, которым валенок не хватило, поэтому шел он в кирзовых сапогах, в которые были одеты постоянно мерзнущие ноги, обернутые в портянки – куски ткани для обматывания ног для ходьбы в сапогах.

– Валенок нет и не будет. Сделать ничего не могу. Идем в сапогах. Всем как следует надеть портянки. За потертость ног – расстрел на месте, – жестко напутствовал командир батальона убывающих под Сталинград солдат и офицеров.

Под Сталинградом Петр был госпитализирован в медсанбат: он таки обморозил обе ноги.

– Ампутируем обе, – услышал он слова хирурга во время осмотра.

За месяц до этого по войскам был объявлен приказ главнокомандующего, разрешавший офицерам иметь при себе личное оружие в любое время, независимо от обстановки. Младший лейтенант Петр Скулачев имел при себе пистолет всегда.

– Проснусь без ног- пристрелю! – выхватив пистолет, быстро и твердо сказал он хирургу, смотря тому прямо в глаза.

И хирург поверил и ноги не ампутировал. Петр вернулся домой на своих ногах.

Из медсанбата Петр был направлен в Москву в госпиталь, лечение предстояло длительное. Шел 1943-й год. Петр был уже в звании лейтенанта. Война продолжалась, и его было решено использовать на воинской службе, по его, в сущности, специальности, назначив командиром взвода строительного батальона, занимавшегося восстановлением разрушенной войной Москвы. Как-то солдат из его взвода при строительстве лесов неаккуратно закрепил на них доску. Петр наступил на нее и упал с третьего этажа на первый, потеряв от удара сознание.

– Солдатик не виноват, – была первой его фраза после того, как он пришел в себя. Он прекрасно понимал, что могло ожидать его подчиненного, если случившемуся с ним «дать ход».

После полученной травмы Петра опять госпитализировали. К счастью, серьезных переломов не случилось, он возвратился в часть, но его перевели на условия домашнего ночлега: утром он уходил на службу, а вечером возвращался домой, в просторную квартиру своего тестя Арона Левитана, на Каляевскую, куда вся его семья в 1943-м возвратилась из эвакуации. А в 1944-м он все же был демобилизован по болезни.

Надежда с семьей-она, шестилетний Владик, Арон Маркович и Розалия Захаровна – в ноябре 1941-го года были эвакуированы в Джамбул. Из эвакуации в 1943-м возвратились в Москву в квартиру Арона Марковича. Там семья и воссоединилась с Петром. По утверждению Надежды, с войны Петр вернулся абсолютно другим, во всех отношениях сломленным человеком.

* * *

Продолжавшаяся почти четыре года война закончилась. Великая Отечественная война – кровавое, жестокое и беспощадное действо – оставила без крова в стране около 25 миллионов человек. Людям просто негде было жить. Обратившись к многочисленным источникам информации о послевоенном состоянии жилищного фонда в стране, можно четко уяснить, что во время войны было уничтожено порядка 1710 городов и более 10000 деревень и сел, в общей сложности до 6 миллионов зданий. Основная масса горожан жила в бараках, подвалах, аварийных зданиях, многосемейных коммуналках. Жилищные условия людей были далеки не то что от идеальных, а от просто нормальных.

В 1947-м году было принято постановление Совета министров СССР «О строительстве в Москве многоэтажных зданий». Инициатором его принятия был Сталин. Предполагалось возвести в Москве восемь высоток, которые должны были символизировать 800-летие Москвы. Заложены они были в год празднования юбилея, в 1947-м, однако фактически построено было не восемь, а семь высоток. Семь московских высоток, как и Московское метро, должны были стать символом грядущего коммунизма в стране. Стоили эти башни несравненно дороже, чем блочные пятиэтажки, но зато они были призваны вдохновлять советский народ на новые трудовые подвиги. Авторы этих высоток-лучшие специалисты своего времени – создавали оригинальные архитектурные решения, получившие название сталинский ампир или советский монументальный классицизм. Высотки такого же порядка должны были появиться в каждом крупном областном центре и в столицах союзных республик. Кроме строительства знаменитых высоток, в Москве строились и «сталинские» жилые дома, снабженные всеми видами благоустройства и предназначавшиеся для заселения каждой квартиры одной семьей, что, безусловно, существенно увеличивало затраты на строительство такого жилья.

По проектам архитекторов Скулачевых в Москве были возведены два таких дома. Это дом 31-А по Ленинскому проспекту на площади Гагарина и жилой дом рядом с метро «Новослободская». По существовавшим в то время правилам нуждающиеся в жилье архитекторы обеспечивались им в построенных по их проектам домах. Скулачевым была предоставлена пятикомнатная квартира в Москве в доме на Ленинском проспекте.

Но самое известное здание архитекторов Скулачевых было воздвигнуто не в Москве, а в Воронеже. Это существующий и поныне жилой дом № 82 по улице Кольцовская. Состоит он из трех пятиэтажных корпусов; центром этой композиции является десятиэтажная башня, замыкающая перспективу улиц 20-летия Октября и Кольцовской.

В ходе послевоенного восстановления советский архитектор Л.В. Руднев, педагог и организатор крупных архитектурно-проектных организаций, работавший в стиле сталинского ампира, совместно с другими создавший одну из знаменитых высоток – здание МГУ им. М.В. Ломоносова, предлагал построить в Воронеже 16-этажную высотку. Проект дома был разработан в 1950-м году архитекторами П.С. Скулачевым, Н.А. Скулачевой и Г.Е. Руденко. Перед московскими архитекторами была поставлена задача на пепелище старинного русского города, практически уничтоженного войной, спроектировать новый Воронеж. К тому времени в Москве уже было завершено строительство семи сталинских высоток, самой импозантной из которых оказалось здание Московского университета на Воробьевых горах. Считалось, что строительством высоток Сталин хотел увековечить свое правление, и никакие затраты на такое строительство не могли считаться излишними.

На первых порах стройка, к изумлению воронежских жителей, быстро тянулась вверх, сразу став самым высоким зданием в городе. В Москве спохватились, когда башня была достроена до последнего этажа, и оставалось только украсить ее высоченным шпилем, венчаемым гербом СССР. И тут оказалось, что воронежские строители не располагают краном, который мог бы поднять шпиль на такую высоту. Запросили Москву прислать один из кранов, использовавшихся при строительстве московских высоток. Кто-то из начальства возмутился размахом строительства и тем, что воронежская высотка могла по высоте конкурировать с Московским университетом. На самом же деле была она более чем вдвое ниже московской.

Согласно бытующей до сих пор легенде, Н.С. Хрущев, руководитель ЦК КПСС – единственной легальной правящей партии страны, обладавшей монопольным правом на политическую власть, – как на грех, в это время попал в Воронеж.

– Ну-ка, здесь останови, – приказал Хрущев водителю, увидев в окно машины недостроенную башню высотки.

– Ого! – выразительно посмотрев на секретаря Воронежского обкома, только и сказал он.

И этого восклицания оказалось достаточным, чтобы не только прекратить стройку, но и публично наказать одного из авторов проекта архитектора П.С. Скулачева критическим упоминанием его имени в тексте постановления ЦК, которое вскоре было принято. Дом на Кольцовской в Воронеже и один из его архитекторов были указаны в принятом 4 ноября 1955-го года Центральным комитетом КПСС и Советом Министров СССР совместном постановлении «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве». В нем отмечалось, что многие архитекторы увлеклись внешней показной стороной архитектуры, занимаясь украшением фасадов зданий, пренебрегая созданием удобств для населения и требованиями экономики, связи с чем в последние годы перерасходовано много государственных средств. Из текста постановления: «…В г. Воронеже на улице Кольцова строится 5-этажный жилой дом Министерства станкостроительной и инструментальной промышленности (архитектор Скулачев) с башней высотой более 70 метров, стоимость которой составляет около 2 млн рублей…»

Надежда Ароновна Скулачева.

Петр Степанович Скулачев

Фото из семейного архива

Постановление ЦК КПСС и СМ СССР 1955-го года положило начало по сути разгрому архитектурного дела в СССР под видом экономии денег и направления их на строительство большого количества жилых домов и квартир. На первой странице вышедшего вскоре номера газеты «Правда» была опубликована статья, в которой московские архитекторы П.С. и Н.А. Скулачевы обвинялись в склонности к гигантизму за счет народных средств. После выхода этой статьи никто бы не удивился, если бы Скулачевых просто перевели из архитекторов в чертежники. Время, когда бы их за это просто могли объявить врагами народа и расстрелять, к счастью, уже миновало.

Инициатор высотного строительства Сталин умер в 1953-м году, и к власти пришли другие люди. Новое руководство страны поставило первоочередной своей задачей как можно скорее решить-таки жилищный вопрос. Эту проблему можно было решить путем рядовой, обычной застройки, ставшей массовым строительством. Тогдашнюю власть можно было понять, и в ее борьбе с архитектурными излишествами можно было найти здравый смысл. После войны в стране ощущался колоссальный дефицит жилья. Многие города во время военных действий были разрушены и сожжены дотла, поэтому скудный бюджет государства в то время действительно стоило направить на строительство невысоких блочных домов из бетона – изобретение американца Томаса Эдисона, который придумал и назвал такие дома жильем для промышленных рабочих. Это позволило массово обеспечить людей пусть небольшими и недолговечными, но отдельными квартирами с необходимым минимумом удобств.

Шел 1955-й год. Никто не знал, что будет с опальным архитектором и его женой – соавтором проекта, но Петр Скулачев вспомнил сталинские 30-е годы и раскулачивание, когда ему удалось спасти отца и всю свою семью от сибирской ссылки исключительно благодаря быстроте своих действий. П.С. Скулачев и Н.А. Скулачева больше никогда не проектировали жилые дома. На следующий день после опубликования постановления Петр попросил жену написать заявление об уходе с работы. Приложив ее заявление к своему аналогичному, он отправился к руководителю архитектурной мастерской Г.Е. Руденко, у которого оба работали. Так, по сути, закончилась их архитектурная карьера. Из мастерской Г.Е. Руденко, расформированной как все другие мастерские такого порядка, они перешли в институт «Гипростанок», чтобы проектировать заводские корпуса – безликие коробки цехов станкостроительных заводов в разных городах страны. И вскоре все крупные города, включая столицу, были загромождены безликими панельными пятиэтажками с квартирами с низкими потолками и меньшей, чем раньше, жилой площадью. Меткий на слово русский народ назвал их новым выразительным словом «хрущобы».

Но Воронеж все же получил свою высотку, хотя и с вдвое сниженным по высоте венчающим ее шатром. Что было делать с уже возведенной башней, ведь квартиры в ней уже значились готовыми к заселению? В результате пришли к половинчатому решению. Подъемный кран из Москвы не прислали, сооружать шпиль с гербом не стали, а оставили все, как получилось, хотя дом этот без шпиля и смотрелся как монумент какому-то великому человеку без головы. В результате этажность здания была уменьшена, а башня не имела спроектированного архитекторами Скулачевыми шатрового завершения и шпиля с гербом. Проект был изменен. Новый проект завершенного здания, здания уже без башни, выполнил воронежский архитектор.

Но не избалованные подарками судьбы жители Воронежа уже успели полюбить свою высотку, прозванную «Высоткой у Девицкого выезда». По пролетарским праздникам дважды в году (май, ноябрь), чтобы как-то компенсировать отсутствие достойного здания завершения, на недостроенной башне сооружали шпиль из досок, украшали его гирляндами электрических лампочек, которые включали по вечерам. Шли годы, и кому-то из градоначальников, видимо, надоело, что истинный контур самого высокого в городе здания можно было угадать только в праздничные вечера. И башня получила, наконец, свой шпиль с гербом. Шпиль был установлен позднее, в конце 1970-х годов. Высота его оказалась вдвое короче, чем была спроектирована. Еще позже шпиль все же был приведен в соответствие с первоначальным проектом. К тому времени П.С. Скулачева уже не было в живых, а Н.А. Скулачева вышла на пенсию.

* * *

Война, обморожение, полученные травмы, тромбофлебит обеих ног и сердечная недостаточность ускорили уход Петра Степановича Скулачева. Умер он в 1961-м году от инфаркта, успев-таки за прошедшие после войны 16 лет несколько раз сходить на так любимую им охоту.

Надежда Ароновна прожила еще 47 лет и умерла в возрасте 97-ми. Петр был, безусловно, главой семьи, и смерть его стала невосполнимой для семьи потерей. Владимир, которому к моменту смерти отца исполнилось 26 лет, только что закончил аспирантуру. Младшему его сыну Дмитрию исполнилось 15. Еще до Петра умерли оба деда, Арон и Степан, поэтому возглавить семью, кроме Надежды, было некому. Смерть мужа казалась ей страшной несправедливостью, с которой она до конца своих дней так и не смогла смириться. Надежда ушла на пенсию и посвятила себя помощи в воспитании дочери Владимира Татьяны и сыновей своего младшего сына Дмитрия. Наступил спокойный и, в общем-то, счастливый период ее жизни, когда не надо было совмещать работу с какими-нибудь домашними обязанностями. Появилось время для выращивания овощей и цветов на даче, для путешествий и занятий спортом. Надежда стала заядлой лыжницей, нередко ездила с подругами-сверстницами по стране. Беда наступила, когда ей было уже за восемьдесят: она заболела глаукомой и, в конце концов, ослепла. Жила она в семье своего младшего сына Дмитрия, а в летнее время – на даче старшего. В 1988/89-м годах Надежда Ароновна создала проект будущего дома своего старшего сына Владика, который построил его на средства от издания написанного им на английском языке учебника по биоэнергетике. Она была уже слепа и ваяла проект из спичек, скомпоновав сначала все помещения первого этажа, а затем – второго. Дача эта и сегодня в полной мере соответствует созданному ею из спичек, а затем перенесенному на чертеж проекту. Ослепнув, она начала писать стихи, которые надиктовывала внукам. У нее была очень хорошая память, и она постоянно вспоминала свою долгую жизнь, наиболее яркие и дорогие ее сердцу эпизоды из которой мелькали в ее памяти как вид из окошка поезда дальнего следования. Умерла она, не дожив полутора месяцев до 98 лет.

Часть 2
Владимир Скулачев

Многие открытия в науке делаются случайно, но не случайными людьми.

Неизвестный автор

1

21 февраля 1935-го года, в четверг, в Москве у Петра Скулачева и Надежды Левитан родился первенец, которого назвали Владимиром. Назвали его именем вождя мирового пролетариата – Ленина. Это была дань времени.

– Ты знаешь, – рассказывал мне Володя, – когда я пошел в школу, оказалось, что почти половина всех мальчиков класса носят то же, что и я, имя. Учился я в мужской школе, и подавляющее большинство мальчиков, особенно первенцев, звали Володями. Наверное, меня, как старшего сына, должны были согласно русской традиции назвать либо в честь деда, отца моего отца, Степаном, либо выбрать мне имя по церковному календарю.

Но все домашние звали его не Володей, а другим, детским именем – Владик. На Володю или Вову ребенок просто не откликался.

Все воспоминания раннего детства Володи связаны с отцом, которого он обожал. Отец был самым любимым его человеком и служил для сына непререкаемым авторитетом.

– Владик, я ухожу на работу, – частенько говорил он, освобождаясь от объятий сынишки, – какую игрушку тебе принести?

– Ба-ла-бан, – старательно выговаривал Владик название желанной игрушки.

Он любил извлекать из этого круглого и не совсем понятного предмета гамму всевозможных звуков. Исследование игрушки заканчивалось ее уничтожением, потому что, наигравшись, Владик сильно топал ножкой, целясь прямо в середину круга, отчего сразу продавливал барабан.

– Ух ты! – то ли удивлялся, то ли сокрушался отец, видя перед собой остатки только что принесенной им игрушки.

А через день, к радости Владика, отец приносил барабан размером больше прежнего. Но его ждала участь предыдущего, поскольку одним целенаправленным прыжком Владика игрушка уничтожалась и отправлялась на помойку.

Незабываемыми для Владика были моменты, когда отец предлагал уже чуть подросшему сынишке покататься по Москве. В то время легковых автомобилей было очень мало, не много было и такси.

– Владик, поехали кататься по Москве?

– Поехали! – с восторгом соглашался Владик.

Они выходили на улицу и ждали такси с зеленым огоньком. Все такси были одинаковыми. Это были автомобили «ГАЗ М-1», серийно производившиеся на Горьковском автомобильном заводе и получившие в народе название «эмка». Отец поднимал руку, такси останавливалось. Петр открывал заднюю его дверцу, пропускал Владика вглубь машины, где славно пахло бензином, и сам устраивался рядом с сыном.

– Куда едем? – строго, как казалось Владику, спрашивал водитель.

– Москву смотреть, – широко улыбаясь и крепко прижимая к себе сынишку, отвечал Петр.

Таксист важно кивал и вез их показывать Москву, которую Петр, собственно, и сам прекрасно знал. Владик, прижавшись к отцу, во все глаза смотрел вокруг: Москва восстанавливалась, строилась и вся была в лесах.

Петр постоянно пропадал на работе, поэтому не мог уделять много времени общению с сыном. Работал он в ведущей архитектурной мастерской, выполнявшей важнейшие задачи по проектированию Москвы. Основным лозунгом сотрудников мастерской был «ударный труд», означавший практически круглосуточную их работу. Людей отпускали домой разве что поспать, а поскольку и мать Владика работала в той же, что и отец, мастерской, родители дома находились, по сути, время от времени. Владик был под постоянным и неустанным надзором няни Поли, Пелагеи Павловны.

Когда началась война, Володе исполнилось шесть лет. Жила семья в Москве в одной огромной комнате в доме на Домниковке. С наступлением лета семья, как обычно, переехала в Подмосковье на дачу. Какой-то своей мгновенной реакции на объявление войны Володя не помнил. Только через несколько дней после ее начала у него возникло ощущение, что произошло что-то абсолютно новое и ужасное, что-то такое, чего раньше никогда в его жизни не было.

Петр и его младший брат Александр отправились в военкомат, который вызвал их повестками. Дома все с нетерпением ждали, с чем они вернутся, попадают ли они под первую волну мобилизации или нет? Ушли они рано утром, а среди дня прибежал один из двоюродных братьев Владика, летом тоже живший на даче.

– Я видел дядю Петю и дядю Сашу. Они идут сюда со станции очень веселые, – вбежав в дом, радостным криком сообщил он ожидавшим известий.

Послышались вздохи облегчения, и уже через несколько минут Петр и Александр вошли на террасу дачи.

– Завтра утром мы должны явиться на сборный пункт новобранцев: каждый с ложкой, кружкой и полотенцем, – воодушевленно сообщил Петр. Оказалось, что оба они уже мобилизованы.

На следующее утро Владик проснулся очень рано и тихонечко лежал в своей деревянной кроватке. Вдруг в предрассветных сумерках у кроватки возникла фигура Петра. Он нагнулся к сыну и поцеловал ребенка в лобик, чего раньше, как человек скорее суровый, чем сентиментальный, никогда не делал. Петр тут же ушел, и увиделись отец с сыном только спустя два с половиной года.

С утра 22 июня 1941-го года началась цепь событий, абсолютно изменивших весь семейный уклад и обычный ход жизни маленького Владика. Москву начали бомбить, особенно интенсивно в районе трех вокзалов-Ленинградского, Казанского и Ярославского, рядом с которыми и был расположен их дом на Домниковке. Поскольку семья обитала на даче, решено было из дачного поселка пока в Москву не возвращаться и как можно дольше пожить за городом, где было спокойнее. Арон Маркович обратился с просьбой об эвакуации семьи из Москвы. Просьба его была удовлетворена, и всю семью-Арона Марковича, Розалию Захаровну, дочь их Надежду с внуком Владиком – прикрепили к коллективу Московского завода «Фрезер», который подлежал эвакуации куда-то на юго-восток.

Надежда тщетно пыталась узнать, по какому адресу Петр мог писать им с фронта, но из-за страшной неразберихи в первые месяцы войны она не смогла получить никакой информации. В московскую квартиру от Петра пришло одно коротенькое письмецо. Дачный поселок старых политкаторжан как-то вдруг совершенно опустел, а те немногие семьи, что остались в нем, занялись рытьем узких и глубоких траншей, называвшихся «щелями», для защиты людей от бомбардировок, которые происходили не только в Москве, но случались и в ближайшем Подмосковье.

Однажды на улице Владик нашел черный осколок, который долго хранил в секрете. Он узнал, что скоро их семья уедет на поезде далеко-далеко, и поскольку он никогда еще на поездах дальнего следования не путешествовал, ждал этого события с интересом и нетерпением. Чтобы скоротать время, он на тропинках дачного участка из длинных еловых шишек делал многочисленные эшелоны, представляя себя пассажиром одного из них.

Сентябрь сорок первого выдался сухим и прозрачным. В ожидании эвакуации Владик с дедом Ароном часто гуляли по поселку. Однажды дед поразил внука тем, что, увидев скамейку через открытую на чужой участок калитку, зашел с внуком на совершенно чужую и казавшуюся необитаемой территорию, чтобы посидеть там на скамейке. С полчаса они сидели и, отдохнув, продолжили свое путешествие. У Владика осталось ощущение какого-то огромного смещения правил совместной жизни дачников, которые раньше никогда не позволили бы себе такой вольности.