Имена. Часть первая

Художник Ксения Кобина

© Лилия Шевченко, 2020

ISBN 978-5-4498-2628-2 (т. 1)

ISBN 978-5-4498-2629-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящение

Этот роман посвящается всем добрым, честным и порядочным людям от Бога, живущим на Земле.

Некоторым людям лично, так же их коллегам и соратникам, единомышленникам, родственникам и друзьям, я посвящаю свой роман «Имена».

Александру Шестуну и его семье, Кантемиру Карамзину и всем его домашним, Марине Мелеховой и всем, кто рядом с ней, Габышеву Александру, Асхабу Алибекову, Ольге Ли, Светлане Герасимовой и «Народной газете», Лехе Кочегару, Ольге Чередниченко. Надеюсь на озвучку своего романа именно ею. Она, правда, еще об этом пока не знает. И многим, многим другим. Список будет пополняться.

Томящимся в застенках, силы и духа, противостоять злу, которое в любом случае и при всех условиях проиграет и будет уничтожено Добром.

Защитникам Севера и родной земли, несдающимся врагам, и держащим мирную оборону, сильным духом Человекам Шиеса! Люди Добра и Чести с вами всем сердцем, и душой.

Глава первая. Начало.

– Собачка у вас такая миленькая! Такая интересная!

– Да, я и сам…

– А зовут как?

– Меня зовут…

– Да – нет же, собачку вашу, как зовут?

– Да, очень просто зовут. Совсем по – простецки её зовут, мою собачку… А вот меня…

– Миленький собачонок, да как же тебя всё-таки зовут? Или это тайна? Но я вас так понимаю, при нынешнем цветущем воровстве собак.

– О-о-о, да просто собачку зовут. Владимир Ильич – его зовут. Кобелёк.

– Да, вы что?!

– Да-а! Мы его так назвали в честь Владимира Ильича Ленина! А его подружку – сучечку, в честь Надежды Константиновны. У нас малышка – Крупская. Я всегда боготворил и боготворю чету Лениных! Очень редкая порода!

Женщина была настолько поражена, что даже не стала уточнять, кто именно и из какой породы.

– Да-а-а, я вам скажу! У вас необычайно оригинальный подход к чествованию людей. Совсем как-то совсем, называть собак в честь людей. Хотя, если разобраться… Не людей же, в конце концов, называть в честь собак.

– По мне, как бы, не называться и именоваться, лишь бы это было оригинально, свежо и интересно! А то вокруг нас только и слышны в именах и фамилиях одни шаблоны. Сплошная рутина звуков. Всё серо и монотонно, у всех одно и тоже. У людей в именах нет полёта фантазии, разгула мысли и разнузданности страстей! Простите, жить в звуках имени шаблонном совсем неинтересно и для меня не занимательно. Да-с! – с жаром, с пылом седой профессор хотел было уже закончить свой монолог.

– Но, подождите! Причём здесь имена? Совсем не понимаю вас, – его случайная собеседница явно не хотела обрывать разговор и даже резко схватила мужчину за галстук, чтобы удержать.

– Вы, мне просто обязаны сейчас же всё объяснить! Прошу же вас!

И тут же пустила в ход конём всё очарование своих маленьких, подведенных черным карандашом глазок, подкрашенных и ощипанных бровей, подслипшихся ресниц, завитого чубчика и ярко-размазанных губ.

И их сила со страшной силой подействовала на академика, уже почти, вознамерившегося бежать, но он вдруг внезапно остановился. Остановился, чтобы угодить симпатичной даме и дать ей разъяснения.

– Для примеру возьмём вас, голубушка! – произнёс он, беря её под локоток своей ледяной, костлявою рукой.

– Берите, берите, голубчик! – тут же растаяла дама.

– Вот, вы простите, какова по батюшке, позвольте вас спросить? – засопел мужчина ей прямо в ухо. И хоть он был уже немолодой, седеющий и слегка лысеющий, но вполне ещё полноценный для серьёзного разговора, кандидат в лауреаты. Мужчина был подтянут, сухощав, слегка сутуловат и чуть выше среднего роста.

Дама почти неприлично и уже прямо на глазах растаивающая от мужского внимания, слегка поплывшая на алых парусах своих многочисленных, вычитанных в романах «мечт», тут же опомнилась и недовольно вздёрнула своим химическим способом завитым хохолком:

– Что это, вообще значит, какова по батюшке?

От удивления у неё один глаз выпучился сильнее второго и необычней, чем всегда.

Профессор тут же присел, успокаивающе погладил свою собачку, затем вторую. И глядя на свою спутницу снизу вверх, как ему всегда казалось, неотразимо – мужественно, и шумно вздыхая, и томно придыхая, прошипел сквозь свои новые вставные челюсти:

– Да-да, матушка! Каковы вы по батюшке? Как зовут вашего отца? Ваше отчество? Я хочу знать это!

– Да, чтоб вас! Напугали. Отец у меня – Иван! А я Марья. Марь Иванна, значица я!

Профессор так и запрыгал на одном месте.

– Вот, вот, что я про вас и говорил, драгоценная моя! Сплошная серость, убогость мысли, шаблон имён. У всех одно и то же. Жили всю жизнь в деревне, работали, не разгибая спин с рассвета до заката, день и ночь – сутки прочь. Света белого в конце туннеля никогда не видели. Вот вам и доказательство!

Марь Иванна так и онемела. Не зная, что сказать, невнятно вопросила:

– Откуда, это вы всё знаете про меня?

– Да, в имени всё есть твоём? А звали бы вас иначе и жили бы вы, милочка, гораздо, по-другому!

– Откуда же вы это всё знаете, голубчик мой?

И профессор, и академик, и лауреат – один в трёх лицах, и все и всё в одном лице, гордо выставив вперёд свою профессорскую академическую ногу, не менее гордо произнёс в свой иногда сизоватый и всегда, здоровенный нос:

– Имею честь доложить, медам, я знаю всё! Я есть академик, профессор и лауреат всех именных наук. Основатель школы правильного подбора настоящих, правильных имён. Ко мне только по записи или через собак, как с нами сегодня и случилось.

– Да, вы что?! Какие люди завелись в наших краях! Никогда бы на вас такое не подумала.

– Представьте, себе Мария, что это, так и есть. Ответьте мне милая, не замечали ли вы, что всех породистых собак и особенно людей, всегда зовут по-особенному, по-породистому?! Я, вот всегда поражался, какие всё-таки породистые имена были и есть у всех импортных королей! Так вот они, практически все, за счёт своих имён и восседают до сих пор на своих тронах! А наши Николашки – Алексашки все с трона послетали. И я вам, честно скажу, это всё из-за своих неправильно подобранных имен.

– Точно – точно, все так и говорят, как назовёшь корабль, так он и поплывёт.

– Именно, Марь Иванна, именно! А у вас, фамилия, скорее всего Петрова? Угадал?

– А вот и нет.

– Сидорова?

– Мимо.

– Попова!

– Опять мимо.

– Неужели, всё-таки Иванова?

– Нет, нет и нет.

– Заинтригован вами, мадам, до бесконечности. Ну, не томите же вы меня, признайтесь чистосердечно, какова же ваша фамилия?

– А вот и не скажу, вам пан профессор! Вы же акадэмик АкадэмИи околовсяческих наук, так догадайтесь же сами! Вы же великий учёный именных наук! – резвилась и дразнилась, как юная школьница, совсем еще юная пенсионерка.

– Учёный-то я учёный, и огромный учёный, должен вам доложить, но не ясновидящий же, должен вас предупредить, – произнёс учёный. Напустив на себя пара «академической учёной» серьёзности, вступил и принял игру наш герой и игриво предложил даме:

– Пзвольте, вашу ручку, медам! Ваш слуга сейчас….

– Эрос Скупярдомыч! Эрос Скупярдомыч! – неожиданно раздался истошный крик какой-то визгливой бабы. Он нёсся из окна с последнего этажа небольшого трёхэтажного дома, с надстроенной над ним четырёхэтажной мансарды.

– Да, что такое? Сколько вас можно поправлять? – заорал профессор ей в ответ, ни мало не уступая в силе звуков. Для лучшего звучания он сложил ладони рупором и, что есть силы, продолжал орать:

– Прошу вас произносите моё отчество правильно! Я – Ску-пи-до-мыч! Тьфу, ведьма, опять запутала меня. Я – Эрос! Эрос – я! Ку-пи-до-но-вич! Вам ясно? Ответьте, вам ясно? Я вам…

– Да, заткнитесь же, вы, наконец-то! Дадите сказать человеку, али нет? – перебила его женщина с самого верха, окончательно переорав академика.

– Всё, всё. Молчу и слушаю внимательно.

– Вас тут женщины хочут, Эрос Скупярдомыч! Они уже давно хочут и уже больше не могут.

– По каким вопросам их интерес?

– По самым, по вашим! Бегите сюда шибче.

– Передайте им, сейчас буду! Один момент!

– Позвольте с вами, уважаемая, откланяться. Совсем забыл, у меня же консультация. Платная, доложу вам, консультация! Сорок копеек минута!

Академик расшаркался перед женщиной своей костлявой ножкой, и уже было приготовился бежать, но был крепко ухвачен твёрдою марьивановской рукой.

– А как же я?! И фамилия моя?! Вы, чё? – обиженно надула тонкие, морщинистые губки Марь Иванна, продолжая крепко удерживать лауреата за лацкан пиджака, а он, как скользкий угорь, старательно выверчивался и выкручивался из её цепких лапок.

– Ах, как же вы меня сударыня заинтриговали своей фамилией, что я даже не в состоянии отбыть на платную консультацию. Но, не прощаемся, же мы с вами до конца! – прошипел старый интриган, освобождаясь от её царапок.

Он со своей стороны, также сильно вцепился в её руки, и с большим усилием оторвал их от своего пиджака, и неотрывно глядя женщине прямо в глаза, сквозь зубы сипло просипел:

– Где и когда? А главное во сколько? Быстро мне отвечайте. У меня время деньги. Минута – сорок копеек! Так! Я вас понял. Я сам сообщу вам план при следующем выгуле собак, перед вечерним собачьим туалетом. Владимир с Надей писаются в девять. Тогда и обговорим с вами все детали. Уговор? Да? Я полетел, – сказав быстро все эти слова, он быстро и резко ломанулся от растерянной Маши, как ломится на встречу со своей лосихой в вожделении сохатый, так же на всех парах понесся и наш профессор, уже вовсю предчувствуя, и ощущая зовущий запах денег.

А так же его с бешеною дурью, сорвали с места и потянули за поводки, совсем продрогшие собаки. И неслабый северный ветер, дующий попутно в спину, помчали все мужчину, как небрежно скомканную бумажку.

И он понёсся, как сухой лист, гонимый ветерком. Он мчался, высоко закидывая ноги, выше кистей сверкали его пятки. И всё это вбежало без оглядки в распахнутые настежь двери и пропало. И только долго раздавались звуки и кое-где в подъездных окнах мелькали ноги-руки, хвосты и лапы.

А Марь Иванна, как всегда одна осталась. Рот у неё был открыт, в глазах читалась растерянность и обида на всё человечество.

Глава вторая. Консультации. Платные.

– Так, что? Кто, где, когда? А главное насколько и за сколько? – вбежал в комнату с расспросами, запыхавшийся лауреат, бросив собачек на пороге.

– Две штуки. Все бабы. Им надоть новы имена. Сговоритесь на деньги, дак и хвамилию себе нову у вас возьмут. Но очень сложно. Очень. Еле досюдова их допёрла. И в плане оплаты, поддаются не сразу, но при умелом закручивании дела, плотют по полной деньгами. И личное вам протеже по другим дуррам – тёткам.

– Так-с, крекс – пекс, дуримекс, оч-чень всё распрекрасно! Я сей момент готов, только помою руки после прогулки.

Профессор вприпрыжку понёсся в ванную. Оттуда донеслось его радостное пение, под звуки, льющейся воды.

Этот редкий, изумительный в своём желании – мыть руки после туалета и прогулок, человек, всегда именно этим восхищал свою домоправительницу.

Она ещё в глубокой молодости перенесла через мужчин тяжелейшую психологическую травму. Будучи всегда, девушкой, чрезмерно наблюдательной, она и пронаблюдала страшные для её неокрепшего рассудка вещи. А именно, как категорически не моют руки, особи мужского пола после посещения ими туалета.

Женщины не мыли своих рук за малым исключением, а эти, мужские единичные экземпляры, мыли руки только в порядке исключения из правил. А ведь если разобраться, женщинам и не приходится, простите за сравнение, при посещении туалета, как мужчинам держаться за свои «телескопы».

– И как жить после этого?! Как здороваться с ними за руку?! Браться после них за дверные ручки?! Как?! – терзалась женщина.

Звездина, как ни старалась, никогда не могла этого понять, а тем более простить всё это мужчинам.

Звездина Ивановна, уже только за одно, это, простила Эросу Купидоновичу и всех его непутёвых жён, и всех его клиенток, этих припадошных баб, и всех его сыкливых собак и все его ей непомерные долги, накопившиеся за годы. Она кормила, поила, убирала, носила и тащила в дом всё, включая клиентов. Она, сама лично отыскивала их во всевозможных местах и заведениях.

Учитывая специфичность профессорских консультаций, это было и – эх, как не просто. Но куда ей было деваться, ведь без неё профессор никогда бы не выжил. А она никогда бы не увидела от него расплаты всё увеличивающихся ей долгов!

Эрос предстал, пред ясны очи Звездины умывшимся, причесавшимся и вполголоса напевающим свой любимый фашистский марш «Дольче зольдатен, унтер официрен».

– Фу-у-у! Вы опять взялись за старое, хвашист проклятый? Зашибу счас, сволочь немецкую! – гневно вскричала Звездина, не выдержав пыток фашизмом. Она всегда была истинным ленинцем, преданным идеям коммунизма.

– Не немецкая сволочь, а фашистская. И это абсолютно разные вещи, которые прошу не путать. А этот вальс, пардон, марш, он шикарен и я не подумаю отказываться от него.

– Счас, как дам вам тряпкой по лысине, а ну, марш вальсом на работу, – размашистыми движениями с мокрой тряпкой в руках она стала, как истинный коммунист-антифашист загонять профессора на работу в его кабинет.

А он не сильно-то и сопротивлялся, уклоняясь от взмахов мокрого полотенца, пританцовывая и напевая всё тот же марш, он ужом проскользнул в «консультационную». Через мгновение он выглянул оттуда со словами:

– И всё-таки для работы нужен марш, Звездина!

И захлопнул дверь.

После двухчасового жаркого спора о цене вопроса в сорок копеек минута, цена была снижена до 39 копеек за минуту. Сама консультация продлилась 6 минут 27 секунд, не набрав семь минут. Эрос, как истинный джентльмен уступил дамам эти 27 секунд без оплаты в обмен на привод к нему еще двух клиенток не менее, чем на полчаса каждая консультация. На том и уговорились.

Честным, усердным трудом, заработанные академиком, два рубля тридцать четыре копейки были тут же отобраны Звездиной. В этот раз ей не пришлось, ни душить, ни выламывать профессорских рук, он все деньги сразу же отдал ей сам и добровольно. Потому что сегодня он был очень радостен и доволен жизнью.

Он был счастлив, сопутствующей, ему весь сегодняшний день, большой удаче, в виде таких «жирных» клиентов.

Он чувствовал, что и это еще не всё. Ниточка потянется, и клубочек прикатится и приведет его в денежный Клондайк, где он наконец-то забьётся в приятных конвульсиях «золотой лихорадки».

И он, вполне разбогатев, сможет наконец-то выгнать из своего дома эту наглую домработницу, которой задолжал немыслимое количество денег, и эту очередную внезапно опостылевшую жену, и наконец-то зажить счастливой, обеспеченной жизнью с новой молодой женой и новой молодой домработницей – настоящей балериной.

– Иди, жрать, профэссор. Сегодня вы заслужили, – вернул его с облаков на землю окрик нелюбезной простолюдинки.

Невыносимая пошлость эти простолюдины. До самых до краев последней стадии невыносимости.

Едва успев перекусить, он не успел испить чашечку черного, цейлонского чаю без добавок (на добавки денег катастрофически не хватало), как в дверь позвонили.

Пенсия у домработницы была маленькая, а профессор был еще в предпенсионном состоянии. Да и толком долгое время нигде официально нетрудоустроенный, он тоже не мог рассчитывать на приличную пенсию. Но он в своем предпенсионном состоянии был уже согласен на любую, даже и на неприличную пенсию, лишь бы поскорее достигнуть этого заветного, счастливого возраста.

Во время юности с большим удовольствием прибавляешь года к своим годочкам, после середины жизни отнимаешь годочки от годов, а потом, как в буйной юности, только и мечтаешь, когда бы стать уже постарше и получить!

А потом! Потом можно уже не считать года, а только деньги в кошелечке.

Я, кажется, на чём-то остановилась? Ну, так вот!

В дверь позвонили. На пороге стояла очередная жертва неправильно подобранного в детстве и не вовремя данного ей имени. Она пришла, чтобы всё в своей жизни исправить. И как почти всегда это были женщины, никому не важно, какого возраста. Хотя иногда и сквозь них проскальзывали молодые особи, пардон, особы.

А всё почему? Да, потому что женский пол, более думающий над проблемами своего бытия и ищущий всевозможные ходы и выходы, для облегчения своего жития, рыскающий в поисках ответов по страницам всевозможных глянцевых журналов, участвующий в сплетнях-разговорах, просматривающий телепередачи и сериалы.

Этот поиск выводит их на разные пути-дороги. И некоторых, по следам других, приводит к двери нашего ценителя женских душ и скромного целителя их кошельков.

– Однако забрались! Седьмой без лифта! Где тут можно видеть, как его… Имя такое дурацкое на «э» начинается…. Вот! Вспомнила! Эскулап Ондонович! Вы что ли? Мне девки счас ваш адресок дали, сказали, что беги к нему быстрей, он тебе за полчаса одним новым именем всю твою гадкую жисть одним махом, сразу на новую перекуёт. Сто рублей всего за час с двоих. Я пока одна. Пондравится, значица, завтра втроем прибегём. Скидка будет? Вот держи. Полтинник. Пошли. Только быстро. Я с работы смылась.

Во время тирады она успела скинуть с себя на руки профессору свой видавший виды, как она его называла «счастливый лапсердак». Не разувая свои, как она их называла «не трущие мозоли чоботы» она молниеносно проскочила на кухню.

Успела там хлопнуть в радостном приветствии прислугу, ладонь в ладонь, как родственную размером тела, душу. Вернуться назад в прихожую, чтобы потрепать за ухо, стоящего столбом с её «лапсердаком» академика. Взять из его рук свою вещицу и подвесить на свободный крючок, и в это же, время, скинув свои «чоботы», вытряхнуть профессора из его шлепанцев и тут же нарядиться в них, и не умолкая проследовать обратно на кухню.

Выловить опять там же, на кухне, под ногами вьющихся собак, поочередно сюсюкая подкинуть их до потолка, потрепав за ушами всех, включая и подоспевшего к ним на помощь хозяина. Из недр грязного, окровавленного фартука, вытащить кусок свежего мяса и попытаться бросить собакам на пол, но на лету, перехваченном ловкою, левою рукой Звездины и раздавшимся из её утробы возгласом:

– Ещё бы не хватало…

Через мгновение тетка-ракета-космос уже восседала на профессорском столе в его кабинете и болтала толстыми ногами, при этом показывая и объясняя профессору, как правильно делать упражнения, когда болят колени.

Еще через пару минут они лежали с Эросом Купидоновичем на полу и делали дыхательные упражнения.

Академик в это время уже был счастливым обладателем правильно вправленного позвонка в его неправильно искривленном позвоночнике.

Когда в кабинет без дела с любопытством заглянула Звездина, ей в тот же момент были вправлены все шейные позвонки. После вправлений последовал приказ, всем залечь на пол и не двигаться, а по ходу лечения, не тратя лишнего времени, консультировать женщину-космос.

Звездина мгновенно захрапела. Профессор консультировал, вперившись взглядом в белый потолок. Консультируемая дама в основном возлежала, молча, но иногда повизгивала от удовольствия и щекотки, и потом заливалась визгливым смехом:

– Ой, ой, ой-ё-ёй!

По ней бегали собаки и слизывали с её лица и рук, молекулы запаха свежего мяса. Мадам работала рубщицей мяса на рынке.

Предоставленным ей новым именем она осталась, абсолютно недовольна, а услугами собак по разглаживанию морщин на лице была очень приятно удивлена и попросила сделать ей запись на собачьи процедуры через два дня. За 100 рублей. Для неотразимой красоты ей ничего не было жалко. Даже денег.

Профессор еле-еле приподнялся с пола. Звездина храпела. Собаки, наевшись молекул запаха мяса, заснули на груди консультируемой.

– Собаки, значица, то же лечат, как кошки, – решила она, и, доплатив, за лечение еще 20 рублей осталась лежать на полу до полного окончания лечебного сеанса.

Пока прислуга храпела, Эрос решил незаметно потихонечку отползти, чтобы припрятать неучтенный барыш, но в последний момент был пойман за костлявую ногу, крепкой домработнической рукой и притащен на своё прежнее место. Подняться с пола, он смог только после того, как отдал домработнице все 20 рублей.

Провожать клиентку он не вышел, он в это время в ванной застирывал свою рубашку, недовольно бурча себе под нос:

– Сколь раз говорил, мой полы, мой полы, в доме собаки. Так, нет, же мы все умные. Все из балета. А эти все балетные громилы, только, что и могут, как отбирать деньги у людей. Дождёшься, ты когда-нибудь у меня. Ух, дождёшься.