Отец

VI

С трудом, уже за час до большой остановки у крупного немецкого центра, удалось задремать, но сквозь сон, чуткий и мятежный, Нина слышала, как две еврейки из Вильны вполголоса разговаривали с её родителями.

– Мы еще счастливы, – говорила одна из них, постарше – нам все же удалось вырваться вовремя и найти место в поезде. Но что будет потом – одному Богу известно.

– Что будет? Да весьма понятно: всех запоздавших выбраться объявят военнопленными и отправляет в глубь Германии, – подхватила другая, помоложе.

– Ну, этого быть не может! Во-первых, между путешественниками преобладают женщины и дети. Какие же они военнопленные, скажите на милость! – рассердился полковник Ремизов.

– Ах, разве для «этих» существуют какие-нибудь законы! – вмешалась в разговор пожилая дама из Петербурга.

– Папочка, а если нас действительно не пропустят через границу? – теребя отца за руку, с испуганными глазами шепнула Маруся.

– Вздор! Пустое! Ерунда! Как сюда ехали, так и домой вернемся! – горячился Павел Федорович.

– Н-да! Удружили колбасники, не чего сказать! – произнес чей-то насмешливо звучащий голос.

Нина слушала все это в полусне, полусознании действительности. Дремотное состояние сковывало тело, обволакивало мозг, наливало свинцом отяжелевшие веки, три последние ночи совершенно не видевшие сна. Но сейчас он подкрался незримыми шагами, обвил усталую голову девушки и предстал пред ней в образе Карла фон Шульца. Нина снова увидела дерзкие голубые глаза, горделивый профиль, величественную фигуру. Блаженной радостью загорелось сердце. Остро и пламенно ощущался прилив счастья всем существом, всеми нервами девушки.

«Карл! Ты здесь? Ты вернулся? О, я знала, что ты вернешься, что ты снова придешь!» – стучало во сне маленькое сердце, готовое все простить, забыть и раскрытое для новых радостей любви.

А колеса поезда все шумели однообразно и настойчиво-упорно, точно выполняя какую-то тяжелую и многотрудную работу. И красивое смуглое лицо Нины, озаренное счастьём, блаженно улыбалось во сне.

VII

– Ни с места!

Нина открыла глаза и оглянулась вокруг себя тем детски-испуганным взглядом, который бывает у человека после сладкого и неожиданно грубо прерванного сна.

Колеса не выстукивали больше своей однообразной мелодии; поезд не двигался. На пороге купе стоял солдат с ружьем. За ним виднелись другой, третий. В коридоре, за дверью, словно прикованные к месту, толпились такие же вооруженные фигуры.

И вот брякнули шпоры, и в купе вошли два офицера.

– Ваши паспорта, господа! Вы – русские? Да? Едете к себе на границу? Невозможно! Вы останетесь здесь! – бросая веско и отрывисто каждое слово, сказал офицер постарше, с бесстрастно-каменным лицом.

– То есть как это? Невозможно! – послышались отовсюду взволнованные голоса.

– Очень просто, – продолжал офицер по-немецки: – на границе не сегодня-завтра произойдет большой бой и… Ваши паспорта! – неожиданно обрывая самого себя на полуфразе и сдвигая брови, произнес он еще более сурово, как будто уже раскаиваясь в своем многословии пред этим русским «стадом свиней», как мысленно окрестил пруссак путешественников. Затем рука в белой перчатке протянулась к окну и резкий голос прогудел на весь вагон: – В окна не смотреть! Спустить занавески! За всякую попытку выглядывать из окна я прикажу расстреливать…

Едва только успели отзвучать эти слова, как в вагоне поднялось неописуемое волнение. Послышались негодующие возгласы мужчин, истерические вопли женщин, плач детей и подростков.

В купе, где сидели Ремизовы, две еврейки, старая дама и молоденькая девушка со своим стариком-отцом, все заговорили сразу, возмущенные, протестующие. Даже Нина вышла из той апатии, и смотрела теперь то на мать, то на отца вопрошающими, измученными глазами. Маруся горько плакала, уткнувшись лицом в плечо полковника.

И вдруг, покрывая на секунду плач и вопли, где-то близко, совсем близко в коридоре вагона прогремел револьверный выстрел.

Офицер, стоявший в дверях, отпрянул за порог купе, пошептался с кем-то и, снова повернув равнодушное лицо в сторону обезумевших от страха пассажиров, грубо произнес:

– Выходите! Вас будут осматривать. Получено известие, что в числе русских находятся шпионы, – и, не слушая протестов полковника Ремизова и другого пассажира, старика, ехавшего с дочерью, он продолжал тем же повелительным тоном:

– Выходите! Выходите! И все марш на станцию! Там будет происходить осмотр.