Колыбель для Ангела

Глава 8

Азаров торопился на встречу с депутатом Миронцом. На этот раз опаздывать было нельзя – этого ему главный уже не простил бы ни за что. Уровень предстоящей задачи был достаточно высок.

Торопиться Азарову приходилось, поскольку пробка, в которую он угодил на Большой Садовой двадцать минут назад, далеко отбросила его от намеченной цели. Учитывая узость ростовских улиц и неудачный комплекс дорожных развязок, Азаров обычно набрасывал время на дорогу, но на этот раз он все равно прогадал и оказался в состоянии цейтнота.

Оставалось пару кварталов, но движение вновь застопорилось и его возобновление не сулило радужных перспектив. Азаров, не долго думая, вырулил вправо и заехал на тротуар. Он понимал, что грубо нарушает правила парковки машины в этом месте, но иного выхода у него не было. Выйдя из машины, он на ходу включил сигнализацию, но, не услышав привычного сигнала о включении, остановился. Теперь не было никаких сомнений, что неприятности на сегодняшний день не собирались с ним расставаться. Однако времени размышлять и сокрушаться по этому поводу у него не было. Махнув досадно рукой, он отправился в офис Миронца.

Офис находился в постройке 30-х годов двадцатого века – массивном сером здании, с прежней суровостью нависающем над улицей. Его высокие арочные окна отражали городскую суету, храня за собой атмосферу, ради которой и было когда-то построено это сооружение.

Внутри здания перед взором Азарова предстала широкая гранитно-мраморная лестница, которая медленно поднималась вверх, величественно, словно два массивных крыла, раскинув в стороны два длинных просторных коридора. Старая постройка после ряда реконструкций разительно изменила свою внутреннюю отделку с преобладающими бело-золотыми тонами. Здесь правил бал евростандарт.

Азаров бывал здесь в те, не такие уж далекие времена, когда в этом здании заседал один из многих бюрократических аппаратов. Теперь здесь заседали другие аппаратчики, но атмосфера безжалостной бюрократической машины, не приемлющей ничего человеческого, претерпев незначительные изменения, продолжала окутывать все окружающее. Изменив форму, прежняя суть процветала.

На входе его остановил розовощекий, стриженый ежиком здоровяк с «бейджиком» «Охрана» на лацкане пиджака. Лицо, без каких-либо признаков интеллекта, не выражало также и никаких эмоций. Проверив журналистское удостоверение и чиркнув что-то в журнале, он открыл электронный турникет.

«А когда-то место этого киборга занимал старичок-вахтер, – отметил про себя Азаров, поднимаясь по лестнице. – От кого должна защищать местных обитателей эта «машина»?».

Свернув в правый коридор, Азаров нашел нужный кабинет.

Приемная Миронца оказалась просторной комнатой. Азаров не увидел привычной для такого рода заведений секретарши. Ее место занимала почти точная копия охранника, встретившего его на входе.

«Киборг номер два» окинул его цепким профессиональным взглядом. Что-то было в этом взгляде собачье, церберское. Азарову даже показалось, что секретарь потянул носом воздух, как заправский сторожевой пес. Наверное, действительно, показалось.

– Вы журналист? – неожиданно тенорком, так не вязавшимся с внушительным обликом, флегматично протянул охранник, и, не дожидаясь ответа, нажал на клавишу передающего устройства. – Игорь Леонидович, к вам пресса.

– Давай, – донеслось из динамика.

Секретарь поднялся – роста он оказался огромного, не меньше двух метров – и двинулся к двери кабинета. Услужливо открыв дверь и склонив голову, он застыл.

Азаров прошел в кабинет и остановился у порога, чтобы осмотреться. Кабинет был просторный, с высокими потолками, в духе все той же ушедшей эпохи, но и здесь царило холодное евростандартное сочетание пластика и металла. Посреди кабинета стоял длинный черный стол, завершающийся полукруглым столом, за которым сидел Миронец. Мебель дорогая. Флаги, портреты, кожаные кресла – сочетание пафоса и официоза. Худощавый, коротко стриженный, с благородной сединой, пепельными, опущенными ниже уголков губ, усами, Миронец выглядел намного моложе своих шестидесяти с хвостиком лет. Его пронзительный, с прищуром, взгляд буравил Азарова так, словно пытался проникнуть в самую душу. Это длилось лишь мгновение, но Азарову оно показалось вечностью. Тяжелым был взгляд у этого Миронца.

– Проходите, присаживайтесь, господин Азаров, – пригласил Миронец, указывая на место за длинным черным столом вблизи себя. – Невзирая на то, что вы не очень торопились на встречу со мной, я терпеливо ждал вас. А знаете почему? Потому, что вас считают лучшим журналистом в городе.

Азаров уже имел достаточный опыт общения с начальством различного ранга и занял указанное место.

– Это все же спорно, – Азаров не стал чересчур рьяно оспаривать высказанное Миронцом мнение, считая, что излишняя скромность с такими людьми может быть ими расценена, как слабость. А слабым рядом с ними быть опасно. К тому же сам он считал себя, все же, не худшим в своем ремесле.

– Ну, да ладно, – продолжил Миронец. – Как бы вы там ни считали, нам необходима ваша помощь. Хочу сразу заметить – нужно это не мне. Концентрирую на этом ваше внимание. Конечно, я определенным образом тоже заинтересован в этом деле и не собираюсь, как видите, это скрывать. И все же основная сила, руководящая мной – желание защитить и отстоять интересы жителей нашей области. Мы оба люди общественные, если можно так сказать, и не можем, скажу больше – не имеем права, оставаться в стороне, когда возникает необходимость вмешаться в решение судеб множества людей. Вы согласны с этим?

– Безусловно, – ответил Азаров, оценивая пафос предисловия.

Впрочем, ему было известно, что все политики в аргументации своей деятельности всегда делали упор на общественные интересы, независимо от истинной цели их чаяний.

– Так вот, в данный момент жители нашей области и города нуждаются в нашей с вами помощи. У меня есть информация, содержание которой может повлиять на ход событий в жизни многих людей. Не хочу давать вам никаких установок. Изучив материал, вы вольны сделать с ним все что угодно, даже выбросить в корзину. Но я уверен – как человек с высоким уровнем ответственности, вы подойдете к этому вопросу должным образом. Все вопросы взаимодействия можете решать в любое время с моим помощником.

Миронец взглядом указал куда-то за спину Азарова. Обернувшись, Азаров с некоторым изумлением обнаружил, что они в кабинете не одни. В углу комнаты он обнаружил высокого молодого человека в строгом черном костюме.

«Откуда он взялся? – разглядывая помощника депутата, Азаров ощутил неприятный холодок в районе затылка. – Когда я сюда входил, в кабинете точно никого не было, кроме Миронца. И дверь тут же закрыли за моей спиной. Не помощник – Копперфильд какой-то».

– Болотов, – коротко представился помощник и учтиво склонил голову.

– Не стану задерживать ваше время, – Миронец поднялся и протянул Азарову руку. – По-моему я довольно ясно изложил свою мысль. Я выполнил свою миссию и теперь дело за вами. До свидания, желаю успехов.

Азаров пожал протянутую руку и ощутил холодное и тяжелое рукопожатие. Он словно прикоснулся к могильной плите. Миронец на прощание улыбнулся, но Азаров подумал, что лучше бы он этого не делал. Улыбка депутата исказила лицо, обнажив редкие острые зубы, и больше походила на звериный оскал.

– До свидания, – ответил Азаров и в сопровождении Болотова покинул кабинет.

Оказавшись за его пределами, он ощутил явное облегчение, словно вырвался из цепких щупалец спрута. Но его тут же накрыла волна усталости. Какая-то тяжелая энергетика исходила от Миронца.

«Энергетический вампир в чистом виде, – заключил без колебаний Азаров, хотя прежде ни в вампиров, ни в другую нечисть не верил. – И пусть попробует кто-нибудь меня в этом разубедить. Вовремя закончилась наша встреча, а то произошел бы со мной какой-нибудь конфуз вроде падения в обморок. Все хорошо, что хорошо кончается».

Болотов сопроводил его до выхода и остановился у турникета.

– Вот материал, – протянул он пластиковую папку. – Изучите его, а если у вас возникнут вопросы – звоните. Я готов оказать вам любую помощь в этом деле. Вот вам мой телефон.

Он протянул Азарову черную пластиковую визитку с тесненными золотистыми надписями.

– Вы не боитесь вот так открыто передавать компромат журналисту? Ведь даже школьнику понятно, что в этой папке не автобиография вашего босса, – Азаров изучающее наблюдал реакцию Болотова.

Тот поправил дорогие очки в тонкой оправе, снисходительно посмотрел на Азарова и невозмутимо произнес:

– Нам некого бояться, тем более что для этого нет ровным счетом никаких причин. Мы никогда не скрывали своих взглядов. К тому же мы всегда действуем в интересах наших избирателей, как бы кто иначе об этом не думал. Если бы мы хотели что-либо скрыть, мы бы вас сюда не пригласили, а нашли бы более подходящее для подобных встреч место. Наша открытая встреча в офисе лишний раз доказывает, что мы ведем открытую игру.

Если бы Азаров не был многоопытным журналистом, повидавшим в свое жизни немало всяких деятелей в разнообразных областях, эта речь возымела на него воздействие. Но он лишь оценил ту самоуверенность, с которой действовала эта команда. Безусловно, их методы были продуманы и оправданы. Если предположить, в самом безумном варианте, что журналист вдруг возьмет и пойдет наперекор установленному сценарию, или сделает какую-то непредвиденную ошибку, они в любом случае остаются ни при чем. Ведь даже действуя откровенно нечистоплотно, они сохраняют свою относительную непричастность. Идея-то внешне кристально чиста, а истинность цели ее весьма сомнительна.

«Как трудно должно быть пловцу в бассейне с акулой», – мелькнула почему-то неожиданная мысль.

Азаров подошел к незапертой машине, на всякий случай осмотрел салон и убедился в отсутствии постороннего вмешательства.

Трогаясь с парковки, он остановил взгляд на брошенной им на соседнее сиденье пластиковой папке.

«Однозначно – крамола, – подумал он. – Чистейшей воды. Что ж, господин журналист, теперь, похоже, у вас начинаются настоящие проблемы».

Глава 9

Отец Алексей шел по коридору больницы в сопровождении главного врача Петра Сергеевича Кулешова, удручающе поглядывая на обшарпанные стены, пожелтевшие, обсыпающиеся потолки.

Кулешов, уловив этот взгляд, печально улыбнулся:

– Это еще не худший вариант. В соседнем районе обвалился потолок в хирургии, между прочим – во время операции. Благо все произошло при наложении последнего шва. Хирург закрыл собой пациента. Вот еще раз вам скажу нашу старую истину – в России всегда и везде есть место подвигу.

– Все это глубоко прискорбно, Петр Сергеевич, – отец Алексей нахмурил брови. – В таких условиях немыслимо лечить людей. Говорил я об этом с главой администрации, с Сиротиным. Обещал помочь с ремонтом, когда в школе ремонт закончат.

– Дай-то бог, батюшка, дай-то бог. Хоть с вашей помощью что-то сдвинется. У нас, конечно, потолки пока, слава богу, не падают, но штукатурка уже сыплется, словно снег. Перед людьми, откровенно говоря, стыдно. Благо народ у нас не привередливый, терпеливый. Особенно в реанимации. Тем более что там у нас всего один пациент, тот, вчерашний. Однако, скажу вам, батюшка, экземплярчик! Такого я за свою практику не встречал.

– Да? – отец Алексей приостановился. – И что же в нем вас так заинтересовало?

– Все, – возбужденно выдохнул Кулешов, – абсолютно все.

Он остановился у палаты.

– Все в нем не так, – продолжил Кулешов. – Во-первых, у него, как бы вам попонятней объяснить – полный двойной набор внутренних органов.

– Это как?

– Как? Два сердца, две печени, четыре легкого, четыре почки и так далее. Все внутренние органы у него в двойном экземпляре.

– Как это возможно?

– Я же вам о чем и говорю – за свою практику я встречаю это впервые! А я, кстати говоря, в медицине, слава богу, уже сорок лет. Безусловно, я знаком со случаями, когда у людей встречался какой-нибудь аномальный парный орган, порой даже несколько. Это аномалия, но таких случаев сколько угодно. Но чтобы полный дублирующий набор и, при этом, полностью функционирующий – просто чудо. А остальные результаты исследований – вообще из ряда вон. У него в организме серебра и золота – как в ювелирном магазине, не говоря о других микроэлементах. Это гипераномалия! Не знаю, может быть, я безнадежно отстал в нашем захолустье. Я уже позвонил в мединститут, в Ростов. Обещали скоро быть здесь. Пусть они занимаются этим уникумом. У меня на это времени нет. Да и возможностей тоже.

– Позволите мне взглянуть на него?

Кулешов в нерешительности потер седую клиновидную бородку, взглянул поверх очков:

– В виде исключения, батюшка, только на минуту. Реанимация, все-таки, понимаете?

– Безусловно.

Реанимационная палата выглядела намного свежее остальных помещений, в ней уже успели сделать косметический ремонт. К тому же сюда, не без участия отца Алексея, закупили и установили практически все необходимое оборудование.

Отец Алексей увидел лежащего на койке, оплетенного проводами и трубками, человека. Теперь он понял, почему всех поражал один лишь вид этого незнакомца. Даже в столь, казалось бы, беспомощном состоянии, ощущалась огромная сила в этом могучем теле. Рост незнакомца был никак не менее двух с лишним метров. Огромные мышцы рельефно бугрились по всему телу. Моложавое лицо обрамляли белоснежные кудри и курчавая бородка. Васильковый взгляд безучастно упирался в потолок.

«Вот такими, по-видимому, и были былинные богатыри, – с восхищением взирая на гиганта, подумал отец Алексей. – Будто прямо из сказки».

– А что с его волосами? Это седина? – отец Алексей указал на незнакомца.

– Пока не знаю. Ясно одно – его нынешнее состояние определенно указывает на предельное напряжение моральных и физических сил. Его мышцы до сих пор находятся в тонусе. Словно он еще не вышел из какого-то невидимого сражения. Уникальный, совершенно уникальный случай. Я очень надеюсь, что мои ростовские коллеги смогут ему помочь.

– Бог в помощь вам в этом благом деле. Я помолюсь за него. Жаль имени его мы не знаем, посетовал отец Алексей.

– Это, кстати, тоже вопрос, – Кулешов поднял многозначительно указательный палец. Он подошел к незнакомцу и аккуратно отодвинул край простыни.

Отец Алексей был озадачен. Он знал значение этого знака. На могучей груди богатыря ясно был виден, словно выжженный, знак Ключа Вечности. Под ним выжжена четкая надпись «Валаам».

– Не знаю, что эта надпись еще могла бы значить, но смею предположить, что это и есть его имя, высказал Кулешов свое мнение. – Не думаю, что эта надпись имеет отношение к знаменитому острову. Хотя, это всего лишь мое предположение.

«Валаам, – направляясь к выходу из палаты, отец Алексей был погружен в раздумья. – Если это его имя, то весьма странное, так же, как и все, что с ним связано. Не припомню, чтобы кто-нибудь в последнее время нарекал детей подобными именами. Разве если только родители его были большими оригиналами. А ему на вид не более тридцати лет. Где же еще в России так нарекают последние тридцать лет? Или он не из России?»

Обернувшись, чтобы еще раз взглянуть на необычного незнакомца, отец Алексей вздрогнул. Незнакомец сидел на койке и смотрел на него.

– Именем Всевышнего Разума, служитель – познай истину Великого Замысла, – произнес великан и лег в прежнее положение.

Отец Алексей потрясенно посмотрел на Кулешова. Тот недоуменно поправил очки:

– Что с вами, батюшка?

– Мне показалось…– отец Алексей неотрывно смотрел на «Валаама». Но тот был неподвижен. – Мне показалось, он пошевелился.

Кулешов вернулся к пациенту, осмотрел его, затем внимательно проверил показания монитора и недоверчиво взглянул на священника:

– Это невозможно, батюшка. По крайней мере, сейчас невозможно.

Незнакомец безжизненно лежал на койке.

«Бесовщина какая-то», – отец Алексей старательно перекрестился и, сокрушенно покачав головой, вышел из палаты.

Кулешов задумчиво почесал бородку, еще раз взглянул на монитор и, пожав плечами, последовал за священником.

По пути к храму отец Алексей размышлял.

Все, что было связано с незнакомцем, имело мистический налет и это его беспокоило. Он, безусловно, верил в Господа, но верил и в существование дьявола. Он верил в то, что внутри каждого человека происходит постоянная борьба между добром и злом, исход которой и приводит его душу в рай или в ад.

Но в мистику он не верил. Он был реалистом и наряду с верой в Бога, признавал законы, которыми руководствовалась современная наука, в соответствии с которыми любая чертовщина не имеет права на существование и является уделом впечатлительных людей. Он же, человек, прошедший горнило афганской войны, не относил себя к этой категории.

Так было всегда. До последнего времени.

Но появление этого незнакомца порождало у него предчувствие грядущих волнующих событий. Ничто так не увлекает и не пугает, как предстоящая неизвестность.

Его раздумья были прерваны у входа в храм тревожным возгласом.

– Батюшка, чудо! – у входа в храм стоял, растерянно хлопая белесыми ресницами, дьякон Симеон. – Чудо, батюшка!

– В чем дело, Симеон? Что за чудо, ты о чем? – отец Алексей насторожился. В груди что-то затрепетало. Неужели то, что его беспокоит, имеет продолжение?

– «Святая троица» замироточила! – выдохнул дьякон.

– Неужто? – отец Алексей недоверчиво глянул на Симеона и заторопился в храм. – Ты ничего не путаешь, Симеон? В самом деле?

– Истинный крест, батюшка! – Симеон размашисто перекрестился. – Я, батюшка, вначале сам не поверил. Думал – грезится. Но нет, присмотрелся – точно, мироточит.

В храме отец Алексей устремился к иконе «Святой Троицы» и благоговейно замер. От глаз Ангелов вниз бороздили струйки маслянистой прозрачной жидкости.

Такое он видел лишь однажды, в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре. Тогда это зрелище оказало на молодого священника неизгладимое впечатление. Но тогда он был молод и воспринимал мир с романтической увлеченностью, когда любое чудо было лишь новой яркой страницей познания.

Сейчас это чудо приобретало для него совершенно другой смысл. Теперь он чувствовал, что мироточение исключительное событие, неминуемо влекущее за собой столь же неординарные последствия, однако их суть для него пока была сокрыта.

Глава 10

– Благо грядет на нашу землю, батюшка, благо, – матушка Ольга, супруга отца Алексея, держала в обеих руках руку мужа. – Я знаю, мироточение – великий знак грядущего блага.

Отец Алексей тепло взглянул на супругу, но ничего не ответил.

Они сидели за столом в кухне. В глиняной миске, дымясь, остывала душистая, рассыпчатая картошка с молодым укропом – любимое блюдо отца Алексея. Однако аппетит безвозвратно покинул его сегодня. Череда поразительных событий всколыхнула его сознание, и ввергла в глубокие размышления. Несомненно, мироточение иконы – событие исключительно благое, но вместе с тем имело сейчас какое-то вполне определенное значение. Его прихожане ждали от него толкования, он же был в неведении относительно грядущих последствий знамения.

– Я тоже так думаю, матушка, но хотелось бы знать об этом немного больше, – отец Алексей задумчиво огладил бороду. – Но больше знает лишь Господь.

Матушка лишь успокаивающе погладила его руку.

В дверь дома постучали, и матушка Ольга пошла открывать.

В дверях появился Фролов с усталой улыбкой на лице и с уже знакомой отцу Алексею сумкой.

– Добрый вечер, батюшка. Я принес ту штуковину.

– Проходи, Юрий Степанович, – отец Алексей поднялся из-за стола.

Они прошли в соседнюю комнату, где стояли полки, уставленные до самого потолка книгами.

– Вы много читаете, батюшка! – Фролов восхищенно обвел глазами библиотеку.

– Да, Юрий Степанович, в книгах вся наша жизнь. Как только человек научился создавать изображения, он не перестает описывать окружающий его мир – отчасти в картинах, отчасти в письменах. Книги же – истинное богатство человечества. Говорю тебе это, может быть и велеречиво, но от чистого сердца. Я очень люблю книги и готов прославлять это чудесное изобретение всегда и везде.

– Я тоже люблю читать, только времени не хватает, – смущенно потер нос Фролов, отводя взгляд в сторону книжных шкафов.

– Время, Юрий Степанович, субстанция управляемая. Им лишь нужно правильно распорядиться, – священник дружелюбно улыбнулся. – Да ты это и сам прекрасно знаешь. Ну, да ладно. Давай-ка все же займемся интересующей сейчас нас обоих вещью.

Фролов расстегнул сумку, и осторожно вынув из нее загадочный раритет, передал его священнику.

Отец Алексей бережно принял ценный предмет и аккуратно положил его на стол, стоявший у окна.

– Присядь, Юрий Степаныч, – пригласил он участкового, – а я пока подберу нужную книгу.

Он подошел к книжному стеллажу. Библиотека у отца Алексея действительна была не малой. Естественно, здесь не было бульварных романов, современных бестселлеров. Основу библиотеки составляли научные труды, философские трактаты. Художественная литература была представлена широким диапазоном – от Гомера и Свифта до Флобера и Пикуля. Большую часть библиотеки собрал его отец – профессор филфака Ленинградского госуниверситета, и именно он привил сыну любовь к книгам, сам истинный книгоман. Как-то однажды в беседе он сказал Алексею: «Письменность – это застывшее время. Именно письменность была величайшим изобретением человечества. Если бы я не был убежденным атеистом, то счел бы, что она ниспослана свыше. Только письменность окончательно выделила человека из животного мира. Все остальное животные умеют делать проще и лучше человека».

Отец Алексей не вел картотеку, но хорошо ориентировался в этом книжном царстве и потому без труда отыскал необходимую книгу. В его руках оказался «Словарь древнеегипетского языка» Адольфа Эрмана.

– Вот то, что может нам помочь, – отец Алексей раскрыл книгу и в благоговейном предчувствии подошел к столу, на котором лежал их предмет исследования.

Положив книгу рядом с раритетом, он достал из ящика стола большую лупу.

Вспомнив странные ощущения, охватившие его в храме при первом осмотре необычного предмета, отец Алексей осторожно придвинул его к себе и приступил к исследованию.

На гранях таинственного раритета были действительно нанесены иероглифы. Способ их нанесения был своеобразный – складывалось впечатление, что они просто выросли из него. Красный оттенок металла при изменении угла падения света менялся на зеленоватый, голубой, синий, фиолетовый, из чего отец Алексей заключил, что металл все же вряд ли являлся медью, как ему показалось вначале. Может быть какой-нибудь сплав? Присмотревшись к иероглифам, он обнаружил, что на них также нанесены иероглифы, более мелкого шрифта и совершенно другого вида, в свою очередь на более мелких еще более мелкие, пока последние не превращались в неразличимый орнамент. Получалось, что каждый иероглиф, кроме собственного, содержал в себе еще дополнительные значения.

– Да, мастер немало потрудился над этой вещицей. Прямо какой-то древний Левша. Теперь попробуем прочитать, что он тут изложил.

Выписав на лист один из более крупных иероглифов, он стал листать книгу.

Фролов внимательно наблюдал за действиями отца Алексея и, казалось, боялся лишний раз дохнуть, чтобы не помешать исследованию. Но по озабоченному взгляду священника, который перемещался с предмета на перенесенные им записи, а затем в книгу, он догадался, что не все проходит гладко.

Наконец он не выдержал:

– Что-то не так?

Продолжая изучать иероглифы, отец Алексей, наконец произнес:

– Да, что-то тут не вяжется. Вроде бы иероглифы те же, что и древнеегипетские, только несколько отличаются. Может, поэтому в их сочетании нет смысла. Те же, что нанесены на более крупные, вообще не похожи на египетские. Ребус или идиограмма какая-то.

– Что же мы так ничего и не прочитаем из того, что здесь написано? – с заметной досадой сокрушился Фролов.

Отец Алексей беспомощно всплеснул руками:

– По крайней мере, хотя бы постараемся. Нужно подумать. Пожалуй, крупные иероглифы при определенном сочетании можно сложить в предложения. А вот более мелкие знаки совершенно иные, но то, что это письменность – я не сомневаюсь.

– А вы уверены, что это письменность, а не просто узор, или бессмысленное и хаотичное нагромождение знаков, – ненавязчиво предположил Фролов.

– Нет, это однозначно письменность, но мне она не знакома. Вообще-то это и не удивительно, ведь я не филолог.

«Был бы жив мой отец, он-то уж точно разобрался в этом ребусе, – с сожалением подумал отец Алексей».

– Одно, несомненно, – вслух продолжил он, – эта вещица наверняка должна представлять интерес для науки.

– Но крупные иероглифы прочесть все-таки можно? – не унимался Фролов.

– Многолетняя служба в милиции определенно воспитала в тебе, Юрий Степанович, любознательность и настойчивость, – в глазах отца Алексея блеснули задоринки. – Тебе, во что бы то ни стало, хочется докопаться до истины. Но как раз это я и пытаюсь сделать.

Отец Алексей принялся внимательно рассматривать знаки, выписанные им на листок. Знаки складывались в совершенно бессмысленные выражения.

«Глаз», «рука», «разум», «хранить» – все эти слова он не мог связать воедино, поскольку они перемежались знаками, совершенно не похожими на древнеегипетские иероглифы. А ведь именно они и могли придать значение изложенному.

– Сплошная загадка, – отец Алексей задумчиво осматривал загадочный предмет. – Пока мы не прочитаем письмена, мы не узнаем для чего служил этот предмет. К сожалению, это оказалось не так просто, как мне казалось. Но это и не удивительно – ведь я в этом деле всего лишь любопытный дилетант. Но сдаваться мы не станем. Все, что когда-то, кем-то было написано, непременно должно быть прочтено. Если б можно было оставить раритет до утра, я мог бы с ним еще поработать, переписать тексты и попробовать их перевести. Но, я думаю, это не допустимо?

Фролов смущенно замялся:

– Вы… не подумайте, батюшка, что я вам не доверяю, или еще чего там… Но эта штуковина – вещественное доказательство с места происшествия или, что вполне возможно – преступления. Я просто не имею права – несу за нее большую ответственность. Я и так ведь пошел на нарушение, принеся ее к вам. Лучше я вам ее еще раз принесу.

– Конечно, Юрий Степанович, – согласился отец Алексей. – Ты прав. Я сам все прекрасно понимаю – порядок есть порядок.

Фролов как-то особенно бережно погладил таинственную вещицу. Вероятно, тот факт, что она оказалась такой загадкой даже для отца Алексея, которого он считал умным и разносторонне образованным человеком, вызвал его дополнительное уважение к ней.

– Кстати, – Фролов внезапно оживился, – у меня есть альтернативный вариант. Я сфотографирую его со всех сторон и принесу вам фотографии.

Отец Алексей улыбнулся:

– Я совсем забыл, Юрий Степанович, что мы с тобой живем в век высоких технологий, и в нашем распоряжении имеется множество полезных изобретений. Сделай, пожалуйста, несколько четких снимков.

– Сделаю в лучшем виде, – Фролов самодовольно приосанился. – Я тут по случаю купил сыну новинку на день рождения – цифровой фотоаппарат. Фото получаются – высший класс, как живые. Так что качество снимков гарантирую. Ну, мне пора, засиделся я, а мне завтра ни свет, ни заря – службу нести.

– Спасибо тебе, Юрий Степанович, заранее. Давай-ка чайку на дорожку попьем.

– Благодарю, батюшка, но откажусь однозначно. Время позднее, а мне еще эту штуку в отделение отвезти надо.

– Да, Юрий Степанович, чай – это напиток, не терпящий спешки: засуетился – обварился. Неволить не буду, служба – есть служба. В следующий раз мы с тобой с чаю начнем. Чай у меня матушка заваривает отменный, сам убедишься.

– В следующий раз непременно попробую. А сейчас не обессудьте, – Фролов с искренним сожалением развел руками.

Он уложил раритет в сумку и, попрощавшись, уехал.

Отец Алексей вернулся к столу, положил перед собой листки с переписанными иероглифами и, задумчиво обхватив руками голову, принялся рассматривать древние знаки. Его удручало то обстоятельство, что он не мог прочесть письмена, которыми так увлекался в юности и прочитывал без труда. Он чувствовал, что, не смотря на видимые различия, знаки имели единые корни с древнеегипетскими. Напрашивался вывод, что эти знаки и явились прототипом древнеегипетского письма. Следовательно, и значение их должно быть в принципе соответствующим. Как ему представлялось, необходимо было найти связь между значениями знаков и их расположением в тексте. Что-то вроде ребуса.

«Ничего, я еще ни разу не бросал начатое, не оставлю и на этот раз, – решил отец Алексей, успокаивая утомленное сознание. – Эти письмена я непременно прочту. Чувствую, что значат они что-то очень важное».

***

Ночью отец Алексей спал неспокойно. В тягучем, липком сне его неотступно преследовали неясные, сумрачные тени. Он пытался убежать от них, поднимаясь вверх по узкой, бесконечной лестнице с потрескавшимися каменными ступенями, но никак не мог оторваться от них. Тени, словно прикованные, следовали за ним, то наседая сзади, то обгоняя, то вихрем кружась вокруг него. Он слышал их хриплое, злобное дыхание, хищное шипение и старался ускорить свой бег, с ужасом осознавая тщетность своих усилий. Окружавший его гнетущий полумрак был словно насыщен этими тенями. Но он был беспощаден к себе и продолжал бежать, поднимаясь все выше и выше. Он был поражен собственной выносливостью и никак не мог понять, откуда берутся силы для этого безудержного бега. Неизвестно, сколько этот бег еще продолжался бы, но внезапная вспышка света впереди взорвала полумрак. Тени с истошным воплем взметнулись и отпрянули, избегая соприкосновения со светом. Ближние из них, скорбно взвывая, бесследно растворялись в лучезарных волнах. Злобное шипение, удаляясь, постепенно затихло, уступая место завораживающей звенящей тишине. Навстречу ему двигался, вначале бесформенный, сгусток света, который, по мере приближения, обретал форму человеческой фигуры. Он, словно проявляемый в растворе снимок, обретал очертания и цвет… И вот уже навстречу ему шел Валаам. Его могучая фигура в светящемся ореоле, была облачена в сверкающие, золотые доспехи. Белоснежные кудри его развивались на ветру.

– Именем Всевышнего Разума, служитель – познай истину Великого Замысла, – произнес Валаам уже знакомую отцу Алексею фразу.

– В чем состоит этот замысел? – спросил отец Алексей.

– Ты узнаешь. Она начертана в текстах священного «Апокрифонума». Твоя душа чиста. Она выжжена огнем и возрождена верой. Тебе пора познать истину Великого Замысла. Это долгий путь познания. Нельзя медлить с началом пути, когда путь долог. Познай истину и вознеси ее. Грядет время великих испытаний. Этот мир слишком хрупок и ему трудно сохранить равновесие, в котором он существует. Тьма готова нарушить его целостность. Ей необходимо противостоять великим Знанием. Это тяжелое бремя – бремя знания.