Хлеб из маргариток

Иллюстратор Марина Перепелицына

© Леонид Шевырёв, 2020

© Марина Перепелицына, иллюстрации, 2020

ISBN 978-5-0051-9736-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. «Рука Бога»

Утром четвертого июля 1942 года (День независимости США) за одиноким островком Медвежий в Баренцовом море начинался пир, долгий и свирепый. Одиннадцать субмарин волчьей стаи «Ледяной чёрт» (Eisteufel) адмирала Хуберта Шмундта и туча «хейнкелей» -торпедоносцев принялись за корабли несчастнейшего конвоя PQ-17. Пока Шмундт отсиживался в Нарвике на «Танге», злой дух его трепетал над морскими валами, полными ледяной крошки. В солоноватых пучинах друг за другом скрывались «Эмпайр Байрон». «Карлтон». «Кристофер Ньюпорт». «Панкрафт», «Александр Купер», «Эрлстон»… Двадцать три английских, американских, панамских корабля из тридцати шести, что везли в Архангельск сотни лендлизовских самолетов и танков. Хватило бы армии в пятьдесят пять тысяч штыков.

Танкер «Донбасс» с десятью тысячами тонн льняного масла пока держался. Рядом уходил на дно «американец» «Даниэл Морган», добыча «волчьей» субмарины U-88. Людей еще можно было спасти, если сбросить ход. Море и небо были во власти «ледяных чертей», останавливаться опасно, но капитан Михаил Иванович Павлов рискнул. Когда полсотни американцев разместились на палубе, вахтенный сигнальщик Степан заметил человека на бревне, качавшемся на волнах. Он вроде бы шевелился, но на помощь не звал.

Матрос указал на него артиллеристам 76-миллиметрового орудия. Те отмахнулись. Два «Не-111» как раз неслись над гребнями волн к левому борту. Другая пара нацелилась на корму. Приходилось реагировать. Степан все же смог привлечь внимание боцмана, указав на тонущего. Тот вгляделся.

– Ещё союзничек! Тудыть твою мать!

Отмахнулся.

– Как его снимать? Не повезло парню.

Степан указал на болтавшиеся на тросах три шлюпки с «Моргана». Поднять их на борт не успели.

– Ну, пробуй, Стёп, – нехотя разрешил боцман, следивший за очередной пенной полосой, мчавшейся к танкеру. Торпеда прошла мимо. Капитан Павлов успел отвернуть.

Степан сбросил с борта трап в шлюпку. Весло в уключине было. Единственное. Пришлось грести стоя, наподобие веницианского гондольера, под острым углом к волне. Хорошо, что не очень далеко.

– Влезай! Руку давай!

Человек не отозвался. Без сознания. Затащить его в шлюпку непросто, но Степан смог. Боцман все видел. Хват-тали держал наготове. Поднял обоих в люльке. «Союзника» уложили на палубе. Заниматься им некогда. Второй сбитый «Донбассом» «хейнкель» уходил в воды, все в бурунчиках от снарядных осколков и пулёметных очередей. Не повезло в этот раз лейтенанту люфтваффе Хеннеману.

Когда налет закончился, а от «волчьей стаи» оторвались, Степан разглядел спасенного. Очень смуглый некрупный мужичок. Не африканец. Индус, из Калькутты. Зовут Сварнава Чакраборти Сарасвати (Swarnava Chakraborty Saraswati). Вольнонаёмный механик «Даниэла Моргана». Из машинного отделения выбраться припоздал. Шлюпки с экипажем отвалили. Когда понял, что корабль гибнет, бросил вниз кусок деревянной обшивки и прыгнул вслед. Отгреб доской от воронки, в которую уходил «Морган». Потерял сознание.

Когда пришли в Архангельск, Сварнава на прощанье подошел к своему спасителю Степану и повесил тому на шею маленький странный предмет на тонкой цепочке.

– «Palm of God», – сказал. – This Bengali mascot will save you as saved me. Keep it safe. In any case, do not sell («Ладонь Бога». Этот бенгальский талисман спасет тебя, как спас меня. Береги его. Ни в коем случае не продавай).

Перевел Степану капитан Михаил Иванович.

Моряк потом рассмотрел подарок. Амулет выглядел как маленькая раскрытая ладонь. Указательный палец и мизинец неестественно отставлены от средних пальцев. Посредине – изображение рыбы. Странный металл. Серебристый, только, кажется, не серебро. Проверил магнитом. Не железо. Тяжёлый, хоть и небольшой. В морской воде, сыром воздухе ржавчиной не задет. С чего бы так?

Девяностые годы, время победившей хуцпы (сверхнаглости), пулеметной пургой гуляли по российским просторам, выкашивая бывших советских людей. Двадцать миллионов погибших от паленой водки, краха жизненного уклада, бедности. Миллионы не родившихся мальчиков и девочек. Невесть откуда взявшиеся в стране наркомания, педофилия, СПИД. С улиц исчезли красивые женщины. Вечерами не встречались гуляющие парочки. Только гопники «с района». Дети перестали улыбаться незнакомым. А в СССР улыбались. Было безопасно.

Подлые годы подарили стране сотню долларовых миллиардеров, множество войн и войнушек на просторах бывшей сверхдержавы. Люди хуцпы обустраивали свои сказочные миры вдали от родных берегов. Только самая низкая категория носила демаскирующие малиновые пиджаки и золотые цепи. Те, кто повыше, такого себе не позволяли.

Алексей, отец Архипа, был человеком лёгким на подъём. В советское время тоже нечасто бывал дома. В Иркутской области шишковал. Орешки кедровой сосны пользовались спросом. Не пропускал сахалинские и камчатские путины. Когда начались вооруженные конфликты на бывшем советском пространстве, всюду побывал. Казацкая кровь покоя не давала. Осенью восемьдесят девятого года помог южным осетинам прервать поход на Цхинвал грузинского «золотого мальчика» Звиада Гамсахурдиа. Этот мастер грузинского слова «с пленительными глазами газели», как характеризовали его местные газеты, возбуждал на митингах Тбилисскую толпу. Гремел в мегафоне прекрасный взволнованный голос: «Мы им свернем шею, тем более что таких слабых противников, как осетины, нетрудно обуздать… Осетинский народ – мусор, который надо вымести через Рокский тоннель!» Люди с удовольствием разбирали автоматы, что грузовиками свозили на площадь перед парламентом. Толпа, вооружившись, сходила в Южную Осетию, до нее недалеко. Вскоре, встретив там… возражения (даже один пулеметчик в скалах это уже нечто, а он был не один), заметно поредевшая, побросала «калаши» и разошлась по саклям.

В октябре девяностого года Лёша защищал гагаузов. В СССР ту Гагаузию знали больше по популярной марке вина да посвященной ему же поговорке («Денег нет, продам пиджак, но всё равно куплю «Буджак»). Молдаване тогда решили увести бывшую союзную республику в Румынию со всеми её народами (даже французские и болгарские сёла были). Там бы с ними в спокойной обстановке разобрались. Большинству туда было не надо. Очередной облом случился у Великой Румынии. Помните при встрече с румынскими пограничниками Остап Сулейман Ибрагим Берта Мария Бендер-бей кричал: «Trăiască România mare»? Великий комбинатор о Великой идее уже тогда был наслышан.

В девяносто втором году Лёша защищал Приднестровье. Лозунги у молдавских лидеров выкристаллизовались к тому времени демократические и общечеловеческие. «Русских – за Днестр, евреев – в Днестр!». «Молдавия – для молдаван», «Чемодан – вокзал – Россия» (пожелание русским), Встречался с Президентом Приднестровья Игорем Смирновым и генералом Александром Ивановичем Лебедем, командующим 14-й Гвардейской армией. Почетную грамоту за ранение получил. Мирча Иванович Снегур, первый президент Молдовы (сентябрь девяностого – январь девяносто седьмого), как и его коллеги на Украине и в Грузии, хорошо понимал только физическое воздействие. Не аргументы. Александр Иванович для того, чтобы прекратить войнушку, выбрал высоко ценимые Мирчей Ивановичем базы отдыха молдавских воинов (Слободзея, Гербовецкий лес, Голерканы), а для большей убедительности, – три склада ГСМ, три молдавских батареи и командный пункт. Под утро третьего июля 1992 года с этими объектами сорок пять минут общались восемь артдивизионов и шесть минометных батарей Четырнадцатой армии. Разбежавшиеся молдавские воины соглашались выходить из кустов только к машинам скорой помощи. Потому, что Александр Иванович, человек слова, гарантировал: в них хорошо, сухо и безопасно. Двое суток воинов по кустам собирали все «Ambulanta» Молдовы, командированные в зону конфликта. Что делать, таковы нынче потомки славного господаря Дмитрия Кантемира, соратника Петра Первого. Мельчает народ.

А где в тот день оказался Мирча Иванович? В Москве. Подобревший, сговорчивый. Понятливый человек. На следующий день молдавская армия, догадавшись о вероятной судьбе, сама умоляла о перемирии.

Минуло нескольких месяцев, и Алёша в сентябре девяносто третьего с Муаедом Шоровым и кабардинцами штурмовал здание Совмина в Сухуми. Войну в Стране Души (Апсны, так абхазы зовут Родину) чуть не завершил пленением «серебряного лиса»: грузинский президент Шеварднадзе, сменивший Гамсахурдиа, еле ушел вскачь на последнем вертолёте.

Страна Души спасена! В праздничном футболе грузинскими головами Алексей, однако, участия не принял. От предложенных тринадцати граммов золотых коронок из грузинских ртов отказался. Такое – не к лицу русскому казаку.

А в России творились чудеса. В девяносто третьем депутатом Думы от Жириновского стал гипнотизёр Кашпировский. Чумак, заряжавший воду по телевизору, коллегу не уважал. И не зря. В девяносто пятом Кашпировский в составе делегации Госдумы безуспешно гипнотизировал басаевцев в Буденновске.

Война в Боснии и Герцоговине к тому времени давно шла. Длилась долго, до конца девяносто пятого. Больше двух лет Алексей с сербскими ребятами осаждал мусульманский Сараево. В прицеле снайперки жители, как на ладони. Женщины это знали. Выходить из дома им приходилось из-за детей, некуда деваться. Перед каждым таким опасным приключением прихорашивались, старались улыбаться. Все без хиджабов. Чтобы снайпер, разглядев в прицел, пожалел и не стрелял. Много было красавиц. Алексей ими любовался. Естественно, на курок не нажимал. Не к лицу казаку девчонок пугать.

А над городом плывут облака, закрывая небесный свет.

А над городом – желтый дым, городу две тысячи лет…

(В. Цой)

Алексей мог лежать в засаде, почти без движения, до суток кряду. Помогала статическая гимнастика: попеременно напрягал, ослаблял мышцы сначала ног, потом туловища, шеи, лица. Ушами шевелить выучился. Не у всех получается. Да уж, стратегия войны это бесконечный путь хитрости, говорили китайцы, не вполне удачливые в военном деле. Сунь Цзы пришел первым к такому выводу в трактате «Искусство войны» двадцать пять веков назад.

Однажды изумился, обнаружив лес грибов-навозников, нечувствительно выросший за ночь вокруг его снайперской лежки. Вспомнил, вечером шел мелкий дождик, было особенно тепло. У сизых грибков остроконечные шляпки. Довольно крупные ножки, сантиметров по десять. Съедобные, даже вкусные. Коварные. В них коприн, закусывать спиртное нельзя. Заболит живот, голова закружится. А вина в Боснии чудесные. Рубиновая «блатинка». «Жилавка» – соломенных оттенков. Таких больше в мире нет. Только снайперу пить не стоит. Он и не пьёт, блюдет твердость руки и зоркость глаза.

Маскировка получилась идеальной, «охота» – удачной. Достал старшего офицера, приближенного к командиру мусульманского корпуса Мустафе Хайрулаховичу. Это «им» кара за сербское село Подрованье у Сребреницы, нацело вырезанное мусульманской дивизией Насера Орича. В тот день артналет по сербам (на армейском сленге, «дискотека») был мощным. Прилетели сотни «пряников», «аргументов», «сюрпризов» (снаряды, мины разных калибров), много «пакетов гвоздей» (ракеты РСЗО).

В Сараево для православных два концлагеря: «Виктор Бубань» и «Силос». Первый – в бывшей солдатской казарме, второй – на свежем воздухе. При попытке освободить узников «Силоса» русский доброволец Алексей погиб. Разрывная пуля снесла полчерепа. Оттого в войне на Донбассе участия не принял. Ну, зачем было снайперу проситься в рискованный налет? Никто не заставлял. Пусть земля ему будет пухом. Он всегда был на правильной стороне Жизни. Не нам его судить.

Война – дело молодых, лекарство против морщин.

Красная, красная кровь – через час уже просто земля.

Через два на ней цветы и трава, через три она снова жива.

И согрета лучами Звезды по имени Солнце

(В. Цой)

Архип отца почти не видел. Мальчик общался с дедушкой Степаном, старым и еще крепким военным моряком. Мать его, свою дочку Ольгу, тот не одобрял. Полагал, если пообещали мужчина и женщина вместе жизнь прожить, надо слово держать. Каждый новый опыт будет только хуже. Дочка, естественно, не послушалась. Женские годы короткие. Терять их она не намерена. Развелась в девяносто втором с тогда еще живым мужем Алексеем, путешественником и воином. Увела Архипа к Василию Геннадиевичу, с которым подруга познакомила. Отцовский дом на Базарной Горе сменила на хрущобу возле главного корпуса Университета. Новый друг там числился снабженцем. Сама работала кастеляншей в парикмахерской поблизости. Выдавала мастерам простыни. Отвечала за одеколоны и лосьоны. Их же немножечко и приватизировала. Дома появились сами собой одиннадцать простыней. Шестнадцать парикмахерских халатов.

Бедная жизнь глубинных людей.

Базарная Гора, улочка извилистая, как ручеёк, стекала с высокого песчаного плато, на котором расположился Город, от Университета к Большому Стрелецкому логу. Дом Архипова дедушки невелик да крепок. Здесь и прадеды жили, о чем сообщала табличка под домовым номером с именами первых хозяев Фёдора и Григория. После войны дед Степан Фёдорович его своими руками восстановил. Тогда и старинную домовую табличку нашел. Даже фундамент был взорван, не одни стены. Тщательно, методично работали зондеркоманды, когда Город целёхоньким и без штурма достался врагу. Вот скажите, что за черви в западной душе? Тратить силы и средства без всякой военной выгоды исключительно, чтобы нагадить. Эшелонов взрывчатки не пожалели. А говорят, немцы экономные, бережливые, расчетливые. В чем тут прибыль, одни расходы. И кому мстили? Жителей, кого нашли, свели в Песчаный лог и расстреляли. Ну, не права ли сербская рэп-группа «Beogradski sindicat»: «Живот се рађа на Истоку, смрт долази са запада» («Жизнь рождается на Востоке, смерть приходит с Запада»)? Впрочем, у Ф. И. Тютчева припечатано задолго до «Синдиката»:

Из переполненной Господним гневом чаши

Кровь льется через край, и Запад тонет в ней —

Кровь хлынет и на вас, друзья и братья наши —

Славянский мир, сомкнись тесней

(Два единства)

Закончил Степан Фёдорович строительство году так к восемьдесят третьему, когда Архипу шел шестой годик. Долго, конечно, но больно уклон улицы велик. Пришлось против оползней воздвигать защитные стены с контрфорсами. Материалов нужно было много, а в свободной продаже и кирпичика не найти. Собирал щебень и каменные блоки по развалинам и лесополосам. А когда всё получилось, неугомонный бывший моряк не остановился. Решил превратить в сад примыкавшую часть заваленного мусором склона. Земли привёз. Каждый день после работы на шинном заводе впрягался в грабарку, завозил чернозём. И вот день настал! Крохотная, четыре на пять метров, ровная площадка создана. Три яблоньки куплены. Трогательные весенние саженцы, на каждом по пятнадцать проклюнувшихся почек. Шестилетний Архип в посадке участвовал изо всех сил. Выбрасывал из ямок землю руками, не лопаточкой. Так лучше выходило. Сыпал в чернозём печную древесную золу, яичную скорлупу. Дед сказал, деревья всё оценят. Воду подносил.

– Ну вот, Архипушка, – сказал дед однажды внучку, улыбаясь. – Когда деревья вырастут, а я уйду на небо, будем мы с тобой под яблоньками встречаться. Будешь мне рассказывать как у тебя дела. Может, помогу чем.

– Зачем ты, дедушка, уйдешь? И как же тогда наш сад?

– Ну, Архипушка, закон такой. Все деды обязательно уходят. Чтобы внучкам была возможность себя показать.

И в самом деле ушел, когда стройку закончил. Дом на Базарной Горе опустел.

Глава 2. Золотинка

В подвал под Университетом Архип и Кирилл пробрались под вечер, отогнув лист железа, что прибит поверх оконной рамы. Было страшновато, но интересно. Ребята двигались тихо, как мышки, в полутьме между столами, заставленными приборами. Среди них угадывались микроскопы, бинокуляры, проекторы, все в душной толстой пыли. Выделялся телескоп на высоком штативе. Много очень старой техники, которой больше в офисах не найти: копировальных и чертёжных столов, архаичных агрегатов для синькования (в старину так получали копии чертежей), пантографов.

Ребята старались не шуметь, но то и дело натыкались на куски стекла, лежащие на полу, болты и хрустящие пластиковые детальки.

Свет проникал только через отогнутый ими уголок подвального окна. Глаза постепенно привыкали к полумраку. Обстановка прояснялась.

Кирилл выкручивал из приборов линзы, цветные лампочки, стёклышки. Наполнял карманы блестящими колесиками, отвечавшими за настройку приборов. Много чего наскрёб. Архип как встал у большого красивого оптического микроскопа, так и стоял, им любуясь. Когда Кирилл попытался и из него выкрутить окуляр с объективом, не позволил.

– Надо смываться, – прочёл он по губам приятеля. Тот двигался к окну, сильно раздувшись от добычи. Чего только не было у него в карманах и за пазухой. Архип с микроскопом двинулся следом.

– Ты что! – прошептал Кирилл. – Оставь! На улице увидят и загребут.

Архип не согласился. Перед тем как протиснуться в лаз, снял рубашку, завернул прибор. Выбравшись наружу и, оглядевшись, парни быстрыми шагами отправились к дому. Встречные смотрели вслед. Больно не по погоде одет один паренёк и отчего так раздулся второй.

Архип маленький, тонкошеий. Детские веснушки с носа не сошли. Волосы каштановые, густые. Уши вот, очень… заметные. Оттого, видно, и слух прекрасный, шевеление сверчка за сервантом расслышит. Грустный мальчик с внимательным взглядом.

Архип

Кирилл куда шире, основательней, в себе очень уверенный. Шевелюра роскошная. Голос уже почти командирский, зычный, иногда даже с раскатами. Обоим по пятнадцать. Дом их – классическая «хрущоба», пятиэтажка рядом с Университетом. Живут друзья в разных подъездах. Архипа никто в квартире не встретил, и он благополучно прошёл к себе в чуланчик. Там у него были лежак, устроенный на старом комоде, и совсем маленький столик. Больше места не было. Ноги деть некуда. Свет был. Ощущение независимости тоже. Парень водрузил микроскоп на стол, включил подсветку. Все работало! Колёсико настройки не вполне ходило вверх-вниз по штативу. Парень сходил в ванную за маминым тональным кремом и смазал. Получилось хорошо. Теперь проблема – что бы такое рассмотреть?

Архип вышел во двор, огляделся. Сарайчики и кусты. Щербатый асфальт. Клочки бурьяна из-под железных гаражей. А вот и детская песочница. Парень набрал щепотку мелкого песка, сухого, жёлтого, в следах маленьких ножек и признаках кошачьего присутствия. В чуланчике положил песчинки на предметное стекло, включил подсветку снизу. Теперь можно заглянуть в объектив.

Перед его взором предстал невиданный прекрасный мир песчинок, прозрачных и матовых, светившихся разными цветами при малейшем касании маминой цыганской иглы. Архип увеличил резкость до максимума и зачарованно рассматривал то округлые, то плоские, а то в углах и сколах эти прекрасные создания природы. Цветные, яркие, праздничные, они несказанно контрастировали с окружающей серостью – стенами и крышей облезлой хрущобы, грязного подъезда, замусоренного двора. Серой квартирки, где даже косметического ремонта сто лет не было.

Однако главное открытие ещё поджидало. Перебрав иглой тысячу или две бесцветных кварцевых зёрен, он наткнулся на одно совершенно особенное. Жёлтая яркая лепёшечка, в ямках и бугорках. Несомненно, металл. Золото?

Существуют тысячи способов, чтобы в этом убедиться. Однако кислоты и металлодетекторы Архипу не доступны. Есть множество похожих на золото минералов, например, серный колчедан. Однако парень догадался: золото это металл, значит пластичное и ковкое. Прочие минералы хрупкие. Ковкое ли его зёрнышко? Чтобы это установить, надо быть осторожным. Архип нашёл в маминой комнате самую тонкую иглу и, затаив дыхание, придавил золотинку сверху. У него получилось. Зёрнышко раздалось в сторону, а в его центре возникла глубокая ямка. Золото из детской песочницы!

Архип засмеялся и позвонил однокласснице. Та сказала, что подойдёт.

Хлопнула входная дверь. Нет, не Алина. Пришёл отчим Василий Геннадиевич. Он работал в отделе снабжения Университета. Раздражённо заговорил с мамой. Парень прислушался. Кажется у дяди Васи неприятности на работе. Архип слушал. Отчим говорил матери, что кто-то вскрыл со стороны улицы подвальное помещение. Туда при ремонте лабораторий перенесли оборудование. Приборы крепко обобрали. Милиция этим займётся, а у него поручение: найти способ их восстановить. Будто и так дел не выше головы! И будто за такие копейки можно безразмерно наваливать работу. Архип понял, их с Кириллом подвиги замечены. Что-то больно быстро.

Подошла Алинка. Парень показал ей золотинку. Алина девушка простая, с золотом мало знакомая. Чистый яркий отблеск от маленького кусочка её поразил. Всё бы ничего, да дядя Вася, продолжавший жаловаться на жизнь, сподобился-таки заглянуть в Архипов чуланчик. Увидев микроскоп, сделал страшные глаза.

– Откуда у тебя бинокуляр?

Не спросил, скорее, зашипел. Схватил прибор, заглянул на станину снизу. Там был университетский инвентарный номер.

– Мать, – позвал он, вынимая из джинсов ремень, – ты только взгляни! Вот и тайна раскрылась.

Появилась мама, нездоровая, истеричная. Друга-тирана она побаивалась, но за него держалась. Алинка сжалась. Вечер испорчен.

– Иди, Алин, – шепнул парень, – сейчас что будет!

– С кем лазил в подвал? – возопил дядя Вася, нанося первый удар ремнём. – Небось, с Кириллом?

Архип молчал, прикрывая голову руками. Мама дяде Вася тоже помогла, хлестнула сына пару раз бельевой верёвкой. Вскоре она его уже жалела, посильно оттесняла дядю Васю из чулана.

Быть побитым при девушке для парня печально. Сконфуженный Архип проводил Алину до двери подъезда. Не успел вернуться, мимо пролетел дядя Вася с пластиковым мешком и скрылся. Вернувшийся в чуланчик Архип понял, что злодей унёс микроскоп. Потом выяснилось, утопил в выгребной яме. И золотинка пропала. Из поля зрения бинокуляра, но не из Архиповой души.

Кирилл был благодарен другу за то, что тот, хотя и был крепко поколочен, его не выдал.

Алинка да эта вот золотинка и были единственными яркими и добрыми вспышками из не очень удачной юности. Детская золотинка подтолкнула к выбору дела жизни. Вот и у Павла Петровича Бажова в «Уральских сказах»: «Его, надо думать, каменная сила захватила. Она, известно, кого краешком зацепит, того не выпустит. Нашел один камешок, стал другой искать, а там третий где-то близко. Его найти непременно надо. Так и пошло».

В свирепые девяностые народ выл от тоски. Над загородными дачами сияние – лопаты блестели на солнце. Кто мог, пристраивал потомков в вузы на экономистов и юристов. Анекдотик тех времен:

– Мам, я поступил в ФИГНЮ!

– Я так и знала! Куда ты еще мог поступить!

– В Федеральный институт государственно-нормативной юриспруденции!

Ныне человеку мало родиться, надо ещё как-то активизироваться. А как? Над инженерами открыто смеялись. Однако от такого глумления был и плюс: полное отсутствие конкурса на технические специальности. Золотинка подсказала: иди в геологи.

– В геолухи? – визжал дядя Вася. – В грузчики иди! На стройку!

Архип туда примерно и пошел, однако, в бакалавриат по геологической специальности поступил. Благо, недобор был. Без той золотинки не знал бы, куда податься. Днём был занят – развозил на хозяйских «жигулях» по ларькам «Олимпика» жвачку и кока-колу, вечером почитывал. «Занимательную геологию» Обручева, «Путешествия за камнем» Ферсмана, потом и учебники. Молодёжь вокруг зубрила английский. У Архипа голова небольшая, но… ёмкая. Тоже осваивал. Основа образования и есть самообразование. Так вроде?

Кириллу того не надо. Ходил в малиновом пиджаке. На шее носил массивную цепь, говорил, золотую. За здоровье и трезвость стал близок к боссу, «державшему» округу. Иногда с Архипом пересекались. Архип затаскивал в очередной ларёк ящики с «фантой», а Кирилл монетизировал крышевание, пересчитывал «взнос» от продавца. Как тогда шутили:

– Под каким знаком вы родились?

– Я родился под знаком «Уступи дорогу»!

Однажды Архип его спросил, куда он дел «те» линзочки и винтики от приборов, что полные карманы набрал в университетском подвале. Кирилл засмеялся, скрывать не стал.

– Теперь можно сказать. Время прошло. Продал твоему отчиму Василию Геннадиевичу. Он у тебя ловкий. Составил смету на восстановление аппаратуры к учебному году, и – с ректората хорошо сгрёб. Договорняк, сам понимаешь… Будто все на черном рынке нашел. Хорошо получилось.

Архип теперь понял, отчего дома репрессии за бинокуляр прекратились.

Кирилл похвалил:

– Молодец, Архип. Не выдал. За мной не пропадёт.

Преподаватели в Университете знаний не спрашивали. Эти растерянные люди с копеечными зарплатами боялись потерять и те крохи, что имели. Их научные звания и степени обесценились. Каждый желающий мог за бабки прикупить любой диплом с правильными ВАКовскими печатями. Особенно это полюбилось тем, кто лез в политику. Весомо ведь, если выступавшего проименуют профессором и доктором каких-нибудь наук.

Ставки преподавателей напрямую связаны с числом обучаемых. Меньше студентов, меньше денег. Как при такой системе изгонять нерадивых и просто наглецов? Сохраняли всех. Между тем, кое-какие проблески в русской жизни появлялись. В Университете возникли первые компьютеры, первоначально у физиков и математиков. К тем ребятам можно было подойти, приглядеться к странным, всё время «зависавшим» штуковинам.

В девяносто четвертом в Городе Архипу часто попадался Лёня Голубков. Не в телевизоре, вживую. Иногда этот «не халявщик, а партнёр» проезжал с братом Иваном по Проспекту на экскаваторе с рекламой «МММ». Брат классно перебирал рычаги. Был в телевизоре и дядечка в очках. «Телемаркет» рекламировал. «Допустим, вам нужно купить или продать крупную партию товара. Конечно, можно самому искать клиентов, а можно (щелчок по клавише) и – «Телемаркет!». Он и потом был на экране каждую неделю. Вёл самодельную хреновинку «Сам себе режиссёр». Если звук отключить, хорошо слышится, что тоже про «Телемаркет».

Тётеньки с «Герболайфом»! Значки с призывом «Loose weight now». Не тётеньки, объедение.

Офицер. покупающий билеты очередной пирамиды. Ему пирамидальные красавицы:

– Вам какой процент, большой или маленький? А чай вам какой, цейлонский или краснодарский?

Офицер, вместо того, чтобы потребовать проценты максимальные, изрекал:

– Не большие и не маленькие! А чай – хороший краснодарский!

Патриот, значит.

Отец и сын рыбу ловят. Удочками. Сын мечтательно:

– А хорошо!

Отец:

– А что, сынок, хорошо?

– Да вот мы здесь, а денежки идут!

Оба спохватываются, достают калькуляторы и что-то прикидывают, отвернувшись друг от друга. Ну да, накопившиеся легкие проценты. Святое время! Казалось, что свобода и достаток на подходе. Романтический миг самого раннего капитализма, когда не понимали, что из забавного лелеемого всеми капиталистического щеночка вскоре вымахает кошмарная зверюга. Тиранозаврус рекс.

Однажды к экскаватору Ивана подошел отчим Василий Геннадиевич. Лёня Голубков выбрался из кабины навстречу. Оба привели на скамеечку. Лёня слушал, дядя Вася говорил и всё показывал вдаль. И что вдали такое интересное? Тут Лёня захохотал и хлопнул дядю Васю по коленке. Поладили, выходит. Заулыбался и Иван из кабины. Вот он и сам сполз к собеседникам, бережно придерживая пару пивных бутылок.

Сделку обмывают, догадался Архип.

Апрель девяносто четвертого. «МММ» парил не только над Россией. У древних укров гремел шумерский слоган от Гильгамеша: «Ми Маємо Мету (МММ)»! («Мы имеем цель»). Пальчики братьев Сергея и Вячеслава Пантелеймоновичей Мавроди, Ольги Мельниковой, первой жены Вячеслова, брезгливо копошились в тощих кошельках лохов. Не ведали новых государственных границ. Что общего у захудалого дяди Васи и могущественных телелюдей? Удивительная правда открылась не сразу. Вечером мама призналась: дядя Вася совершил замечательную операцию. Продал дедов дом на Базарной Горе. Его стоимость семья получит билетами МММ. Не простыми, привилегированными. Знает ли сынок, что за год те подорожали в сто двадцать семь раз? Через год-другой, они станут состоятельными. Миллионерами. Миллиардерами. Маме станет не нужна её парикмахерская, отчиму – отдел снабжения. Они заведут особняк. Крутую машину. Всё будет!

– Продала дом деда? – ахнул Архип. И заплакал.

Мама погладила его по голове.

– Глупенький! Ну что ты. Мы в дедовом доме не живём. За ним не следим. А с нас ещё и дерут. За вывоз мусора, водопровод, газ, уличное освещение…

– А дедов сад?

– Ну, какой у деда сад? Три яблони? Кому они нужны.

Архип рыдал. В семнадцать лет мужчине не грех всплакнуть. Хороший признак того, что душа не ожесточилась.

– Ты на отчима сердишься, а он на самого Лёню Голубкова вышел. Вся страна Лёню знает. Он твёрдо обещал. Такие люди не врут.

Дедов дом купил олигарх из Молдавии. По России вином торгует. В Городе магазин на Мира открыл. Есть бизнес, надо где-то жить. Дедов дом новый хозяин назвал «полным отстоем». Вместо него будет особнячок. Тянуть со стройкой бизнесмену негоже. Оформил, расплатился. Лёня Голубков, душа-человек, маме Архипа билеты МММ принёс. Гору!

– Хочешь глянуть?

Архип отказался. Под утро, темень ещё, был на Базарной Горе. Издали разглядел знакомый экскаватор и Ивана Голубкова рядом. Дедов забор сломан. Парень пробрался во двор. Яблоньки пока целы. Под дальним деревом кто-то на чурбачке. В капюшоне.

– Деда… – прошептал парень.

Человек повернулся. Капюшон откинут. Он!

Архип рванулся к дедушке, прижался, зарыдал.

– Ну что ты, Архипушка, – сказал старый моряк, ласково шевеля Архиповы лохмы. – Ну что ты! Я же говорил, всегда буду с тобой. Придёшь к яблонькам, и я беспременно найдусь!

– Не будет наших яблонек, – рыдал Архип.

– Да, Ольга не права, – грустно сказал дед. – Что теперь делать. Ты молодой, еще много чего на земле посадишь.

Они сидели и молчали. Вдруг старик хлопнул себя по лбу.

– Да вот же, внучек, у меня какая штуковина для тебя есть. А я и забыл…

Он снял с себя цепочку и надел на шею Архипу. На цепочке болталась маленькая раскрытая ладонь из серебристого металла, вроде бы человеческая. Со странно расставленными крайними пальцами.

Архипова «рука Бога»

– Это тебе, Малыш! Индус говорил, всегда поможет. Мне, кажется, помог.

Архип рассматривал подарок.

– И как, деда, помог?

Дед вздохнул.

– «Z-27». Немецкий эсминец. Он мой «Донбасс» долбил десятью торпедами. Не считая снарядов и пуль. Там же, у Медвежьего острова, где я индуса спас. Рейс был другой, последний. Сорок восемь наших полегло. Я с капитаном Виталием Эмильевичем Цильке в плен попал. В Норвегии в лагере сидел, в Алте. Потом – Штуттгоф. Это Польша. И выжил. Не знаю, может, благодаря «ладони». А стольким там не повезло! Бери, Малыш. И тебе поможет.