Мясо по-французски

Голограмма

Сатаров завёл машину. Открыв дверь, вышел, взял из багажника щётку. Закурил. Начав задумчиво скидывать снег, вспоминал разговор с женой.

– Саш! Это мещанство! Ты стал очень зависим от всего материального. Ты же художник, Саш!

– Надь! Ты о чем? Мои картины дадут деньги? На что жить будем? А сейчас ещё кризис этот…

– Если бы ты продолжал писать, возможно, и были бы… Ты хоронишь свой талант, Саш!

– А на что мы ремонт будем делать? На что тебе машину покупать? Чем платить за гимназию Славика? Да жрать что, в конце концов???

– Да не нужна мне машина! Ремонт… Саш, вслед за ремонтом ещё что-то понадобится. Ты вспомни, как ты писал! Ты совершенно забросил своё творчество! Я выходила замуж за художника… Я была влюблена в твои картины… В тебя за мольбертом.

– А сейчас, значит, не любишь?

– …Не знаю… Наверное, люблю… Но ты стал совсем другим человеком…

– Странная ты баба, Надь… Нормальные жёны только бы радовались, что муж зарабатывает… Не любишь, значит…

– Ну, я-то ненормальная, наверное, ты же знаешь… Просто дни и годы идут, а ты вместо творчества продаёшь свои машины… Вот подумай, сын уже скоро вырастет, он не будет уже в нас так нуждаться… И вот мы с тобой старые сидим тут на кухне, смотрим на дорогой ремонт, на мебель нашу, за окном у нас дорогие машины. Сын где-то далеко в своей семье. И Саша, помирать уже скоро, а жили для чего? Я-то ладно! Я и замуж выходила за любимого, чтобы мой любимый развивал свой талант… Ведь мужчину делает женщина. А ты? Ты прожил, чтобы обставлять себя комфортом, а что в итоге после тебя останется? Лишь твои восхитительные ранние работы…

– И что ты предлагаешь? – Сатаров вскочил со стула. – У меня ответственность за тебя, за сына! Не неси ерунды! Я – на работу… Легко говорить, когда деньги есть…

Бросив в снег окурок, взглянул на своё окно. В окне стояла Надя. Махнув ей рукой, он вырулил на дорогу. Включил музыку. Пел Нил Хоффман. Музыка прервалась, включилась громкая связь – послышались гудки. Нажав кнопку на руле, принял вызов.

– Саня, привет!

– О! Андрюха, здорова!

– Как сам?

– Да ничего, вроде. Дом – работа…

– Ты машинами-то до сих пор занимаешься?

– Ну да… Конечно.

– Слушай, мне тут свою поменять нужно, у тебя есть что-то приличное?

– Андрюха, приезжай, посмотришь. У меня сейчас всего 12 машин… Тебе что интересно-то? У тебя какая?

– «Камри». Ты сейчас у себя?

– Смотрю, физики у нас в стране зарабатывать начали!.. Еду, буду через минут пятнадцать.

– Да мне, наоборот, что-то подешевле, поэкономичнее нужно. Ладно, подъеду тогда через часок к тебе.

– О‘кей. Тогда проще. Давай! Жду.

Приехав на работу, зашёл в свой вагончик. Бытовка была поделена на два небольших кабинета. Светка уже сидела за компьютером в своей комнате.

– Привет, Свет! Был кто с утра?

– Да заходили парочку… Помотались-помотались и ушли.

– Ясно. Сделай мне чайку.

Сняв куртку, сел за стол и включил ноутбук.

– Вам с лимоном, Александр Викторович?

– Да.

Сатаров допивал чай и смотрел в окно, когда на территорию въехал Андрей. Саша улыбнулся и, накинув куртку, пошёл показывать свои автомобили старому приятелю.

– Ну, конечно, тебе после твоей стрёмно сначала будет: классом-то пониже, попроще. Но она свежее, Андрюх, да и ремонта не требует. Но доплатить много не смогу.

– Сколько сможешь?

– Не могу сказать пока… Прикинуть нужно будет. Позвоню тебе тогда.

– Хорошо… Скажи тогда, кстати, а ест она сколько? Актуально в кризис…

– Ну да… Дорожает всё, как на дрожжах. Литров восемь жрёт…

– Ну, нормально…

– Тогда созвонимся. Ты как сам-то? Всё в институте?

– Ну да. Кредит вот три года назад на машину ещё сдуру взял… Финансирование рубят…

– Кому сейчас легко… Чайку не хочешь на ход ноги? Что на морозе-то стоять?!

– Да можно…

Они сидели с чашками чая, на столе лежала открытая коробка с конфетами. Андрей смотрел в окно. Бродячая собака, подняв лапу, поливала на выбранную им машину.

– Вот так и люди, как это собака… Конечно, объяснение есть всему, но нет таких гениев, которые смогли бы их понять. Человеческий разум ограничен. И он достиг своего предела. И мы, как эта собака, которой никогда не понять, как устроен автомобиль…

– Ты это сейчас к чему?

– Да, занимаюсь исследованиями с космологами и астрофизиками из Лондона… По переписке, разумеется – сам не был в Лондоне… Так вот, похоже, наш мир иллюзорен, и он – голограмма.

– Матрица?

– Ну, что-то вроде того… Причем, это совершенно точно. Мы исследовали все съемки Млечного Пути с космического телеспутника. И знаешь, при приближении четкость картинки пропадает, становится всё размыто.

– Поясни… Не понял.

– Ну вот возьми фото любое: вроде картинка, а увеличиваешь – всё в мелких зернах… Так вот и там: по мере приближения все становится размыто и точках… Это, пойми, явь, а не фото… Мы живём в голограмме вселенских масштабов… Пространство-время не является непрерывной линией. И доказательств этому всё больше… Матрица, как ты говоришь!

– Ты серьёзно? Я не совсем улавливаю, Андрюх… Не мог бы ты как-то предельно просто объяснить… В нескольких фразах саму суть?

– Саш… Объяснить могу и одной фразой. Но чтобы её понять, тебе потребуются годы.

– Ну, объясни.

– Нас реально НЕ существует!

Сатаров смотрел в глаза товарища. Почему-то после этой фразы по спине побежали мурашки. Андрей отвёл глаза и опять посмотрел в окно. Собаки не было.

– И одновременно, Саня, существует несколько реальностей. Одновременно мы можем быть в тысячах мест, с миллионами разных судеб. Одновременно… Ладно, Саш, мне в институт пора. Ты позвонишь тогда?

– Если бы мне говорил всё это кто-то другой, я бы пропустил мимо ушей… Но ты меня, Андрей, в ступор ввёл.

– Да я сам в ступоре, дружище… Доказательства всему неопровержимые! И чем дальше погружаемся – тем больше. Ладно, мне, правда, пора. Встретимся ещё.

Андрей поднялся, протягивая руку. Сатаров сглотнул слюну и протянул влажную ладонь.

* * *

Сатаров открыл дверь и вошёл в свою квартиру. Подойдя к мольберту, он сел напротив картины и пристально в неё уставился. Его старая сталинская квартира, оставшаяся ему от бабушки, была превращена им в мастерскую. Кругом стояли его работы. Смотря на картину, он думал о только что состоявшемся разговоре с Надей.

– Надь! Это мещанство! Ты постепенно стала очень зависима от всего материального. Ты стала как все!

– Саш! Ты о чем? На что я жить буду? А сейчас ещё кризис этот…

– Да нет, понятно… Тебе приходится вести этот бизнес. Славик учится в лучшей гимназии. Ты фактически рассталась со мной – мы живём порознь… У меня нет денег – всё ясно. Я о другом…

– А что ты предлагаешь? Бросить всё? Или заняться обслуживанием ещё и тебя? Да, Саш, ты талантлив у тебя великолепные картины… Но… много но… Чем платить за гимназию Славика? На что купить квартиру для Славика? На что сделать ремонт? Да жрать что, в конце концов!?

– Надь, вслед за ремонтом ещё что-то понадобится. Ты вспомни, как было! Ты выходила замуж за художника… Ты была влюблена в мои картины… В меня за мольбертом. И я тебя так же любил… Почему все изменилось? Почему главным стало материальное? Ты же не была такой! Как я тебя любил…

– А сейчас, значит, не любишь???

– …Не знаю… Наверное, люблю… Но ты стала совсем другим человеком…

– Странный ты мужик, Саша. Другая баба бы с тебя три шкуры содрала за то, что мне самой приходится ребёнка растить, и бизнес вести, и хозяйство. Ещё и деньги тебе на холсты и краски давать… А ты ушёл сам – тебе так удобнее сидеть там и писать свои картины. Жил бы ты с нами – к тебе и требования были бы другие!

– Наденька… Вот подумай, сын уже скоро вырастет, он не будет уже ни в тебе ни во мне так нуждаться… И вот мы с тобой такие старые сидим тут на кухне, смотрим на дорогой ремонт, мебель нашу, за окном у нас дорогие машины. Сын где-то далеко в своей семье. И, Надя, помирать уже скоро, а жили для чего?… Выходит, мы прожили, чтобы обставлять себя комфортом, а что в итоге после нас останется? А останется лишь этот дом, ремонт и машины… И кому это нужно? Разве для этого жизнь?

– И чего ты предлагаешь? – Надя устало взглянула на него. – У меня ответственность за тебя, за сына! Не неси ерунды!.. Легко говорить, когда у меня деньги есть… Когда я от тебя ничего не требую… Пиши, Саш… Ты талантлив… У тебя потрясающие картины. Кстати, почему ты их не продаёшь?

– Художник должен писать, а не продавать. Продавать должны галеристы.

– Ну, так пусть галеристы этим займутся – предложи им!

– Это, опять же, не моя работа… Я должен писать картины – в этом моя жизнь!

Надя тяжело вздохнула, с тоской посмотрев на него. Они подошли друг к другу и обнялись. Надя ласково гладила его по спине, Саша гладил её голову.

– Мне на работу пора, Саш… Тебя подвезти?

– Нет, Наденька, не нужно, я – на маршрутке.

– Завтра придёшь? Есть-то что есть там у тебя?

– Приду… Вечерком. Да найду, что поесть… Спасибо тебе, милая. Люблю тебя очень!..

– До завтра тогда… И я тебя люблю, милый мой!..

Часы смерти

Сложно. Нервно. Вот ведь сволочь! Они же дружили с детства! Вот ведь скотина! Нужно успокоиться. Припарковавшись у моста, стал искать сигареты в бардачке. Руки дрожали от возбуждения. Курить бросил месяц назад. Всё равно. Какая разница, бросил – не бросил!.. Сволочь-то какая! Сейчас ли думать о здоровье!.. Как он мог меня кинуть?! Мы же были друзья! Были ли? С друзьями так не поступают. Зазвонил телефон:

– Да, Алён.

– Виталь, как там дела? Что с деньгами?

– Нет денег, уже – точно. Я только что из банка. Он снял всё, оставил ровно на налоги, зарплаты сотрудникам и ещё какой-то «хвост» – вероятно, мне как компенсацию заплаты. Всё просчитал, сволочь. «Оборотки» нет!.. Все деньги. Бизнес придется, возможно, закрывать. Или в кредиты влезать… И Тимохина, похоже, уже и в стране нет.

– …И что теперь?

– Жить дальше, Алён… Я буду где-то через час, выберемся из проблем. Не волнуйся!

– Давай. Приезжай тогда, я уходить в магазин собралась за продуктами, но успею за час смотаться.

– Ок.

– Вит!

– А?

– Не переживай так, любимый! Выберемся!

– Ок. Буду – жди.

Бросил телефон на пассажирское сиденье. Сигареты нашлись в дальнем углу. Закрыв машину, я медленно пошёл к мосту. Мимо проезжали машины. Встав посередине моста, остановился – жадно закурил. Смотрел на гладь реки. Опавшие жёлтые листья медленно плыли по течению. Тяжело теперь будет… Придётся залезать в долги и кредиты, чтобы спасти бизнес. А ведь только отдыхать собрались с Алёнкой и сыном… Какой теперь отдых – на еду бы хватило! Выпустив дым, кинул окурок в воду. Завороженно смотрел, как вместе с бычком в воду летят ключи от машины, которые держал в той же руке. Буль – и нет ключей…

Внутри словно что-то оборвалось. Как всё достало! Автоматически посмотрел на часы. Осталось 31 год и 9 месяцев. Хотел-то время посмотреть!.. Часы смерти… До сих пор забывал о них. Часто смотрел по привычке, чтобы узнать время. Врут! Сейчас, когда я перевалюсь через ограждение и полечу вниз… Сейчас, когда я через минуту буду лежать на дне с переломанной шеей, эти часы будут отсчитывать обратный ход на 31 год и 9 месяцев моей жизни! Врут! Над головой крикнула чайка. Я вздрогнул, провожая её взглядом… И тут – как пронзило! Даже физическая боль прошла по всему телу!.. Я понял! Я всё понял! Я понял Тимохина!

* * *

– Чё, Виталь! Давай? Всего по 150 франков! – Тимохин смотрел на него искрящимися глазами.

– Зачем нам это, Сём? Тебе так интересно, когда ты умрёшь? – с сомнением протянул Виталий.

– Мы будем знать ценность жизни!

Они были в Швейцарии в деловой поездке. Виталий задумался. В стоимость этих часов входило полное обследование организма новыми методами – почему бы и нет?! Уже расплачиваясь, выяснили, что перед обследованием нужно заполнить полную медицинскую анкету. Пришлось переносить на следующий день, потому как Светка, их секретарша, могла сделать это и прислать им по электронке только завтра.

– Я думаю, лет через десять точно куплю тут себе домик и переберусь со всей семьёй, – Семён задумчиво рассматривал стакан с виски.

Был вечер. Они сидели в номере отеля и пили виски, подкидывая в стакан лёд из холодильника.

– А я вот не загадываю на десять лет, Тимохин… Неизвестно, что будет завтра?… Может, кирпич на голову упадёт…

– Так-то да… Но это же крайность. По сути, вот нам сейчас по тридцать пять, что тебе, что мне. Хоть и курим и бухаем до хрена, но ещё столько же или лет тридцать-то должно остаться… Поэтому и строю планы. При том, как мы работаем, думаю, через восемь-десять лет смогу купить себе тут домик и жить рантье. Лафа…

– Может, вместе купим, Тимохин?… – Виталий сделал крупный глоток.

К ним как раз пришла информация с их медицинских карт, когда они закончили переговоры.

– Наша компания даёт лишь приблизительную дату смерти. Вернее, с точностью до года. Точнее в вашем возрасте дату определить достаточно проблематично, если, конечно, вы не смертельно больны уже сейчас, – сказал улыбающийся молодой мужчина в строгом костюме.

– Что он сказал, Вит? Не совсем понял, – Тимохин озадаченно посмотрел на Виталия.

Виталий перевёл. Тимохин молча кивнул.

– Так же наша компания не даёт медицинских заключений и диагнозов. Мы не являемся медицинским учреждением. Срок жизни определяет программа, в которую мы вносим предоставленные вами анкетно-медицинские данные и указанные вами вредные привычки. Это в сочетании с лазерным исследованием кожного покрова вашего тела позволяет дать относительно точный результат.

Виталий перевёл. Тимохин кивнул.

Все прошло относительно быстро. Аппарат, в котором их обследовали, походил на обычный томограф. На выходе им вручили часы в коробках, сказав, что там уже установлен оставшийся им срок.

Это были практически обычные механические часы, только с обратным ходом. Секундная стрелка там перемещалась раз в день, минутная, соответственно – раз в неделю, а часовая – раз в месяц.

32 года. Так и получалось у Виталия, как вчера и говорили. Почти так. Вроде, всё прогнозируемо – ожидаемо… Но по телу прошли мурашки. Немного на самом деле-то. Немного. Виталий перевёл взгляд на друга. Тимохин стоял бледный, поджав губы.

– У тебя сколько, дружище? – глаза Семёна были испуганы.

– Тридцать два.

– А у меня девять… Всего девять, дружище…

* * *

Виталий развернулся и пошёл с моста. Выйдя на дорогу и встав рядом с машиной, он поднял руку. Стоял. Задумчив. Рука поднята. Смотрит в сторону реки. Остановившаяся машина посигналила ему. Он, вздрогнув, заметил её.

Сел на заднее сиденье, назвал адрес, уставился в окно.

– Погода нынче какая хорошая! Октябрь, а тепло, как в сентябре, – водителю, крупному усатому мужчине, видно, очень хотелось поговорить.

– Да.

– Подвеска-сука стучит – слышите?

– Слышу…

– Ямы кругом! Когда дороги, наконец, сделают?

– К зиме…

– Ну да… ну да… к лету опять чтобы развалились… ну да… А у вас-то есть машина?

– Да. Вот домой за ключами еду.

– Аааа…

– Вы меня обратно не отвезёте? Я домой поднимусь и спущусь сразу.

– Да не вопрос – любой каприз за ваши деньги.

Дальше ехали молча. Расплатился за дорогу до дома, вошёл в подъезд. Машина с усатым за рулём осталась ждать.

– Поедешь со мной?

– Куда ты собрался?

– За машиной, я ключи утопил, Алён.

– Ё! Что-же за непруха-то такая?!.. А чего ты улыбаешься?

– Алён…

– А?

– Да я счастлив, что Тимохин так сделал. Может, купит себе дом в Швейцарии?

– Ты чего? И ты не будешь его искать? Он же тебя кинул, Вит! Кинул… Да что с тобой такое?!

– А он иначе не смог бы воплотить свою мечту… Накопить бы при жизни не получилось! А сам бы я ему деньги не отдал… И потом, я гораздо богаче его… Ему нужнее эти деньги… Время гораздо ценнее любых денег, Алён!

Газета

Зайдя домой, Анциферов заглянул в комнату. Полина сидела перед телевизором. Всхлипывала. Писала sms.

– Что, любовник бросил? Sms ему пишешь? – агрессивно спросил Борис.

– Сейчас показывали ребёнка… Рак, представляешь… Малышка ещё совсем. Вот, в новостях… Средства собирают на лечение.

– Ну, правильно, что отсылаешь. Давай, я тоже со своего пошлю, – чуть виновато.

Она продиктовала ему номер. Сказав, как и что нужно посылать, чтобы деньги пришли.

– Всё разворовали, олигархи. А на детей, на беженцев, всё с народа собираем, – проворчал Борис, посылая сообщение.

Внимательно посмотрел на диван. Подошёл. Взяв руки лежащую газету, пристально посмотрел на передовицу. Побледнел. Повернулся к Полине спиной.

– Я пойду, полежу, устал, – развернулся уходя.

– Боря, оставь газету! Я сейчас просмотреть только хотела!

– Полистаю – принесу.

– Принеси… Ты же всегда говорил, что эту желтуху в руки брать противно.

Зайдя в спальню, Анциферов сел на кровать. Уставился в газету. Слёзы. Проступившие слёзы закапали на бумагу, оставляя на ней крупные мокрые пятна.

Газетёнка называвшаяся «Слободка», была местной желтушной прессой. Восхваляла местную власть, так как её рупором и была. Половина статей была о достижениях местных царьков. Вторая половина была о развлечениях, праздниках, криминальной хронике.

«Муж убил свою жену из-за ревности, а сам повесился», – гласила статья на передовице. И фото. Большое фото улыбающейся Юли. И маленькое – Тимура. Она добро – он зло.

* * *

– Ну, хватит, хватит, дурачок, – нежно шептала на ухо Юля.

Борис сопел. Сопел ей на ухо.

– Боря! – Юля отстранила его, взглянув мутными от страсти глазами. – Хватит! Мы же в подъезде! Бо-о-р-я-я-я… ммм…

Закурили, сидя на подоконнике, в парадной. Молчали. Борис смотрел в пол. Юля, откинувшись, прислонилась к окну.

– Ну ведь хорошо же было, Юль?

– Хо-ро-шо… – Юля задумчиво скинула пепел.

– У тебя завтра сколько пар?

– Четыре… А ты знаешь, что меня твой друг обхаживает?

– Тимур, что ль?… Знаю.

– И что?… А если я за него замуж выйду?

– Не выйдешь…

Голос Бориса не уверен. Юля усмехнулась.

– Мне уже 23, Борь… Я так старой девой останусь. Ты уже два года со мной по подъездам, по квартирам. Я же не говорю про замуж.

– А о чем ты говоришь?

– Могли бы жить вместе. Квартиру снимать на мою степуху, жить на твою… Для начала так… Сложновато, но зато вместе…

– Так это один хрен, что замуж, Юль… А мне всего 22 года. Я еще погулять хочу.

– Поизменять?

– Я что, что-то обещал?… Изменять… ё!.. – Борис швырнул окурок в угол.

Юля спрыгнула с подоконника. Борис тоже спрыгнул, преградив ей дорогу, попытался обнять.

– Мне пора, Борь. Бабушка ждёт… Борь – не шучу. Не лезь ко мне.

Оттолкнув Бориса, она быстро начала подниматься по лестнице. Борис стоял в задумчивости. Потом, сплюнув на пол, достал сигарету. Закурив, он бегом, через пару ступенек, побежал вниз.

* * *

Стояли в сквере, пили пиво. Сегодня завезли хорошее крепкое пиво. Очередь была небольшая. Странно. Стояли всего минут двадцать. Взяли, конечно, ящик. Ящик на троих. На лавке стояли полные бутылки. Под лавкой – несколько пустых.

– Борь! А как у тебя с Юлькой дела? Трахаешь её? – Богдан прихлёбывал из бутылки, морщился как от водки.

– Какое твоё дело? – только что улыбавшийся, сразу озлобившись, произнес Борис.

– Да лан, правда, Борь, как у тебя с ней? Девчонка ведь супер! Я сам тебе завидую, – примиряюще спросил Олег.

– Да, хрен его знает… Не видел её уже пару месяцев, – с деланным равнодушием.

– Понятно… Я тя потому и спрашиваю. Вон она с Тимуром идёт просто, – закуривая, протянул Богдан.

Борис резко оглянулся. Стоял, смотрел. Ему что-то говорили, он не оборачивался. Обернулся. Весь красный.

– Так чё, Борь. Может, начистим ему хавальник-то? Глухой, что ль?

– Не, ребят, не будем никому ничего чистить… – Борис поставил бутылку на лавку, – что-то не хочу я больше… Моё пиво тоже допивайте. Поеду домой.

Резко развернулся. Вслед что-то говорили… Не слышал. Не хотел никого слышать. И смотреть не хотел в ту сторону, где были Юля и Тимур.

На другой день он ждал её около учебного корпуса.

– Юлик! Салют! – увидев её, выходящую с подругами, махнул ей.

Юля остановилась. Заметно побледнела. И, сказав что-то подругам, зашагала к нему.

– Привет, – улыбнулась.

– Привет. Давно не виделись. Пойдём, пройдёмся?

– Пойдем.

Они пошли вниз по улице от учебного корпуса.

– Как ты, Юлик?

– Я, Боренька, с Тимуром живу.

– С Тимуром?… Живёшь???

– Да…

– И давно?

– Уже месяц. У нас всё хорошо, он меня любит. Только ревнует очень ко всем.

– А где же вы живёте? У твоей бабушки? Тимур вроде как в общаге живет… Их там по шесть ребят в комнате.

– У меня сестра срочно на север уехала. Через неделю, как ты тогда бегом от меня убежал.

– Я не убегал…

– Ну да. конечно… Послышалось мне, наверное! – с ехидством…

– И что? Где твоя сестра живет…Вернее, вы теперь?

– Зачем тебе? На Бронской… А что?

– Хочу тебя.

– И я тебя.

– Давай приеду к тебе? Ты заколешь занятия. Мне тоже пофиг, я вообще всё, кроме лаб, могу заколоть.

– Завтра. К одиннадцати приезжай… У Тимура пять пар, он не скоро будет… А ключи я ему пока не давала.

Звоня в незнакомую дверь девятиэтажки, Борис волновался. Откроет? Открыла. Молча вошёл. Она в коротком шёлковом халате. Всё было молча. Страстно. Истосковавшись. Томно. Долго. Нежно. Вдруг резкий звонок в дверь. Побледнели оба.

Юля на цыпочках подошла и взглянула в глазок. Закивала, приложив палец к губам. Побледнела еще сильнее. Молча стояли, голые, в коридоре. Юля смотрела в глазок. Опять звонок. Длинный звонок. Через минут пять шаги от двери. Было слышно, как открылись двери лифта.

– Давай быстрее, собирайся, – бледная Юлька кинулась в ванну.

– Ты что делаешь-то? – идя за ней.

– Иди, одевайся! – Юлька, включив воду, сунула голову под душ.

Быстро одев рубашку и джинсы, Боря вернулся в ванну. Юля вытирала голову, включив на полною мощность горячую воду, так, что вся ванная была в пару.

– Иди-иди, Борь… Поднимись на пару этажей. Я к нему спущусь – скажу, что в ванне была, он точно у подъезда сидит.

Борис попытался обнять Юлю.

– Да иди уже… – Юля оттолкнула его.

* * *

Значит, ревность? Анциферов, прочитав статью, отбросил газету и упал спиною на кровать. Смотрел в потолок. Глаза – полные слёз. Тимур ненормальный! Он не видел Юлю с того дня. Ни разу не видел ни её, ни его… А жили в одном городе. Ходили по одним улицам. Ни разу не видел. За все почти одиннадцать лет, что они не виделись.

У них была дочь. Десять лет дочери. А у него с Полиной за все семь лет так и не получилось ребёнка.

– Ну что, дочитал? – в дверях стояла жена. – Отдай газету-то. Спишь что ль?

– Подойди, – поднявшись на локтях.

Полина подошла, молча сев на край кровати. Анциферов дал ей газету, ткнув пальцем в статью. Пока жена читала, Борис молча смотрел в её красивое лицо.

– Ужас, какой ужас, Борь.

– Этот Тимур, мой одногруппник, Полин.

– Офигеть!..

– Ты до конца дочитала?

– Да…самое ужасное, что пишут – дочь осталась… И, кроме бабушки этой Юли, – и нет никого… А он правда был такой ревнивый?

– Так вот… Нам нужно взять эту девочку к себе, Полин. Она будет нашей дочерью!

* * *

Они завтракали. Полина, разложив яичницу по тарелкам, налила чай из чайника.

– Мамочка! Давай с тобой вечером сходим в магазин? Я хочу тебе платье выбрать!

– Чего это ты вдруг? – Полина с удивлением посмотрела на дочь.

– Я же стипендии не трачу! Вы же меня кормите и одеваете… А я видела т-а-а-кое платье! Прям на тебя.

Борис улыбался:

– Молодец, Насть!.. Ты сегодня во сколько с института придёшь?

– Часа в четыре, папочка. Может быть, все вместе тогда сходим? Тебе тоже что-то посмотрим. У меня много скопилось.

– Миллионерша! – Борис погладил дочь по голове. – Иди уже, опоздаешь.

Чмокнув родителей в щеки, дочь шумно вышла.

Полина, задумчиво улыбаясь, смотрела на Бориса.

– Борь! Как же она на тебя-то стала похожа! Просто копия – ты… Не знала бы, кто отец, точно приревновала бы тебя к этой Юле…