Теория поля

– Можешь как-то пояснить это на примере?

– Запросто. Попробуй объяснить слепому человеку, который был слепым с рождения, что такое цвет. Чувствуешь? Представила себе суть твоих затруднений? Тебе сначала нужно будет объяснить, что такое свет. И вдруг он прозрел, вылечился. За какие-то минуты мир перед ним откроется по-новому. Какой это будет сюрприз для него! Или другой пример, на этот раз с сюрпризом для тебя. Представь, что благодаря туннельному эффекту элементарные частицы могут преодолевать барьеры, которые, вообще говоря, преодолевать не должны были бы. Фактически проходить сквозь стены. Тебя бы удивил мир, в котором люди могут проходить сквозь стены?

– Наверняка!

– А для них это было бы в порядке вещей, потому что они постоянно это наблюдают и давно привыкли. Как ты привыкла различать цвета. Ну стены ладно, это хотя бы как-то можно себе представить. А теперь попробуй представить следующее: ты находишься в открытом космосе и движешься мимо меня со скоростью, близкой к скорости света. Тогда в соответствии с теорией относительности, которая очень хорошо подтверждена экспериментально, время для тебя будет течь медленнее, чем для меня. Это с моей точки зрения. С твоей же точки зрения как раз наоборот – время течет медленнее для меня. Ведь, как известно, движение относительно, и ты будешь думать, что это я двигаюсь мимо тебя, а сама ты спокойно стоишь на месте. То есть ты думаешь, что я старею медленнее тебя, а я, напротив, думаю, что это ты стареешь медленнее меня. И обе эти точки зрения одновременно справедливы и обоснованны. Твои часы идут медленнее моих, и в то же самое время мои часы идут медленнее твоих.

– Как это?

– Объяснение довольно сложное. Просто поверь. Эйнштейн однажды необыкновенно точно заметил: «Для нас, убежденных физиков, различие между прошлым, настоящим и будущим – не более, чем иллюзия, хотя и весьма навязчивая». Не вдаваясь в подробности, эффект в том, что у нас нет способа сравнить часы. Мы с тобой существуем в двух совершенно не связанных между собой системах отсчета, в двух разных мирах, между которыми напрочь отсутствует возможность обмена информацией. Точно так же и с массой. Чем выше скорость, чем ближе она к скорости света – тем больше масса. Вот тебе и зависимость массы от скорости, или от формы колебания струны. Есть и другие интересные и неожиданные вещи. Что пространство искривляется вблизи тяжелых объектов и даже, вероятно, может разрываться. Что невозможно определить одновременно местоположение и скорость, скажем, электрона, а только их некоторую вероятность. Вот как представить в нашей голове, что электрон, согласно квантовой механике, одновременно движется по бесконечному числу возможных траекторий, только по каждой из них со своей вероятностью? Или вот еще: свет двигается со скоростью света в любой системе отсчета. И для тебя, и для меня, даже если мы движемся друг относительно друга. Но как фотон может двигаться с двумя разными скоростями одновременно? Понять это очень сложно, нужно просто уметь принять как некий непреложный факт.

Эта беседа влюбленных после оглушительного секса могла показаться странной кому угодно, только не Арсению, с детства жившему среди физиков и слышавшему подобные разговоры ежедневно. К тому же рассказывал он так вдохновенно и так интересно, будто сказку, а Вика слушала так завороженно, что все выглядело органично и трогательно. К тому же Вике, не блиставшей на уроках физики в школе, сейчас все было понятно. Она смотрела на любимого с нежностью и восхищением, ей хотелось, чтобы его голос не замолкал, хотелось слушать его вечно.

Арсений вдруг встрепенулся.

– Эгей! Да ты смотри, нас совсем уже накрыло туманом!

– Не знаю, как тебя, а меня так точно накрыло туманом! Но ты так здорово говоришь о науке, что мне хочется еще послушать.

Арсений засмеялся:

– Ладно, физик мой начинающий. Пойдем! Нам надо еще домой как-то добраться!

Они быстро оделись, привели себя в относительный порядок и, обнявшись, поспешили в обратный путь.

* * *

Отпуск пролетел незаметно. Как ни прекрасно на солнечном юге, но долг неумолимо требует возвращения к длительным трудовым будням в сырой и промозглой осенней Москве. Все хорошее рано или поздно кончается. К счастью, то же самое относится и к плохому!

Обратный поезд отходил вечером с железнодорожного вокзала Симферополя. Путь до него занимает более двух часов, но, несмотря на это, Вика напросилась проводить ребят. А ведь ей еще предстояло возвращаться обратно, одной, к тому же глубокой ночью. Арсений благородно возражал, ему не хотелось заставлять девушку совершать столь долгую и утомительную поездку, но ее настойчивость вкупе с его желанием провести вместе еще несколько лишних часов в итоге сделали свое дело.

Добрались они быстро. Предусмотрительно созданный запас времени позволил нашим влюбленным в последний раз прогуляться вдвоем по вечернему городу. Оставив Антона с Борисом сторожить вещи на вокзале, они направились проститься в ближайший парк. Гуляя по пустынным вечерним аллеям, оба грустили, мысленно готовились расстаться на долгое время. На сколько же? Этого никто не знал. Но даже весьма смелые предположения безжалостно удручали: самое малое – на год, самое большое – на всю жизнь! Конечно, они понимали, что для настоящей любви границы и расстояния не помеха. Но была ли она, та самая, настоящая любовь? Сколько еще проживет это чувство, которое сейчас щемящей тоской сжимало сердца прощающихся молодых людей?

Арсению было немного легче. Говорят, что при разлуках уезжающий забирает только треть грусти, предоставляя на долю другого, остающегося, в два раз больше тоски и печали. Действительно, Арсения ждало возвращение в пеструю, шумную и многоликую Москву, которая в своей постоянной суете не знала различий между временами года. Призывно манила любимая работа. Заманчиво улыбались перспективы завести новые отношения с целым миллионом других женщин. Вика оставалась одна в маленьком курортном поселке. Жизнь вокруг полностью замирала сразу же после окончания летнего сезона. Ее ждала серая скука пустых улиц, жалкие потуги в поисках хоть какой-то работы, попытки обеспечить себя и бабушку на долгие зимние месяцы. Среди ее перспектив в личной жизни навряд ли можно было отыскать хотя бы пару достойных молодых парней, которые еще не были женаты или не спились от безысходности и уныния.

Арсений заметил продавца надувных шариков и купил Вике в подарок огромного зеленого попугая.

– Пусть он висит под потолком у тебя в комнате и напоминает обо мне!

Юноша обмотал ленточку вокруг ее руки, чтобы попугай случайно не улетел в небо.

– Ты мне оставишь свой адрес? Я ведь так и не побывала у тебя в гостях, даже не знаю, где и как вы жили все это время.

– А надо было соглашаться, когда тебя звали! – с ироничной улыбкой он легонько подтолкнул девушку локтем и полез в карманы в поисках клочка бумаги.

Листочка, как назло, не оказалось, тогда он достал из кошелька десятирублевую банкноту и по краям, там, где еще оставалось немного свободного от типографской краски места, написал свой московский адрес и номер домашнего телефона.

– А тебе как-то можно позвонить? – спросил он Вику, передавая ей заветную купюру.

– У нас нет телефона. Впрочем, я могу пойти к соседям. Но это надо заранее договариваться, лучше я тебе сначала сама позвоню.

Арсений остановился и развернул девушку лицом к себе. На ее глазах выступили слезы, но внешне держалась она неплохо. Какое-то время они смотрели друг на друга, не отрывая взгляда. Вика сдалась первая, опустила голову и уткнулась носом в его плечо. Он с силой прижал ее к себе. Так они и стояли, безмолвно обнявшись, в пустом темном парке возле парапета какой-то небольшой речушки под мерное журчание бегущей по камням воды. Слов не требовалось, оба все понимали.

В поезд Вика зашла вместе с ребятами. Она быстро застелила все три постели, чем немало их удивила. Оказывается, что и еда в дорогу тоже была припасена заботливой девушкой. Сами они, естественно, об этом даже не задумались. Она достала из сумки и поставила на стол несколько пакетов:

– Вот это обязательно нужно съесть сегодня, а это ничего, можно до завтра, не пропадет.

Друзей тронуло такое внимание.

– Как же ты доберешься?

Вика равнодушно пожала плечами. Вопрос возвращения волновал ее сейчас в последнюю очередь. Но Арсений не мог так просто бросить подругу на произвол судьбы. Очевидное решение созрело мгновенно. Они быстро добежали до стоянки такси, выбрали водителя, внушающего доверие, и Арсений сразу же отдал ему необходимую сумму. Перед открытой дверью машины они еще раз обнялись, крепко поцеловались и снова пристально посмотрели друг другу в глаза.

– Пока, – грустно сказал юноша.

– Прощай! – безысходно ответила девушка. Она почти не верила, что они еще когда-нибудь встретятся. Быстро села в такси и закрыла дверь. Водитель будто бы ждал сигнала – машина тут же сорвалась с места, а Арсению осталось только проводить взглядом ее исчезающие в ночи красные габаритные огни.

«Получилось, что это она уехала, а я остался?» – мельком подумал он и поспешил обратно в вагон поезда.

Его друзья уже начали волноваться, до отправления оставалось меньше пяти минут.

– Мы уж решили, что ты надумал остаться, – хмыкнул Борис. – Как ты?

– Да все нормально, – с трудом изобразив подобие улыбки, ответил Арсений, но его голос красноречиво говорил об обратном. Он вернулся вовремя. Поезд медленно двинулся вдоль перрона. Парни молчали. Первым не выдержал Боря:

– И что теперь?

– А что теперь?

– Да ладно, ты меня понял.

– А ничего теперь! Все как обычно. Вернусь домой, пойду на работу. Найду себе девушку. Курортный роман закончился, пора избавляться от иллюзий.

– То есть что, это все? – удивился Борис.

– А какие еще варианты? – Арсений старался быть спокойным и даже циничным, чтобы притупить боль расставания, от которой на душе было невыносимо тяжело. – Посуди сам, где она и где я? Ну даже если так случится, что я не забуду ее за год, а она не забудет меня. Это ж надо снова сюда приехать. Это ж надо, чтобы она снова оказалась здесь. И чтобы я хотел ее увидеть, и чтобы она хотела того же самого. И… В общем, год пройдет, чувства утихнут, эмоции улягутся. Это сейчас так, как-то ярко все, а время все тушит, все стирает, все притупляет.

– Может, ты и прав.

– Ладно, хватит о грустном, – Антон развернул первый пакет. – Пора уже и подкрепиться. Что тут у нас?

Друзья пододвинулись к столу, начали доставать салфетки, приборы, вытащили из сумок вино. Жизнь завертелась в своем обычном ритме.

Вика всю дорогу молча смотрела в темное окно. Она пребывала в странном оцепенении, и это состояние было удивительным даже для нее самой. Едва услышав шум подъехавшей машины, бабушка вышла навстречу и уже с нетерпением ждала ее на крыльце. Девушка попыталась ей улыбнуться, но получившаяся гримаса мало походила на улыбку. Она прошла в свою комнату, разделась и легла в постель. Бабушка заглянула в приоткрытую дверь. Над кроватью под самым потолком в белесых лучах уличного фонаря одиноко висел большущий зеленый попугай.

Глава 4

Приглашение на закрытое заседание в Российскую академию наук Малахов получил весьма необычным образом. Седой и обрюзгший полковник торжественно вручил ему запечатанный конверт с пугающим логотипом «ФСБ России» и ярким грифом «Совершенно секретно». Некогда кадровый чекист, ныне на пенсии, начальник первого отдела университета давно потерял всякий вкус к жизни и доживал свой век, протирая штаны в тесном кабинете. Чуждый любым новым веяньям, убежденный противник всех современных технологий, за мнимой принципиальностью он скрывал полную свою неспособность и нежелание чему-либо учиться. На обшарпанном столе отсутствовал даже традиционный компьютер, и начальник обычно проводил свой рабочий день, тупо пялясь в экран старенького телевизора. Успешно просрав стараниями себе подобных ничтожеств некогда великую державу, он теперь считал себя полностью исполнившим свой долг перед Родиной и спокойно почивал на лаврах, наслаждаясь непыльной, удобной должностью.

Отставной полковник в присущей ему хамской манере велел ознакомиться с содержимым солидного послания непосредственно в кабинете и за его пределами о прочитанном не распространяться. Столь внушительные меры предосторожности выглядели странно. На первый взгляд речь в письме велась о совершенно рядовом совещании. Поскольку Малахов являлся членом-корреспондентом Академии наук, подобные мероприятия с его участием проходили более или менее регулярно. Но на этот раз, очевидно, вопросы, планируемые к обсуждению, выходили за рамки обычной встречи.

Ученые, собранные столь экзотичным образом в специально оборудованном помещении РАН на Ленинском проспекте, по большей своей части были уже знакомы профессору. Известные и заслуженные люди, все они в основном занимались темами, близкими к темам Евгения Михайловича. Лишь двух человек он видел впервые.

Малахов расположился в удобном кресле рядом с Валехом Джафаровичем Саадиевым и Валентином Владимировичем Косаченко. Оба входили в тот же диссертационный совет, да и без того они долгие годы хорошо знали друг друга.

– А кто-нибудь в курсе, что здесь вообще планируется?

Коллеги неопределенно пожали плечами.

Вскоре в помещение зашли еще двое, плотно закрыли за собой дверь и сели за стол президиума. Их внешний вид и повадки однозначно указывали на принадлежность к государственным силовым структурам. К ним присоединился один из незнакомцев, уже находящихся в зале. Таким образом, среди зрителей оказались практически все известные Малахову личности, а за столом президиума, наоборот, сплошь незнакомые. Всего на совещании присутствовало в том или ином качестве около десятка людей. Крупный статный мужчина в строгом костюме, очевидно, главный из организаторов, обратился к собравшимся:

– Господа ученые, прежде всего хочу обратить ваше внимание: любая информация, которую вы получите на данном совещании, является государственной тайной. Независимо от того, примите вы или нет те предложения, которые вам будут здесь сегодня озвучены, они не должны покинуть пределов этих стен. Если кто-то не согласен с данными условиями, мы просим его немедленно удалиться.

Никто не пошевелился. Неизвестный мужчина выждал несколько секунд и продолжил:

– Спасибо за ваш интерес! Я очень рад, признаюсь, именно на это мы и рассчитывали. Позвольте представиться, меня зовут Ибрагимов Георгий Александрович. Я полковник Федеральной службы безопасности, курирую вопросы, связанные с перспективными научными разработками.

По залу прокатился удивленный шепот.

– Данной мне властью уполномочен вам сообщить, что специальным постановлением правительства недавно создана особая закрытая научная группа «Вихрь». Цель группы – изучение нового вида физического взаимодействия и получение практических результатов его использования. Разрешите вам представить: Сафин Ринат Рашидович, – полковник обернулся к седоватому сухопарому мужчине в президиуме, – под его непосредственным руководством удалось достичь значительных результатов по данному направлению, и результаты эти дают нам все основания для оптимизма. Мы полагаем, что дальнейшие исследования могут стать весьма перспективными, а главное, чрезвычайно полезными для страны.

В помещении стояла гробовая тишина. Ученые напряженно слушали оратора, ловя каждое его слово. Ибрагимов, сделав прямо-таки театральную паузу, торжественно сообщил:

– Всем вам, присутствующим на данном совещании, предлагается войти в состав научной группы. Исследования будут финансироваться из государственного бюджета. Материальное вознаграждение очень достойное, поверьте. Плюс практически неограниченные возможности использования исследовательских ресурсов страны. Вам гарантируется поддержка как на уровне Академии наук, так и на правительственном уровне. Ну и что же еще можно пообещать ученым – обещаю, что работа будет очень интересной!

Поскольку вопросов и реплик не последовало, он продолжил:

– Ринат Рашидович назначен руководителем группы. Конечно, мы понимаем, он не так именит и гораздо менее известен в научных кругах, нежели многие из находящихся здесь ученых. Однако он лучше всего представляет себе текущее состояние вопроса и, мы уверены, сможет организовать исследования на необходимом уровне. Кроме того, мы предлагаем его заместителем назначить профессора, члена-корреспондента Российской академии наук, господина Малахова, – Ибрагимов повернулся в его сторону, – естественно, в случае вашего, Евгений Михайлович, согласия. Должность заместителя избавит вас от административной рутины и позволит максимально сосредоточиться на сугубо научном аспекте исследований.

– Все ж таки, я не готов сейчас дать свое согласие, – ответил Малахов после некоторого раздумья. – Как, я уверен, и каждый из моих коллег. Хотелось бы сперва немного подробнее ознакомиться с материалами, получше узнать, чем предстоит заниматься и каких, собственно, результатов от нас ожидают. И потом, мы все здесь в некотором роде уже где-то работаем. Вы предлагаете нам все бросить вот так ради неизвестно чего?

– Нет, что вы, конечно, нет! – полковник налил из графина воды и залпом осушил стакан. – Вы, разумеется, можете продолжать заниматься тем же, чем и раньше. Исследования по большей части теоретические, поэтому сможете проводить их где угодно. Естественно, при условии соблюдения некоторых мер предосторожности, но в них вас посвятят отдельно. В случае необходимости вам помогут снять часть нагрузки по основному месту работы. Я уверен, все проблемы можно будет решить в индивидуальном порядке. Но когда вы подробнее ознакомитесь с вопросом, уверяю, вы сами уже никогда добровольно не откажетесь от этой темы!

– Мы вам верим, уважаемый Георгий Александрович, но все-таки хотелось бы понять подробнее, в чем там дело, – с заметным азербайджанским акцентом произнес Саадиев. – Вы нам скажите, что… Как мы будем дальше действовать? Это же невозможно вот так сейчас сразу вникнуть в суть и принять быстро такое важное решение. Это как вы себе все представляете?

Послышались другие реплики с мест. Ученые были явно заинтригованы, но одновременно и несколько удивлены как самим необычным предложением, так и той формой, в которой оно было преподнесено. Слово взял Сафин:

– Уважаемые коллеги! Прошу минуточку внимания. Я прежде всего хочу всех вас поблагодарить за то, что вы нашли время и пришли на наше собрание, – Ринат Рашидович явно волновался. – Я всех вас очень уважаю как ученых и буду рад работать дальше вместе с вами. Речь идет об исследовании свойств физического вакуума. Вы наверняка слышали уже об этой модной ныне теме. К сожалению, в двух словах я не смогу рассказать о том, чего же нам удалось достичь, но надеюсь, что гарантом моих слов будет тот интерес, который проявлен к задаче на самом высоком, правительственном уровне.

– Стало быть, свойства физического вакуума уже в действии! – тихо произнес Малахов.

– Что? – не понял его Косаченко.

Евгений Михайлович с улыбкой прошептал ему в самое ухо:

– Я говорю, мысль моя материализовалась. Наглядное проявление свойств физического вакуума. Только собрался подробнее изучить данный вопрос – и на тебе, в самую гущу событий! Надо быть аккуратнее со своими желаниями.

– Да ты уже в курсе темы, как я посмотрю.

– Немного. А ты разве ничего не слышал?

– Так, лишь в общих чертах.

Тем временем в президиуме снова выступал Ибрагимов:

– Господа, вы сможете в ближайшее время ознакомиться подробнее с любыми материалами. Единственное условие – перед этим каждый из вас должен будет получить форму допуска к совершенно секретной информации. Для тех, естественно, у кого ее нет. Чем это вам грозит, я могу объяснить чуть позже. Но это вовсе не означает автоматический запрет на выезд. В каждом конкретном случае решение принимается индивидуально. Роман Валерьевич Жидков, – полковник указал на третьего человека в президиуме, – наш представитель. Ему поручено внимательно следить за процессом, и он, я уверен, будет подходить к решению возникающих вопросов со всем возможным либерализмом.

Ученые начали негромко переговариваться. Увидев, что встреча спонтанно переходит в режим неформального общения, Георгий Александрович быстро завершил необходимый на первых порах официоз.

– Уважаемые господа! Я понимаю, вам хочется сейчас обсудить предложение между собой, так сказать, в свободной обстановке. Потерпите немного, мы вам сейчас предоставим такую возможность. Единственно, о чем я хотел вас попросить, обсуждайте прямо здесь, в этом помещении.

Он посмотрел на часы.

– Ну и если к нам пока вопросов больше нет, то мы с вашего позволения откланяемся. О месте и времени следующей встречи тем, кто решит принять наше предложение, мы сообщим дополнительно. Всего доброго!

Представители ФСБ и Сафин удалились. Как только за ними закрылась дверь, Малахов сказал:

– Коллеги, хочу сообщить вам сразу, я склонен согласиться. Это предложение столь удивительным образом совпало с моими желаниями и стремлениями, что я вижу в этом прямо-таки некий перст судьбы, честное слово!

– Не знаю, не знаю, Евгений Михайлович, – сомневался Марк Моисеевич Кацман. – Я привык считать это научное направление, как бы это помягче сказать, ну не совсем удачным, что ли. И потом, после недавних успехов теории струн я даже представить себе не могу, как я смогу отказаться от своих работ!

– Так никто и не предлагает отказываться, насколько я понял, – вставил реплику Косаченко.

– А вы действительно считаете, что получится совмещать?

– Я так думаю, друзья, что параллельные исследования никогда не мешают прогрессу. А что если благодаря этой новой работе вы сможете иначе взглянуть и на теорию струн? Или же наоборот, теория струн поможет внести здравую струю в эти пока еще совсем новые и непривычные идеи.

– Ага! Поможет внести здравую струну в теорию физического вакуума, – пошутил Валентин Владимирович.

– Слушай, а кто такой вообще этот Сафин, ты его знаешь? – Саадиев посмотрел на Малахова. Евгений Михайлович неопределенно пожал плечами. – Где-то, оказывается, уже давно занимаются этим. А мы тут ни слухом ни духом, не знаем ничего! Секретность такая, вах!

– Не очень понятно, что там с деньгами, – скептически продолжал Кацман.

– Думаю, Марк Моисеевич, что на хлеб с маслом нам с тобой хватит, – успокоил его Валех Джафарович. – Конкретных сумм большой человек с Лубянки не называл, это правда, однако заверил определенно: на этот счет переживать не стоит. Я склонен ему поверить.

– О чем вы говорите, дорогие мои! – по-стариковски прокряхтел Шарбинский. – Вы знаете, какие сейчас зарплаты в нашем институте? Да я только ради денег прямо сейчас готов согласиться! Это вам, молодым, хорошо. Крутитесь кто как может. А нам, старикам, хоть с голоду умирай! Вся зарплата да и пенсия в придачу уходят на квартиру. Остаются сущие копейки! Я признаюсь вам, даже картошку уже не покупаю. Стараюсь крупы есть.

– Георгий Николаевич, но ведь крупы стоят тех же денег!

– Ан нет! Столько же, да не столько! Крупы развариваются, и килограмма очень надолго хватает, понимаешь. А картошка что? Половина в очистки, остаток за раз проглотил, и нет ее!

Георгию Николаевичу Шарбинскому недавно минуло семьдесят пять. Уже довольно дряхлый старичок, он жил один. За всю свою длинную жизнь детей так и не завел. Его единственной любовью всегда оставалась одна лишь математика. Зато уж в этой области равных ему практически не существовало. Малахов вспомнил одну давнишнюю историю. Когда-то, лет двадцать назад, он встретил Шарбинского, недавно вернувшегося из Великобритании. В те времена заграничные поездки для ученых случались чрезвычайно редко. Георгий Николаевич делился с коллегами впечатлениями от поездки. Англичане пригласили его на целый месяц, чтобы он сделал для них какие-то сложные математические выкладки. Шарбинскому хватило двух дней, а оставшееся время он с удовольствием посвятил изучению лондонских достопримечательностей. Теперь же Евгений Михайлович с болью в сердце взирал на нищенское существование обладателя столь блестящего, поистине уникального математического ума.

«Сколько талантливых людей уехало и продолжает уезжать из страны в наши сложные годы, не выдержав беспросветную бедность и бытовую неустроенность», – с грустью думал он. Приближался к концу 1998 год. Развитые западные страны спешно решали проблему двухтысячного года. США увеличило квоты на программистов. Молодые, способные ребята десятками, сотнями, тысячами уезжали за границу. Сколько из них вернется? Почти никто. Что их там ждет? Судьба эмигрантов, променявших свой возможный триумф, свои мечты и амбиции на сытое и удобное существование.

Дискуссия тем временем продолжалась. Малахов обвел взглядом всех присутствующих. «Как все-таки толково подобраны люди, – заметил он про себя, – даже если бы мне поручили собрать команду для решения подобной задачи, мне не удалось бы придумать лучше. Теоретики и практики, математики и физики, лучшие специалисты в узких, но смежных областях, они удивительно удачно могли дополнять друг друга при разработке новой, нестандартной теории. Да, эти ребята с Лубянки умеют работать! Хотя все же жаль. Такую страну позволили развалить».

– Знаете, что я думаю? – как бы подводя итог спонтанному обмену мнениями, произнес Кацман. – Не знаю, как вы, но я после столь интригующего начала уже не смогу отказать себе в удовольствии хотя бы мельком взглянуть на полученные уже сейчас результаты. Черт возьми, знают они, чем зацепить нашего брата! И плата за такое удовольствие не выглядит слишком высокой. Подумаешь, форма допуска! Ну неужели они из-за такой ерунды не выпустят нас на какую-нибудь важную конференцию? Вот если мы начнем работать в группе, тогда да, я согласен, другой вопрос. Но зато мы уже будем точно знать, что они там скрывают, стоит ли игра свеч! Лично я не смогу совладать со своим любопытством, это уж точно!

– А у меня, друзья, и так форма допуска. Так что я даже ничем и не рискую, – доверительно сообщил Саадиев.

Таким образом, в основной своей массе приглашенные ученые с решением определились и, поболтав еще несколько минут на отвлеченные темы, возбужденные и заинтересованные разошлись по своим делам.

* * *

– Арсений, ответь-ка мне, сынок, на один вопрос, ты что, собираешься идти служить в армию? – прямо с порога спросила Нонна Алексеевна, когда сын вернулся однажды с работы.

– Мам, ну какая армия, что ты опять выдумала! Я же закончил университет, там была военная кафедра, я целый год честно отходил на все занятия, съездил на сборы. Я офицер запаса, мама! У меня и военный билет уже есть. Успокойся.

– Думаешь, военный билет может тебя от чего-то избавить? Как будто есть разница, в каких сапогах два года месить грязь: в солдатских или в офицерских! Или, может быть, тебе захотелось отдать свой долг Родине? Я знаю одно: два года, выкинутых из жизни, твоей карьере ученого никак не поспособствуют! Да и Родине, потратившей шесть лет на твое обучение, следует использовать тебя более эффективно, ты не находишь?

– Что за фантазии опять у тебя?

– Послушай меня! Только что смотрела передачу по телевизору. Сказали, что, пока тебе не исполнилось двадцать семь лет, тебя совершенно спокойно могут забрать служить на целых два года!

– Ну и что ты мне предлагаешь? Уехать в Америку и прятаться там до двадцати семи?

– Нет. Вот они как раз говорили о том, что кандидатов наук в армию не забирают, а на время обучения в дневной аспирантуре предоставляется отсрочка.

– Мам, ну какая дневная аспирантура? Я и так на трех работах с утра до вечера!

– Ничего страшного! Заведешь еще одну трудовую книжку, положишь ее в аспирантуре и возьмешь справку для военкомата. Я договорюсь у себя. Научного руководителя подберем из наших. Валех Джафарович подойдет? Он тебя давно знает, да и Малахов, если что, порекомендует.

– Мам, ну я не знаю, давай как-нибудь позже к этому разговору вернемся, я устал.

– Арсений, почему я одна должна беспокоиться о твоей судьбе? Пора бы уже повзрослеть! Коль избрал для себя карьеру ученого, изволь соответствовать!

– Мам, не дави на меня! Знаю я все эти твои штучки, на меня они не действуют!

Нонна Алексеевна, как женщина умная и тоже, в свою очередь, хорошо знавшая сына, моментально сменила тактику.

– Арсюшенька, ну посуди сам. Ну что такое в наше время ученый без ученой степени? У тебя же такие потрясающие возможности! Другой бы радовался на твоем месте! Посмотри на наш диссертационный совет: я, Малахов, Саадиев, Косаченко, еще дядя Миша Зингельман, ты его наверняка помнишь. Остальные члены совета тоже наши давние и хорошие знакомые! Материалов у нас с отцом огромное количество, хватит не то что на одну, на несколько диссертаций! Да и ты мальчик у меня неглупый получился. Справишься!

– Мам, вечно ты от меня чего-то хочешь. Ты хотела, чтобы я пошел по вашим стопам, – я пошел. Ты хотела, чтобы я работал по специальности, – я работаю. Ты разве не об этом мечтала? Я и у Акименко сделаю работу! К чему все эти родственные связи? Мне это неприятно, выходит так, будто я бездарный балбес знаменитых родителей!

– Пока ты будешь делать у Акименко, тебя загребут в армию! А там чужой генерал будет заставлять делать совсем другие открытия! И когда ты оттуда вернешься, то и в помине забудешь, что такое физика!

– Ладно, мам, ты мертвого достанешь! Обещаю завтра поговорить с Акименко, я в любом случае должен буду поставить его в известность, – сдался Арсений, лишь бы отвязаться. – Давай лучше поужинаем. Что там у нас?

Они прошли на кухню, Нонна Алексеевна быстро накрыла на стол. Дом никогда не стоял на первом месте среди приоритетов этой увлеченной наукой женщины, но при этом она почти всегда успевала найти время, чтобы постирать, погладить, убраться или приготовить еду. В былые годы достатка, когда Козыревы могли еще себе это позволить, к ним регулярно наведывалась домработница. Теперь же приходилось справляться самой.

Ужин больше походил на обед и состоял из красного украинского борща и картофельных зраз со сметаной. Арсений всегда удивлялся одному необычному факту. Независимо от повара, все борщи, приготовленные в большой семье Козыревых, удивительно походили друг на друга и при этом разительно отличались от всех остальных борщей мира. Кто бы его ни готовил – Нонна Алексеевна, ее мать, Павел Тимофеевич, его сестры или его мать – он всегда имел очень насыщенный вкус, слегка заметный сладковатый привкус и ярко-ярко оранжевый, почти золотой цвет. Другие же борщи – у знакомых, в ресторанах или столовых – обычно обладали темно-бордовым цветом, жидковатой консистенцией и, по сравнению с их фирменным блюдом, напоминали скорее воду из-под вареной свеклы. Единственный борщ, который не уступал по качеству традиционному семейному кушанью, Арсений попробовал совсем недавно в Крыму, когда Вика, приложив огромные усилия, затащила его к себе домой пообедать и угостила бабушкиным кулинарным шедевром. Тот борщ, правда, отличало наличие болгарского перца, но этот новый дополнительный ингредиент вкуса никак не портил, а даже наоборот, придавал ему некоторую пикантность и особую дополнительную изысканность.