Теория поля

– Да вроде нет… Но как-то странно? Или у него всегда так?

– Что так?

– Как что? Это нормально разве, когда не можешь встретиться со своим начальником?

Судя по паузе, повисшей на той стороне, она действительно не видела в этом ничего необычного.

– Что ж поделать, если он так загружен?

– Ну я не знаю! Если не успеваешь, надо как-то делегировать, доверять подчиненным. Впрочем, ладно, это не к тебе вопрос. Значит, говоришь, у него так всегда?

– Ну да.

– Нет, просто я думаю, может, на первых порах, пока втянется, погрузится?

Опять молчание.

– Ладно, я понял. Спасибо.

Но и в среду увидеться с боссом не получилось. Света дважды звонила, извинялась и переносила встречу. На третий раз, перед самым своим уходом забежала к нему лично:

– Арсюш, ну я не знаю. Сейчас у него последнее совещание, а потом он сразу уезжает. Я уже сказала водителю, чтобы готовился. Извини!

Козырев со злостью стукнул ручкой по столу. Света вздрогнула:

– Может, попытаешься поймать его на выходе?

– Может, мне его еще возле туалета караулить? – зло выкрикнул Козырев.

Девушка растерянно смотрела на него. Ресницы дрожали. Из глаз вот-вот готовы были потечь слезы.

Он встал, подошел к ней, приобнял.

– Ну прости, я понимаю, ты ни при чем.

Света грустно улыбнулась, подняла голову. Снизу вверх длинным, томным взглядом посмотрела в его глаза. По переносице скатилась одна робкая слезинка. Она была такой слабой, такой беззащитной в его руках, а манящие пухленькие губки были так близко… Арсению вдруг ужасно захотелось их поцеловать.

Резкая трель телефонного звонка испортила всю магию момента. Козырев, будто очнувшись от наваждения, вернулся к столу. Взяв трубку, он обернулся, но девушка уже вышла из кабинета.

Четверг, как и среда, прошел в бесплодных попытках пробиться к руководству. Арсений даже начал понемногу привыкать, но на еженедельном пятничном совещании руководителей неожиданно получил взыскание за неисполнение ряда поручений. А вдобавок к нему длинную обличительную тираду, в которой Семен Денисович с наслаждением клеймил позором недобросовестных работников и восхвалял те качества руководителя, которые он считал наиболее важными.

Арсений моментально вспыхнул праведным гневом и тут же выступил с жесткой ответной публичной речью, в которой в резком тоне прошелся по неподготовленным наполеоновским планам Корнейчука, по его неспособности разобраться в тонкостях и нюансах работы предприятия, по его самоуверенности и нежеланию слушать. А под конец упрекнул также в неумении организовать свою работу, коль уж даже самым приближенным людям из числа руководства требуется неделя, чтобы добиться встречи. Такая колоссальная задержка обратной связи с главным идеологом затеянных грандиозных изменений, по его словам, грозила неминуемой катастрофой. Лучше вовремя принять неверное решение, чем не принять никакого.

Это стало первое открытое выступление против нового руководителя. Как оказалось, Семен Денисович критику не переносил, а тем более в присутствии подчиненных. По гримасе, исказившей его лицо, Козырев моментально понял: отныне он нажил себе непримиримого врага. Но ему уже было все равно. За ту неделю, пока он пытался добиться аудиенции, не имея возможности получить ответы, пытался самостоятельно разобраться в скоплении полученных поручений. Не в том смысле, чтобы их успешно выполнить, а чтобы хотя бы сформировать в своей голове четкую, логически непротиворечивую картину грядущих изменений. И чем дольше он над этим думал, тем сильнее сомневался в адекватности происходящего. А в итоге полностью уверился в обратном.

В совете директоров Козырева любили. Даже несмотря на тот факт, что он не был членом семьи Линерштейн. Но Корнейчук избрал старую как мир тактику «разделяй и властвуй». Понимая, что в случае объединения всех родственников против него шансы сохранить должность невелики, он решил создать ситуацию, при которой у противников не было бы шансов организовать против него мощный и надежный союз. И тактика эта легла на благодатную, подготовленную почву. Как бы ни были крепки семейные узы, подспудно каждый, пусть даже негласно, пусть даже только в мыслях, но невольно прокручивал варианты дальнейшего развития событий. «Меркурий» был слишком уж лакомым кусочком.

Ко всему прочему здоровье Михаила Леонтьевича ухудшилось. Уже несколько дней он не приходил в сознание, и поговорить с ним, а тем более решить какие-то вопросы не представлялось возможным. А Семен Денисович, пытаясь максимально использовать ситуацию в своих целях, времени даром не терял.

К слову сказать, несмотря на то что Козырев был пока единственным, кто открыто выступил против него, серьезной опасности с этой стороны Корнейчук не видел. Именно потому, что Арсений не являлся членом семьи и никакими акциями «Меркурия» не обладал. Но Семен Денисович не учел, что, не имея акций, он не имел и никаких видов. Никаких, даже самых туманных перспектив на жирный кусок, а потому был свободен от любых страхов и опасений невыгодного раздела компании. Да даже возможность единоличного владения всем холдингом навряд ли заставила бы его поступиться собственными принципами. Не такой это был человек. Истина и справедливость, именно эти ценности ставил он во главу угла, им покланялся и боготворил. За них был готов бороться любой ценой, идти на любые жертвы.

Вскоре в компании сложилась довольно странная ситуация. Козырев оставался единственным человеком в совете директоров, у которого сохранились теплые, дружеские отношения со всеми остальными, кроме самого Корнейчука. Стараниями хитрого пройдохи, который не жалел сил и средств на сплетни и интриги, все родственники постепенно начали тихо ненавидеть друг друга. Однако сам Семен Денисович действовал чрезвычайно аккуратно, не переходя пока к открытой конфронтации с обладателями акций. Хотя ни для кого уже не являлись секретом его истинные цели, внешне с каждым из них он сохранял вполне доброжелательные отношения. Единственный человек, которого он всеми силами старался выжить, был Козырев. Но вот ведь незадача: при любых нападках в его сторону все акционеры тут же вставали на его защиту единым фронтом. Будучи готовым вцепиться в глотки друг другу, они проявляли удивительное единодушие во время агрессивных попыток уменьшить степень влияния Арсения.

Таким образом, все, кроме Корнейчука, хорошо относились к Козыреву, при этом ненавидели председателя и друг друга, хотя внешне этого не проявляли. Семен Денисович был ласков со всеми, кроме Арсения, хотя в душе презирал каждого из них.

Козырев всю свою энергию тратил на поддержание баланса сил, при малейшем намеке на его нарушение тут же оказывал поддержку временно ослабевающей стороне. У Корнейчука был единственный шанс: поочередно, одного за другим, убрать всех родственников, организовав тактические союзы с остальными. Вывести аутсайдеров из совета директоров, отстранить от управления компанией и в конечном итоге вынудить их продать свою часть акций. Причем средства для этого планировал привлекать из самого «Меркурия», над которым властвовал теперь безраздельно. Члены семьи это прекрасно понимали, но слишком уж велик был соблазн уничтожить ближнего, чтобы самому выйти в следующий тур этих безумных игр. А там уже надеяться на что угодно, на собственные силы, на удачу, на выздоровление главы семейства. Как ни странно, но скорая смерть Михаила Леонтьевича спасала положение, ибо в этом случае можно было легко избавиться от Корнейчука. Тот сразу же терял управление над активами, которые наследовались родственниками.

В бесконечных интригах и противостоянии членов совета директоров родственники все больше отдалялись друг от друга, а Козырев оставался единственным, кто еще сохранял интерес к управлению организацией, а не только к попыткам ее раздела. К счастью, те преобразования, которые затеял Линерштейн-старший, наделили его достаточными полномочиями, чтобы иметь возможность все еще поддерживать компанию на плаву.

Расклад сил представлял следующую картину. Из тридцати трех с половиной процентов акций, которыми владел Михаил Леонтьевич, двадцать он передал в управление Корнейчуку, а тринадцать с половиной процентов получались временно замороженными. Козырев не имел ничего. Оставшиеся 66,5 процента пять членов совета директоров делили поровну между собой. Таким образом, даже при условии привлечения на свою сторону двоих, Семен Денисович не добирал необходимого количества голосов. Нужно было искать третьего, но в этом случае возникало два явных аутсайдера, на чью защиту яростно бросался Арсений, пытаясь хоть как-то примирить дружную некогда семью. С другой стороны, чтобы избавиться от Корнейчука, необходимо было договориться четверым из пяти, что при текущем положении дел представлялось задачей практически неразрешимой.

После эмоционального периода взаимных выпадов и оскорблений в «Меркурии» сложилась патовая ситуация. Неустойчивое равновесие. Каждый страстно жаждал победы, но при этом не имел необходимых ресурсов. Боясь попасть в число двоих лишних, все вели себя чрезвычайно осторожно, не решаясь на открытое выступление. А вдруг в последний момент незначительная деталь изменит расстановку фигур на доске? Тогда и самому можно легко оказаться за бортом. Линерштейны выжидали, заботясь больше о сохранении собственной части влияния, нежели о претензиях на чужой кусок пирога. Но в то же время за спиной держали кинжал наготове и не преминули бы им воспользоваться, подвернись удобный случай.

Поняв, что блицкриг не увенчался успехом и опасаясь возможного изменения ситуации не в свою пользу, Корнейчук начал предпринимать попытки вывода актив компании, предлагая сомнительные проекты и откровенно убыточные сделки. Причем заметить коварный умысел было довольно сложно, особенно занятым подковерной борьбой родственникам. Но Козырев внимательно следил за всеми действиями Семена Денисовича. Иногда даже незаметно прибегая к помощи расположенной к нему Светланы. А затем нещадно и публично разоблачал очередные авантюры.

Арсений очень переживал. Переживал за некогда дружную семью, за их успешную компанию, ставшую теперь жертвой нечистоплотного пройдохи. Ведь они так поддержали его в трудный момент жизни, да и он успел за годы работы сильно привязаться к «Меркурию». Но он не сдавался. Однажды ему даже удалось собрать совет директоров без участия Корнейчука. Предварительно он долго убеждал всех членов, что такая встреча необходима, что пора прекратить бессмысленную борьбу за власть, забыть распри и ссоры, объединиться на борьбу с общим врагом. Ведь это для него было так очевидно!

Во время совещания самым сложным фактором оказалась огромная личная неприязнь, очень быстро накопленная за период противостояния. Козырев просил, умолял каждого не переходить грань личностных оскорблений, думать только о фирме, об общих интересах. При возникновении любого малейшего упрека тут же пытался вернуть разговор в конструктивное русло. И ему это почти удалось. Почти. Под самый конец эмоции возобладали над разумом и многообещающая встреча завершилась грязной базарной перебранкой.

Но Корнейчук узнал о переговорах, прошедших за его спиной. Присутствие Козырева в компании давно превратилось из незначительного неудобства и мелкого раздражающего фактора в серьезную опасность для всей его затеи. Семен Денисович решил раз и навсегда разрубить этот узел проблем. Вызвав Арсения, он предложил ему огромную компенсацию за выход из совета директоров и увольнение из «Меркурия». Но тот с возмущением отверг грязное предложение. Тогда председатель прибегнул к угрозам:

– Знаете что, Арсений Павлович, вы умный человек, давайте говорить начистоту. Ваше упрямство просто вынуждает меня пойти на радикальные меры. Неужели вы не понимаете, что я не могу из-за вас отказаться от своих планов? Зачем вы ввязались в эту возню? Вы же даже не представляете себе, какие силы заинтересованы в «Меркурии»! И все равно с упрямой настойчивостью барана продолжаете вмешиваться туда, куда… – он запнулся, подбирая слова. – Я даже не знаю, как вам объяснить, чтобы вы осознали весь масштаб игры, в которую вы, уж не знаю, по неопытности ли, по неосмотрительности ли, ввязались. И упорно не желаете замечать очевидного. Ну что вам до Линерштейнов? Что вам до «Меркурия»? Взяли бы деньги и жили безбедно до конца дней своих. Нет, вы упорно лезете на рожон. Поймите, Арсений, я не враг вам. Я где-то даже уважаю вашу принципиальность. Но я ничего не смогу для вас сделать, если вы немедленно не уйдете с дороги. А ведь у вас жена, дочка. Разве можно так безответственно рисковать своими близкими. Они ведь ни перед чем…

Корнейчук неодобрительно, но сочувственно качал головой, глядя на Козырева. Но при словах о ребенке тот настолько изменился в лице, что председатель в ужасе замолчал. Кровь отхлынула от головы, за секунду перед Арсением снова промелькнули все события, связанные с потерей сына, он стал белым как мел, на потерявшем краски лице ярко вспыхнули два бешеных глаза, сверкающих испепеляющей ненавистью. Гримаса неподдельного, уничтожающего гнева исказила внешность до неузнаваемости. Он встал, медленно, но с несгибаемой уверенностью двинулся по направлению к врагу. Он ничего не видел вокруг себя, ничего не понимал, кроме необходимости физического уничтожения угрозы. Эта непоколебимая решимость, выжженная на лице, не оставляла сомнений в его намерениях. От ужаса Корнейчук обмяк в кресле и потерял всякую способность к сопротивлению. Арсений дошел до стола, перегнулся через него, взял председателя за грудки и с силой дернул на себя. Семен Денисович перелетел через стол, сметая за собой массивный письменный прибор, телефон, настольную лампу и все остальное, что попадалось на пути. Потом приземлился на ноги, по инерции, пытаясь поймать равновесие, сделал несколько шагов в направлении недавнего полета, но задел за ножку гостевого кресла, споткнулся и свалился на пол. Уже на полу он спешно развернулся лицом к Арсению и на карачках пятился задом до конца кабинета, пока не уперся спиной в угол между стеной и креслом. Арсений шел на него с тяжеленой бронзовой статуэткой наперевес. Корнейчук закрыл глаза и приготовился к худшему.

Услышав грохот, в кабинет вбежала испуганная Светлана. Громко вскрикнула и замерла в дверях, пораженная открывшимся зрелищем. Арсений обернулся. Вид девушки произвел на него отрезвляющее действие. Он поставил статуэтку на пол, снова взял председателя за грудки, приподнял над полом и плюхнул в кресло. Склонился над ним. Четко выговаривая слова, произнес:

– Жена и дочь – это то, ради чего я живу! Если с ними хоть что-то случится – мне терять будет нечего! Я уничтожу тебя и всех вместе с тобой, включая всю твою родню и всех твоих друзей! Не вздумай даже пытаться! Ты пожалеешь, что родился!

На этих словах он быстро вышел из кабинета, слегка задев плечом остолбеневшую секретаршу.

* * *

Несмотря на то что отношения Козырева с начальником испортились окончательно, со Светланой, его помощницей, он напротив, стал общаться намного больше. Марина, его секретарша, при появлении Светланы даже перестала спрашивать у него разрешения, и та часто заходила к нему, как к себе домой.

После драки Арсения с Корнейчуком, свидетельницей которой она стала, Света еще больше зауважала своего избранника. То, что Козырев женат и открыто признается в верности своей жене, казалось, ничуть ее не смущало. А Арсений постепенно привык к тому вниманию, которое она оказывала ему и демонстрировала всем окружающим. Но он никак не мог отделаться от подспудного ощущения некоторой наигранности, неискренности ее чувств. Такая откровенная, беззастенчивая публичность оказываемого ему внимания хоть и была приятной, но невольно заставляла задуматься об истинных целях этой любовной атаки, и результаты таких размышлений вовсе не добавляли ей очков в его глазах.

Кроме того, он внимательно наблюдал за манерой ее общения с другими мужчинами, а она, то ли по простоте душевной, то ли желая понравиться, часто рассказывала ему о своих очередных победах. Но рассказы эти вместо пробуждения с его стороны дополнительного интереса к девушке вызывали обратный эффект и приводили к потере уже было набранных ею баллов.

Светино кокетство было чем-то неотделимым от ее натуры, сопровождало ее постоянно. Такое поведение действительно многих мужчин вводило в заблуждение, но Арсений совершенно не жаждал оказаться в роли ее очередного трофея. Света любила говорить комплименты мужчинам и не стеснялась делать это прилюдно. Она мило улыбалась, заразительно смеялась, умело строила глазки и располагала к себе открытостью и необычайной дружелюбностью. Однако завоеванных ею мужчин совершенно не стеснялась использовать в своих корыстных целях. Если ей поручали передать что-то важное в другой офис, расположенный на окраине города в противоположной стороне от ее дома, она могла запросто назначить свидание в центре кому-нибудь из сотрудников, работающих там. Причем, с ее точки зрения, ни о каком свидании речи не шло, формально она была чиста, но и построение фразы, и интонация голоса не оставляли у мужчины никаких сомнений о целях планируемой встречи. Например, она набирала нужный номер и вкрадчивым, слегка обиженным голоском говорила:

– Дима, ты меня совсем забыл! Не звонишь мне, не заходишь к нам в гости! Как же так, неужели я тебе больше неинтересна?

Удивленный собеседник, который видел ее до этого всего-то пару раз, но, естественно, запомнил яркую помощницу босса, взмывал до небес от счастья и тут же начинал уверять хитрую кокетку в обратном. Наслушавшись вдохновенных признаний, а заодно и насладившись порцией заслуженных комплиментов, она предлагала:

– Так, может быть, ты тогда подождешь меня сегодня на «Третьяковской» в районе семи часов вечера, вот и будет хороший повод увидеться?

Воодушевленный неожиданной приятной перспективой мужчина непременно соглашался, а она, выпорхнув из метро, быстро говорила:

– Дима, здравствуй, я так рада тебя видеть! – чмокала его в щечку и тут же продолжала. – Вот, возьми этот пакетик, его надо передать завтра Сан Санычу Иванову, ну ты его знаешь, он у вас там сидит на втором этаже в плановом отделе.

После этого разворачивалась и собиралась было идти обратно, но недоумевающий ухажер ее, конечно же, останавливал:

– Как, подожди, так ты за этим меня звала? Ты что, уже уходишь? А как же… Я думал, мы посидим где-нибудь, выпьем…

Она вновь оборачивалась к нему, удивленно хлопала длинными ресницами и отвечала:

– Ну конечно, но только в другой раз! Извини, сегодня никак не могу, куча дел, но ты такой милый, я так тебе благодарна, ты не представляешь!

Удивительно, но обычно в такой день ей удавалось приехать домой на машине. Разочарованный мужчина, надеясь провести с ней хоть немного времени вместе, предлагал проводить ее до дома на такси либо подвести на своем авто. Она делала вид, что соглашается неохотно, хотя на самом деле изначально планировала подобное завершение мини-свидания. На следующий день, хвастаясь, рассказывала эту историю Козыреву, а тот, улавливая знакомые нотки в общении и с ним самим, сразу же начинал подозревать ее в неискренности. Конечно, Света точно знала, что питает к Арсению совершенно иные чувства, именно потому и не стеснялась признаваться в своих прочих победах, но он видел лишь внешние проявления, а потому моментально ассоциировал себя с одним из попавших в ее сети поклонников. И поскольку его совершенно не прельщала перспектива становиться таковым, разгоревшиеся было чувства быстро угасали. Раздосадованная, непонимающая причин столь резких изменений его отношения, Светлана снова и снова писала ему стихотворные послания:

 
Для стихов сама я
Выбираю темы
И сама себе я
Создаю проблемы.
Я в театре жизни
Драмы наблюдаю,
Их сама пишу я,
В них сама играю.
Заплачу по счету,
Отсчитаю сдачу.
Я сама ударю
И сама заплачу.
Ошибусь сама я
И сама исправлю.
Я сама решаю,
Что на карту ставлю.
Под веселой маской
Боль от мира скрою
И своею тайной
Поделюсь с тобою.
 

Как бы там ни было, но она благоприятно повлияла на психологическое состояние Арсения, связанное с Сашей, полностью переключив на себя его внимание. Саша как-то незаметно, постепенно ушла на второй план. Козырев думал про нее все меньше и меньше, тем более, что и сам дал себе установку забыть, выгнать из сердца столь внезапно вспыхнувшую любовь. Света, даже не зная о том, невольно помогла ему справиться с наваждением. Чтобы окончательно поставить точку в этом вопросе, а заодно и определиться в отношениях с Симоновой, он решил пригласить девушку на свидание. Несколько часов, проведенных вместе, помогут лучше разобраться в собственных чувствах, а заодно и в ее отношении к Арсению. Однажды после очередного прозрачного намека девушки на ее желание сократить дистанцию между ними, он набрал ее телефонный номер. Впереди были выходные, он договорился со знакомым пилотом, зафрахтовал на пару часов небольшой легкомоторный самолетик и собирался показать девушке город с высоты птичьего полета.

– Свет, привет!

Девушка очень обрадовалась. Это чувствовалось по ее голосу. Он никогда еще не звонил ей на мобильный, тем более в нерабочее время.

– Я вот что подумал. Может быть, нам завтра сходить с тобой куда-нибудь? Ближе к вечеру. Часиков в пять. Ты как, свободна?

Ответ поверг его в нокдаун:

– Ты знаешь, я не могу тебе сейчас ответить. Еще столько времени… Давай сделаем так. Ты мне позвони завтра после обеда, я уже точно буду знать, смогу или нет.

Козырев положил трубку, его будто обухом огрели. Он был уверен: Света давно мечтает остаться с ним наедине, и считал, что делает ей одолжение, наконец-то уступая ее многочисленным попыткам сближения. А оказывается, это совсем не так. Он сразу уподобил себя многочисленным незадачливым ухажерам, понапрасну лелеющим пустую надежду. Он никак не мог допустить, чтобы самому оказаться в этой незавидной роли.

Естественно, он не позвонил. Целый день болезненно переживал отказ. До последнего не хотел отменять запланированную воздушную прогулку. В глубине души надеялся, что она пожалеет, сама поймет весь ужас сделанной ошибки и на коленях приползет извиняться. И все же эти переживания по своей глубине, по степени привносимой в жизнь неудовлетворенности не шли ни в какое сравнение с прошлыми страданиями из-за нереализованных желаний к Александре, к его любимой Саше. Он даже считал со своей стороны некоторым предательством, что мысли его теперь были заняты совсем другой женщиной.

Света продержалась до восьми часов вечера. Потом прислала смс-ку:

«Арсений, признайся, на кого ты меня променял? Это так жестоко с твоей стороны!..»

Он удовлетворенно улыбнулся и ответил:

«Извини, но мне нужно было знать точно. Я планировал покататься на самолете, а это требует предварительной организации. Мне нужен был кто-то, кто твердо пообещает составить компанию».

Света не ответила, но в понедельник утром в корпоративной почте его в очередной раз ждало ее новое стихотворение:

 
Я хочу, чтоб было сложно,
Чтоб чего-то не хватало
И всего того, что «можно»,
Мне для счастья было мало.
Чтоб в нелегкие мгновенья
Те, кто дорог, не забыли
И друзья на день рожденья
Розы темные дарили.
Чтобы, если не права я,
Кто-то поругал немного,
Чтобы пожалел и понял
Ты, когда мне будет плохо.
Чтоб, когда, все перемножив,
Я в конце поставлю точку,
Жизнь моя была похожа
На есенинские строчки.
 

* * *

«Почему человек использует свой мозг лишь в незначительной степени? В этом факте сомневаться не приходится, ведь существуют абсолютно достоверные, задокументированные случаи, когда конкретный индивидуум значительно, в разы или даже на порядки превосходит среднестатистический уровень. Ну да, способности человека варьируются в широком диапазоне, ничего удивительно, что существует некоторое число статистических выбросов. Их ничтожное количество не приводит к заметному влиянию на ситуацию в целом. Но опять же есть так же надежно зафиксированные случаи, когда некто внезапно получал сверхспособности, будучи уже в зрелом возрасте. Например, вследствие травмы или серьезного психологического стресса. То есть еще вчера он был совершенно обычным человеком, а сегодня уже без труда перемножает в голове многозначные числа. Или и того хлеще, заговорил вдруг на неизвестном ему доселе диалекте давно забытого древнего языка. Получается, что в нашем мозге скрыты огромные потенциальные резервы, которые проявляются в критических ситуациях либо иногда вообще непонятно почему проявляются. А чаще всего и не проявляются вовсе.

Так в чем же причина? Зачем нам эти экзотические возможности, которыми подавляющее число людей не умеет пользоваться? Ведь природа всегда так логична и рациональна. Ничего лишнего, все продумано до мелочей, каждому явлению есть свое объяснение. И вдруг такое расточительное, неоправданное излишество.

Первое объяснение, которое приходит в голову, так это то, что никакого излишества не существует и в помине. Всего лишь обычное резервирование жизненно необходимых функций. Некий компенсационный механизм. Ведь достоверно известно, что память в мозге не сконцентрирована в специфической локальной области, а распределена по всему объему вещества. Некое подобие информационной голограммы. В стрессовых ситуациях, когда для сохранения жизни нам требуется резко превысить обычные рамки человеческих возможностей, задействуются резервные ресурсы. Но эта мобилизация должна быть кратковременной, потом неизбежно наступает период реабилитации, восстановления истраченных неприкосновенных запасов. Таким образом, основываясь на данном предположении, приходится сделать вывод, что люди, обладающие сверхспособностями, по сути своей больные люди. Они либо слишком быстро истощат организм и умрут, либо смогут пользоваться этим редким даром относительно долго, но в ущерб каким-то другим жизненно необходимым функциям.

Так ли это? Что ж, вполне возможно. Слишком уж мало имеется материалов для исследования, ведь человек не кролик и часто не желает, чтобы толпы эскулапов, вооруженных электродами, залезали в его черепную коробку. Если же это не так, и нормальный во всех остальных аспектах человек действительно может, например, в течение всей своей долгой жизни запросто, с первого раза запоминать наизусть целые книги, то должно быть какое-то другое логичное объяснение этому необычному феномену.

Почему природа, предоставив в наше распоряжение такой мощный универсальный инструмент не позаботилась о том, чтобы научить нас эффективнее его использовать? Что это, разгильдяйство человечества, которое в процессе эволюции утратило изначально данные ему возможности и теперь уподобилось мартышке, забивающей гвоздь микроскопом? Навряд ли… Скорее наоборот, поступательно двигаясь по пути эволюционного развития, мы пока что еще не добрались до его вершины. И потенциальные возможности мозга – лишь задел на будущее. Создатель все подготовил для грядущего качественного перехода, осталось сделать следующий шаг, перейти на новую ступень развития. Последнюю ли?» – именно об этом думал Арсений, спеша на встречу со старым другом Евгением Михайловичем Малаховым.

Ситуация на работе полностью вышла из-под контроля. Вот уже пару месяцев как Козырев не общался со своим непосредственным начальником. Его не трогали, он по-прежнему продолжал по инерции исполнять свои функции, но прекрасно понимал, что следующий ход за Корнейчуком. Когда он последует и насколько будет опасным – оставалось только гадать. Но беспокоить учителя по таким пустякам Арсений считал ниже своего достоинства. Этим вечером он планировал обсудить с профессором гораздо более интересную и глобальную тему.

Малахов назначил встречу в главном здании Российской государственной библиотеки, бывшей знаменитой «Ленинки». Он и сейчас еще, в эпоху всеобщего, повального Интернета, любил иногда посещать эти огромные, впечатляющие воображение читальные залы, своим масштабом и интерьерами стремительно уносившие посетителя в былые годы монументальной советской империи. Было что-то особо притягательное, чисто научное в атмосфере многочисленных помещений. Любой человек, попадавший сюда, неизбежно ощущал сопричастность к великому.

Это здание строилось с начала тридцатых годов двадцатого века, с присущей тому времени основательностью, специально под нужды главного книгохранилища страны. Но война внесла свои коррективы. Предвидя разрушающие бомбежки столицы, ради спасения бесценных фондов работницы библиотеки на своих руках переносили по шестьсот ящиков с книгами за смену в еще недостроенное здание. А потом долгие годы самоотверженно защищали бесценные фолианты от холода, сырости и других капризов погоды. Строительство завершилось лишь в послевоенные годы.

Они расположились в небольшом читальном зале первого этажа. Собственно, читальным залом это помещение можно было назвать с изрядной натяжкой. Несколько столиков справа и слева от прохода, соединяющего корпуса библиотеки. Посетителей в нем почти никогда не было, для работы гораздо лучше подходили другие, большие и просторные залы, в которых неукоснительно соблюдалась строжайшая тишина. А здесь можно было спокойно разговаривать, не привлекая ненужное внимание и не мешая другим.

Старинная массивная деревянная мебель. Отделка стен в том же стиле. Звукопоглощающие панели, обитые кожей. В каждой детали ощущение былой роскоши и основательности. Все вокруг располагало к неторопливой, рассудительной научной, беседе.

– Я вот чем хотел с вами поделиться, Евгений Михайлович, – начал, наконец, Козырев. – Мы ведь с вами физики. Психология, да и вообще биология, довольно далека от нас.

– Согласен, следует это признать. А ты что же, решил заняться психологией?

– Не то чтобы психологией, скорее парапсихологией.

– О, это уже интереснее! Я все ж таки немного знаком с этой темой.

– Именно поэтому я хотел встретиться. Я тут почитал кое-какие книжки и набрел на любопытные факты. Оказывается, с точки зрения строгой науки существование экстрасенсорных феноменов, или, по-другому, пси-явлений, до сих пор недосказано. Наука вас отрицает, профессор!

Малахов невольно прыснул от смеха.

– Да-да! Но я-то не могу вас отрицать, – увлеченно продолжал Арсений, – это было бы с моей стороны, по меньшей мере, вопиющей неблагодарностью. Вы что-то такое умеете, это очевидно! Я ученый, и я не могу игнорировать очевидные факты. Многие уважаемые исследователи всерьез занимались этим вопросом и вот к чему пришли. Да, феномен определенно существует. Об этом говорят данные многочисленных заслуживающих доверия экспериментов. И в то же время невозможно обеспечить надежную повторяемость эксперимента при заданных обстоятельствах. То есть мы не можем гарантированно создать условия, при которых опыт повторится с достоверной надежностью. Ну не получается у нас. Даже один и тот же экстрасенс в разное время не может уверенно воспроизвести то, что легко делал еще час назад. А значит, по принятым сегодня методам исследований, провозглашенных еще Френсисом Бэконом, эксперимент следует признать неуспешным. Я не говорю сейчас о доказанных фактах, скажем, о перемножении в уме многозначных чисел. Я говорю о ясновидении, телепатии, телекинезе, левитации и иже с ними. Вот и получается, что одни ученые наблюдают эффект и утверждают наличие пси-явлений, другие же с неменьшим рвением отрицают. И спору этому нет конца-края уже не одно столетие. Как же так? Неужто за века работы люди не смогли определиться?