Сталин и НКВД

Постепенно влияние Паукера начало ощущаться в ОГПУ всеми. Менжинский назначил его начальником Оперативного управления, а после смерти Ленина уволил тогдашнего начальника кремлевской охраны Абрама Беленького и сделал Паукера ответственным за безопасность Сталина и других членов Политбюро».

Так или иначе, Паукер сумел создать целую службу, обеспечивающую безопасность руководства страны, которая включала сотни сотрудников. «Паукер пришелся Сталину по вкусу. Сталин не любил окружать себя людьми, преданными революционным идеалам, – таких он считал ненадежными и опасными… В этом смысле Паукер был абсолютно надежен: по своей натуре он был так далек от идеализма, что даже по ошибке не мог бы оказаться в политической оппозиции. Его не интересовало ничто, кроме собственной карьеры». Ягода считал его наиболее близким и преданным человеком, но в своих показаниях он не объяснял, когда и как он его «завербовал».

Марк Исаевич Гай в 1932 году стал начальником ОО ОГПУ (НКВД) СССР. Ягода якобы «завербовал» его по совету Прокофьева, используя сомнительное прошлое и настоящее («преступный склад характера, сифилитик»), однако утверждал, что смог доверять ему относительно поздно, в 1934–1935 гг.

Александр Михайлович Шанин был начальником транспортного отдела. Орлов называет его близким другом Ягоды. Большую роль при этом же наркоме играл начальник АХУ Иосиф Маркович Островский и «даже равные ему по положению, начальники управлений ОГПУ заискивали перед ним, а нижестоящие – прямо-таки трепетали… После каждого совещания руководящих работников ОГПУ-НКВД в Кремле устраивались так называемые «приемы» с шикарным обедом или ужином, вспоминает Шрейдер. «Организация банкетов всегда поручалась Иосифу Марковичу Островскому как начальнику административно-организационного управления ОГПУ-НКВД, в ведении которого находились санитарный отдел со всеми больницами, санаториями и домами отдыха, хозяйственный отдел с совхозами, жилым фондом и мастерскими, финансовый отдел, строительный отдел, который ведал строительством гостиницы «Москва», дома Совнаркома, нового здания ОГПУ, стадиона, водной станции и проч., и проч. Если же иметь в виду, что в ведении Островского находились также все подмосковные и курортные дачи (их строительство, оборудование и распределение среди членов Политбюро и руководящего состава ОГПУ), можно понять, какими неограниченными возможностями он располагал… Вместе с тем, Островский был беспредельно предан партии и был послушным орудием в руках Ягоды, не говоря уже о Сталине, которого боготворил».

«У Сталина, как известно, была манера на банкетах поднимать тост за здоровье того или иного присутствующего, которого он по тем или иным причинам хотел как-то отметить, чем и завоевать еще большую преданность. Как-то удостоился такой чести и Островский, по словам которого Сталин однажды произнес на одном из банкетов примерно следующее: «Товарищи! По легенде самым справедливым и безгрешным человеком на земле был Иисус Христос. И представьте – даже на этого самого справедливого человека многие жаловались. Поэтому нет ничего удивительного в том, что поступает много жалоб на присутствующего здесь товарища Островского. Предлагаю выпить за здоровье этого замечательного организатора и хозяйственника, который своим самоотверженным трудом обеспечивает всем необходимым не только начсостав ОГПУ, но и нас, грешных, работников Центрального Комитета!» Много раз, пересказывая эти слова, Островский просто захлебывался от восторга». Островский оказался в кругу Ягоды «на каких-то уголовных делах».

Секретарь наркома Павел Петрович Буланов, по оценкам Шрейдера, был «неприятный, неискренний человек и типичный карьерист. Перед Дерибасом и другим высоким начальством он всячески подхалимничал, стараясь выслужиться, а к нижестоящим сотрудникам относился пренебрежительно, по-барски». Ягода утверждал, что у Буланова хранился его законспирированный валютный фонд, который он использовал для «покупки нужных людей».

Инженерно-строительный отдел при Ягоде возглавлял Александр Яковлевич Лурье, которого использовали для продажи бриллиантов в Европу и формирования т. н. «конспиративного фонда».

Из показаний Ягоды следует, что среди периферийных работников он считал однозначно своим только Матвея Самойловича Погребинского. Шрейдер считал его любимчиком Ягоды и подхалимом. Орлов дает ему иную характеристику: «Погребинский не был инквизитором по призванию. Хоть ему и пришлось исполнять сомнительные «задания партии», по природе это был мягкий и добродушный человек. Именно Погребинскому принадлежит идея специальных коммун для бывших уголовников, где им помогали начать новую, честную жизнь, и трудовых школ для бездомных детей. Обо всем этом было рассказано в широко известном фильме «Путевка в жизнь», очень популярном в СССР и за рубежом. У Погребинского завязалось близкое знакомство, если не дружба, с А. М. Горьким, очень увлекавшимся одно время идеей «перековки» человека в СССР».

Как мы помним, руководству ОГПУ не удалось учредить «орден Дзержинского», и в 1932 году приказом ОГПУ № 1087 от 23 ноября был учрежден знак «Почетного работника ВЧК-ГПУ» XV годовщины. Внешне он выглядел так же, как и первый, только на нем была изображена другая цифра «XV».

Для награжденных этим новым знаком сохранялась вся прежняя система привилегий. Всего было вручено более 3.000 знаков (есть знак № 3316). Однако это не означает, что всего Почетных работников ВЧК-ОГПУ было около 4000 (800 со знаком 1922 года и более 3300 со знаком 1932 года). 233 кавалера первого знака получили и второй. Всего в 1932–1936 гг. были награждены 1731 человек, следовательно, в этот период, только один знак «Почетный работник ВЧК-ОГПУ (XV)» получили 1498 человек. Условно назовем их «третьим поколением» Почетных чекистов.

В мае 1934 года скончался Менжинский, и Ягода совершил еще один скачок вверх – стал руководить ОГПУ-НКВД. Следует учитывать, что выбор у Сталина был. После смерти Менжинского «в течение некоторого времени среди чекистов ходили упорные слухи, что председателем ОГПУ будет назначен Анастас Иванович Микоян, – вспоминал Шрейдер. – Не знаю, обсуждался ли вопрос о назначении на пост председателя ОГПУ Микояна или это был только слух, порожденный нашим большим желанием, но наши надежды не оправдались и полновластным хозяином ОГПУ стал Ягода».

Конечно, у Микояна были реальные шансы на получение должности Менжинского, потому что у него существовали налаженные связи в чекистской среде. «Дело в том, что многие чекисты школы Дзержинского недолюбливали Ягоду, и, естественно, им очень хотелось, чтобы над Ягодой был поставлен контроль. К Микояну же старые чекисты относились с большим уважением. Когда Анастас Иванович был еще молодым наркомом пищевой промышленности, он часто выступал в нашем клубе с блещущими юмором докладами о международном положении и на разные другие темы. Его темпераментная и остроумная речь постоянно прерывалась аплодисментами и взрывами хохота. Микоян был у чекистов любимым оратором и пользовался большой популярностью». Во-первых, Микоян поддерживал Евдокимова и «северокавказцев». Шрейдер именно с этим связывает тот факт, что после конфликта 1931 г. «один Евдокимов… остался в органах», так как «его поддерживали Ворошилов, Микоян и ряд других членов ЦК». Собственно, и сам нарком пищевой промышленности признает, что знал и высоко ценил Евдокимова: в 1925 году Микоян возглавлял парторганизацию Северного Кавказа. Под его непосредственным руководством Евдокимов проводил разоружение Чечни, и Микоян считал, что это была «блестящая операция».

Во-вторых, кажется неслучайным и то, что «противники Ягоды» Бельский, Ольский и Воронцов ушли работать именно к Микояну. Года полтора спустя, в одном из своих выступлений «нарком изобилия», как называли тогда Микояна, особо отметил отличную работу чекистов на пищепромовском поприще, после чего Бельский был возвращен на работу в органы на пост начальника Главного управления милиции и заместителя наркома внутренних дел СССР. Иными словами, Микояна поддерживали недовольные Ягодой чекисты, которые ориентировались на Е.Г. Евдокимова (т. н. «северокавказцы» – см. ниже), и Л.Н. Бельского (т. н. «туркестанцы» – см. ниже).

Наибольшая известность пришла к Ягоде после успешного строительства Беломорско-Балтийского канала. «В 1934 году Сталин в сопровождении Ягоды выезжал на открытие Беломорканала, – рассказывает Шрейдер, – после чего в газетах появились хвалебные статьи об организаторских способностях Ягоды и фотография Сталина и Ягоды, где они были изображены чуть ли не в обнимку. Видя все это, чекисты понимали, что, хотя председателем ОГПУ числится Менжинский, фактически же вся власть сосредоточена в руках Ягоды». И действительно, 10 июня 1934 г. Ягода стал наркомом внутренних дел СССР. Кроме того, он получил должность члена ЦК ВКП(б) (на 17 съезде) и члена ЦИК СССР 4–7 созывов. Следует помнить, что Ягода объединил в своих руках и политическую полицию, и политическую разведку, и милицию, и контроль за ГУЛАГом. Впервые в нашей стране возникло ведомство, которое соединяло столь широкие полномочия. Такого не было ни в Российской Империи, ни в первые десятилетия Советской власти.

«В 1936 году карьера Ягоды достигла зенита, – иронизирует Орлов. – Весной он получил приравненное к маршальскому звание генерального комиссара государственной безопасности и новый военный мундир, придуманный специально для него. Сталин оказал Ягоде и вовсе небывалую честь: он пригласил его занять квартиру в Кремле. Это свидетельствует о том, что он ввел Ягоду в тесный круг своих приближенных, к которому принадлежали только члены Политбюро».

Ягода был нужен Сталину как инструмент давления на других наркомов. Сам Ягода говорил на следствии: «Я повторяю, что знал: Ворошилов ненавидел меня. Такое же отношение было со стороны Молотова и Кагановича. Лазарь Моисеевич видел во мне почему-то конкурента. А раньше, до Беломорканала, мы были партнерами».

Интересно, что Орлов пишет практически о том же: «члены Политбюро и правительства ненавидели его (Ягоду. – Л. Н.) лютой ненавистью. Они не могли смириться с тем, что Сталин доверил Ягоде, человеку без революционного прошлого, столь широкую власть, что Ягода получил даже право вмешиваться в дела наркоматов, подчиненных им, старым революционерам. Ворошилов отважился на затяжную борьбу со спецотделами НКВД, созданными Ягодой во всех воинских частях и занимавшимися неустанной слежкой в армии. Каганович, нарком путей сообщения, был раздражен вмешательством Транспортного управления НКВД в его работу. Члены Политбюро, руководившие промышленностью и торговлей (Молотов, Орджоникидзе, Микоян. – Л.Н.), были уязвлены тем, что Экономическое управление НКВД (Миронов. – Л. Н.) регулярно вскрывало скандальные случаи коррупции, растрат и хищений на их предприятиях.

Настраивая Сталина против Ягоды, Каганович и некоторые другие члены Политбюро пытались внушить ему, что Ягода – это Фуше российской революции… Ягода знал, что Каганович прозвал его «Фуше», и был этим изрядно раздосадован. Он предпринимал немало попыток задобрить Кагановича и установить с ним дружеские отношения, но не преуспел в этом». Заметим в скобках, что семантика образа «Фуше» абсолютно в духе традиций «термидора» и «бонапартизма». Т. е. вина Ягоды в том, что он «правый». Ежова, кстати, Сталин любил называть «Маратом» (т. е. «левым»)…

Выше уже говорилось, что в 1931 году в конфликт с Ягодой вступил начальник Секретно-оперативного управления Ефим Георгиевич Евдокимов. Он состоял в революционном движении с 16 лет, сначала вступил в ППС, затем был в рядах анархо-синдикалистов. За его плечами были три ареста, побег, тюрьма, высылка. Из тюрьмы его освободила Февральская революция. В июне-декабре 1919 г. Евдокимов был начальником Особого отдела Московской ЧК. Он руководил арестами и следствием по делу «Штаба Добровольческой армии Московского района» – конспиративной офицерской организации. С июня 1922 Евдокимов – полномочный представитель ГПУ при СНК Украинской ССР по Правобережной Украине.

Для нас сейчас важно и интересно, что Евдокимов никогда не был «старым большевиком». Он, видимо, не гордился своим партийным стажем, не был связан общей идейной борьбой с меньшевиками. «Своими» для него были чекисты, которые шли рядом с ними через гражданскую войну.

С 1919–1920 гг. с ним служили Михаил Петрович Фриновский. В контрразведовательном отделе ВУЧК служили в это время Николай Галактионович Николаев-Журид и Владимир Михайлович Курский, Израиль Яковлевич Дагин и Николай Иосифович Антонов-Грицюк.

С 1923 г. Евдокимов на Северном Кавказе, и вся эта группа чекистов (Николаев-Журид, Курский, Антонов-Грицюк, Дагин и др.) едет с ним. Под руководством Евдокимова формируется группа северокавказских чекистов: «Евдокимов создал там (на Северном Кавказе. – Л. Н.) такие преданные кадры, которые до сих пор к нему относятся с уважением и во всем его слушаются». Именно в это время в группу вошли Дейч Яков Абрамович, Рудь Петр Гаврилович.

В 1925–1926 «северокавказцы» под руководством Евдокимова проводят боевые операции по разоружению повстанческих отрядов (банд?) в Чечне и Дагестане.

«Надо иметь в виду, что он (Евдокимов. – Л. Н.) был единственным работником ОГПУ, награжденным четырьмя орденами Боевого Красного Знамени, и, несмотря на ягодинские интриги, его авторитет как героя гражданской войны был очень велик». Кроме того, как мы помним, его поддерживали Ворошилов, Микоян и ряд других членов ЦК…»

Как можно понять, Евдокимов был одним из наиболее последовательных сторонников «боевизации» органов: «В тесном смысле слова «боевизация», т. е. наиболее допустимое приближение наших органов к организации типа частей Красной Армии, что в значительной степени объяснило бы переход органов ОГПУ на боевую обстановку в период войны, а войска готовятся к тому, чтобы в случае внутренних волнений они были той ударной единицею, посредством которой в случае осложнений возможно было бы подавить восстание даже в рядах вооруженной Красной Армии, (выделено мной. – Л. Н.) так и в случае войны и, в особенности, военных неудач, не исключена возможность перенесения таковой вовнутрь страны с формами чисто гражданскими». Евдокимов написал это в 1927 и кажется, что спустя 10 лет программа оставалась в силе.

Кроме того, чекисты пытались решать и политические вопросы. В 1922–1927 годах в Донбассе почти ежегодно проходили забастовки. Особенно острым был конфликт в 1927 году, о котором мы знаем по закрытому письму в ЦК заместитель секретаря окружкома Кравцова. В этом документе сообщается о росте недовольства в рабочей среде из-за введения новых повышенных норм и пониженных расценок по новому коллективному договору, в результате которого реальная зарплата упала практически вдвое. По мнению рабочих, в этом виновны старые специалисты-инженеры. Именно в это время чекистам и приходит в голову мысль организовать недовольство рабочих в нужном направлении. Появляется «Шахтинское дело», в рождении которого Евдокимов играет чуть ли не ключевую роль. Официально оно называлось «Дело об экономической контрреволюции в Донбассе». Обвиняемым вменялась в вину «вредительская деятельность», создание подпольной организации, установление конспиративной связи с московскими вредителями и с зарубежными антисоветскими центрами. Дело было передано в суд, пять человек были расстреляны, четверо были оправданы, остальные получили разные сроки – от года до 10 лет лишения свободы.

Как можно понять, Сталин был доволен инициативой северокавказских коммунистов. Начинались процессы против старой интеллигенции: дело Промпартии, союзного бюро меньшевиков, Крестьянской Трудовой партии и др. В 1929 г. Евдокимова переводят в Москву на должность начальника СОУ ОГПУ.

Сталин пишет специальное письмо Менжинскому, в котором, в частности, указывает: «Слышал, что Евдокимов переводится в Москву на секретно-оперативную работу (кажется вместо Дерибаса). Не следует ли одновременно провести его членом Коллегии? Мне кажется, что следует. И. Сталин».

Сам Евдокимов считал, что «ЦК предлагает ему наладить оперативную работу ОГПУ». Почему у Сталина сложилось мнение, что она «плохо налажена»?

Актуальной политической проблемой в это время была коллективизация. «Я спросил Евдокимова, – вспоминал Фриновский, – как у вас на Северном Кавказе идут дела? Он говорит: «Дела сложны, колхозы в казачьих и национальных районах прививаются туго, сопротивление идет большое», и он выразился так: «Черт его знает, выйдет ли из этого дела что-нибудь?»… За время нахождения Евдокимова в Москве, а потом уже после его переезда в Москву у меня с ним было несколько встреч. В процессе этих встреч Евдокимов говорил, что ЦК допускает много безобразий в деревне и «черт его знает, к чему все это приведет».

На первый взгляд может показаться, что сомнения в коллективизации приписаны следствием, но если мы обратимся к документам 1929–1930 гг., то выясним, что докладные, которые Евдокимов писал Сталину, были исключительно резкие по политическому содержанию, и, видимо, отражали его реальные настроения: «Материалы, поступающие с мест, приводят многочисленные факты извращений, перегибов со стороны части низового соваппарата и местных бригад при проведении практических мероприятий посевкампаний, коллективизации, раскулачиванию… Почти везде отмечаются факты подведения середняков и даже бедняков, в отдельных случаях быв. красных партизан, под категорию раскулачиваемых; фиксируются местами факты исключительно грубого обращения с населением со стороны работников низового аппарата; регистрируется много фактов мародерства и дележки имущества раскулачиваемых, а также аресты середняков за невнос сем-зерна; угрозы арестом и выселения за невступление в колхоз и проч… Сведения о злоупотреблениях, несмотря на принимаемые меры облпарт-организациями, продолжают поступать, и до настоящего времени из большинства районов и местами количественно увеличиваются». Так начинается записка Евдокимова Сталину 7 марта 1930 г.

В то же время у Фриновского состоялась «следующая встреча с Евдокимовым…. когда он объезжал районы, в которых проводились операции по борьбе с повстанчеством. После официальных разговоров я имел с Евдокимовым интимную беседу, во время которой он мне говорил, что вооруженным путем, как думает ЦК, колхозов не создашь… обстановка очень сложна и в центральной России. Может так получиться, говорил Евдокимов, что кулака-то мы разорим и физически уничтожим, а осложнений у нас в стране может быть много и хозяйства в деревне партия не создаст… На этом разговор с ним и кончился. Пробыв несколько дней, Евдокимов уехал».

Именно в это время он направил еще одну записку Сталину о ситуации в деревне (на этот раз в Сибири): «Массовые перегибы и извращения в ходе коллективизации и раскулачивания…. приняли угрожающие размеры. Непрекращающиеся извращения вызывают серьезные колебания в настроении середняцко-бедняцких масс, что создает благоприятную почву для развертывания кулацкой к. р. агитации и для распространения кулацкого влияния на часть середняков и даже бедноты. В результате по Сибири не прекращаются (имея тенденции к росту) массовые выступления, возглавляемые кулацкой к.р. и перерастающие в банд, движение».

В сентябре 1930 года Фриновского направили для подавления повстанческого движения в Азербайджан, и в этом году у него состоялась «встреча… в кабинете у Евдокимова. Я спрашивал его указаний. Наряду с оперативно-служебными указаниями, он заявил мне, что в успех начавшейся операции по ликвидации кулачества как класса он – Евдокимов, хотя на него и возложено проведение этой операции по СССР, – не верит. В целесообразность проводимой по решению Центрального Комитета операции он также не верит, считая, что это может привести к обнищанию деревни и деградации сельского хозяйства».

Может быть, записки Евдокимова сыграли не последнюю роль в появлении известной статьи Сталина «Головокружение от успехов». Так или иначе, похоже, что показания Фриновского на следствии 1939 года, согласно которым Евдокимов одно время сочувствовал правым, не выдуманы.

Отношения Евдокимова с Ягодой были непростые. Орлов сообщает, что Сталин хотел назначить Евдокимова начальником УНКВД в Ленинград, но Киров воспротивился, и в Ленинграде остался Ф.Медведь. Действительно, есть решение ПБ ЦК ВКП(б) от 25.07.1931 направить Балицкого на работу в Москву, Реденса на Украину, Медведя в Белоруссию, а Евдокимова в Ленинград. Но уже 5 августа было принято решение «назначить ПП ОГПУ в Средней Азии т. Евдокимова, дав ему специальное поручение разоружения банд в Таджикистане, прежде всего в Туркмении (так в тексте. —Л.Н.)».

В соответствии с решением Политбюро, 1931-32 гг. Евдокимов провел в Средней Азии. «Это назначение я рассматривал как незаслуженное наказание» вспоминал Евдокимов. Опала была, видимо, серьезным психологическим испытанием для Евдокимова. Некоторые из его сторонников отвернулись от своего патрона. Евдокимов рассказывал на следствии, что «в 1931 году при моей переброске в Среднюю Азию, Вейншток лично, по указанию Ягоды, выселял мою семью из квартиры, и у нас с ним после этого личного контакта не было» Другие сохранили верность – во время командировки его сопровождали Попашенко и Кальнинг.

Операции в Средней Азии принесли Евдокимову еще два ордена Боевого Красного Знамени – Таджикской и Туркменской ССР. В 1932 г. Евдокимова возвращают на Северный Кавказ. Первое путешествие в Москву закончилось неудачей – он поднялся довольно высоко, но не смог повалить Ягоду. Видимо, он вынес из этих трех лет большой опыт: неприязнь к Сталину, недоверие к политике партии и веру в силу органов, которые «могут все».

Так или иначе, в 1933 году Евдокимов снова встретился с Фриновским. Последнего назначили на высокий пост – начальника ГУПВО (Главного управления пограничных и внутренних войск). «Вскоре после назначения меня начальником ГУПВО

ОГПУ и приезда в Москву, я встретился с Евдокимовым у него на квартире. Он приехал из Ростова. Вроде бы сомнения в политике Сталина у Евдокимова сохранились: «Подожди, колхозы-то начали существовать, но это только начало, а что будет дальше – неизвестно… Дальше Евдокимов спросил: «Ты ГУПВО принял или нет?» После моего утвердительного ответа он сказал: «Тебе надо было бы заинтересоваться как следует вопросами войск. Войска будут играть большую роль в случае каких-либо осложнений внутри страны, и ты должен прибрать войска к своим рукам». Здесь, мне кажется, уместно вспомнить мысли Евдокимова 1927 года о том, что войска будут нужны в условиях возможного политического кризиса, что и произошло весной 1937 года.

Со своей стороны Ефим Григорьевич продолжал сплачивать вокруг себя кадры чекистов. В 1934 году «он говорил о том, что он имеет ряд людей внутри аппарата ГПУ, и назвал Рудя, Дагина, Раева, Курского, Дементьева, Горбача и других». Кроме того, он активно наращивал свой политический вес. В 1934 году Евдокимов был переведен на партийную работу, став первым секретарем Северо-Кавказского края, а также был избран в ЦК. Руководителем ОГПУ края стал его заместитель Дагин. Евдокимов стал сразу делать попытки протолкнуть своего помощника в Москву: «В этот же его приезд Евдокимов говорил: нельзя ли как-нибудь, через Ягоду, протянуть Дагина на оперативный отдел».

Подведем итог: к осени 1936 года Евдокимов имел определенное политическое лицо. Этот «силовик» верил, прежде всего, в мощь военнизированных структур. Кроме того, он отчетливо представлял себе то море ненависти, которое жило в крестьянстве. Он ненавидел Ягоду и считал его «липачем». Наверное, он не очень доверял Сталину, так как попал в «незаслуженную опалу». За Евдокимовым к 1936 году стояла сильная группа чекистов, самым влиятельным из которых был Фриновский.

Наиболее видную роль в этой группе после Евдокимова играл начальник ГУПВО комкор Михаил Петрович Фриновский. Отношения Фриновского и Ягоды были несколько иными, чем у Евдокимова. Шрейдер рассказывает, что «в конце 1928-го или начале 1929 года Московским комитетом партии было вскрыто дело так называемого «Беспринципного блока» в Сокольническом районе, в котором оказались замешаны Ягода, Дерибас и Трилиссер, а также секретарь Сокольнического РК ВКП(б) Гибер, скромный и честный большевик, втянутый ягодинскими холуями Погребинским и Фриновским (оба они в то время были помощниками начальника особого отдела Московского военного округа) в пьяные компании, собиравшиеся на частных квартирах, где, как рассказывали, в присутствии посторонних женщин за блинами и водкой решались важные организационные вопросы, включая расстановку кадров… Под давлением партийной общественности Ягода тогда был вынужден убрать из центрального аппарата своих любимцев, Фриновского и Погребинского, и отправить их на периферию полномочными представителями ОГПУ – Фриновского в Азербайджан, а Погребинского в Башкирию». Как раз в это время Фриновский встретился с Евдокимовым в Москве и пожаловался, что «попал в правые на практике».

Через три года Ягода возвращает Фриновского в Москву, и он становится начальником ГУПВО. Именно в этот момент и происходит упомянутый выше разговор о роли войск ОГПУ «в случае каких-либо осложнений внутри страны».

К октябрю 1936 у Фриновского 5 орденов Красного Знамени и Орден Ленина. Позже С. Берия будет говорить, что Фриновский и Тухачевский были друзьями, а вдова Миронова (Король) писать о дружбе Фриновского с Ежовым. Короче говоря, Фриновский – «всем друг». Вероятно, достаточно точно эту мысль выразил Ежов, который говорил на следствии: «Я все время считал его «рубахой-паренем».

Так ли все было просто? На этом мы остановимся ниже, а пока хочется добавить еще одну показательную деталь к портрету Фриновского. В 1937–1938 гг. он занимал пост первого заместителя наркома, начальника ГУГБ, его реальный политический вес был очень велик. Но он по-прежнему имел звание комкора, хотя, конечно, мог претендовать на комиссара 1-го ранга. Фриновский полтора года ходил с тремя звездами в петлице (как комиссар 3-го ранга), а приказы отдавал комиссарам 1-го ранга Реденсу и Заковскому, комиссарам 2-го ранга Гоглидзе, Залину, Леплевскому… Почему? Будучи руководителем ГУГБ, он всегда ходил в форме пограничника. Почему? Летом 1937 года все получили Ордена Ленина, а Фриновский только Красную Звезду. Странно это все… Для «просто солдата» и «рубахи-парня» поведение нетривиальное.

В центральном аппарате служили еще несколько «северо-кавказцев». Примерно тогда же, когда Евдокимов ушел на партийную работу, помощником секретаря наркома был переведен еще один «северокавказский» чекист – Борис Яковлевич Кальнинг. С 28 марта 1936 г. оперативный секретарь наркома внутренних дел СССР, комиссар 3-го ранга Яков Абрамович Дейч. Особый вопрос – начальник отдела кадров ст. майор ГБ Яков Маркович Вейншток. По биографическим справкам он «северокавказец», но Евдокимов рассказывал на следствии, что «в 1931 году при моей переброске в Среднюю Азию, Вейншток лично, по указанию Ягоды, выселял мою семью из квартиры, и у нас с ним после этого личного контакта не было». Шаг Ягоды понятен – он хотел столкнуть их и привязать Вейнштока к себе. Вместе с тем, в 1937, когда Ягоду арестуют, Фриновский не даст хода показаниям Ягоды на Вейнштока.

В июле 1934 года «северокавказец» Петр Гаврилович Рудь стал руководителем УНКВД Азово-Черноморского края. Одним из последних кадровых решений Ягоды было освобождение Рудя от этой должности в августе 1936 года. Летом 1934 года УНКВД Северного Кавказа в этот период возглавил другой представитель клана – Израиль Яковлевич Дагин, а летом 1936 года его заместитель Владимир Михайлович Курский возглавил УНКВД Западно-Сибирского края. Миронов Сергей Наумович руководил УНКВД Днепропетровской области.

Выше говорилось, что в 1931 г. группу «старых чекистов» (Бельский, Ольский, Мессинг) выдавили из органов. Однако, вскоре один из них вернулся. «Года полтора спустя, в одном из своих выступлений «нарком изобилия», как называли тогда Микояна, особо отметил отличную работу чекистов на пище-промовском поприще, после чего Бельский был возвращен на работу в органы на пост начальника Главного управления милиции и заместителя наркома внутренних дел СССР».

Лев (Абрам) Николаевич (Михайлович) Бельский (Левин) был председателем ЧК Симбирской губернии с апреля 1918 г. (т. е. во время восстания белочехов и мятежа Муравьева), полпредом ВЧК в Тамбовской губернии (во время мятежа Антонова), полпредом ВЧК на Дальнем Востоке в 1921–1923 гг. (т. е. во время присоединения этого региона), полпредом ГПУ-ОГПУ по Туркестану, Средней Азии в период кульминации борьбы с басмачами Ибрагим-бека. В общем, это был достаточно серьезный товарищ. Интересную характеристику ему оставил Агабеков: «Бельский… старался обойти препятствия, выждать, улучить момент и, благодаря такой тактике, в течение семи лет бессменно держится в Туркестане, постепенно прибрав к рукам всю страну. Это один из сильнейших работников. Он тайно добивается поста заместителя председателя ОГПУ и добьется, конечно, если не сорвется на каком-нибудь резком повороте партийной линии. Его единственный недостаток, с точки зрения ОГПУ, тот, что он старый бундовец, и в коммунистическую партию вступил только в 1917 году. Для ответственного поста зампреда ОГПУ это является недостаточным стажем».

Заместителем Бельского в 1924–1928 гг. был Матвей Давыдович Берман. В 1930 г. Бельского переводят в Москву, и вслед за ним в Москву переезжает и Берман. Можно предположить, что между этими двумя переводами существовала связь. В Западной Сибири НКВД некоторое время руководил в прошлом один из замов Бельского Василий Абрамович Каруцкий, ранее занимавший пост полпреда ОГПУ по Казахстану. Ягода ему благоволил и называл его «талантливым оперативным работником, имеющим большой опыт». В июле 1936 г. нарком перевел его в Москву в СПО. Вместо него начальником управления в Сибири стал «северокавказец» Курский. Следует учитывать, что по ОГПУ-НКВД ходили легенды о запойном пьянстве Каруцкого.

Кроме того, у Матвея Бермана был младший брат Борис Давыдович Берман. Когда М.Д. Берман служил председателем Иркутской ЧК, Борис поехал с ним. Здесь их пути временно разошлись. В 1923 году Бориса направили в Москву, но в 1928–1931 гг. братья снова оказались вместе в Средней Азии (там он вместе с Каруцким, кстати, организовал арест епископа Войно-Ясенецкого). Затем с 1931 по линии ИНО Борис Берман под псевдонимом «Артем» служил за границей, в полпредстве СССР в Берлине. Им были получены сведения о переговорах рейхсканцлера фон Папена с западными державами о создании антисоветского лагеря. За работу в Берлине Берман был награжден именным оружием, а по возвращении стал заместителем начальника ИНО ОГПУ СССР. Когда Артузова перевели в Разведупр РККА, Слуцкий стал начальником ИНО, а Б. Берман – его первым заместителем. Кроме того, надо дополнить биографию Бермана воспоминаниями людей, которые его знали. Известный советский разведчик (и узник сталинских лагерей) Дмитрий Быстролетов («Андрей») работавший с Берманом («Артемом») за границей, описывает своего сослуживца как «высокого, стройного, молодого, вернее очень моложавого мужчину, любимца женщин, всегда веселого, энергичного, большого умницу, ловкого руководителя в хитросплетениях своих и чужих шпионских комбинаций. Борис заражал своей жизнерадостностью, товарищеской простотой, неизменным желанием помочь в беде».