Мелкий лавочник, или Что нам стоит дом построить. Роман-биография

– Вилен, чем ты занимаешься, на что живешь?

– Ну, у меня контейнер на рынке, ларек возле метро…

– Все понятно – мелкий лавочник…

Из разговора сорокалетнего предпринимателя Вилена с полковником в отставке дядей Минаем

Часть 1

Глава 1.1. Загадочное предсказание

Чета Хорошокиных медленно накручивала овалы пешего променада по периметру небольшого парка культуры и отдыха имени революционера-боевика Дедушкина. Быстро накручивать овалы не получалось. Третью неделю в большом и красивом городе стояла невиданная, невыносимая в этих местах жара. Кружочек, в спидометре машины, на которой Хорошокины прибыли в парк, уже третий день рисовал веселые и кудрявые, как маленький Ленин в октябрятской звездочке, цифры + 32 и не поддавался никаким уговорам гидрометцентра.

Пахло узбекским пловом. Плов рекламировали узбекские канатоходцы. На высоте самых высоких деревьев они бегали по канату покачивая шестом и делая кульбиты от вида которых перехватывало дух. Казалось, вот-вот один из них грохнется в казан с пловом, а шест как копье пронзит кого ни будь из четы. Но так казалось только Хорошокину. Остальная публика ела плов с удовольствием.

Было воскресенье, и измученные жарой горожане спасались от нее кто как мог. Те, кому хватило места, располагались на берегах рек, озер, мелкого неподвижного залива и в загородных домах с бассейнами. Не поместившиеся довольствовались городскими парками. И судя по количеству людей в парке не поместившихся было много.

Хорошокины были одни из них. У четы не было ни загородного дома, ни бассейна в нем, ни желания расталкивать отдыхающих у загородных водоемов.

По всем расчетам, загородный дом без бассейна должен был появиться через год. А пока они пытались спастись от жары в парке.

От одной тени к другой через участки, опаленные солнцем, перебегали одинокие тонконогие девушки, быстроногие юноши, чинно пересекали места без тени пожилые супружеские пары и в их числе Хорошокины, мамаши с колясками, детьми и супругами. Малыши, вынутые из колясок, улыбаясь и весело размахивая ручками, пытались догнать Хорошокиных, а оставшиеся в колясках обижались, что их не вынули и громко кричали.

– Не хотите орешков? – спросила встретившаяся Хорошокиным приветливая женщина в красной кепке-бейсболке и фартуке, с висящим на животе холщовым мешочком с иностранной надписью и большой хозяйственной сумкой в руках.

– Ой, нет спасибо, – испуганно отмахнулась супруга Хорошокина, вспомнив про недавно отремонтированные зубы.

Впереди показалась длинная скамейка с сидящей на ней толстозадой девушкой, говорящей по телефону.

– Наконец, скамейка в тени, давай присядем, – сказал Хорошокин.

– Давай, – неожиданно согласилась супруга.

Неожиданно, потому что супруга Хорошокина моментально начинала ненавидеть каждого, кто рядом с ней курил, выгуливал собак или болтал по телефону.

Хорошокины были молодые пенсионеры-одногодки, вступившие в брак в студенческом возрасте. И несмотря на это, выстоявшие и добравшиеся до возраста, когда уже не до взаимных боевых претензий и других мелочей, мешающих консенсусу.

До вступления в брак будущая жена Хорошокина носила фамилию Плохишкина и с детства мечтала от нее избавиться. Поэтому фамилию мужа с абсолютно противоположным обнадеживающим значением она взяла с большим удовольствием и мужа поначалу тоже.

К сожалению, некоторым пилотным читателям этого очень приближенного к реальности повествования фамилия главного героя показалась странной и неудобной в произношении. Ну просто какая-то Нетудыхатка, и, вообще, как будто абрикос во рту катается – ни разжевать, ни выплюнуть. Они даже стали предлагать свои варианты. Некоторые докатились до Хорошишкина и Хорошашкина.

Так и слышится: Хорошашкин, давай сыграем в шашки; Хорошишкин, брось в медведя шишку. Но что поделаешь, если фамилия главному герою досталась от дедушки. И сначала она вообще была Хорошовер. Но когда 19-летний дедушка попал в продотряд пулеметчиком и стал отнимать хлеб у крестьян и отправлять его пролетариату, он быстро понял, что с такой фамилией ему не жить, и стал Хорошидисом. Евреев из продотряда убивали сразу, причем часто в изощренной форме, а греков считали подневольными и просто избивали до полусмерти. Так как дед был тоже подневольным, а становиться сразу русским с его цвета вороного крыла вьющимися волосами, вороньим же носом горбинкой и цвета вороньего же крыла глазами было странно, он и стал греком.

Но пришли времена, когда советская власть принялась и за греков, и дед, взявшийся к этому времени управлять некоторой частью ее хозяйства, понял, что надо становиться русским. Советские хозяйственники были в знакомстве со всеми. Иначе какие же они хозяйственники. И паспортистке гражданке Фейгиной была написана записка с фамилией Хорошикин. Но то ли фамилия была написана неразборчиво, то ли гражданка Фейгина еще не совсем выучилась писать по-русски, но в паспорте оказалась фамилия Хорошокин.

Дедушке, как и пилотным читателям, эта фамилия тоже не понравилась, и он уже собирался бежать в загс. Но бабушка его остановила. Бабушка помнила шикарное трехсотлетие дома Романовых и какой шок случился, когда дома не стало.

– Брось, Боря, – сказала бабушка Сима, – были Хрошоверы, будем Хорошокины – хорошая фамилия, шик, шок, не все ли равно, главное, на русскую похожа.

В общем, бабушка дедушку уговорила, и ты, читатель, соглашайся.

* * *

Но продолжим.

Выходила Тоня Плохишкина замуж невысокой, хорошенькой, пухленькой девушкой, и, если не считать исчезновения пухлости, такой же в свои 62 года она и осталась. Неудобства небольшого роста она превратила в преимущества, и Хорошокину с его средним ростом и грустной сутулой статью постоянно приходилось выполнять несложные обязанности по открытию форточек, снятию товаров с высоких магазинных полок и забрасыванию вещей на антресоли. Делал он это с большим удовольствием. Ну как было не порадеть бабушке четырех внуков, изображающей девочку.

* * *

Толстозадой девушке соседство с четой Хорошокиных не понравилось, она вскочила со скамейки и, продолжая с легким матерком кого-то уговаривать прийти в парк, удалилась в сторону общественного туалета.

К дубу, создававшему тень над скамейкой, подошла подвыпившая женщина, прислонилась к нему и закурила.

– О! Тебя только здесь не хватало, – прошипела Хорошокина.

То ли подействовало шипение Хорошокиной, то ли дуб сильно качался, но женщина отлепилась от дуба и в надежде найти твердую опору, покачиваясь, двинулась к каруселям.

И тут к скамейке приблизилась непохожая на других женщина, торгующая орехами.

– Фу-у, – сказала она, – еще один овал одолела. Вы не будете возражать, если я покурю здесь на краешке?

– Лучше бы не надо, – испуганно сказал Хорошокин.

– Курите, курите, ветер дует от нас, – неожиданно сказала жена.

Хотя воздух был недвижим и ни один листик на дубе над скамейкой не шелохнулся, повеяло необычным.

– Где она нашла ветер? Наверное, это от жары? – подумал Хорошокин, и над головой продавщицы орехов засиял нимб.

Отношения с городскими ветрами у жены Хорошокина Тони были сложными. В прогнозе погоды для нее было главным направление и скорость ветра. На втором месте стояла величина атмосферного давления.

– Опять врут, ну не может быть потепления при северо-западном ветре, да еще 6 метров в секунду, да еще при падающем давлении, – спорила она с Гидрометцентром.

– Ну я же говорила, – восклицала она, когда вечером чета Хорошокиных выходила гулять, чтобы побороться с тихо подкрадывающейся старостью, – ветер-то северо-восточный.

Как она определяла в самом логове новостроек стороны света и направление ветров, дующих в большом и красивом городе сразу во все стороны, для Хорошокина так и осталось загадкой.

– Ой, спасибо, – сказала женщина в нимбе, положила холщовый мешок с иностранной надписью и большую сумку на скамейку, а сама отошла на противоположную сторону аллеи и закурила.

Мешок и сумка были набиты орехами: сумка – доверху, а мешок – наполовину. Орехи были какие-то необычные: очень большие, одинаковые и завернуты в золотую фольгу.

– А что это у вас за необычные грецкие орехи? – спросил Хорошокин закончившую перекур продавщицу. – Такие большие, одинаковые и в золотую фольгу завернуты.

– Так это орехи счастья, – нимб над головой продавщицы засверкал.

– Как счастья? – не понял Хорошокин.

– 50 рублей не деньги. Загадываете желание, покупаете орех, и все сбудется. Еще ни разу не было, чтоб не сбывалось. Это же орехи не простые, а лучший китайский сорт, привезенный прямо из Китая.

Нимб погас.

– Ничего не понимаю, – сказал Хорошокин. – А счастье-то где?

– В орехе, там лежит бумажка, а на ней все написано.

– А как я ее достану?

– Как-как, – не выдержала жена привычную хорошокинскую тупость, – расколешь орех и достанешь.

– А как я его расколю?

– Да я его расколю, каблуком, тебе дать 50 рублей?

Хорошокин достал 100 рублей.

– Что б за год набрать денег на этот чертов загородный дом, – загадал он желание, получил сдачу, три раза перекрутил в холщовом мешке орехи, взял самый нижний и отдал его и сдачу супруге. Супруга положила деньги в сумку, орех – под каблук австрийской босоножки на платформе, купленной в прошлом году в Вене, и, как Григорий Мелехов одним ударом шашки раскалывавший австро-венгерские черепа, одним ударом австрийского каблука развалила орех на две половинки. Внутри лежала аккуратно свернутая розовая как австро-венгерские мозги бумажка.

Хорошокин достал ее, развернул и стал читать напечатанное мелким шрифтом.

– Вы видите окружающий мир будто бы сквозь пелену. Расслабьтесь. Скоро она спадет, и в ваших делах наступит ясность. Не принимайте скоропалительных решений, ибо ваши нервы расшатаны.

– Расшатаются тут с этим домом, – подумал Хорошокин.

– Если хотите добиться успеха, прислушайтесь к советам начальства, скоро все изменится к лучшему.

«Вроде пока все правильно, – подумал Хорошокин, – кроме советов начальства». Хорошокин уже давно сам был начальством.

«Разве что считать начальством супругу».

Дальше тоже все было правильно.

– Уделяйте побольше времени общению с детьми. Новые перспективы и новые планы уже возникают, но вот новой любви пока не предвидится.

– Слава богу, еще только новой любви мне не хватало – резанула Хорошокина.

– Сконцентрируйтесь на каком-нибудь одном желании и не растрачивайте силы на все понемножку.

«Уже сконцентрировался, черт бы побрал этот дом», – подумал Хорошокин.

– Давай порву, – сказала жена.

– Разве эти бумажки рвут? – спросил впечатленный Хорошокин.

– Да они там все одинаковые, – сказала Хорошокина.

Они встали со скамейки, чтобы сделать еще один круг и вскоре догнали продавщицу счастьев.

– Ну что, сходится? – спросила она.

– Вроде бы сходится, – ответил Хорошокин. – У вас там, наверное, все бумажки одинаковые?

– Да вы что! – обиделась продавщица. – 10000 вариантов. Все покупатели довольны. Я их потом в парке встречаю. Все благодарят. Удачи вам, ребята.

В Хорошокине расплылось чувство благодарности:

– Спасибо, что назвали ребятами, – поблагодарил Хорошокин.

– Ну а кто мы, мне тоже уже 47, и ничего, все еще ребячусь – сказала приятная продавщица и как-то завлекающе посмотрела на Хорошокина.

– Приходите к нам в парк, – добавила она, и Хорошокину показалось, что продавщица подмигнула.

– Это из-за тебя нас приняли за 45-летних, – похвалил Хорошокин жену.

Благодаря девичьему виду ровесницы-жены пенсионера Хорошокина часто принимали за подлеца, променявшего старушку жену, на молодую хищницу.

– А записку я сохраню, посмотрим, что будет, – задумчиво сказал Хорошокин.

Буквально с понедельника предсказания стали сбываться прямо по списку. Первой, постепенно, исчезла пелена. Исчезла она благодаря лекарствам, выписанным доктором, к которому Хорошокин сходил в понедельник. Потом Хорошокин прислушался к совету учредителей, принявшим решение об открытии новой точки роста прибыли, которая могла оказаться и точкой роста убыли. Но совет учредителей был опытным и верил в лучшее. И хотя это решение явно отдаляло строительство дома, он решил твердо следовать указаниям записки, сконцентрировался на этом одном желании жены и сына и перестал растрачивать силы и деньги на все, кроме будущего дома.

– Ну а как же, – думал он, – раз все так быстро сбылось, то, может, и с домиком получится. И будет нам купленное счастье.

Глава 1.2. Сын пытается уговорить Хорошокина купить загородный дом

Покупку загородного дома придумал сын Хорошокиных Коля.

Коля родился в городе, ходил в садик в городе, ходил в школу в городе, а потом окончил в городе институт и поступил на городскую работу. Когда у него возникло непреодолимое желание жить за городом, Хорошокины не знали. Но предполагали, что тогда, когда у них оказалось три городских квартиры.

– Ты посадил за свою жизнь хоть одно дерево? – спрашивал Хорошокина-старшего сын Коля.

– Да я их десятками сажал в школе.

– В школе не считается, считается на своем участке.

– Ну ладно, сына ты вырастил, а дом построил?

– А три квартиры? – парировал Хорошокин-старший.

– Не считается, – отвечал сын. – Считается на своем загородном участке, продавай квартиру, покупай дом.

«Ничего себе не считается, – обижался про себя Хорошокин, – интересно чего он настроит, когда вырастет».

– А ты где жить будешь, когда дети пойдут? – спрашивал Хорошокин.

– В загородном доме вместе с вами, – отвечал сын Коля.

В отличие от сына Коли его родители Вилен Ильич и Антонина Николаевна все детство и юность вплоть до поступления в институт провели в деревне и возвращаться туда не собирались. Юная деревенская жизнь когда-то нравилась Хорошокину. Но возвращаться в пенсионном возрасте к туалету на улице, помойному ведру за занавеской на кухне, газовым баллонам, печам, требующим ежедневных растопок, и еженедельным сидениям в банных очередях не хотелось.

– Ты что вспомнил, батя, – смеялся сын, – сейчас цивилизация. За городом все, как в городе.

– Ну не все, – догадывался Хорошокин, но, конечно, он понимал, что деревня теперь не та.

Сын Коля был упрям, и однажды обычным темным зимним вечером зазвонил мобильный Хорошокина, и на нем высветились позывные сына.

Вечер сразу стал необычным. Это было событие. Сын вспомнил про родителей.

Обычно Хорошокины, не выдержав молчания отдельно живущего сына, сами начинали ему названивать.

– Ты, наконец, позвонишь своему сыну! – говорила Хорошокина.

– Обойдется, пусть сам хоть раз позвонит, – злился Хорошокин.

– Ну-ну, – говорила Хорошокина.

Она знала, что будет дальше.

Дальше, несмотря на работающий телевизор, голову Хорошокина начинала грызть зловещая тишина.

А когда начинала греметь реклама, вибрации тишины становились невыносимы.

– Ладно, – говорил Хорошокин. Ему тоже очень хотелось услышать голос сына Коли.

Чаще всего Хорошокин слышал в трубке сонный или недовольный голос, иногда сын что-то жевал, и тогда речь его была замедлена и невнятна. Хуже было, когда трубка не отвечала.

– Не отвечает? – спрашивала Хорошокина.

– Спит, наверное, – с дрожью в груди пытался успокоить ее Хорошокин.

– А может, в кино и не слышит, – пыталась Хорошокина успокоить его.

Хорошокины почему-то считали, что с ними никогда ничего не случится, а вот с их ребенком!

В конце концов сын перезванивал, и дрожь в груди Хорошокина медленно затихала, но еще долго ее отголоски будоражили Хорошокина.

* * *

– Завтра едем смотреть загородный дом, с нами поедет Инна, – сказал сын.

Хорошокины знали, что у сына появилась девушка Инна. Решение сына познакомить с ней родителей было хорошим знаком. Сын Хорошокиных Коля к любому делу подходил ответственно. Это было фамильной чертой семьи Хорошокиных, их родителей, их бабушек и дедушек и, может быть, даже их прадедушек и прабабушек. Значит, девушка ему нравилась. Желание познакомиться с девушкой сына победило нежелание рассматривать загородные дома, и на следующий день Хорошокины заехали за сыном. Вместе с ним к машине подошла правильно одетая для загородной прогулки симпатичная девушка.

Инна приехала из Вологды, окончила университет культуры по специальности «туризм и его маркетинг» и собиралась уговорить всех россиян посетить Вологду и другие курорты Русского Севера. А вот понравиться родителям Хорошокиным она совсем не собиралась. То есть, конечно, собиралась, но цели такой у нее не было. И поэтому она сразу понравилась Хорошокиным.

– Ну что, поехали, здесь недалеко, – сказал сын.

И вскоре машина выехала на загородную трассу, потом свернула на проселочную асфальтированную дорогу и оказалась в лесу. Через 5 минут лесная дорога уперлась в ворота. Вышел охранник, сын ему что-то сказал, шлагбаум открылся, Хорошокин въехал в неведомую ему доселе жизнь и остановил машину у административного домика. Неведомая Хорошокину жизнь называлась коттеджный поселок «Новый Вавилон».

Стоял удивительный зимний день. Снег вокруг был белее снега, небо было яснее и голубее самого ясного и голубого неба, легкий морозец нежно покусывал щеки, поглаживал нос и подергивал за уши. Со всех сторон на поселок надвигался сосновый лес, и хвойные миазмы заставляли трепетать ноздри Хорошокина.

– Менеджер задерживается, – сказал сын, – пойдемте погуляем.

И чета Хорошокиных с сыном и его девушкой Инной двинулась по расчищенной дороге в глубь поселка. Дорога вела в сторону леса. От соснового морозного воздуха Хорошокин начал хмелеть. Вдоль дороги стояли те самые загородные дома, в которых сын Коля предлагал поселиться Хорошокиным. В этот день Хорошокиным нравилось все. Дома им тоже понравились. И хотя в них уже жили люди, Хорошокин понял, что это не проблема. Всегда найдется пустой дом или пустой участок, были бы желание и деньги. Желание стало возникать, а вот деньги просто так возникнуть не могли.

Приехал менеджер и стал показывать участки и дома, которые можно было купить. Оставалось только выбрать и купить.

– Ну что понравилось? – спросил сын на обратном пути.

– Очень, – ответили Хорошокины.

– А тебе, Инна, понравилось? – спросил Хорошокин.

– Очень, – ответила немногословная Инна. Инна, как большинство северян, оказалась немногословной и даже молчаливой, что тоже очень понравилось Хорошокиной.

– Вот и продавайте трешку, – сказал сын.

«Трешка» была вторая квартира, построенная Хорошокиным. Первую квартиру Хорошокин построил с помощью государства и тестя.

Глава 1.3. Чтобы построить три квартиры в большом и красивом городе, юный Вилен Хорошокин едет поступать в институт в этом городе и в него поступает

После поездки за город Хорошокин завез домой сына с его девушкой, сын жил в первой построенной им квартире, и поехал к себе домой – в третью построенную им квартиру.

Дома он переоделся в свои любимые домашние штаны в шотландскую полоску, в свою любимую фиолетовую футболку и, одурманенный загородным морозным лесным воздухом и любимой диванной силой, лег на свой коричневый кожаный диван и заснул. Но перед тем как заснуть, подумал: «На хрена мне этот загородный дом, мне и так хорошо».

– Итоги XVIII века решил подвести Наполеон, когда в 1812 году захватил всю Европу и напал на Россию. Итоги пришлось подводить России. Итоги XIX века в 1914 году захотела подвести Германия и объявила войну России. Итоги пришлось подводить СССР и США. В 2014 году итоги XX века решили подвести США и подружились с Украиной, в результате…

– Не надо подводить никаких итогов, а то я загородный домик построить не успею, – закричал Хорошокин и проснулся.

– Сколько можно спать? – услышал он жену Антонину.

– Подведем итоги недели. Российская Китайская народная республика, – услышал он включенный женой телевизор.

– Что за хрень, – испугался Хорошокин.

Было воскресенье, восемь часов вечера, по «России» начиналась любимая итоговая программа жены.

– Россия и Китайская Народная Республика заключили договор.

– Это другое дело, – успокоился Хорошокин и проснулся окончательно.

«Итоги, итоги, – скакало в голове Хорошокина, – а у меня какие итоги: жена – россиянка-патриотка, дочь – американка, внуки – американцы, мать – израильтянка, сын – оппозиционер-строитель, борец с разрешительной системой. Ах да, я же три квартиры построил, – вспомнил Хорошокин. – Ну построил, только чего мне это стоило».

Когда-то Хорошокин еще не был Хорошокиным, а был Вилей, жил с родителями в украинском районном центре средних размеров и ходил в русскую школу. И было таких райцентров на Украине видимо-невидимо. И в каждом из них стоял памятник танку, первым на плечах немцев ворвавшимся в райцентр, был парк с танцплощадкой имени великого поэта Украины, улица имени Великого поэта всей Украины и одноименный памятник.

Но райцентр, в котором жил Вилен был особенным. Потому что там жил он, его младшая сестра, мама и папа, и была дамба. И перегораживала дамба великое Кременчугское море. И стояло на ней село Панское. И было в этом селе три дома и железнодорожный разъезд. И разъезжались на разъезде поезда Москва – Одесса и Одесса – Москва. Один шел в Москву, другой в – Одессу, и наоборот. И все они на пять минут останавливались на станции Серебрянск-1, а на станции Серебрянск-2 уже не останавливались. А Серебрянск и был тот самый райцентр, в котором жил юный Вилен. В Москве благодаря поездам Вилен побывал, а в Одессе почему-то нет.

В Одессе он побывал благодаря пароходику, протащившему Вилена с мамой через огромное Кременчугское море и другие днепровские моря аж до самого города Херсона и курорта Голая Пристань, славившегося лечебными грязями, жарой, виноградниками и херсонскими арбузами. Оттуда они и подскочили в Одессу, на выходные, на корабле на воздушных крыльях. Увидели море, город, артиста Водяного, искупались в Аркадии, переночевали у друзей на какой-то станции Фонтана и вернулись на поезде Одесса – Москва в родной Серебрянск.

Если переехать через дамбу и мост, под которым вольно и плавно несутся воды Кременчугского моря, то попадешь в город Черкассы, в котором есть речвокзал, а оттуда до Киева рукой подать на воздушных крыльях. Так и жил Вилен в этой своей галактике с центром в лучшем райцентре Земли – Серебрянске. И учиться в институте собирался в ее пределах.

Но отправили их на летних каникулах после 8-го класса на экскурсию в другую галактику, в большой и, как оказалось, очень красивый и необыкновенный город. Таких городов Виля еще не видел. Ни местного значения стольный град Киев, ни самый главный стольный град Москва, ни даже веселая, бирюзовая, вся в солнечных зайчиках Одесса не были на него похожи. И вообще, ничего похожего Вилен до сих пор в пределах своей галактики не видел.

Поселили их в спортивном зале школы в новом районе, похожем на все новые районы больших городов, которые уже видел Виля.

Утром их на автобусе отвезли в музей с картинами Репина, Сурикова и других сподвижников-передвижников. Поводили по нему, объяснили, как добраться до школы и объявили свободное время.

Вышел Вилен из музея и увидел площадь желтого цвета с зеленой серединой, а в самом центре зеленой середины – чей-то кудрявый памятник, стоящий к Вилену спиной, с голубями на кудрявой голове и откинутой в сторону рукой.

– Опять Ленин, – подумал Виля, хотя нет, Ленин в сюртучном возрасте кудри уже сбросил.

Пушкин что ли, ну точно, Пушкин, прочитал Виля название памятника.

Стихи читает, веселый такой: «Люблю тебя Петра творенье». А в Москве он какой-то грустный, понурый, стихотворение, наверное, не сочиняется.

– Москва, как много в этом звуке… А что дальше?

Дальше мимо большого дома с фигурами и живыми швейцарами в форменных фуражках и в швейцарской форме Вилен вышел на большую улицу и остолбенел, как остолбеневали до него миллионы человек и как после него будут опять остолбеневать миллионы.

Примерно в это же время молодой, впоследствии знаменитый режиссер Андрон Кончаловский приехал в Венецию побороться за «Золотого льва», вышел на площадь Святого Марка и… Остолбенел он или нет, неизвестно, но спросил: «У вас что, праздник?»

– Нет, – ответили ему, – у нас так всегда.

Вилен, выйдя на Главный проспект, а улица оказалась Главным проспектом, тоже попал в праздник и спрашивать ничего не стал. Советские праздники он знал наперечет. На Главном проспекте был праздник несоветский, и, как потом понял Вилен, на Главном проспекте он тоже был всегда. Это было единственное место в Советском Союзе, где незнакомые люди улыбались друг другу, не мешали друг другу и даже были друг другу рады.

А в тот веселый летний день не мог понять Вилен, почему он остолбенел и сейчас, через 50 лет, понять не может, почему, каждый раз на Главном проспекте его охватывает то же необъяснимое чувство удивления. Строили чудо и построили к приезду Вилена.

Посмотрел Вилен направо, увидел золотой шпиль, и вместе с веселой праздничной августовской толпой, пошел к нему по Главному проспекту, текущему мимо дворцов и соборов, магазинов книги, обуви, рыбы и мяса, мимо ресторанов и кафе-мороженых к знаменитой реке Нее, дошел до золотого шпиля с корабликом и не остановился, а пошел дальше вдоль знаменитой площади, перешел по мосту реку Нею прямо на знаменитый Кошкин остров, к большим красным колоннам и музею с уродами. Остановился, обозрел с его стрелки необозримую невиданную красоту и пошел обратно, мимо рек и каналов, памятников, скверов и театров, аж до самого вокзала, на который они вчера приехали. Развернулся и пошел к Пушкину.

– Ну ты, Пушкин, даешь, все точно описал, – согласился восхищенный увиденным Вилен с солнцем русской поэзии и бросился в метро, чтобы не опоздать на ужин.

Конечно, в следующие дни им показали мосты, повисшие над водами рек и каналов с гранитными берегами, сады и парки, и опять дворцы, дворцы, дворцы вдоль рек и каналов, вдоль благородно расчисленных парков и садов, вдоль улиц, прямых и несгибаемых, как ряды гвардии на параде. Завели во дворец на знаменитой площади трех революций и показали малахитовую комнату, в которой министры временного правительства вздрогнули от выстрела «Авроры». Отвезли и поводили по пригородным дворцам и паркам с фонтанами и без фонтанов.

И дали достаточно свободного времени, чтобы съездить искупаться в теплом северном море. Побродить по огромным магазинам на Главном проспекте и понюхать запахи его ресторанов. Увидеть на знаменитой площади под колонной с ангелом девушку в мини-юбке из кумача и парня в джинсах.

От полученных впечатлений неокрепший мозг Вилена был в изумлении. И он решил, что такого количества красоты на один квадратный метр быть не может, что это мираж и все это ненастоящее и ему только кажется, потому что в СССР таких городов быть не может, и очень захотел остаться в этом городе-мираже навсегда.

Но экскурсия заканчивалась, и нужно было возвращаться в родной Серебрянск.

В Серебрянске мозг Вилена начал постепенно приходить в норму, а мираж рассеиваться, но сразу начинал принимать конкретные очертания, как, только придя из школы, Вилен врубал кассеты «Битлз» или «Роллинг стоунз», купленные у фарцовщика на галерее самого большого магазина Главного проспекта на все деньги, которые мама дала на всякий случай.

В этом мираже Виля в джинсах шел по Главному проспекту, и с ним рядом обязательно шла в мини-юбке из кумача его одноклассница, в которую он был влюблен без взаимности.

Если бы такой мираж реализовался в Серебрянске, возмущенные серебрянцы отвели Вилю с одноклассницей к памятнику танку, поставили к пьедесталу и побили их камнями. Впрочем, не надо наговаривать на серебрянцев. Они просто отвели бы Вилена с одноклассницей в юношескую комнату милиции. А там, узнав, что они из хороших семей, отдали бы их родителям на поруки.

– Опять рок-н-ролл-мьюзик, – улыбалась мама.

– И опять мираж, – говорил Виля. – Я хочу опять попасть в этот город.

– Правильно, – говорила мама. – Чтобы избавиться от твоего миража, нужно в него попасть, и он сразу превратится в просто большой и необыкновенный город, а чтобы попасть в большой и необыкновенный город, надо хорошо учиться и поступить в институт в большом и необыкновенном городе, – добавила мама и отвела Вилю к лучшему репетитору райцентра.

Федор Григорьевич Копытенко протестировал Вилю и назначил испытательный срок. Испытательный срок Виля выдержал, и Копытенко обещал Вилену, что он поступит в институт в большом и необыкновенном городе, если будет делать все так, как ему будет говорить репетитор.

Мираж большого необыкновенного города начал приближаться.

– Кто тебя еще научит, не эта же твоя Тамара Михайловна. Она у меня по физике больше тройки не получала.

Федор Григорьевич давно был на пенсии и переучил всех нынешних преподавателей физики и математики всех шести школ райцентра.

«Как они в институт поступили? – удивлялся он. – Они же у меня больше тройки не получали. Был, правда, один смышленый – Каит Аркаша, тот у меня даже пятерки получал».

Федор Григорьевич, конечно, лукавил. Все-таки все эти троечники учились у него, и ставил он им, конечно, не только тройки. Выучил он и Вилена. За месяц до окончания школы Копытенко закрыл свой последний конспект, который Вилен, как и все остальные, успел выучить практически наизусть, выдал Вилену список примеров и задач, которые еще необходимо было решить, и сказал: «Ну все, ты поступишь, иди».

А за шесть месяцев до окончания школы на разведку в большой и необыкновенный город был направлен дядя Толя. Точнее, направил его туда областной пединститут, где дядя Толя служил деканом физкультурного факультета. И отправил не на разведку, а для обмена физкультурным опытом.

На разведку его отправила мама Вилена. Дядя Толя должен был заехать в три института, предварительно выбранные Вилей, и выбрать из них лучший. Дядя Толя с задачей справился и сказал, что нужно поступать в институт авиационного приборостроения. Потому что там самая лучшая спортивная кафедра и самый лучший спортзал. А еще он привез газету этого института, которая очень понравилась Виле.

На следующий день после выпускного, Виля с мамой сел в поезд Одесса – Москва. Поезд на вокзал имени столицы Украины Киева пришел в Москву утром, а поезд с вокзала имени большого необыкновенного города уходил из Москвы вечером, и они с мамой пошли бродить по Кремлю, улице Горького и Выставке достижений народного хозяйства. На Выставке достижений народного хозяйства мама накормила Вилю шашлыком. Шашлык был почти такой же вкусный, как мамина отбивная котлета.

– Привыкай, – сказала мама, – нескоро поешь маминых отбивных котлет.

На вокзал имени столицы нашей Родины Москвы большого необыкновенного города они прибыли ранним утром и пошли занимать очередь на такси. Когда их очередь подошла, таксист убедил их на такси не ехать.