Играя с огнем

Глава 3

Уэст

Бз-з-з.

Бз-з-з.

Бз-з-з-з-з-з.

Мой телефон затрепыхался на тумбе, свалился на пол и задергался по кругу, как опрокинувшийся на спину жук.

Я наклонился и, подняв его, провел пальцем по экрану, чтобы выключить будильник. Барабанные перепонки чуть не лопнули от глухого вскрика.

– Милый? Это ты? Ларри! Иди сюда! Он ответил.

Да чтоб меня.

Я вырубился в хлам на целых десять часов, поэтому не сразу понял, что монотонная мелодия, поставленная на будильник, является еще и рингтоном.

На долю секунды я задумался, а не бросить ли трубку, но потом решил, что вчера уже перевыполнил норму ублюдского поведения, сожрав заранее приготовленное Истом спортивное питание. Прикусив до крови кулак, я прижал телефон к уху.

Что ж, начнем утро с Ничего и его долбаного кузена Отчаяния.

– Мама.

– Привет! Здравствуй! – лихорадочно воскликнула мама. – Уэсти, поверить не могу, что ты ответил.

Ты не одна такая, черт возьми.

– Как дела? – я перекатился на бок и уселся на краю кровати. Стоящие на тумбе часы показывали два часа дня. А еще обозначили, что я вконец долбаный придурок, который опять проспал. На горизонте уже маячил выпускной, и я понимал, что вот-вот закончу университет и получу совершенно бесполезный диплом, но неплохо было бы хотя бы прикинуться, что мне не плевать.

– Ничего, родной! Все хорошо. Вполне нормально. Мы хотели тебя проведать. Узнать, как у тебя дела. Истон рассказывал нам, что у вас нового, но хотелось услышать твой голос.

– Это он? – шмыгнул на заднем фоне папа. Я услышал шарканье. Что-то упало со стола. Родители сошли с ума от волнения. Меня накрыло чувством вины и его верным приятелем – угрызениями совести. – Дай-ка мне трубку. Уэсти? Ты слышишь?

– Привет, пап.

– Рад слышать твой голос, сынок.

Я надел стоящие у кровати ботинки и потащился в ванную. Отлил и почистил зубы, пока папа рассказывал историю о парне, который пообещал помочь ему удобрить землю, но еще не вернулся из Вайоминга, и из-за этого отец потерял еще один контракт. Я понял подтекст: пока им не отключили электричество, нужно выслать еще денег.

Острое чувство вины, которое я испытал секундой ранее, притупилось.

– Полагаю, банкиры от этого не в восторге. – Я сплюнул мятную пасту и воду в раковину и умыл лицо, даже не глянув в зеркало. Не мог смотреть на свое отражение несколько лет, так с чего начинать сейчас?

– О, ну… да, ситуация выглядит не лучшим образом, знаю, но…

Я не дал ему закончить.

– В конце дня отправлю деньги. Скоро позвоню. Пока.

Отец принялся что-то говорить, но я уже повесил трубку, схватил ключи, запрыгнул на байк и поехал в колледж. Через восемь минут, в половине третьего, я вошел в Лоуренс-холл на лекцию по спортивному менеджменту.

Снова опоздав, но никого этим не удивив.

К счастью, профессор Аддамс (пишется с двумя буквами «д», что оправдывает его сиськи с той же чашкой) отвлекся, пытаясь разобраться с магическим предметом под названием айпад. Он опустил голову и яростно тыкал в экран жирными пальцами, пытаясь вывести презентацию на белый фон у себя за спиной. Я проскочил назад и уселся между Рейном и Истом. Наконец на экране появились слайды, и Аддамс с радостью закряхтел.

– Че как, – Рейн стукнулся со мной кулаками. Он лизался с какой-то первой попавшейся девицей. Она наминала ему шею, пока он возился под ее юбкой.

Ист дал мне затрещину.

– Опять опоздал! И спасибо, кстати, что сожрал мою еду.

– Всегда к твоим услугам.

Именно так.

– Только посмей еще раз так сделать.

– Ты же в курсе, что я никогда не отказываюсь от вызова.

У всех были ноутбуки и блокноты. Только не у меня. Я не взял с собой рюкзак. Я заявлялся на лекции совершенно случайно, когда на горизонте уже маячил риск отчисления. Из недр аудитории раздался голос профессора Аддамса.

– Мистер Сент-Клер, вижу, вы решили наконец-то почтить нас своим присутствием.

Я невозмутимо уставился на него, не собираясь ему подыгрывать.

Когда все посмотрели на нашу компанию, девчонке рядом с Рейном хватило ума шлепнуть моего друга по руке, чтобы тот вытащил ее из-под юбки.

Аддамс прислонился толстым животом к столу и поправил на носу очки, недовольно хрюкнув.

– Скажите, мистер Сент-Клер, вы хоть отчасти заинтересованы в получении высшего образования?

Откровенно говоря, нет. Но этот гадюшник находился довольно далеко от Мэна, чтобы отсидеться и спасти свою семью от банкротства.

– Отвечайте словами, – заносчиво приказал Аддамс. – Вы ведь умеете говорить?

Я ухмыльнулся. Меня нелегко выбить из колеи. Бесчувственность по всем фронтам мой конек.

Людям было не дано задеть меня за живое, даже если бы попытались.

А они пытались.

Часто.

– Образование – прекрасный повод свалить из дыры, в которой я жил, а колледж в Шеридане самый доступный за пределами штата. Хотя преподавательский состав вызывает сомнения. – Я откинулся на спинку и скрестил на груди руки.

– Жги! – загоготал кто-то из аудитории.

– Ни хрена себе, – промычал другой студент. – Сент-Клер надирает задницы не только на ринге.

В аудитории раздался смех. Профессор Аддамс приоткрыл рот, а его щеки стали розовыми, как оперение у фламинго. Он приходил в себя еще целую минуту.

– Назовите хоть одну причину, почему я должен спустить эти слова вам с рук.

– Потому что вас перевели сюда из университета Лиги плюща при загадочных обстоятельствах, до которых никому не было дела. И знаете что? – я с пафосом развел руками. – Времени у меня навалом. Вас устраивает выразительность этой фразы, профессор Аддамс?

– Пфф. – Рейн поднял руку и раскрыл ладонь, делая вид, будто уронил микрофон.

– Дикарь, – хохотнул Ист.

– Считаете себя самым умным, Уэст Сент-Клер? – обиженно засопел Аддамс.

– Либо назначайте дисциплинарное взыскание, либо прекращайте тему. Вы только тянете время, – зевнул я.

Качая головой, он отвернулся обратно к своим слайдам. Идиот.

Через полчаса я вылетел с лекции. Рейн закинул руку на плечи безымянной цыпочки, а Ист не отрывался от телефона – наверное, отбирал девушку на сегодняшний вечер. Я решил сообщить свою грандиозную новость. Время неподходящее, но лучше сейчас, чем никогда.

– Завтра я начинаю работать в «Фургоне с тако».

В принципе, первый рабочий день – сегодня. Та девчонка, Карли, предложила днем научить меня управляться с грилем.

Сначала друзья никак не отреагировали. Когда я не стал развивать эту тему, потому что все было и так, мать их, ясно, Рейн принялся ржать и похрюкивать.

– Эм, на хрена оно тебе надо?

– Напряг с деньгами.

– Тебе процентов мало с боев? – Он наморщил нос. У Рейна вообще не было проблем с деньгами. Когда он не играл в футбол, то таскался за девчонками. Колледж для Рейна – цепочка вечеринок, игр, случайных перепихов, а между делом полные мандража перерывы, что от него залетит какая-нибудь девчонка. Я же занимался оплатой родительских долгов, своей учебы и копил деньги, чтобы после окончания колледжа в этом году не пришлось возвращаться домой.

Безымянная девка охнула:

– В чем смысл? Все говорят, что у тебя денег как грязи.

Я не ответил. То, что она трахается с одним из моих лучших друзей, не делает ее дипломированным бухгалтером.

– Поступай, как считаешь нужным, чувак. Дай знать, если понадобится помощь. – Ист закинул на плечо спортивную сумку, закрывая тему.

– Может, он запал на Греночку, – задумался Рейн. – И ищет варианты, как подкатить. Не, она, конечно, горячая цыпочка, если надеть ей пакет на голову.

– Девушка с ожогами? – Безымянная девчонка приложила к груди ладошку. – Такая трагедия. Одна моя подруга из сестринства знакома с ней со школы. Слышала, она выступала в группе поддержки и играла в театре. А еще реально была красоткой.

Я не сомневался, что однажды выбью Рейну все зубы. Этот гнусный недоносок постоянно ко всем цеплялся. Лишь бы только повеселить своих тупых подружек. Юмор у него такой же убогий, как и выбор спутниц.

Рейн хихикнул.

– Серьезно, чувак, заткнись. – Истон схватил его за шиворот и развернул так, что тот чуть не врезался в стену.

Мы подошли к двойным дверям и разошлись. У Рейна и Иста начиналась тренировка, а случайная телка ушла – видимо, по своим случайным делам. Я уже собирался на улицу, как вдруг из приоткрытой двери возле выхода услышал крик.

– Пожар! Пожар!

Он доносился из временного театрального зала, где сейчас шли репетиции у факультета театрального искусства, пока им строили новый театр на территории кампуса.

Я ворвался внутрь.

Они репетировали. Уф.

Дверь была приоткрыта и буквально манила меня посмотреть. Да и дел поинтереснее у меня не осталось. Могу поторчать тут полчаса до встречи с Карли в кафе-фургоне.

Я прислонился плечом к дверному косяку, скрестив на груди руки. На сцене в ночнушке, из-под которой торчал беременный живот, металась Тесс. Ее волосы были заколоты наверху, она бросилась к другому концу сцены, издавая вопли, которыми можно оглушить и кита.

За ней гонялся одетый в майку придурок из театра, с его поджатого рта свисала сигарета. Он пытался говорить с южным акцентом, но выходило так, словно у него на языке волдыри размером с мои яйца. Я ничего не понимал в театральном искусстве, но мог распознать дерьмовую игру, когда меня в нее тыкали носом. Не в обиду Тесс будет сказано: она недурна в постели, но я скорее куплюсь на сговор, что Гитлер еще жив и живет с Тупаком (к черту логику и математику), чем поверю в их игру.

Я окинул взглядом актовый зал. Здесь сидела и блондинка из фургона. Грир, Гейл или как там ее. Греночка. Я узнал ее по затылку. Она сидела на задних рядах. Девушка закинула ноги в белых кроссовках на спинку впереди стоящего кресла. Длинные ноги были обтянуты выцветшими узкими джинсами. Она снова оделась в ту же розовую толстовку и серую кепку, в которых я видел ее у фургона. Длинные золотистые волосы рассыпались по спине и плечам, придавая ей сходство с готическим ангелом.

Рейн был таким же догадливым, как банка тушенки, но он оказался недалек от истины. Грир-Гейл реально сексуальна. Хотя я уж точно не собирался ее лапать. Но мое нежелание никак не связано с ее лицом. Шрамы меня не напрягали: мое сердце на сто процентов соткано из таких же. Но девчонка обладала высокомерием размером с Миссисипи, а у меня существовали строгие принципы – не трахать стерв.

Я оставил ей балетные туфли в качестве эдакого «пошла ты». Если честно, понятия не имею, что пытался выразить этим поступком. Я чувствовал себя идиотом, пока покупал их, и еще большим придурком, когда оставил на ступеньках фургона. Да черт с ними. Тупо было их там ставить, но кому какое дело? Я же не собирался ее клеить.

Круз Финли, режиссер постановки – еще один студент, считающий, что ношение берета и шарфа в техасскую жару придает ему особо артистичный вид, а не делает его полным дебилом, – попросил актеров начать сцену сначала. Я вошел в аудиторию, чтобы без помех посмотреть на Грир-Гейл – или как ее там. Столько разговоров вертелось вокруг ее шрама, а я его почти и не увидел. Она так его стеснялась, что я уже поверил, что это то еще зрелище.

Я смог увидеть только правую сторону ее лица. Так называемую «нормальную» половину. Ее глаза следили за происходящим на сцене. Она шептала слова вместе с актерами – и реплики Тесс, и того чувака. Жесть какая – они читали по бумаге, а она знала слова наизусть.

И без того понятно, что Грир-Гейл тащилась по актерству, но сомневаюсь, что она изберет его своей профессией. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что она совсем увязла в своей повести под названием «Я – жертва».

– Я не хочу реализма. Я хочу магию! – повторила Грир-Гейл за третьей актрисой на сцене, и у меня возникло чувство, будто эта фраза больше относится к ней, чем к самой пьесе. Девчонку по-настоящему мучила ее собственная реальность.

Меня так очаровало то, как Грир-Гейл повторила по памяти всю чертову пьесу, что я заметил окончание репетиции только через секунду. За все это время никто даже внимания не обратил на девчонку и не понял, что она здесь, в этом зале.

– Первый прогон закончен, и это просто катастрофа. Завтра. На этом же месте. В то же время. Боже. – Финли вскинул руки и уставился в потолок, словно у Господа нашего всемогущего дел больше не было, как смотреть эту хрень. – Ниспошли мне настоящих актеров.

«Или ниспошли ему по морде», – подумал я.

Ты тоже можешь дать ему по морде, и никто тебя за это не упрекнет, даже его родители.

– Уэст! – воскликнула Тесс и, спрыгнув со сцены, бросилась к дверям. Она на ходу кинула фальшивый живот на кресло. Я стоял в расслабленной, ленивой и невозмутимой позе. Все обратили внимание на меня. Тесс выкрикнула мое имя так, словно я только что вернулся из Ирака. Грир-Гейл повернула голову. Наши глаза встретились, когда Тесс обняла меня, осыпая поцелуями шею и щеки.

Я говорил Тесс, что между нами возможен только одноразовый секс, и в прошлые выходные мы отгуляли в первый и последний раз. Она сказала, что все поняла, но женщины часто лукавят. Я отлепил ее от себя и мысленно сделал пометку напомнить Тесс, что ей ничего не светит.

Грир-Гейл с невозмутимым лицом наблюдала за нами, но и пялиться не переставала. Ее лицо ничего не выражало. Глаза у девчонки были голубого оттенка, который я видел лишь на психоделических картинах. Светлые и ледяные, как снежинка. Похоже, она смотрела не стесняясь, поскольку не привыкла, что за ней тоже может кто-то наблюдать.

Ну, а я наблюдал.

И заметил, как она, черт подери, пялилась.

Я спросил ее взглядом: «Ты нашла балетные туфли?»

Она молча ответила: «Сдохни, придурок».

Возможно, я перефразировал, но что бы ее взгляд ни выражал, в нем ясно читалась матерная лексика.

Григ-Гейл отвернулась к опустевшей сцене и переставила ноги на впереди стоящее кресло. Я уже собирался подойти к ней и узнать, в чем ее, на хрен, проблема, как в кармане завибрировал телефон. Тесс тем временем пыталась утащить меня из аудитории и попутно молола языком о своей роли в постановке.

Я вытащил из заднего кармана телефон.

Мать.

Серьезно? Дважды за день? Я скинул звонок, повернулся и молча бросился к своему байку. До Тесс дошло, что за мной лучше не идти. Я открыл банковское приложение и перевел оставшиеся деньги на счет родителей, а потом поехал на встречу с Карли.

Поживу пару недель на японской лапше. Не в первый и не в последний раз.

Всю дорогу я негодовал из-за родителей, Тесс, Рейна, профессора Аддамса и даже из-за Грир-Гейл-Женевьевы.

И с каждым поворотом мне изъедало душу искушение наклониться вбок, броситься с байка, свернуть с обрыва.

Отчасти я до сих пор хотел умереть.

Прекратить это жалкое существование.

Перестать обеспечивать родителей.

Перестать притворяться, что колледж вообще меня интересует.

Мне очень хорошо удавалось это скрывать.

Даже если это стоило мне всего.

Глава 4

Грейс

– Грейс, дорогая, надо поговорить.

Профессор Макгроу глотнула кофе из кружки с надписью «Еда. Сон. Театр». Сгорбившись и понуро опустив голову, я проскользнула в ее кабинет после первой репетиции, бросила у стола свой рюкзак с фениксом и в ожидании приговора простодушно ей улыбнулась, словно говоря: «Понятия не имею, зачем вы меня вызвали».

Я прекрасно знала причину.

– Садись-ка. – Она указала на стоящий напротив нее стул. Я села. Профессор Макгроу, стройная рыжеволосая женщина лет пятидесяти, носила платья в стиле пятидесятых и модные очки в горошек. Я восхищалась ею и хотела верить, что тоже ей нравлюсь. Я точно находилась в числе ее самых преданных студентов. Мои теоретические познания были на высоте. Меня всегда радовали дополнительные часы за уборкой после репетиций, я искренне любила театр.

Профессор начала просматривать кипу документов, разбросанных по столу. Она облизнула большой палец, чтобы разделить странички. В ее кабинете висели афиши всех спектаклей за долгие годы существования нашего колледжа. Свою известность он получил благодаря постановкам классических пьес, и на премьеры сюда стекались жители близлежащих городков. Выручка шла в городской совет и на оснащение колледжа.

Сердце кольнуло от зависти, когда я осматривала эти афиши, пока профессор искала что-то для меня у себя на столе.

Призрак оперы.

Чикаго.

Убить пересмешника.

У меня потекли слюнки, когда я посмотрела на снимки артистов, с улыбкой смотрящих на горизонт посреди действа. Они выглядели взволнованными. Сияющими. Счастливыми.

Сквозь удушающее облако зависти пробился голос профессора Макгроу. Она постучала пальцем по листку бумаги.

– Ну вот, я пробежалась по списку актеров в «Трамвай «Желание» и заметила, что отсутствует твое имя. Объяснишь, в чем проблема?

– Ах да, конечно. – Я заерзала на стуле. Актеры с афиш смотрели прямо на меня. Под их осуждающими взглядами вдруг стало жарко. – Лорен досталась роль Бланш, а Тесс – Стеллы. Пока я возила бабушку в Остин на кардиограмму, оставшиеся роли уже разобрали. Я взяла на себя полномочия помощника режиссера и декоратора. Это две роли. – Я показала два пальца, словно профессор не умела считать.

Профессор Макгроу сняла очки для чтения, закрыла глаза и сжала пальцами переносицу.

– Грейс, мы уже это обсуждали. Я больше не могу нарушать ради тебя правила. Каждому студенту нужно выйти на сцену и показать, на что он способен.

– Да, мэм. Но я надеялась…

– Я понимаю твои обстоятельства и несколько лет старалась идти навстречу, но, чтобы получить степень бакалавра в театральном искусстве, необходимо принимать непосредственное участие в постановке. Ты ни разу за время учебы не выходила на сцену. Показать свои актерские способности необходимо, и это не обсуждается. Никто не ждет, что ты станешь следующей Мерил Стрип, но тебе нужно себя проявить. Не хочу, чтобы ты завалила этот семестр, но боюсь, что так и случится, если ты не найдешь себе настоящую роль в постановке.

– Но роли уже распределены.

– Попроси мистера Финли включить тебя в постановку.

– Тогда кто-то другой потеряет роль, – заспорила я.

– Этому другому не грозит завалить последний семестр в году, – с лету отбила она.

Я понимала, что профессор Макгроу права. Остальные второкурсники на факультете театрального искусства уже блеснули своими актерскими способностями. Кроме меня. В следующем году я перейду на третий курс, но еще ни разу не ступала на сцену. В дни прослушивания я не могла даже перешагнуть за порог. Пыталась, но в итоге меня либо тошнило в туалете, либо я полностью слетала с катушек и пряталась в своем пикапе.

Ситуация ничем не отличалась и с новой постановкой. Я хотела сыграть в ней. Правда, хотела, но не могла найти в себе силы.

И дело не в том, что я плохо играла. До той судьбоносной ночи, которая все изменила, я была звездой любой школьной постановки. Сцена будоражила меня и придавала сил. Но вернуться в театр после случившегося, словно принять свое новое лицо и выставить на обозрение целого мира. Я еще не готова. И вряд ли когда-то буду. Но это не имеет значения. Я больше не хотела становиться актрисой. Эта мечта выкинута в помойку вместе с частью моего лица в ту ночь, когда меня привезли в больницу. Я мечтала работать в театре, но предпочла бы занятие, которое позволит мне держаться в тени.

Режиссер, продюсер, декоратор. Черт, я буду рада работать даже в лавке с закусками, если так мне удастся каждый день находиться рядом со сценой.

– Профессор Макгроу, прошу вас. – Я судорожно вдохнула воздуха, но его все равно не хватало. – Дело не только в моем лице. У меня есть и другие проблемы.

Последнее время бабуля стала совсем плоха, но я не хотела прикрываться ее состоянием как отговоркой, почему отказалась от роли в постановке. Я приглядывала за бабушкой, и забот о ее здоровье накопилось столько, что не удавалось сосредоточиться на учебе.

– Например? – профессор Макгроу наклонилась вперед и скрестила пальцы в замок.

– Это… личное.

– У всех есть личное. – Она улыбнулась. – Ты хочешь получить очередную отсрочку для практики, и мне нужно знать причину.

Я не могла заставить себя рассказать ей про бабушку. О том, что она стала чрезмерно подозрительной, забывчивой, что нуждается в постоянном уходе. Признавшись, что у бабушки проблемы, мне придется слушать непрошеный совет, а я не хочу упекать бабулю в дом престарелых. К тому же мне кажется неправильным выставлять женщину, которая меня вырастила, обузой.

Я покачала головой и запихнула сжатые в кулак руки в карманы толстовки.

– Неважно. Зря я это сказала. Извините. – Я встала, и стул с громким скрипом проехался по полу, отчего меня передернуло. – Профессор Макгроу, я понимаю, что вы можете отчислить меня в этом семестре. Само собой, я с уважением отнесусь к вашему решению, хоть и надеюсь, что вы дадите мне отсрочку, и я смогу принять участие в постановке на третьем курсе. Вы мне сообщите свое решение?

Она уставилась на меня, в ее взгляде читалась жалость. Я видела, что преподаватель разочарована во мне. Что этим разговором она хотела встряхнуть меня и заставить действовать.

– Сообщу. Неужели все настолько плохо? – шепотом произнесла она.

Вы даже не подозреваете.

Закрыв глаза, я покачала головой. Потом закинула на плечо рюкзак и повернулась к выходу.

– О, и еще, Грейс!

Стоя спиной к профессору Макгроу, я замерла.

– Каким бы сложным ни казался путь, просто знай, что тебе всегда есть на кого положиться, когда станет совсем тяжело. Потому что такой человек обязательно найдется. И это не твоя бабушка. Это будет не кровный родственник, а тот, кого ты выберешь сама. Тот, кто ради тебя пройдет сквозь огонь и воду.

Я горько усмехнулась, потому что знала лишь одного человека, который на такое пойдет.

И этим человеком была я.

Уэст пришел к фургону на пять минут раньше.

Меня удивило, что он вообще пришел. До сих пор думала, что это какая-то тупая шутка.

Я отказывалась признавать, что договоренность в силе. Что у него нет скрытых мотивов.

Стоя к нему ближе, чем в пятницу, когда было совсем темно, я заметила, что Уэсту тоже досталось. Его лицо украшала рассеченная губа, синяк из фиолетового почти стал зеленым, а вдоль шеи тянулся жуткий порез. А сам Уэст словно не спал несколько лет. Я чуть не рассмеялась от того, насколько мы разные.

Все на свете бы отдала, чтобы вернуть свое безупречное лицо, а он каждую неделю дрался и ездил на мотоцикле, бросая вызов судьбе, которая могла лишить его привлекательности.

Поскольку из-за бабушки и профессора Макгроу я была как на иголках, то времени психовать по поводу сегодняшней вечерней смены с Сент-Клером попросту не нашлось. Я даже забыла о тех дурацких балетных туфлях. Стоило Уэсту заявиться в фургон, я закатала правый рукав толстовки до локтя и кивнула на стопку коробок на улице, а сама продолжила нарезать тонкими полосками стручковый перец.

– Ты не мог бы занести их в фургон и распаковать? – спросила я, даже не удосужившись на него посмотреть.

Не став высказываться по поводу моих дурных манер и следовать моральным принципам, представившись как положено, Уэст поднял сложенные друг на друга тяжелые коробки так, словно они были заполнены воздухом, а не двадцатью двумя килограммами гуакамоле, лимонов и рыбы. Он разложил продукты в стоящем под окном холодильнике.

Мы молча подготавливали еду под мои четкие инструкции.

После того как закончили с приготовлениями, Уэст включил гриль и стал жарить рыбу и перец так, будто занимался этим всю жизнь. Он двигался расслабленно и лениво, как пантера. Несмотря на свой рост, в этом небольшом фургончике Уэст чувствовал себя как рыба в воде. Я же старалась быть невидимкой и забилась в свой уголок. Вдруг меня озарило, что я с шестнадцати лет не оказывалась наедине, в замкнутом пространстве, с привлекательным парнем. На самом деле мне не хватало приятной, щекотливой атмосферы, какая царила сейчас.

Судя по приготовлению еды, Уэст вроде как не собирался провести меня через девять кругов ада по Данте, а если и собирался, то получалось у него довольно паршиво.

Мы открылись и стали обслуживать подходящих покупателей – в основном старшеклассников и студентов, которые возвращались с занятий и тренировок, а еще парочку работающих мамочек, решивших не готовить ужин. Мы ни словом не перемолвились, разве что я обращалась к Уэсту с какой-то просьбой, а он спрашивал, где лежат нужные ингредиенты. Мы оба говорили самым холодным и недружелюбным тоном.

Уэст работал не покладая рук и не ныл. Я, хоть и скучала по Карли и ее игре в «то или это» по девяностым, поняла, что работать с новым напарником более-менее терпимо.

– Можно ли умереть от пота? – процедил Уэст через несколько часов полного молчания. Он приподнял край футболки и вытер ею лоб. Я подпрыгнула от звука его голоса так, словно он меня ударил. Я настолько привыкла одеваться в свою безразмерную толстовку при такой погоде, что уже не обращала внимания на температуру.

– Можно. – Я задумалась над его вопросом. – На ум приходит обезвоживание.

– И кондиционера тут нет? – Уэст перевернул несколько рыбешек на гриле. Рыба в его руках не крошилась и поджаривалась до идеальной золотистой корочки.

Я покачала головой.

– Допотопный кондиционер, который уже был в фургоне, сломался, а ремонт стоит несколько тысяч. Миссис Контрерас говорит, что оно того не стоит, потому что окно всегда открыто, и прохлада все равно уходит на улицу. Она решила, что лучше будет больше нам платить.

– Ну, а я бы просто предпочел не умереть от жары. Лучше пусть урежет заработок.

Он серьезно? Сент-Клер тут всего полминуты, а уже пытается внести изменения?

– В Техасе есть поговорка, Сент-Клер. Никогда не упускай возможность заткнуться. Предлагаю тебе сейчас ею воспользоваться.

– Спасибо за подсказку. Обязательно выброшу ее в мусор, когда тут закончу. А ты вообще одета в толстовку. – Впервые за всю смену Уэст повернулся ко мне лицом. – Ты чокнутая?

– Мне не жарко.

– Колючка и вдобавок лгунья. Полный набор, да?

Он всегда сыплет только одними оскорблениями? У меня возникло чувство, что если я спрошу, то Уэст из принципа скажет что-нибудь возмутительное.

– Ладно. Хорошо. Мне немного жарко, но я ношу толстовки уже много лет, и на моей работе это нисколько не отразилось. Я же не виновата, что в этом сильна, – фыркнула я.

– Я тоже кое в чем силен. – Уэст изогнул бровь и засунул в рот непонятно откуда взявшийся яблочный леденец, а потом ухмыльнулся. – Только этот навык нельзя заносить в резюме.

Он протянул мне еще одну палочку из заднего кармана. Я покачала головой, которая, кстати, готова была уже взорваться от его сексуальных намеков.

Уэст специально бесил меня, потешался над Греночкой и вел себя так, словно у нее был шанс. Поболтай с жертвой пожара о жаре… это будет забавно. Я практически слышала, как они с де Ла Саль замышляли совместную аферу, как два суперзлодея в отполированном космическом корабле, наглаживающих двух похожих как две капли воды черных котов.

– Привыкай к жаре. Будет еще хуже. В июне мы прикладываем к лицу хладагент. Июль и август – это постоянная головная боль от жары и навязчивые мысли о самоубийстве. Предлагаю тебе к летним каникулам свалить отсюда на хрен.

– Жаль тебя разочаровывать, но я застряну тут до конца лета. Лучше запасись льдом и найди телефон доверия для суицидников.

Он говорил деловым тоном – сухо и жестко. Но мне показалось, что ему не хочется меня придушить, что радовало. Наверное.

– Какая досада.

– Не для меня. – Уэст перекатывал во рту леденец на палочке и вытирал тряпкой свое рабочее место. Я заметила, что он держал его в безупречной чистоте. – Дома хреново.

– А где твой дом? – Я отхлебнула коктейль.

– Мэн.

– Почему не уедешь?

– В жопе мира не так уж много рабочих мест.

– Только не говори, что твой город реально так называется.

– Хотел бы я. – Бросив тряпку на стойку, Уэст поскреб костяшками пальцев подбородок. – Так в нем было бы хоть что-то хорошее.

Я снова отвернулась, чувствуя себя погано, потому что, когда Уэст спросил про работу в фургоне, предположила, что заработка от боев ему вполне хватает. Кто я такая, чтобы судить о его финансовом положении? Я ухватилась за его репутацию состоятельного придурка, хотя сама жутко злилась, когда люди судили обо мне по сплетням.

У нас наступило затишье. Усыпляющий промежуток между обедом и перекусом после тусовки в братстве. Миссис Контрерас придерживалась принципов, разрешающих пользоваться телефонами только в экстренных случаях. Поэтому игнорировать друг друга стало сложно, учитывая, что развлекать себя могли только мы сами.

Через несколько минут Уэст снова заговорил:

– Не возражаешь, если я сниму футболку?

– Э-э-э, что? – Я резко развернулась и уставилась на него.

– Я сейчас растаю к чертям собачьим. Вряд ли от меня будет много пользы.

– Эм… – мои глаза заметались по фургону. – Не уверена, что стриптиз тебе сильно поможет. Начнем с того, что это очень негигиенично.

– Я не собираюсь держать щипцы сосками, – усмехнувшись, сказал Уэст. – Разве что так чаевых больше заработаем. В таком случае я готов попробовать.

От изумления у меня вырвался истерический смешок. Я не хотела видеть его соски или любую другую часть тела. На самом деле я не хотела даже думать, что под одеждой скрывается много загорелого мускулистого тела. И без того плохо, что Уэст всю смену щеголял своей безупречностью.

– Я про волосы у тебя на груди.

Перестань говорить про его грудь! Да лучше вообще заткнись, Грейс.

– А у меня их и нет, – ответил он, изображая техасский акцент, что я сочла бы за оскорбление, не изобрази Уэст его так точно. Он приподнял край выцветшей футболки и показал свои коричневые соски. Его тело было гладким, загорелым и без единого волоска. Кубики на животе напомнили рекламу нижнего белья от Армани. Мне захотелось провести указательным пальцем по его прессу, что для меня совсем не свойственно, да и вообще нелепо.

Я не западаю на парней.

Во всяком случае, больше нет.

– Твой окончательный вердикт? – Уэст опустил футболку и стал ждать ответа.

Я ощутила, что краснею. Не хочу выглядеть занудой или ханжой.

– Нет.

– Позволь я внесу поправку: я вел себя вежливо. Я снимаю чертову футболку и, если честно, тебе стоит поступить так же.

Через секунду футболки на Уэсте уже не было, и я увидела, что к кубикам на животе прилагались четко очерченные грудные мышцы, вены на поясе Аполлона и спина, из-за которой захотелось выйти за него замуж. Он повернулся к грилю и продолжил работу. На пояснице я заметила блеклый сине-желтый рубец.

– Глядите-ка, Дева Мария еще жива. – Он ухмыльнулся, застукав меня за подглядыванием.

Я прокашлялась и отвернулась.

Уэст прошел мимо, между делом похлопав меня по плечу.

– Не волнуйся, милая. Чтобы залететь от меня, нам нужно хотя бы держаться за руки. Тебе ничто не угрожает.

Уэст Сент-Клер дотронулся до меня. По своей воле.