Одно Целое

Глава 56

Решимость бывает очень нерешительна. То, что тебя подстёгивает и окрыляет, точно также может парализовать и дезорганизовать. Так вот наполненный оптимизмом ты смотришь в предзакатное небо и мысли твои чисты, ты принимаешь какое-то решение и на все сто процентов уверен в его правильности. Ты уже даже представляешь, как оно там всё сложится, рисуешь картинки будущего далёкого или не очень. А потом проходит день или всего несколько часов, за которые что-то происходит или нет, и у тебя всё переворачивается. Ты уже не так уверен в правильности своих недавних суждений. Они даже кажутся несколько глупыми и притянутыми за уши. Верно говорят, мол, хочешь насмешить бога – расскажи ему о своих планах. Настоящие решения всегда принимаются сами собой, и рассуждать о них можно лишь, когда всё уже произошло. Жизнь ставит тебя перед фактом, ты что-то возражаешь или с чем-то соглашаешься, делаешь какой-то выбор, а потом или радуешься, или кусаешь локти. Всё, как в тумане. С быстротой проворного гепарда что-то пинает тебя под зад или ты ощущаешь вкус ядовитого поцелуя на своих губах, или ещё что-то, а потом стоишь с ощущением. Когда такое течение тебе надоедает, ты решаешь изменить всё, причём сразу всё, чтоб так навсегда! Но только вот инопланетяне тебя не похищают, мозги не промывают и ты, один хрен, остаёшься тем, кто ты есть. Можно сотни раз пытаться начать с чистого листа, говорить себе, что вот всё, завтра я начну, а в итоге получить какие-то разрозненные страницы своей биографии. Лучше попытаться примириться с собой и посмотреть, что из этого выйдет, чем давать себе какие-то нереальные обещания. А там, глядишь, и нереальное станет реальным, и невозможное – возможным.

Мы пробежали несколько кварталов, под завязку наполнив себя нерешительной решительностью. Вася нас не замечал, он вообще себя вёл как-то совсем странно: то останавливался, то ускорял шаг почти до бега. Завернув за угол очередного дома, он, наконец, остановился, достал сигареты и нервно закурил. Кружась в радиусе трёх метров, Вася озирался по сторонам и периодически взмахивал руками, пытаясь, толи успокоиться, толи сосредоточиться. Лена спряталась за мусорным контейнером, я остановился возле дерева метрах в пятидесяти от неё.

– Ты что так близко? – звякнул смс-кой мой телефон.

– Нормально, больше укрытий нет поблизости, – быстро набрал ответное сообщение я.

Вася курил уже третью сигарету за последние минут семь, когда из подъезда вышел какой-то мужик лет сорока и подошёл к нему. Они начали о чём-то говорить.

– Слышно что-нибудь? – пишу Лене я.

– Ничего, – приходит в ответ.

Нервное возбуждение Васи растёт с каждой минутой, он машет руками и изгибается, переминаясь с ноги на ногу. Его собеседник наоборот нарочито спокоен. Он что-то говорит Васе, затем протягивает ему какой-то свёрток, хлопает по плечу, разворачивается и уходит.

– Это Дмитриев, мать его!.. Это не я!.. Я вообще не причём!.. Ну, поймите же!.. – срывается на отчаянный крик Вася.

Мужик, не оборачиваясь, ускоряет шаг и через мгновенье скрывается за поворотом. Слышится звук резко стартующей машины. Вася срывается с места и бежит во дворы.

– Что за мужик? Что делать? – пишет мне Лена.

– За ним, – еле успеваю ответить я и начинаю погоню.

Пробежав несколько дворов, я теряю Васю из вида. Смотрю по сторонам, прислушиваюсь – ничего. Кругом пусто, а его и след простыл.

– Куда он подевался? – Лена догоняет меня и пытается отдышаться.

– Не знаю, похоже, упустили. Вот дерьмо, опять тупик, – с досадой произношу я.

По спальному району разносится эхо от громкого хлопка.

– Что это? – вздрагивает Лена.

– Не знаю, похоже на выстрел или лопнувшую покрышку, – отвечаю я, пытаясь сообразить, откуда именно прилетел этот звук.

– Похоже, оттуда, – Лена протягивает руку в сторону арки одного из домов.

– Да, вроде, да, – голос мой слегка дрожит.

Смотря по сторонам, мы осторожно и быстро направляемся в сторону арки. Прижавшись к стене, выглядываем. Метрах в сорока от нас стоит Вася, он весь дрожит. Возле него лежит полу разодранный свёрток, тот самый, что дал ему мужик перед тем как уйти. Мы переглядываемся с Леной, не вполне понимая, что происходит. Вася поднимает свёрток трясущимися руками, разрывает его дальше и извлекает пистолет, затем засовывает дуло себе в рот. Становится совсем не по себе, мы опять переглядываемся. Выстрел. По району снова разносится эхо, что и несколько минут назад, а Вася падает как подкошенный.

Глава 57

Затаившийся первобытный страх глотает тебя, парализует и полностью овладевает. Теперь он управляет тобой. Нет эмоций, сложностей, надуманностей, нет истерик. Всё, что было до, уже осталось в прошлом, теперь есть только то, что будет после. Дыхание замерло, сердце отсчитывает удары. Раз, два, три. Вдох. Снова раз, два, три. Ещё один вдох.

– Что это, блять, такое? – сквозь учащённое дыхание произносит Лена.

– Похоже, происходит какой-то пиздец, о котором мы даже не догадывались, – говорю я и беру Лену за руку.

Мы выходим из арки и быстрыми шагами продвигаемся между домами. Нами полностью управляет инстинкт самосохранения, перемешанный со страхом. Желая не привлекать к себе внимания, мы отчаянно пытаемся сохранять спокойствие. Дворы кажутся пустыми и безжизненными, отвратительно серыми, мрачными и потерянными. Стоит мне на секунду закрыть глаза, как моя память моментально воспроизводит выстрел, падение и разносящийся гул. Меня передёргивает. Лена смотрит на меня, она дрожит. Я сильнее стискиваю её руку, и мы идём дальше. Выходим на более-менее оживлённую улицу, становится чуть легче. Неприветливые дворы сменяются неприветливыми лицами случайных прохожих, но сейчас лучше они, чем вообще ничего. Мы постепенно выходим из ступора, останавливаемся перевести дыхание.

– Ты что-нибудь понимаешь? – Лена дрожащими пальцами достаёт сигарету из пачки.

– Откуда? Что? Как тут что-то понять? – вываливаются из меня несвязные слова.

– Что это за мужик был? Тот, что со свёртком? – Лена нервно затягивается.

– Не знаю. Они все как-то связаны друг с другом. И Серж, и Вася, и мужик этот. Может, это какие-то разборки мафиозные? Но какие-то странные. Дал ему свёрток с пистолетом, а тот пошёл и застрелился. Бред какой-то, – я тоже закуриваю.

– Может, может они сектанты или террористы, или всё вместе, вообще чёрт знает что такое? – Лена тушит остатки сигареты и хватается за голову.

– Пойдём к машине, нужно быстрее свалить отсюда, пока ещё что-нибудь не произошло, – я озираюсь по сторонам, пытаясь сориентироваться, где мы находимся, и как нам найти Вику.

– Вот, кажется туда, – Лена показывает на виднеющийся за поворотом салон красоты, поблизости от которого мы припарковались.

Безучастное течение жизни в этом застывшем пространстве то ли сна, то ли реальности давит на голову. Всё видится и звучит, будто на заднем плане, и волнообразно накатывает отдельными звуками: от проезжающей машины, от хлопающей двери. Потом снова прострация и разфокусировка: слышно дыхание и стук сердца, а вокруг – мутная пелена.

– Вон наша машина, – Лена чуть ускоряет шаг.

На подходе я замечаю, что дверь водительского сиденья приоткрыта, а внутри никого нет.

– Где Вика? – Лена недоумевающим взглядом смотрит на меня.

Я ничего не отвечаю, подбегаю к машине и заглядываю внутрь. Ключи в замке зажигания, пачка сигарет на приборной доске, больше ничего.

– Может в туалет отошла? – предполагаю я.

– Набери номер её.

Я достаю телефон и звоню. Длинные гудки и ничего. Звоню ещё раз – тоже самое.

– Ничего, – говорю я Лене, – не берёт трубку.

– Твою мать! – выкрикивает она. – Только этого нам не хватало!

– Успокойся, я попробую ещё, – снова звоню, – абонент не доступен.

– Что делать будем? – растерянно спрашивает Лена.

– Подождём немного. Ключи здесь, не ушла же она просто так? – рассуждаю я.

– Костя, мне страшно и не по себе совсем от всего этого, – Лена озирается по сторонам.

– Мне тоже, но выбора у нас нет.

– Выбор всегда есть, даже когда его нет.

– Давай подождём.

Минуты тянутся как часы. Я смотрю на телефон, а он всё молчит и молчит. Лена смотрит в окно, нервно курит и никак не может успокоиться. В надежде упорядочить мысли и принять какое-то решение я то выхожу из машины, то сажусь в неё снова. Не помогает. Иду наугад по округе. Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Ни в магазине рядом, ни в салоне красоты чуть дальше по улице. Случайные прохожие тем более не в курсе о куда-то девшейся из машины девушке. Через сорок минут ожидания раздаётся звонок. Я хватаю телефон. Номер Вики.

– Алло, алло, ты где?!! – кричу в трубку я, в ответ – молчание.

– Что там? – Лена нетерпеливо смотрит на меня.

– Ничего, – отвечаю, – тишина, и трубку повесили.

– Это уже совсем не хорошо, – Лена сглатывает слюну и смотрит на меня.

Я выдыхаю, не зная, что и думать. Телефон снова звякает. СМС. «Мне пришлось срочно уехать по семейным делам. Какое-то время меня не будет. Простите, что не смогла помочь. Рада была знакомству, поезжайте домой».

Глава 58

Невозможно сделать что-то важное на «чуть-чуть». Ты или влезаешь в это «по полной» или бросаешь навсегда. Слова перестают значить, когда они становятся просто словами. Зачастую все наши действия никуда не ведут, они – лишь фантазия иллюзорного мира, того, что мы сами придумываем и в котором живём. Поступки, может, и сильнее слов, но кто сказал, что они куда-то ведут? Решения принимаются спонтанно, а бесповоротные решения ещё и безрассудно. Кто мы такие, когда кто-то решает за нас? Кто мы такие, когда думаем, что сами принимаем решение? Может, мы – ищущие пути изгои, не достаточно приспособившиеся к жизни странники? Один хрен, не достаточно просто дышать, ходить, и не делать ничего, мешающего другим. Нужно почему-то всегда как-то спешить, от чего-то или куда-то бежать. Видимо, потому что движение – жизнь, и ты всегда или догоняешь, или убегаешь. А как понять догоняешь ты или убегаешь? Ведь то, за чем ты гонишься, само преследует тебя. Становится тем, о чём ты не можешь не думать, тем, без чего тебе уже никак. И вот получается, что не известно, кто за кем охотится.

Я завожу машину и аккуратно выезжаю на проезжую часть. Волнения нет совершенно, хотя я и не сидел почти за рулём с тех пор как получил права. Лена молчит, я смотрю на дорогу. Мы уезжаем. Мы наигрались во всё это. Уже чересчур. Мы к этому не готовы и не способны. Шпионские страсти нам не по зубам, да и не по душам вовсе. Мы хотим спокойствия и бури только чувственной и прекрасной. Мы перегорели, мы попросту заигрались в наши эмоции, в наши мысли. Мир рухнул, тот самый придуманный. И под его обломками, под его летящими кирпичами мы не смогли выстоять. Не смогли, потому что не захотели, не захотели, потому что испугались, а испугались из-за того, что не поняли. Не поняли ничего и плюнули, чтобы начать с нуля, начать заново. Все эти исчезновения, таинственные послания пусть идут нахрен. Самоубийства, дела, разборки, секты и прочее это всё пусть валит туда, откуда пришло.

– Так и уедем? – Лена прерывает молчание последнего часа.

– Мне не хочется участвовать в каком-то абсурде, – отвечаю я, смотря на дорогу в свете фар.

– Мне кажется они в опасности.

– Кто? Тамара, Серж, Вика, Вася? Ещё кто-то? Хочешь рискнуть жизнью, добыть разгадки?

– Зачем ты так? Я просто не знаю, что думать… Я устала, за последние полгода, мне кажется, я постарела лет на десять.

– Не нужно было никуда ехать, искать непонятных приключений с малознакомыми людьми. Теперь я это понимаю. Я хочу лишь сохранить то, что у нас осталось, так как того, что было уже не вернуть.

– Мы были счастливы, – Лена прислоняется к окну, подперев рукой подбородок, голова её чуть потрясывается от вибраций едущего автомобиля.

– Были и будем. Вспомни, с чего всё начиналось, мы были легки и беззаботны, мы изучали жизнь, ставили эксперименты, были свободны. А теперь мы озадачены, напряжены и, кроме того, подвержены опасности. Не нужно нам играть в героев. Давай снова станем свободными. От всей этой чуши недосказанности, междустрочия, от этой череды предательств.

– Не по себе как-то, – Лена отстраняется от окна.

– Всё это время мы переживали, нервно реагировали, додумывали, переосмысливали. А ведь всё просто. Тамара исчезла. Мы писали, звонили, искали и что? Да ничего, как бы там у неё чего не произошло в её миропонимании и жизнеустройстве, сказать-то она могла нам, как-то объясниться. Мы же не меняли ни адресов, ни телефонов, найти нас проще простого, но нет, тишина.

– Случилось что-то…

– Лена, случилось то, что стало не до нас. Может, стало наплевать, может от чрезмерной заботы. Но не до нас. А мы наивно думаем до сих пор…

– Ты так из-за Вики? Ведь так? – перебивает меня Лена, – ты думаешь, она исчезла, ушла, плюнула?

– Что ты перескакиваешь? – перебиваю теперь я.

– Да ничего, а вдруг её похитили?

– Да свалила она куда-то непонятно почему, как и Тамара тогда. Ни ответа, ни привета. Меня всё это достало, – повышаю голос я.

– Ты сам подумай, зачем ей просто убегать, оставив ключи, машину? Она могла написать нам ту же смс-ку и просто уехать. Мол, ребята, я тут подумала, что мне это не надо или типа того. Неужели тебе какая-то обида, вполне возможно, что и неправильная, незаслуженная, так глаза застит, что ты просто ослеп и обезумел?

– Наоборот, прозрел! Я от всего этого уже устал. Жизнь проще гораздо, хочу наслаждаться ею, хочу вернуть всё в нормальное русло. У них там свои дела какие-то, они все больше нас знают и могут, а мы с тобой мечемся то туда, то сюда, непонятно зачем. Мы стали частью игры какой-то в лучшем случае, а в худшем влезли во что-то нам не подвластное.

– Тебе совсем не хочется понять, что происходит?

– Мне хочется живым остаться и чтоб ты не пострадала, и выбраться из всего этого клубка, вот и всё.

Всю остальную дорогу мы ехали почти молча. Краски сгустились в какой-то непонятной мрачной гамме, слова не справлялись с нашими мыслями. Мы ссорились и ничего не понимали. Плутая по дорогам, мы с трудом пробирались по вечерним пробкам, навигатор то и дело заводил нас в тупик или не к тому перекрёстку, или к несуществующему проезду. Уже давно стемнело. Усталость и нервное перенапряжение формировали полную и беспросветную апатию ко всему вокруг. Наконец, мы отыскали дом, в котором жила подруга Вики. Мы остановились, я заглушил двигатель.

– Давай напьёмся сегодня? – проговорил я.

– Сама хотела тебе это предложить, – ответила Лена.

Глава 59

Прелесть детского восприятия заключается в Тотальной Надежде. В Вере во всё лучшее и прекрасное. Это неколебимое чувство не окрыляет, не придаёт смысла, оно успокаивает. За тебя, по сути, всё решают, и ты не думаешь о сверхзадаче, сверх проблеме. У тебя полно времени, хотя его совсем и нет. Тебе кажется, что его, этого времени, много, что ты всё успеешь, как только возьмёшь и постараешься. Потом ты также ведёшь себя, также как ведётся, искренне, открыто и с надеждой. Вот только задачи становятся всё жизненнее, приземлённее, и тебе всё меньше мечтается. Твои слова становятся другими, твои желания развращают тебя, приносят радость и медленно или быстро (в зависимости от желаний) убивают. Смерть мечты не так страшна, как смерть или уход близкого человека. Хотя, о людях мы рано или поздно забываем, а о мечте никогда. Если она не реализована, то мы – парализованы. У нас нет радости, нет скорби, нет трепета от прикосновения, всё серо и уныло, как дождливое второе сентября после яркого лета для почти каждого школьника или студента. Лето, конечно, может быть не ярким, но тогда второго сентября от этого ещё грустнее.

… Оттрубят фанфары, засияют фары

От машин пролётных, нервно окрылённых.

Все как в болоте, злобные, в работе.

Все мы – на излёте! Заебались – во те!..

– А кто это там возле магазина стихи читает? – спрашиваю я у кассира, пробивая виски и сигареты, ну и еду, что Лена положила в корзину.

– Это Семёныч, местная знаменитость, толкает своё искусство в массы, пугая прохожих, – отвечает мне лет сорока пяти кассирша, пикая продукты, – он тут соловьём заливается почти каждый вечер, пока или менты не заберут, или по башке не получит. Ну, или совсем, вдрызг не нажрётся, и сам утихнет на ближайшей лавке.

– Агрессивный? – интересуюсь я.

– Да нет, совсем нет, даже хороший, интеллигентный. Только подчас язык длинный, от того и огребает, – завершая процесс пробивания, – картой или наличными?

– Картой, – отвечаю я, – и пакет ещё.

– Само собой, – говорит мне кассирша с именем Изольда на бейджике, – вы только не общайтесь с ним, мимо сразу проходите.

– Почему? Он же не агрессивный? – говорю я.

– Его-то я знаю, а вас – нет.

– Неужели я похож на человека, который… – не успеваю договорить я.

– Все мы не похожи на тех, кем являемся и кем можем стать.

Я киваю ей в ответ, собираю покупки в пакет и выхожу из магазина. Семёныч раздирается какой-то непонятной хренью, видимо хорошими стихами, раз делает это так одухотворённо, попивая что-то из своей бутылки. Я бросаю ему в шапку всю мелочь, что болтается в моих карманах. Он благодарно кланяется мне и декламирует дальше слегка уже запинающимся языком. Перехожу дорогу, подхожу к подъезду, где на лавочке сидит Лена, не пожелавшая стоять в очереди в магазине.

– Всё купил? – шаря по пакетам, спрашивает она.

– Ничего не выкладывал, – отвечаю я.

Лена достаёт бутылку виски, делает глоток, морщится, выдыхает. Изо рта её идёт пар. Я беру бутылку, тоже отпиваю и сажусь рядом на лавку.

– Дела наши, малышка, не ахти совсем, – озвучиваю я, доставая сигареты.

– Кому ты это говоришь? – Лена делает ещё глоток.

– Мы в какую-то жопу угодили с самыми искренними намереньями, – произношу я, чиркая зажигалкой.

– Я знаю, – Лена кладёт голову мне на плечо, – если хочешь, давай, и правда, просто свалим от всего этого. Не будем играть в силу и искренность, в доброту, заботу, небезразличие. Просто начнём ещё раз. Снова.

Я делаю ещё глоток, отдаю Лене свою зажжённую сигарету, прикуриваю ещё одну. Начинает идти снег, хотя на улице плюс. Мы сидим возле подъезда, прикладываемся к бутылке и курим сигареты, мы опять – одно целое. Вдалеке что-то вещает Семёныч. Надеюсь, он не огребёт сегодня.

Глава 60

Ты в балансе равновесия. У тебя полная свобода. Сокрушили твой мир, а не тебя, не более того. Всё самое ценное при тебе, искренне верящие в тебя люди с тобой. Чего поддаваться унынию? Уныние деструктивно и разрушительно. Конечно, подчас хочется пожалеть себя, заняться саморазрушением, наблюдая прекрасное со стороны и, как бы, не принимая участие. Но ты же всё равно его часть, ты причастен. Глупый мальчуган, сотканный из противоречий абстрактных дум и действительности, прекрасной и ужасной. Глупый, потому что не замечаешь прекрасного, отворачиваешься от него, думая, что это всегда с тобой будет. На самом деле нет. Ты можешь упустить всё прекрасное сквозь худые карманы своего безрассудства, сохранить в худых карманах что-то очень сложно. Можно прыгать влево, вправо, взад, вперёд, чтоб ничего не выскочило. Можно залатать карманы. Можно сменить штаны, в конце концов. Главное не упустить, того что может там задержаться. Того что прекрасно. А если наполняется каким-то дерьмом, то лучше, и вправду, сменить штанишки.

…Улетаем в невесомости, кружит нас Земля.

Замираем в потоке воздуха, может – зря?

Нависает тёмными тучами эра пучин,

В безразличии снова дух искореним.

Но не станет завесою тёмная мгла,

Молодою повесою будет весна,

Зацветёт пересветами чудными быль,

И развеется мрачная душная пыль.

– Это, ребят, для вас, – произносит едва стоящий на ногах, но на удивление членораздельно говорящий Семёныч.

– Спасибо вам за творчество, – кутаясь в воротник, произносит Лена.

– Да нет, это вам спасибо, у меня давно таких слушателей не было, – Семёныч закуривает непонятную самокрутку.

– Каких таких? – интересуюсь я.

– Добрых и запутавшихся, – сделав суровую затяжку, выдыхает он.

– А откуда вы знаете, что мы добрые и запутавшиеся? – чуть заплетающимся языком изрекает Лена.

– Красавица, это и так понятно, для тех, кто смотрит, конечно. А я смотрю, я всегда смотрю. Когда пьют – смотрю, когда бьют – смотрю. В ком-то зверь сидит, а в ком-то доброта.

– И всегда видно? – затягиваясь протянутой Семёнычем самокруткой, спрашиваю я.

– Всегда, к сожалению всегда, – выдыхает.

– Почему к сожалению? – почти безучастно произносит Лена.

– Вот видишь человека хорошего, но знаешь, что пиздец скоро у него или с ним, и грустно от этого. А сволочь какая-нибудь, смотришь, что и дальше он сволочью будет, и ничего с ним не станется, всё как есть, так и будет у него. Нет справедливости.

– А про нас что скажете? – Лена чуть оживляется.

– Ничего не скажу. Врать не стал бы вам. И за доброту не стал бы, и за угощение. Не знаю. Вот, впервые так: не знаю и рад этому до жути. Жизнь удивила, когда думал, что и не удивлюсь никогда больше.

– Уж не знаю, грустить или радоваться, – ухмыляюсь я.

– И я не знаю, – Семёныч многозначительно смотрит вдаль, – пойду я, пора. Вам свои мысли, мне свои.

Куда ты денешь семя, время?

Твоё раздавленное племя

Вдыхает запах кислорода,

Оно способно и убого,

Оно дышать не перестанет.

Сотри уж нас, к чему вся жалость?

Что ты там тайно затеваешь?

Жажды своей не утоляешь…

И дальше, и больше, и всё тише слышно. Семёныч растворяется в сумеречной мгле также стремительно, как и появился из неё. Читая стихи, свои или чужие. Он что-то сказал, мы что-то сказали, он куда-то ушёл и нам куда-то пора.