Игра знамёнами. Часть первая: «Крамола земная»

© Константин Максимов, 2021

ISBN 978-5-0053-1118-4 (т. 1)

ISBN 978-5-0053-1119-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог
«Воля богов»

Ранняя зима. Берег реки Черёха

Большой аспидно-чёрный ворон парил по глади хмурого зимнего неба. На его перьях, подобных в своей темноте самой ночи, словно фонарики светляков, плясали тусклые отблески лучей дневного светила. Внизу, под его крыльями, на дни пути вокруг расстилалась бурая лесная равнина, прорезанная по середине светлой полосой замёрзшей реки. В схожих своей глубиной с человеческими глазах птицы отражались бесконечные ряды голых буков, грабов и клёнов, среди которых изредка мелькали проплешины полян и островки ещё зелёных елей.

Мелькал в зрачках ворона и медленно ползущий по речному льду гигантский пёстрый змей. Сама подобная потоку, только не воды, а чего-то другого, огромная неповоротливая рептилия занимала собой целое поприще, повторяя изгибами тела все повороты русла.

Небесный наблюдатель то скрывался меж мохнатых облаков, то выныривал на свободное пространство. Но и там разглядеть его с земли мог, пожалуй, только самый острый глаз.

Какой был у огненноволосого всадника, который стоял на вершине угнездившегося прямо посреди речной излучины невысокого холма.

Могучая ладонь прикрывала смарагдовые очи, внимательно осматривавшие и реку, и ползущего по ней гигантского гада, и всё остальное, происходящее в этой части подлунного мира. Ржавые усы подковой нависали над сурово сжатыми губами и гладко выскобленным подбородком. Густая красная грива волос ниспадала на отороченный горностаем синий плащ-мятель, выдававший в своём хозяине знатного мужа. Подтверждал такую принадлежность и торчавший из-за плеча всадника черен полутораручного меча-бастарда. Довершали образ поблёскивавшие на шее золотой оберег-лунница с изображением двух главных небесных светил и всевидящего ока, и золотой же перстень-печатка на пальце. Восседал муж на крепком жеребце, серебристой «мышастой» масти. Тот пофыркивал, и норовил стронуться с места. Его приходилось то и дело смирять шенкелями и одёргивать за повод.

Чёрную птицу в небе этот суровый витязь мог найти с одного полувзгляда. Поскольку знал, где искать. Ворон повсюду сопровождал князя – а это был именно князь – вот уже несколько лет. С того самого дня, когда тот впервые побывал в пещере великого волхва, слава о мудрости которого гремела по всем полуночным землям.

Он до сих пор отчётливо помнил мгновенно впившиеся в него пронзительные карие очи жреца, больше похожие не на глаза живого существа, а на два бездонных колодца.

Они полностью парализовали его разум, а тело сделали недвижным и беспомощным. В их глубине – на самом донышке – плескались сполохи яростного белого огня, который, казалось, способен был без остатка выжечь всю его душу. Но отчего-то этого не делал.

Воспоминание о том взгляде до сих пор заставляло могучего князя ёжиться, словно от лютого мороза. Суровый пепельноволосый старик заглянул тогда буквально во все закоулки его памяти, не упустив ни одного воспоминания. Даже самого стыдного. Однако не обнаружив ничего, что могло бы помешать делу, волхв смягчился и благословил своего новоявленного ученика на великое бремя. Которое тот нёс и сейчас.

После той встречи у него и появился крылатый спутник. И князь подспудно чувствовал: если знакомая аспидно-чёрная точка на привычном месте – в зените над его головой – он на верном пути.

Но сейчас небесный вестник мало его интересовал. Всё внимание смарагдовых глаз было обращено на ползущее чудище и реку, по льду которой оно распласталось. Князь отсюда различал каждую из чешуек на спине рептилии. Все они жили своей жизнью, не переставая при этом быть единым организмом. На голове змея, давно уползшей за поворот, чешуи лепились редко, при этом далеко отстояли друг от друга. На теле они держались плотнее, но делились на два больших потока – один был заметно толще, и занимал добрую половину русла, другой – поуже, и «скромно» двигался с краю. В хвосте пресмыкающегося, уже огибавшем холм на котором стоял князь, собрались самые крупные чешуйки.

Разглядев всё, что ему было нужно, князь дал волю жеребцу. Тот с готовностью устремился вниз. Причём для спуска умный зверь выбрал самый пологий, и, соответственно, самый длинный путь, уводящий в сторону от змея. Но князь, сжав могучими стёгнами мышастые бока, направил коня по обрывистому склону – прямо в сторону чудища. Тот обиженно всхрапнул, но не посмел противиться. Подкованные копыта без труда взломали тонкую ледяную корку, покрывавшую залежи палой листвы, и принялись месить кашу, в которую те успели превратиться.

Несколько раз всаднику пришлось продирался через заросли дикой вишни-черёхи, обильно усеивавшей всю речную террасу. Упругие ветви цепляли полы плаща и волосы князя. Одна даже хлестнула по лицу. Он поймал её рукой, сорвал несколько подмёрзших ягод и закинул их в рот.

Чуть кисловатая сладость приятно пощекотала нёбо.

Старики говорили, что раньше черёха на Полуночи не росла. Повстречать её можно было только в Полуденных землях – за Большим водоразделом, или на закате – в варварских княжествах. Однако, если их послушать, раньше и зимы были длиннее, и морозы злее – из дома на улицу нельзя было выйти, не надев тёплой шубы, печи топили ради тепла, а не для готовки, а в самую сильную стужу птицы замерзали прямо на лету.

Князь, помимо воли, снова нашёл глазами ворона в небе. Стариковским россказням он не очень-то доверял. Сколько себя помнил, зимой на улице он никогда не мёрз без меховой одежды, на печах только варили, тушили и жарили, а птицы спокойно бороздили небосвод. А черёха всегда росла вдоль берегов рек. Этой, вон – даже дала своё имя.

Прожевав ягоды, князь сплюнул косточки на землю.

Склон закончился, и конь вынес всадника на пологий речной берег.

С каждым взмахом копыт, по мере приближения к змею, чешуйки монстра всё дальше расходились друг от друга, а казавшееся сверху монолитным, тело всё больше расползалось на отдельные частицы. Когда же, наконец, мышастый жеребец выехал на лёд, ползущая масса и вовсе перестала походить на чудище, и обернулась тем, чем и была на самом деле – движущимся по реке войском.

Оно шло обычным походным порядком. В хвосте тащилось несколько дюжин больших обозных саней, до верху набитых бочонками, мешками и людьми. Повозки были прочные, с высокими бортами. Их влекли мощные кони-тяжеловозы, на ходу хрупавшие овёс из подвешенных к их мордам торб, тут же обильно унавоживая за собой речной лёд. Обоз прикрывал отряд в три десятка конных кметей, облачённых в лёгкие кожаные доспехи, крытые бляшками из коровьих копыт, и открытые степные шеломы. Из вооружения у них были дротики-сулицы, лёгкие мечи и снаряженные к бою длинные луки.

Князь пришпорил коня и погнал его в сторону обоза. От копыт поднимались облачка ледяной крошки, искрящиеся в лучах зимнего солнца всеми цветами радуги.

Вои сторожи, оглушённые шумом обоза, заметили князя, только когда тот был всего в нескольких саженях. Молодой безусый кметь рванул лук из чехла, и даже успел наложить на него стрелу. Но его остановил суровый окрик полусотника, у которого на шейном монисте висели два малых шеляга – серебряные монеты-похвалы, которыми награждали за доблесть.

– Стой, Кисляк, растудыть твою! Это ж князь!

Юнец пристыжено всунул оружие обратно и вскинул руку в кожаной перчатке без пальцев в традиционном приветствии – поднял к виску ладонью вперёд. Его жест повторили все кмети. Князь небрежно кивнул им и промчался мимо, не удержавшись от того, чтобы не поддеть старшего.

– Он то был готов к бою. В отличие от тебя.

Полусотник что-то пробурчал себе под нос про рыжих колдунов, которые отводят глаза честным воям.

Но князь его уже не слышал. Он мчался дальше.

В этом месте река описывала крутую петлю. Чтобы не делать вслед за обозом крюк в несколько стрелищ, всадник взлетел вверх по склону – на небольшую седловину. Там ему снова пришлось продираться через густые заросли черёхи. Зато когда жеребец опять вынес своего седока на лёд, они оказались в самой голове обоза.

Впереди которого плотным строем резво бежали на снегоступах примерно три сотни охочих людей. Это были жители лесных городищ и весей, попавшихся войску по дороге несколько дней назад. Приставшие в надежде поживиться. Вои из лесовиков, правда, были не ахти – хороши только против таких же как они неумех, но зато весьма полезные в разведке, защите обоза и на земляных работах. К тому же уроженцы Кудевери – местности, через которую прошло войско – славились умением ловко ходить на снегоступах, меткостью лучного боя и стойкой нелюбовью к жителям города Плескова, против которого был нацелен этот поход.

Все охотники поголовно носили берестяные личины, вырезанные в виде разных звериных морд, которые не снимали даже сейчас – в походе, отчего походили на бегущее стадо приспешников какого-нибудь дремучего лесного бога. А ещё они не переставая жевали «серу» – смесь смолы и воска с какими-то пахучими травами, и при этом беспрерывно отплёвывались. Оттого лёд за ними был буквально усеян жёлтыми пятнами. Насколько князь помнил, это было нечто вроде своеобразного ритуала общения с душами предков, коими те почитали деревья. Хотя он мог и ошибаться – его не очень интересовали дикарские верования.

Кудеверские мужи оказались куда менее сдержанными на язык, чем дружинные – при виде князя тут же принялись судачить на своём забавном цокающем наречии – обсуждать, куда, по их мнению, он ездил.

– Цародеил небось.

– Богов цлусал.

– Удацю ворозил, колдун рызый.

Предположения высказывались таким громовым шёпотом, что их не услышал бы только глухой. Князь же только усмехнулся в усы – поди ещё разбери под личинами – кто там что болтает! Да и что взять с этих лесовиков, если они деревьям поклоняются? – и поскакал дальше – к телу «змеи».

За его спиной выросли два всадника – оба могучие гридни, полностью снаряженные к бою.

Князь даже не оглянулся – на своих телохранителей он давно привык не обращать внимания. Отличал друг от друга только по большому рваному шраму на щеке одного из них, мысленно называя одного «чистый», а второго – «меченый». Оставленные у подножия холма, с которого он смотрел на «змея», из-за неожиданного рывка своего подопечного вниз по обрывистому склону, они на какое-то время потеряли из виду. Но совсем ненадолго – к подобным выходкам вои давно привыкли – князь пользовался любым удобным случаем, чтобы избавится от их общества, поэтому всегда были начеку.

Маленькая кавалькада достигла главных сил войска. Это была лучшая дружина – три дюжины витязей и почти две сотни отборных гридней, вольготно растёкшихся по реке длинной нестройной колонной. От разноцветных накидок и попон сразу зарябило в глазах. Дружинники весело перекликались, сыпали солёными шутками, хохотали и громко хвастали, кто больше награбит в Плескове, когда его захватят. Иные громко декламировали вирши.

Справа от главной колонны «скромно» жалась к берегу другая, поменьше. Это ехали отроки, ведшие в поводу боевых коней старших товарищей. Эти тоже хвастали – кто из них быстрей станет настоящим воем.

Князь пришпорил мышастого и устремился в проход между колоннами. Отроки при виде него зашушукались – не хуже кудеверских охотников. Дружинники приветствовали своего предводителями громкими криками, на время прервав разговоры и бахвальство.

Огненноволосый всадник промчался прямиком к большому трёххвостому стягу, колыхавшемуся в голове колонны. На его серебряно-синем полотнище пластался в прыжке рыжий лесной волк, пытавшийся ухватить клыками сокола-тризуба в правом верхнем углу. Точно такие же знаки были вырезаны на кольце-печатке, украшавшем безымянный перст княжеской десницы.

Рядом с большим знаменем на ветру трепетал малый однохвостый прапорец цианово-синей расцветки, по центру которого красовалась сжимаемая огромным кулаком здоровенная двусторонняя секира. Этот стяг везли следом за кряжистым сивоусым боярином, восседавшим на не менее кряжистом гнедом жеребце. Прапор принадлежал ему – первому воеводе княжеской дружины. Трёххвостый стяг – самому князю.

– Что говорят боги, Всеслав? – пробасил боярин вместо приветствия.

– Они на нашей стороне, Военег – усмехнулся тот в ответ.

Всё войско – в том числе ближние бояре – и даже собственные телохранители – были уверены, что князь умеет ворожить, и даже – напрямую говорить с богами. Тот не спорил. Главное, что бы такие слухи шли на пользу дела.

– Что доносит разведка?

– Пока всё спокойно.

Князь кивнул, дал шпоры коню и поскакал дальше.

Тут же, наперерез ему, изо всех сил понукая смирную чалую кобылу, устремился облачённый в просторные светлые одежды молодой жрец-бард с тонким породистым лицом, обрамлённым роскошной золотистой гривой волос.

Этим металлом тот был буквально осыпан с головы до ног. Им тускло отсверкивали толстые браслеты на запястьях, перстни на пальцах, целый пучок ожерелий на шее, серьги в ушах. Чело певца и вовсе венчала тончайшей работы диадема, в которую был вделан огромный смарагд, готовый посоперничать своей чистотой даже с очами князя! Через плечо барда свисало главное его «оружие» – изящные гусли красного дерева, богато инкрустированные серебром.

Ну хоть что-то у него не из золота!

– Князь, разреши мне сопровождать тебя! Я не мог наблюдать, как ты общаешься с богами. Позволь же увидеть, как ты повелеваешь людьми!

Всеслав поморщился.

Этого барда он недолюбливал с самого первого дня их знакомства. Уж очень слабо его совсем не воинственный вид вязался с образом могучего необоримого витязя, который тот создал из князя в собственных песнях. Да ещё и этот его всегдашний нелепый пафос…

Но поделать с этим ничего была нельзя – виршеплёта ему навязал сам великий волхв. Как он заверил – для пользы общего дела.

Князь едва заметно кивнул головой – сопровождай, мол, и продолжил путь, понуждая коня перейти из рыси в намёт. Жрец обрадовано последовал за ним, нещадно охаживая бока чалой кобылы каблуками щегольских сафьяновых сапожек.

Маленькая кавалькада приблизилась к «голове» змея.

Та состояла из трёх неравных частей: передового отряда в несколько десятков легковооружённых кметей, гарцевавших далеко впереди – на самом пределе видимости, сил подмены – полусотни воев, ехавших чуть ближе, и так называемого оплота «чела» – нескольких дюжин крепких мужей, которые, в случае необходимости, могли бы принять на себя первый удар. Между отрядами сновало неизвестное число отроков с заводными лошадьми в поводу. Все остальные силы были рассыпаны по окрестностям густой сетью разъездов.

Составляли «голову» войска исключительно вои первой княжеской дружины, вооружённые так, чтобы в случае нужды легко вступить в бой, и так же легко из него выйти – примерно так же, как и охрана обоза.

Над «оплотом» трепыхался двухвостый цианово-синий стяг. В центре его был вышит пень с воткнутым в него ножом. В правом верхнем углу – так же как на знамени князя – парил сокол-тризуб.

Здесь вои тоже громко обсуждали будущую добычу и свою в ней долю. При виде князя почти одновременно вздёрнули руки в приветствии.

– Где княжич? – спросил тот, осадив коня.

Молодой сотник с золотой монетой-рыжухой на шейном монисте поднял руку с плетью, указывая вперёд.

Князь повернул голову и удивлённо сморгнул – по льду реки, в том месте, где только что никого не было, в его сторону мчался лихой всадник на сером в яблоках коне. Встречный ветер трепал его длинные волосы цвета воронова крыла и край синего, как и у князя, мятеля.

Чёрные волосы и синие глаза.

Сколько князь себя помнил, у всех его детей, и от жён, и от наложниц, и от случайных связей со служанками или дворовыми девками, всегда были огненные, или, по крайней мере, рыжеватые волосы и зелёные глаза.

Этот же, видимо пошёл в мать.

Какие у неё были глаза и волосы? Князь, как ни старался, не мог этого вспомнить.

Та связь стала для него искупительной жертвой. Платой за собственное рождение. Эту историю он помнил наизусть с самого детства.

Его отец и мать никак не могли зачать ребёнка. Не помогали ни лучшие знахари, ни богатые жертвы богам. Тогда объявился в княжестве тёмный волхв, который обещал помочь, но требовал взамен кровь будущего сына, когда тот подрастёт. Отчаявшиеся князь с княгиней согласились на это. Жрец провёл над женой правителя тайный ритуал, после чего та наконец-то понесла. Радости будущих родителей не было предела. Следующие девять лун волхв проводил с княгиней почти всё время. Совершал непонятные обряды, поил её странными настоями, пока она не произвела на свет крепкого мальчика. Который родился абсолютно здоровым, да ещё и в рубашке.

Новоиспечённый отец отвалил волхву полный кошель золота и закатил пир на весь мир, на котором угостились едва ли не все жители княжества. Ту гулянку многие помнили до сих пор. Она стала настоящей притчей во языцех и её часто приводили в пример, когда обсуждали другие праздники – «мол, разве это пир? – то ли дело, когда князь за наследника угощал».

Когда же, наконец, празднование закончилось и князь начал приходить в себя, в его похмельную голову стало закрадываться подозрение о смысле условия, которое поставил жрец. Он приказал доставить его к себе, чтобы порасспросить как следует. Однако тот как будто предвидел такую развязку и во время праздника пропал в неизвестном направлении.

Князь приказал разыскать его, во что бы то ни стало, и пообещал за это награду. Доброхоты обыскали всё княжество и даже некоторые соседние, но волхв как сквозь землю провалился.

А вскоре князю стало не до этого. Его жена, не вынеся тягот вынашивания и рождения сына, расхворалась и начала чахнуть. А через несколько месяцев и вовсе отдала душу богам. Он же любил её так сильно, что не стал брать себе других жён. Единственного сына он окружил заботой и вниманием. А всем своим приближённым строго настрого приказал не допускать до него волхвов – ближе чем на выстрел из доброго степного лука. Эта заповедь долгое время строго исполнялась. До тех пор, пока через несколько лет князь не простудился на охоте. После чего слёг и вскоре отправился на погребальный костёр.

Княжеством долгое время верховодили ближние бояре. Которые не уделяли охране наследника стола много внимания – у мальчика осталось только два постоянных телохранителя. А ещё – подспудная боязнь всех волхвов.

Со временем та, правда, начала отступать. Детские переживания постепенно затмевали взрослые забавы – охоты, скачки, пирушки и развлечения с девками. О кровном долге он почти забыл. О нём напоминала только рубашка, в которой он родился – юный князь всё время носил её в обереге-луннице на шее, который не снимал даже в бане.

А однажды он навсегда переменил своё мнение о волхвах.

Тогда юный князь в очередной раз оставил далеко позади свою охрану и ускакал глубоко в лес. И хотя ехал он в привычном направлении, жеребец неожиданно вынес его на обширную поляну, которой он раньше здесь не находил. Та казалась почти целиком пурпурной из-за густых зарослей кипрея. Посреди мрачным исполином возвышались пирамида старого капища. Серый камень гигантских плит, из которых его сложили древние строители, был едва различим под бурной порослью мха и лишайника.

Перед входом в дольмен стоял человек в просторных светлых одеждах. Его длинные седые космы, усы и борода трепыхались как будто на сильном ветру, хотя князь не чувствовал ни единого дуновения. Один глаз незнакомца был закрыт тёмной повязкой, второй был абсолютно чёрным, словно один гигантский зрачок – без белка и радужки. Его он сразу вперил в юношу. Тот почувствовал, как от этого взгляда слабеют члены, и отнимается воля. Князь испуганно ухватился за оберег. Однако затем, повинуясь молчаливому приказу страшного ока, которому нельзя было не повиноваться, слез с коня и подошёл к старику. Тот указал ему на вход в капище.

Из круглой дыры, как из чёрного разверзнутого рта покойника, дохнуло потусторонним холодом. Юноша остановился и снова схватился за оберег. Волхв – а судя по описаниям, которые князь слышал раньше, это был именно он – усмехнулся, как будто прочитал его мысли.

– Не бойся, князь – подбодрил он. – Я не буду брать всю твою кровь. Тебе немного останется.

Под действием гипнотического взгляда юноша снова победил страх и шагнул внутрь. За узким ходом открылось полутёмное помещение. Виден был только большой алтарь, по периметру которого тускло горели несколько благовонных курительниц. На камне, широко раскинув руки и ноги, лежала красивая голая девка. Какие у неё были глаза и волосы, князь давно уже не помнил. Всё что осталось в памяти о той встрече, это неугасимый жар её лона, и слова, которые чуть слышно произнёс жрец, после того как он спустил порты и бросился «в бой».

– Всего лишь человек. Что с него взять?

Когда он закончил своё дело, старик проводил его к выходу и отдал молчаливый приказ уезжать. Юный князь повиновался.

Больше ни этого волхва, ни ту девку он не видел. И даже почти забыл о произошедшем на кипрейной поляне. Тем более что телохранители тогда почему-то не заметили его длительного отсутствия. А потом он так и не смог её больше отыскать – как будто та ушла под землю.

Со временем князь и сам почти поверил, что ему всё почудились. Он рос и мужал, выполняя свои обязанности, пока не состоялась та самая встреча с великим волхвом. После того как князь прошёл проверку огненным взглядом и получил благословение, волхв представил ему синеглазого юношу с волосами цвета воронова крыла.

– Это твой сын – сказал он тогда. – Его зовут Волх. Он будет тебе верным помощником.

С тех пор княжич всё время был в передовых отрядах его войска. Всегда первым вступал в схватку и последним из неё выходил. Его летучий отряд проходил через такие места, куда не смогла бы прорваться и самая могучая дружина. Он неожиданно появлялся там, откуда его не ждали, наносил врагу тяжёлый урон, отступал невредимым и бесследно растворялся в лесах.

За эти умения его побаивались, и втайне считали оборотнем. Ходили слухи, что княжич превращает себя и своих кметей в волков, и проводит их тайными лесными тропами. Тот досужих кривотолков не опровергал. Даже герб себе взял – подтверждающий эти предположения.

Сыновья слава давно могла греметь громче отцовской. Если бы Волх искал любви всех людей, а не только своей дружины. Но она ему была ни к чему. Грозный княжич предпочитал оставаться лишь воеводой передового полка, верной рукой князя. Трепет врагов перед ним только приумножал воинскую славу отца. Которого любили гораздо больше, чем сына, хотя и боялись меньше. Только племенной цвет для своего стяга он взял не по отцу – серебряный, а по матери – циановый.

 
– Отец и сын – два витязя прекрасных!
Один как солнце! А другой же – словно смоль!
Но оба для врагов они ужасны!
Такие разные, но всяк из них – герой!
 

Это молодой златовласый бард, вдохновлённый героическим видом Волха, похоже, подобрал удачное сплетение слов, и решил немедленно это всем продемонстрировать. Свой слащавый баритон он сдобрил несколькими трезвучиями на гуслях.

Князь очнулся от своих мыслей и с трудом сдержал вспышку раздражения. В отличие от многих, он не понимал красоты виршей. А ещё терпеть не мог неприкрытой лести. Но он снова вовремя вспомнил, что этот щёголь нужен для пользы дела, поэтому не дал воли гневу. Но и никак не выказал одобрения.

В отличие от окружающих. Несколько воев громко восхитились талантом барда.

– Складно врёт гусляр! Хоть и не вой! – похвалил и Волх.

Он осадил своего серого в яблоках перед самым носом отцова мышастого жеребца. Оба коня яростно всхрапнули и едва не сцепились в драке. Всадникам пришлось их осаживать и разводить в стороны.

Княжич захохотал, обнажив под чёрной подковой усов два ряда белых зубов. Склонный иногда и сам пошутить и посмеяться, в этот раз князь его веселья не разделил.

– Что говорят дозорные? – спросил он строго.

– Они бают, что нашей былине скоро конец! – ответил княжич своей любимой прибауткой.

– Видели войско?

– Нет, войска не видели. Но видели человека, который видел это войско.

Князь воодушевился – сын принёс долгожданную весть. Хотя его балагурство сейчас и было неуместно.

– И что он?

– Жив, здоров. Только слегка гузно ушиб.

Князь даже не улыбнулся, хотя все окружающие захохотали.

– Что говорит?

– Говорит, что хочет тебя видеть.

– Где он?

Князь начал терять терпение. Ему сейчас было не до шуток – на кону стоял успех всего дела. Волх это почувствовал и свистнул своим людям.

К ним подъехал кметь, ведший в поводу серую кобылу, на которой сидел связанный человек. Его руки и ноги были спутаны верёвкой, перехваченной поперёк лошадиного брюха, а на голову надет мешок.

Последний по мановению руки князя с него тут же сорвали. Курносый и красномордый – видимо от удушья – пленник тут же выплюнул собственную бороду, которую кмети использовали вместо кляпа, и принялся судорожно хватать ртом морозный воздух. Отдышавшись, он ещё какое-то время отплёвывался волосами.

– Где его взяли? – спросил князь.

– Ехал один по Дубовой речке. Когда брали, сказал что видел войско.

«Язык» наконец-то отплевался и сразу обратился к князю.

– Княже! Дозволь слово молвить с глазу на глаз.

Князь, недолго думая, взял под уздцы его кобылу и отъехал на несколько шагов. Цвет лица у пленника не менялся – по всей видимости, он был естественным.

– Говори – приказал князь.

– Я Вершок – человек Сбыни – затараторил «язык». – Он велел передать, что всё сделает, как обещал. Войско варягов идёт по Дубовой речке. В полупоприще за мной. Я его целую седмицу ждал, глаз не сомкнул. Обратно ехал – двух лошадей загнал…

– Кто в войске? – перебил князь.

– Варягов тяжелооружных две сотни. Кметей легкооружных три. Столько же охочих людей с Новограда. Обоз…

– Кто ведёт варягов?

– Сам Маконос Железный ведёт. До боя злой. Рвёт и мечет…

– Магнос? Ты сам его видел?

– Нет княже. Стяг его видел. С воем безголовым.

Князь кивнул, заканчивая разговор с краснорожим Вершком, и громко распорядился отвести пленника в обоз.

– Далеко Дубовая речка? – спросил он у Волха.

– За этой излучиной. В трёх стрелищах. Вон где дубки – Волх указал рукой вперёд, туда где за узкой речной горловиной, к которой они приближались, и вправду виднелись заросли молодого дубняка.

Князь кивнул.

– Веди туда своих. Свяжешь варягов боем на час. Они на подходе. Потом замани их к этой излучине. Здесь оттянешь на себя всю кметь и уведёшь вниз по течению. Дальше мы сами.

– Понял, отец.

Волх дал команду одному из своих воев. Тот поднёс ко рту сигнальный рог и протрубил в него короткий и резкий призыв. К княжичу тотчас подъехали оба его сотника и с полдюжины полусотников. Он отдал несколько коротких приказов, которые те тут же умчались исполнять.

Отрок подвёл княжичу боевого жеребца караковой масти, взамен взмыленного серого в яблоках. Княжич поменял коней, просто перепрыгнув из седла в седло. Другой отрок принял у него мятель и помог облачиться в кольчугу. Чёрные кудри скрылись под сарматским шеломом с полумаской и бармицей. Повесив на плечо небольшой круглый щит с железной кромкой и умбоном по центру, Волх отсалютовал отцу мечом и был таков.

Князь принялся раздавать распоряжения. Оглашать их по войску помчались несколько гонцов. По сигналу рога вои большого полка, как раз достигшие места, где остановился их предводитель, прекратили движение и начали несуетливо готовиться к бою. Не переставая при этом хохмить и хвастать.

Подъехал и набольший воевода. Князь в нескольких словах изложил ему свой план предстоящего боя. Военег потеребил отвислый сивый ус и скептически хмыкнул.

– Обозников и охочих вперёд, говоришь? Варяги же их сметут. Не успеем и оглянутся.

– Смести то сметут, но на санях задержатся. И с коней слезут. А тут ты и ударишь. Из той лощины – князь махнул рукой в сторону обширной промоины, притулившейся между отрогами двух холмов. Её узкая горловина вся поросла черёхой и была почти не заметна со стороны реки – князь разглядел её сверху, когда ездил на холм «говорить с богами».

Внимательно оглядев два крутых холма, плотно стиснувших речное русло, которое в этом месте сужалось до нескольких саженей, боярин ещё раз дёрнул себя за ус и снова не согласился.

– Без поддержки долго не задержат. Надо им в помощь воев поставить. Сотню, не меньше.

Теперь князь задумался. Правда, ненадолго.

– Сотню много. Три десятка. И я сам с ними встану.

Боярин от удивления едва не оторвал себе ус.

– Твой отец никогда бы так не поступил!

– Я – не мой отец! – вспылил князь.

Боярин не испугался, но и спорить больше не стал.

– Добро. Будь по-твоему. Только теперь ты этого убеди.

Он кивнул в сторону подбегавшего к ним на снегоступах предводителя кудеверских охотников. Это был кряжистый коренастый муж по имени Выич, прозванный так за могучую, почти бычью шею. Кроме неё он обладал непомерной силищей – при ходьбе вместо палки опирался на здоровенную дубину, а также – как выяснилось, едва он поднял свою берестяную личину – щербатым ртом, кривым носом, длинной грязной бородищей и несносным нравом.

Который тут же и продемонстрировал. Едва успев сплюнуть на лёд комок «серы», сразу полез с обвинениями.

– Цто, княз, хоцес нас вперёд поставить?! – Это цтобы нам добыци меньсе досталось?!

Его дерзость заставила князя гневно нахмурить рыжие брови. Один из его телохранителей на всякий случай даже заехал Выичу за спину.

– А я смотрю, вы хотели отсидеться за чужими спинами? – прозвучал гневный ответ. – Пограбить всласть, и руку к победе не приложить?

Выич даже подпрыгнул от несправедливости сказанного.

– Да цто ты, князе! Кудеверцици завцегда за добыцю храбро сразались! Но вперёд нас зацем цтавить? Конные кмецы враз стопцют! За так головы класць не хоцим!

Глупость этого замшелого лесного пня всколыхнула тоненький ручеёк раздражения, уже долгое время потихоньку точивший плотину княжеского спокойствия и начала обращать его в мощный поток.

Воевода, видя, что ещё чуть-чуть и князь даст волю гневу, поспешил прийти ему на помощь.

– Ты не прав, Выич! – пробасил он успокаивающе. – Ваши головы князь зазря класть не будет. Поставим в этой горловине два ряда саней – боярин указал рукой в сторону холмов – вы на них и встанете с обозниками. Нам главное чтоб твои вои варягов заставили с коней слезть, да за собой погнаться. А там надевайте свои снегоступы и бегите быстрей, чтобы не догнали. Дальше уж мы дело закончим.

Польщенный тем, что его сиволапых лесовиков назвали воями, Выич задумчиво поскоблил затылок. Потом долго и сосредоточенно расчесывал бороду пятернёй.