Читать книгу: «Никогда, никогда», страница 3

– Думаю, можно с уверенностью сказать, что у меня нет экономки, которая приготовила бы мне сэндвич с жареным сыром.

Я тоже изображаю улыбку.

– Ты знаешь мой номер телефона. Просто позвони мне, если тебе будет нужно, чтобы я явился и спас тебя.

Ее деланая улыбка исчезает, и она хмурит брови.

– Как какую-нибудь беспомощную девицу, попавшую в беду. – Она закатывает глаза и, просунув в окно руку, берет свой рюкзак. – Пожелай мне удачи, малыш Сайлас.

В ее устах мое ласковое прозвище так и сочится сарказмом, и мне это не по душе.

5

Чарли

– Мама? – Мой голос слаб, и у меня получается что-то вроде писка. Я прочищаю горло. – Мама? – зову я опять.

Она вылетает из-за угла, и в голове сразу же проносится мысль о машине без тормозов. Я пячусь, пока моя спина не прижимается к парадной двери.

– Что ты делала с этим парнем? – шипит она, и я чувствую, что от нее разит перегаром.

– Я… Он подвез меня домой из школы. – Я морщу нос и вдыхаю через рот. Она занимает все мое личное пространство. Хватаюсь за ручку двери на тот случай, если мне придется быстро сбежать отсюда. Я надеялась, что что-то почувствую, когда увижу ее. Ведь это она выносила меня, и это она устраивала для меня дни рождения все эти семнадцать лет. Я ожидала, что почувствую какое-то тепло или в моем мозгу всплывут воспоминания, или что-то покажется мне знакомым. Но сейчас я отшатываюсь от этой чужой мне женщины, стоящей передо мной.

– Ты прогуляла школу. И была с этим парнем. Может, ты это как-то объяснишь? – От нее разит так, будто ее только стошнило.

– Мне стало… нехорошо. Я попросила его отвезти меня домой. – Я делаю шаг назад. – Почему ты пьяна средь бела дня?

Ее глаза широко раскрываются, и на мгновение мне кажется, что она ударит меня. Но в последнюю секунду она пятится, спотыкаясь, и по стенке соскальзывает вниз, пока не садится на пол. Ее глаза наполняются слезами, и мне приходится отвести взгляд.

Нет, такого я точно не ожидала.

Крики – это одно. С этим я еще могу справиться. Но плач пугает меня, нервирует, особенно когда плачет чужая мне женщина, и я не знаю, что ей сказать. Я бесшумно прохожу мимо нее как раз в тот момент, когда она закрывает лицо руками и начинает надрывно рыдать. Не знаю, всегда она бывает такой или нет. В нерешительности останавливаюсь там, где кончается прихожая и начинается гостиная. В конечном счете я оставляю ее со слезами и решаю поискать свою спальню. Я не могу ей помочь – ведь я ее даже не знаю.

Мне хочется спрятаться, пока я не выясню, что к чему. Например, кто я, черт возьми, такая. Этот дом еще меньше, чем я подумала вначале. Рядом с тем местом, где на полу плачет моя мать, находятся кухня и маленькая гостиная. В них царит порядок, и они под завязку забиты мебелью, которая здесь кажется совершенно не к месту. Дорогие вещи в дешевый дом. Здесь есть три двери. Первая дверь открыта. Я заглядываю внутрь и вижу на кровати клетчатое покрывало. Спальня моих родителей? Я знаю, что она не моя, по этому покрывалу, поскольку сама предпочитаю цветочный узор. Открываю вторую дверь – это ванная. Третья дверь ведет в еще одну спальню, находящуюся по левую сторону от коридора. Я захожу внутрь и вижу две кровати. У меня вырывается тяжелый вздох. У меня есть сестра.

Я запираю за собой дверь и обвожу глазами комнату. Судя по вещам моей сестры, она младше меня минимум на несколько лет. Я с отвращением смотрю на постеры музыкальных групп, украшающие ее часть комнаты. Моя половина выглядит значительно проще: кровать с темно-фиолетовым пуховым одеялом и черно-белая фотография в рамке, висящая на стене над кроватью. Я сразу же понимаю, что эту фотографию сделал Сайлас. Сломанные ворота, повисшие на петлях; лианы, пробивающие себе дорогу между заржавевшими металлическими прутьями – пожалуй, это фото выглядит не так мрачно, как те, что висят в его собственной спальне, возможно, оно больше подходит мне. На моей прикроватной тумбочке высится стопка книг. Я беру одну из них и читаю заглавие, когда мой телефон вдруг издает гудок.

Сайлас: Ты в порядке?

Я: Кажется, моя мать алкоголичка, и у меня есть сестра.

Его ответ приходит несколько секунд спустя.

Сайлас: Я не знаю, что сказать. Это такая жесть.

Я смеюсь и откладываю телефон. Мне хочется порыться в своих вещах, посмотреть, не найдется ли там что-нибудь подозрительное. В моих выдвижных ящиках царит полный порядок. Должно быть, у меня обсессивно-компульсивное расстройство. Я разбрасываю свои носки и нижнее белье, чтобы проверить, могу ли я разозлить саму себя.

В моих ящиках нет никаких подсказок, как и в тумбочке. Я нахожу коробку презервативов в сумочке, лежащей под моей кроватью. Пытаюсь отыскать дневник, какие-нибудь записки от моих подруг – но нигде ничего нет. Я чистюля и зануда, если бы не тот снимок, висящий над моей кроватью. Снимок, который мне подарил Сайлас, а не тот, который я выбрала сама.

Моя мать находится на кухне. Я слышу, как она шмыгает носом и готовит себе еду. Она пьяна, думаю я. Может, мне стоит сейчас задать ей несколько вопросов, а потом она и не вспомнит, что я их задавала.

– Э-э… мам, – говорю я, подойдя к ней. Она отрывает взгляд от тостов, которые готовит, и смотрит на меня осоловелыми мутными глазами.

– Скажи, вчера вечером я не вела себя странно?

– Вчера вечером? – повторяет она.

– Да. Ну, в общем… когда я вернулась домой.

Она намазывает на поджаренный хлеб масло.

– Ты была грязная, – невнятно бормочет она. – Я сказала тебе принять душ.

Я думаю о грязи и листьях на кровати Сайласа. Стало быть, мы с ним, вероятно, были вместе.

– В какое время я вернулась домой? Мой телефон разрядился, – лгу я.

Она щурит глаза.

– Около десяти.

– А я не говорила ничего… необычного?

Она отворачивается и идет к раковине, где кусает свой тост с маслом и глядит в слив.

– Мама! Возьми себя в руки. Мне необходимо получить у тебя ответ. – Почему мне кажется, что это мне знакомо? Я прошу ее о чем-то, а она игнорирует меня.

– Нет, – односложно ответствует она. И тут мне в голову приходит мысль – я могу осмотреть одежду, в которой была вчера вечером. К кухне примыкает маленький чулан со стиральной машиной и сушилкой. Открываю дверцу стиральной машины и вижу на ее дне маленькую кучку мокрой одежды. Я вытаскиваю ее наружу. Это вещи явно моего размера. Должно быть, я бросила их в стиральную машину вчера вечером, чтобы попытаться смыть улики. Улики, говорящие о чем? Я лезу в карманы джинсов и нащупываю плотный комок мокрой мятой бумаги. Роняю джинсы на пол, а смятую бумагу несу обратно в свою комнату. Если я попытаюсь развернуть этот комок сейчас, он может расползтись, и я решаю положить его на подоконник и подождать, когда он просохнет.

Я пишу сообщение Сайласу.

Я: Где ты?

Я жду несколько минут и, когда он не отвечает, пытаюсь опять.

Я: Сайлас!

Интересно, я всегда так делаю – докучаю ему вопросами?

Я отправляю еще пять сообщений, затем швыряю телефон на другой конец комнаты и утыкаюсь лицом в подушку Чарли Уинвуд, чтобы поплакать. Наверное, Чарли Уинвуд никогда не плакала. Судя по виду ее половины этой спальни, она вообще лишена индивидуальности. Ее мать алкоголичка, а ее сестра любит слушать дерьмовую музыку. И как получилось так, что мне известно, что в песнях группы, чей постер висит над кроватью моей сестры, любовь сравнивается со звукоподражаниями «бум» и «хлоп», но я не помню, как зовут эту мою сестру? Я перехожу на ее половину тесной спальни и начинаю рыться в ее вещах.

– Ага! – говорю я, достав из-под ее подушки розовый личный дневник в горошек.

И, усевшись на ее кровать, открываю его.

Собственность Дженет Элизы Уинвуд.

НЕ ЧИТАТЬ!

Не обратив внимания на это предостережение, я переворачиваю страницу и читаю ее первую запись.

Чарли дрянь.

Моя сестра – самый худший человек на всей планете. Я надеюсь, что она сдохнет.

Я закрываю дневник и кладу его обратно под подушку.

– Ничего себе.

Моя семья ненавидит меня. Что же ты за человек, если тебя ненавидят твои собственные родные? С другой стороны комнаты мой телефон сигнализирует мне, что пришло сообщение. Я вскакиваю, подумав, что это Сайлас, и вдруг чувствую облегчение. Пришло два сообщения. Одно от Эми:

Где ты?!!

А второе от парня по имени Брайан:

Привет, мне тебя сегодня не хватало. Ты сказала ему?

Кому ему? И что я должна была ему сказать?

Я кладу телефон на кровать, не ответив ни на одно из этих сообщений. И решаю снова попробовать почитать дневник сестры, пропустив все вплоть до последней записи, которая датируется вчерашним вечером.

Тема: Наверное, мне нужны зубные скобки, но мы слишком бедны. А у Чарли были зубные скобки.

Я провожу языком по своим зубам. Да, они, похоже, вполне ровные и прямые.

У нее все зубы ровные, прямые, идеальные, а у меня этот мой косой зуб останется навсегда. Мама сказала, что посмотрит, что можно сделать, чтобы заплатить за скобку на него, но с тех пор, как это произошло с папиной компанией, у нас нет денег даже на самые обычные вещи. Мне тошно таскать в школу обед в пакете. Я чувствую себя так, будто все еще хожу в детский сад!

Я пропускаю абзац, в котором она подробно описывает критические дни своей подружки Пейтон.

Потом она жалуется на отсутствие менструаций у нее самой, но затем ее записи прерываются, поскольку домой заявилась ее сестра, то есть я.

Мне надо идти. Только что заявилась Чарли, и она плачет. А ведь она почти никогда не плачет. Надеюсь, Сайлас бросил ее – так ей и надо.

Выходит, вернувшись вчера вечером домой, я плакала? Я подхожу к подоконнику, где скомканная бумага из моего кармана уже немного подсохла. Осторожно разгладив, я кладу ее на письменный стол, который, по-видимому, делю со своей сестрой. Часть чернил смылась, но похоже, что это какой-то чек. Я пишу Сайласу.

Я: Сайлас, мне нужно, чтобы ты меня подвез.

Я жду, раздраженная тем, что он все никак не отвечает. Я явно нетерпелива.

Я: Мне только что написал какой-то парень по имени Брайан. И явно пытается флиртовать. Если ты занят, я могу попросить, чтобы меня подвез он.

Сайлас: Ну нет, к черту. Уже еду!

Я улыбаюсь.

Мне не составит труда незаметно выскользнуть из дома, ведь моя мать лежит на диване в полной отключке. Я мгновение смотрю на ее лицо, отчаянно пытаясь вспомнить его. Она похожа на Чарли, только старше. Прежде чем выйти из дома, чтобы ждать Сайласа, я накрываю ее одеялом и беру из полупустого холодильника пару банок газировки.

– Пока, мам, – тихо говорю я.

6

Сайлас

Я не могу сказать, почему возвращаюсь к ней: потому, что мне хочется оберегать ее, или потому, что считаю ее чем-то вроде своей собственности. В любом случае, мне не нравится мысль о том, что она обратится за помощью к кому-то еще. Интересно, кто такой этот Брайан и почему он считает, что ему можно отправлять ей игривые сообщения в то время, как мы с Чарли явно вместе.

Моя левая рука все еще сжимает телефон, когда он звонит опять. На экране не высвечивается номер, а только надпись: «Брат». Я провожу по экрану пальцем и отвечаю на звонок.

– Алло?

– Где ты, черт возьми?

Это голос молодого парня, и он очень похож на мой. Я смотрю направо, налево, но перекресток, который я проезжаю, мне совершенно незнаком.

– Я в своей машине.

Он тяжело вздыхает.

– Ни фига себе. Ты все время пропускаешь тренировки, и скоро тебя отстранят от игры. – Вчерашнего Сайласа это бы, скорее всего, разозлило.

Но сегодняшний Сайлас испытывает от этого облегчение.

– Какой сегодня день?

– Среда. День перед завтрашним днем и после вчерашнего. Давай, заезжай за мной, тренировка уже окончена.

Почему у него нет собственной машины? Я даже не знаю этого парня, а он уже доставляет мне неудобства. Он явно мой брат.

– Сначала мне надо заехать за Чарли, – говорю я ему.

Следует пауза.

– Ты хочешь подъехать к ее дому?

– Да.

Еще одна пауза.

– Тебе что, жить надоело?

Мне тошно от того, что я не знаю того, что, похоже, известно всем. Интересно, с какой стати дверь в дом Чарли закрыта для меня?

– Ладно, проехали, просто поторопись, – говорит он и отключается.

* * *

Она стоит на углу, когда я поворачиваю. И смотрит на свой дом. Ее руки опущены, а в них она держит две банки газировки. По одной в каждой руке. Она держит их, как оружие, словно ей хочется бросить в этот дом, находящийся перед ней, в надежде, что это не банки, а ручные гранаты. Я сбавляю скорость и останавливаюсь в нескольких футах от нее.

Она переоделась – теперь на ней надета длинная черная юбка, прикрывающая ноги. Вокруг шеи обернут длинный черный шарф, свисающий с плеча. Она облачена в коричневую блузку с длинными рукавами, но вид у нее такой, будто ей все безразлично. Поднимается порыв ветра, и юбка и шарф раздуваются, но она и бровью не ведет. И даже не моргает. Она целиком погружена в свои мысли.

Я теряюсь в ней.

Когда я паркуюсь, она поворачивает голову, смотрит на меня, затем сразу же опускает глаза. Идет к пассажирской двери и садится. Ее молчание словно умоляет меня о тишине, поэтому я ничего не говорю, пока мы едем сторону школы. Когда мы проезжаем пару миль, Чарли расслабляется и упирается одной ногой, обутой в ботинок, в приборную панель.

– Куда мы едем?

– Позвонил мой брат. Мне надо его подвезти. – Она кивает.

– Похоже, у меня будут неприятности из-за того, что сегодня я пропустил тренировку по американскому футболу. – Я уверен, что по равнодушному тону, которым я произнес эти слова, она поняла, что я не очень-то обеспокоен из-за этого. Сейчас мне не до игры в американский футбол, так что отстранение, вероятно, стало бы наилучшим исходом для всех.

– Ты играешь в американский футбол, – бесстрастно говорит она. – А я не делаю ничего. Я скучна, Сайлас. Моя комната выглядит скучно. Я не веду дневник. Я ничего не коллекционирую. Единственное, что у меня есть, это фотография каких-то ворот, и даже ее сделала не я, а ты. Единственный предмет в моей комнате, отмеченный хоть какой-то печатью индивидуальности, это то, что подарил мне ты.

– Откуда ты знаешь, что этот снимок сделал именно я?

Она пожимает плечами и натягивает свою юбку на коленях.

– У тебя неповторимый стиль. Как отпечаток пальца. Я смогла определить, что этот снимок сделал ты, потому что только ты делаешь фотографии таких вещей, на которые в обычной жизни людям страшно смотреть.

Похоже, мои фотографии ей не по душе.

– Итак, – спрашиваю я, глядя перед собой, – кто он такой, этот Брайан?

Она достает свой телефон и открывает сообщения. Я пытаюсь взглянуть на них, хотя и знаю, что сижу слишком далеко, чтобы их прочитать – но все равно делаю попытку. Замечаю, что она слегка поворачивает свой телефон, заслонив его от моих глаз.

– Я точно не знаю, – отвечает она. – Я пыталась пролистать его сообщения назад, чтобы посмотреть, смогу ли я что-то из них понять, но наши с ним сообщения ставят меня в тупик. Я не могу понять, с кем я встречалась: с ним или с тобой.

У меня опять пересыхает во рту. Я беру у нее одну из банок газировки, которые она принесла, открываю ее и, сделав долгий глоток, ставлю в подстаканник.

– Возможно, ты мутила с нами обоими. – Мой голос звучит резко, и я пытаюсь смягчить его. – Что он говорит в своих сегодняшних сообщениях?

Она блокирует свой телефон и экраном вниз кладет себе на колени, почти так, будто ей стыдно смотреть на него. Она не отвечает мне, и я чувствую, как краска заливает мою шею, и узнаю жар ревности, захватывающий меня, словно вирус. Мне это не нравится.

– Напиши ему, – говорю я. – Сообщи ему, что ты больше не хочешь, чтобы он писал тебе, и что ты хочешь наладить свои отношения со мной.

Чарли косо смотрит на меня.

– Мы не знаем, какие между нами отношения, – говорит она. – А что, если ты не нравился мне? Что, если мы оба собирались порвать друг с другом?

Я опять перевожу взгляд на дорогу и стискиваю зубы.

– Просто мне кажется, что будет лучше, если мы будем держаться вместе, пока не выясним, что с нами произошло. Ты же даже не знаешь, кто такой Брайан.

– Тебя я тоже не знаю, – огрызается она.

Я заезжаю на школьную парковку. Она внимательно наблюдает за мной, ожидая моего ответа. У меня такое чувство, будто она дразнит меня.

Я паркуюсь и заглушаю двигатель. Правой рукой я сжимаю руль, а левой – подбородок. Сжимаю обе.

– И как мы будем это делать?

– Ты не мог бы выразиться немного конкретнее? – спрашивает она.

Я чуть заметно качаю головой. Хотя даже не знаю, смотрит ли она на меня сейчас и замечает ли это.

– Я не могу выражаться конкретнее, потому что имею в виду вообще все. Нас, наши семьи, нашу жизнь. Как нам разобраться во всем этом, Чарли? И как мы сможем сделать это, не выяснив друг о друге нечто такое, что разозлит и тебя, и меня?

Прежде чем она успевает ответить, из ворот выходит какой-то парень и направляется к нам. Он похож на меня, но младше. Возможно, он учится в десятом классе. Он еще не такой высокий и крепкий, как я, но, судя по его виду, вероятно, превзойдет меня в размерах.

– Это будет забавно, – говорит Чарли, глядя, как мой младший брат приближается к машине. Он идет прямиком к задней пассажирской двери, распахивает ее, закидывает внутрь свой рюкзак, дополнительную пару обуви, спортивную сумку и наконец садится сам.

И захлопывает за собой дверь.

Он достает свой телефон и начинает листать свои сообщения. Он тяжело дышит, его волосы мокрые от пота и прилипли ко лбу. У нас с ним одинаковый цвет волос. И, когда он смотрит на меня, я вижу, что у нас к тому же еще и одинаковый цвет глаз.

– В чем дело? – спрашивает он.

Я не отвечаю, а повернувшись на своем сиденье, смотрю на Чарли. Она ухмыляется и что-то пишет в телефоне. Меня так и подмывает вырвать его и посмотреть, не пишет ли она Брайану, но, как только она нажимает на «отправить», мой телефон начинает вибрировать.

Чарли: Ты хоть знаешь, как зовут твоего младшего брата?

Я понятия не имею, как зовут моего собственного младшего брата.

– Черт, – бормочу я.

Она смеется, но ее смех обрывается, когда она замечает что-то на парковке. Я смотрю туда, куда устремлен ее взгляд, и вижу парня. Он шествует к моей машине, пристально глядя на Чарли.

Я узнаю его. Это тот парень, с которым я утром столкнулся в туалете. Тот самый, который пытался спровоцировать меня.

– Дай догадаюсь, – говорю я. – Брайан?

Он подходит прямиком к пассажирской двери и открывает ее. Затем делает шаг назад и манит Чарли пальцем. Меня он игнорирует полностью, но ему предстоит узнать меня очень хорошо, если он воображает, будто может подзывать к себе Чарли таким образом.

– Нам надо поговорить, – произносит он, четко выговаривая каждый слог.

Чарли берется за ручку двери, чтобы закрыть ее.

– Извини, – говорит она. – Мы уже уезжаем. Я поговорю с тобой завтра.

На его лице отражается изумление, к которому примешивается изрядная порция злости. Как только я вижу, как он хватает ее за руку и рывком тащит к себе, я выскакиваю из машины и обегаю ее. Я двигаюсь так быстро, что поскальзываюсь на гравии и хватаюсь за капот, чтобы не упасть. Какой этот гравий гладкий. Я бросаюсь к пассажирской двери, готовясь вцепиться этому ублюдку в горло, но он уже и так согнулся в три погибели и стонет. Его рука закрывает один глаз. Затем, распрямившись, он зло смотрит на Чарли непострадавшим глазом.

– Я же сказала тебе, чтобы ты не прикасался ко мне, – цедит Чарли сквозь стиснутые зубы.

Она стоит у своей двери, все еще сжимая руку в кулак.

– Ты не хочешь, чтобы я прикасался к тебе? – ухмыляется он. – Это что-то новое.

Я кидаюсь на него, но Чарли толкает меня в грудь. И бросает на меня предостерегающий взгляд, одновременно чуть заметно покачав головой. Я заставляю себя сделать глубокий вдох и успокоиться и делаю шаг назад.

Чарли опять переключает свое внимание на Брайана.

– Это было вчера, Брайан. А сегодня новый день, и я уезжаю с Сайласом. Ты понял? – Она поворачивается и опять садится на пассажирское сиденье. Я дожидаюсь, когда ее дверь закроется и окажется заперта, и только затем возвращаюсь на водительскую сторону.

– Она изменяет тебе, – вопит Брайан мне вслед. Я останавливаюсь как вкопанный.

Я медленно поворачиваюсь к нему лицом. Теперь он стоит прямо и, судя по его позе, ожидает, что я ударю его. Когда я этого не делаю, он продолжает провоцировать меня.

– Со мной, – добавляет он. – И не один раз. Это продолжается уже более двух месяцев.

Я смотрю на него, стараясь оставаться внешне спокойным, но в своих мыслях я стискиваю руками его горло, выжимая из его легких последние остатки кислорода.

Я гляжу на Чарли. Ее глаза умоляют меня не делать никаких глупостей. Я опять поворачиваюсь к нему и каким-то образом ухитряюсь улыбнуться.

– Как мило, Брайан. Ты что, хочешь получить по этому случаю какой-нибудь памятный подарок?

Мне бы хотелось закупорить выражение его лица в бутылку и выпускать всякий раз, когда у меня появится желание от души посмеяться.

Сев обратно в машину, я выезжаю с парковки более агрессивно, чем следовало бы. Когда мы оказываемся на дороге, ведущей к моему дому, я наконец нахожу в себе силы и смотрю на Чарли. Она отвечает мне таким же пристальным взглядом. Несколько минут мы глядим друг другу в глаза, оценивая реакцию друг друга. И за мгновение до того, как я поворачиваю голову, чтобы снова смотреть на дорогу, на ее лице появляется улыбка.

Мы оба начинаем смеяться. Она откидывается на спинку своего сиденья и говорит:

– Поверить не могу, что я изменяла тебе с этим парнем. Должно быть, ты сделал нечто такое, что здорово вывело меня из себя.

Я улыбаюсь ей.

– Ничто, кроме умышленного убийства, не смогло бы заставить тебя изменить мне с этим типом.

На заднем сиденье кто-то прочищает горло, и я тотчас смотрю в зеркало заднего вида. Я совсем забыл про брата. Он подается вперед, пока не оказывается между нашими сиденьями. И смотрит сначала на Чарли, потом на меня.

– Позвольте уточнить, – говорит он. – Вы что, смеетесь над этим?

Чарли смотрит на меня краем глаза. Мы перестаем смеяться, и Чарли откашливается.

– Сколько времени мы уже вместе, Сайлас? – спрашивает она.

Я делаю вид, будто считаю на пальцах, когда голос подает мой брат.

– Четыре года, – отвечает он. – Господи, да какая муха вас укусила?

Чарли подается вперед и встречается со мной взглядом. И я точно знаю, о чем она думает.

– Четыре года? – бормочу я.

– Ничего себе, – говорит Чарли. – Мы вместе уже давно.

Мой брат качает головой и откидывается на спинку своего сиденья.

– Вы двое еще хуже, чем шоу Джерри Спрингера.

Джерри Спрингер – это ведущий ток-шоу. Откуда я это знаю? Интересно, помнит ли это Чарли.

– Ты помнишь Джерри Спрингера? – спрашиваю я ее.

Ее губы плотно сжаты, лицо задумчиво. Она кивает и отворачивается к пассажирскому окну.

Все это лишено всякого смысла. Как мы можем помнить знаменитостей? Людей, с которыми мы никогда не были знакомы? Откуда я знаю, что Канье Уэст женат на Ким Кардашьян? Откуда мне известно, что Робин Уильямс умер?

Я помню всех, с кем никогда не был знаком, но не могу вспомнить девушку, которую люблю уже четыре года? Мне становится не по себе, здорово не по себе. Следующие несколько минут я мысленно повторяю имена и представляю себе лица людей, которых я помню. Президентов. Актеров. Политиков. Музыкантов. Звезд реалити-шоу.

Но я, хоть убей, не могу вспомнить имя моего младшего брата, который сейчас вылезает с заднего сиденья моей машины. Я смотрю, как он входит в дом, и продолжаю смотреть на дверь еще долго после того, как она закрывается за ним. Я пялюсь на свой дом точно так же, как Чарли пялилась на свой.

– С тобой все в порядке? – спрашивает она.

Звук ее голоса заставляет меня вынырнуть из глубин моего сознания и вернуться в реальность. В настоящий момент, когда я представляю себе Чарли и Брайана и снова слышу слова, которые он произнес, а я тогда сделал вид, будто они не произвели на меня ни малейшего впечатления. «Она изменяет тебе».

Я закрываю глаза и откидываю голову на подголовник.

– Как ты думаешь, почему это произошло?

– Тебе надо научиться выражаться точнее, Сайлас.

– Ладно, – отвечаю я, оторвав голову от подголовника и посмотрев прямо на нее. – Брайан. Как ты думаешь, почему ты с ним спала?

Она вздыхает.

– Ты не можешь злиться на меня из-за этого.

Я склоняю голову набок и изумленно смотрю на нее.

– Мы были вместе четыре года, Чарли. Ты не можешь винить меня за то, что я немного расстроен.

Она качает головой.

– Это они были вместе четыре года. Чарли и Сайлас. А не мы двое. К тому же кто может засвидетельствовать, что ты сам был ангелом? Ты хоть просмотрел сообщения на своем телефоне?

Я качаю головой.

– Теперь мне уже страшно их листать. И не делай этого.

– Не делать чего?

– Не говори о нас в третьем лице. Она – это ты, а он – это я. Независимо от того, нравятся ли нам те, кем мы были.

Как только я начинаю выезжать с подъездной дороги, у Чарли звонит телефон.

– Это моя сестра, – объясняет она и тут же отвечает на звонок, сказав «привет». Несколько секунд она молча слушает, не сводя с меня глаз. – Когда я вернулась домой, она была пьяна. Я буду через несколько минут. – Она заканчивает разговор. – Надо ехать обратно в школу, – говорит она. – Моя алкоголичка-мать должна была забрать мою сестру после ее тренировки по плаванию. Похоже, сейчас мы познакомимся с моей младшей сестрой.

Я смеюсь.

– У меня такое чувство, будто в прошлой жизни я был чьим-то личным шофером.

Лицо Чарли напрягается.

– Я перестану говорить о нас в третьем лице, если ты перестанешь говорить обо всем этом как о прошлой жизни. Мы не умерли, Сайлас. Мы просто ничего не помним.

– Мы все-таки помним кое-что, – уточняю я.

И поворачиваю обратно, в сторону школы. Что ж, со всеми этими разъездами туда-сюда я хотя бы запомню дорогу.

– Знаешь, у одной семьи, жившей в Техасе, был попугай, и он потерялся. А четыре года спустя вдруг откуда ни возьмись появился вновь – говоря по-испански. – Она смеется. – Почему я помню эту историю, от которой нет никакого толку, но не могу вспомнить, что я делала двенадцать часов назад?

Я не отвечаю, потому что это риторический вопрос – в отличие от вопросов в моей голове.

Когда мы снова подъезжаем к школе, у входа, сложив руки на груди, стоит точная копия Чарли. Она залезает на заднее сиденье машины и усаживается на то же место, на котором недавно сидел мой брат.

– Как прошел твой день? – спрашивает Чарли.

– Заткнись, – отвечает ее сестра.

– Значит, плохо?

– Заткнись.

Чарли смотрит на меня, округлив глаза, но на лице ее играет лукавая улыбка.

– Ты долго нас ждала?

– Заткнись, – снова говорит ее сестра.

Я начинаю понимать, что Чарли просто подстрекает ее. И улыбаюсь, когда она продолжает.

– Когда я вернулась сегодня из школы домой, мама была в стельку пьяна.

– Тоже мне, новость! – фыркает ее сестра.

Чарли задает ей еще пару вопросов, но та полностью игнорирует ее, сосредоточив все внимание на своем телефоне, который держит в руках. Когда мы въезжаем на подъездную дорогу Чарли, ее сестра начинает открывать свою дверь еще до того, как машина останавливается.

– Передай маме, что я буду поздно, – говорит Чарли, когда ее сестра выходит из машины. – Как ты думаешь, когда домой вернется папа?

Девушка останавливается и смотрит на Чарли с презрением.

– Через десять или пятнадцать лет – смотря что решит судья. – Она захлопывает за собой дверь.

Такого я не ожидал, и, похоже, Чарли тоже. Она медленно поворачивается на своем сиденье, пока снова не садится лицом вперед. Она делает медленный вдох, затем осторожный выдох.

– Моя сестра ненавидит меня. Я живу на помойке. Моя мать алкоголичка. Мой отец в тюрьме. Я изменяю тебе. – Она глядит на меня. – Какого черта ты вообще встречаешься со мной?

Если бы я знал ее лучше, то обнял бы. Взял за руку. Сделал бы хоть что-то. Я не знаю, что делать. На свете не существует правил, указывающих, как надо утешать девушку, с которой ты был вместе четыре года, но с которой ты познакомился только сегодня утром.

– Ну, если верить Эзре, я любил тебя еще до того, как научился ходить. Наверное, трудно отказаться от такого.

Она негромко смеется.

– Должно быть, тебе присуща беззаветная верность, потому что даже я сама начинаю ненавидеть себя.

Мне хочется протянуть руку и коснуться ее щеки. Сделать так, чтобы она посмотрела на меня. Однако я этого не делаю. Я сдаю задом и держу свои руки при себе.

– Быть может, в тебе есть куда больше, чем просто твой финансовый статус и то, кто твоя семья.

– Да, – говорит она и бросает взгляд на меня. Разочарование на ее лице на мгновение уступает место улыбке. – Может быть.

Я тоже улыбаюсь, но мы оба прячем наши улыбки, отвернувшись к окнам. Когда мы снова выезжаем на дорогу, Чарли протягивает руку к радио. Она прокручивает несколько станций и останавливается на песне, которую тотчас подхватываем мы оба. Пропев первую строчку, мы сразу же переглядываемся.

– Мы помним слова песен, – тихо произносит она.

Ничего не сходится. В эту минуту мой разум так устал, что мне не хочется и дальше пытаться понять, что же с нами произошло. Сейчас я просто желаю передышки, которую мне дает эта музыка. И, судя по всему, то же чувствует и Чарли, потому что большую часть поездки она сидит молча. После нескольких минут молчания я чувствую на себе ее взгляд.

– Мне тошно оттого, что я изменила тебе. – Сказав это, она делает музыку громче и снова откидывается на спинку сиденья. Она не хочет, чтобы я отвечал, но, если бы и хотела получить ответ, я бы сказал, что все в порядке. Что я прощаю ее. Потому что девушка, сидящая рядом со мной, не может быть той, которая предала меня.

Она не спрашивает, куда мы едем. Я и сам этого не знаю. Просто веду машину, потому что, судя по всему, только во время вождения я обретаю хоть какой-то душевный покой. Я понятия не имею, как долго мы едем, но солнце уже садится, когда я решаю развернуться и поехать обратно. Все это время мы были погружены в свои мысли, что парадоксально для двух людей, у которых нет никаких воспоминаний.

– Нам надо просмотреть наши телефоны, – говорю я Чарли. Это первые слова, которые кто-то из нас произнес больше чем за час. – Надо прочесть наши старые сообщения, имейлы, прослушать голосовую почту. Возможно, там найдется что-то такое, что могло бы объяснить то, что с нами произошло.

Она достает свой телефон.

– Я уже пыталась это сделать, но в отличие от тебя у меня нет навороченного телефона. Я могу получать и отправлять только текстовые сообщения, но у меня их почти нет.

Я заезжаю на заправку и паркуюсь в стороне, там, где темнее. Не знаю почему, но я чувствую, что для просмотра наших телефонов нам понадобится уединение. Просто не хочу, чтобы кто-то приблизился к нам и узнал нас, потому что, скорее всего, сами мы никого из них не узнаем.