Читать книгу: «Последний Оазис»

Глава 1

Как все случилось, Этель не поняла. Пошла на рынок, улыбнулась вернувшимся морякам, набрала спелых слив у местных торговцев, а потом что-то ударило по вискам, и… темнота. Будто сознание ушло тотчас, в груди вспыхнул жар, ноги подкосились, и она полетела на неровную брусчатку.

Чьи-то сильные руки схватили ее под мышки, поволокли по пыльным улицам Эшгета, но она не видела, куда. И даже не в силах была видеть: что-то тяжелое тянуло голову к груди, плечи ломило от грубого хвата, и тяжелое дыхание, смешиваясь с пылающим жаром, тисками сдавливало шею.

А потом мрак. Словно веки противились открыться и видеть то, что с ней стало. Незаслуженно, слишком странно, неправильно – она не должна была здесь оказаться! Но как бы то ни было, вот уже четвертые сутки Этель пыталась свыкнуться с ролью узницы имперской темницы Эшгета.

– Эй! – Она дернула ржавую решетку, и темный коридор наполнился противным лязгом. Одинокий факел дрогнул от ее движений. – Кто-нибудь есть?

В этом месте несла патруль имперская стража. Потоки воздуха по телу от резких, но регулярных перемещений сначала заставляли ее вздрагивать; скрежет зубов от холода и безнадеги, прикосновения к колючим решеткам скручивали нутро до костей. Голова кружилась. Затем первая дрожь прошла, перестало пугать равнодушие стен, и Этель начало казаться, что если приспособиться, то не так уж здесь дурно. Но и эти мысли снова сменились страхом, когда вместо привычных стонов заключенных и криков стражников, вдоль стен начал струиться шепот. Никто не заглядывал в темницу, и в последние дни здесь стало до отчаянья тихо. И пустой желудок вторил беспокойным мыслям жалобным урчанием.

– Замри, – раздалось слева, – и не кричи, девочка. Дай послушать… дай услышать. Наконец-то мы можем… слышать.

Шелестящий голос проскользил где-то возле самого угла камеры и потух так же быстро, как возник. Даже эхо не задержалось в сырых сводах имперской тюрьмы.

Этель отошла от решетки. В необъятной тишине эти слова казались зловещим шипением. Однажды она слышала смерть: когда крик в другом конце коридора сменился хрипом, а затем, цепляясь за тяжелые капли воздуха, растворился в неуверенном кашле.

После этого ругались стражники, выносили тело пленника, а пожилые рабыни, лязгая кандалами, вытирали кровавые следы на каменном полу.

Но Этель не знала, кто еще был заключен здесь. Скорее всего, за стеной находился змеелюд, а, может быть, и вовсе она теперь осталась одна среди змей. И с ней говорил чужой шепот.

– Эй? Кто ты? – Этель присела и также тихо произнесла в ответ. – Ты что-то слышал?

– Молчи, девочка, – шепот отозвался сразу. – Мы в подземелье, но наверху происходят великие дела.

Этель подняла голову, но, как и все предыдущие разы, увидела лишь сгустившуюся тьму и робкую тень напуганной девчонки, вдруг выросшую в тревожном свете факела.

– Возможно, о нас и не вспомнят. Возможно, теперь наши тела навсегда останутся в этих стенах, но не это главное. Главное, что город излечится. Пришел новый Император, девочка. Я слышу его шаги по нашей земле, слышу голоса его слуг и воинов. И он пахнет… человеком. Тобой.

Говоривший звучно втянул воздух, и Этель представила, как огромный нос касается ее кожи и ведет по телу, впитывая каждый запах, словно бездомный пес. Но у змеелюдов могло и не быть носа. Бывало, что они и вовсе выглядели, как люди, и лишь раздвоенный язык выдавал их происхождение. Но сейчас, покрытая гусиной кожей, Этель явственно ощущала холод от этого странного шипения, которое, устремляясь в уши, пронизывало самое нутро.

Этель отошла от стены, поежилась, но голос снова приковал ее.

– Но ему плевать на тебя. На с-своих. Он хоч-чет власти. Он хочет справедливости. И он знает, как ее достичь. Конечно, знает, ведь он – захватчик. А у захватчиков лишь один с-способ. – Змеелюд замер и протянул, смакуя слова: – Кровью. Я слышу, как кровь течет с его мечей, как падают змеиные головы и хвосты на пыльную брусчатку. Как солнце палит, и чешуйки наших воинов ссыхаются под его лучами, и змеи тают… тают… тают.

Он понизил голос, а затем и вовсе замолчал. Этель сжала влажные ладони. В нависшей тишине стук ее сердца звучал гонгом. Власть захвачена? Стража перебита? О заключенных прежнего Императора вспомнят последним делом. Даже если новый Император – ее сородич.

– Смирись, девочка. Нам не уйти. Мы жертвы новой жизни. Мы – цена мира. Я рад, я счастлив, что ты умрешь первой. К сожалению, мы живем куда дольше, и без еды я буду затухать, тосковать без голосов и мучиться, слушая чужую жизнь.

Этель знала, что змеелюд прав. Если в городе свершилось военное вторжение, то сейчас там беспорядки, пожары и смерти. Четыре дня назад, когда она еще была на свободе, об этом ходили тревожные слухи, но верил им далеко не каждый. По крайней мере, ее господин – почтенный судья Ди Форсун – с усмешкой отмахивался и, лежа на шелковой клинии, продолжал потягивать медовый эликсир: со времен войны рубиновых чаш Эшгет оставался неприступным.

Играли в этом определяющую роль толстые каменные стены или же самая современная экипировка солдат змеелюдов, Этель не знала. Вполне вероятно, его просто никто никогда не пытался захватывать.

Лаорианцы жили в процветании: с тех пор, как змеелюды заняли Эшгет, представители каждой расы обитали на своей исконной земле, занимаясь каждый своим делом. Как и Этель. Она прислуживала в доме почтенного змеелюдского судьи и раз в год являлась в Академию Тэгеша, чтобы пройти тесты на способности к магии.

До совершеннолетия так проверяли каждого человеческого ребенка, живущего в столице – надеялись найти магические проявления и направить их силы на благо змеелюдов. Если удавалось, ребенка отправляли учиться, если нет – в рабы.

Этель знала, что ее ждет второе, и потому совсем не испугалась страшной правды, озвученной змеелюдом из соседней камеры: до совершеннолетия ей оставалось чуть больше месяца, а склонностей к магии не проявилось ни на грош. Даже наоборот: она постоянно попадала в нелепые передряги и доставляла Ди Форсуну сплошные неприятности. Последний год он только и делал, что отсчитывал дни до ярмарки Красного Солнца, чтобы ее выгодно продать. Хотя после случившегося на рынке он даже не соизволил явиться за ней, и Этель поняла – пропала.

– Я лавку подожгла, а вы что сделали? – усевшись на холодный пол, скрестив ноги, вдруг призналась девушка. Какая разница, удастся ей выбраться или придется остаться здесь навсегда – время тянулось липкой лентой. И пока она может говорить, лучше говорить.

Этель услышала, как что-то зашелестело за стеной: будто чешуйки блестящей змеиной кожи проскользили по каменной перегородке между камерами, но ее таинственный собеседник все же отозвался:

– Подставили, девочка. На предательстве с-своего короля попался…

Его голос стих, отдаляясь. Будто длинное тело змеелюда переместилось к другой стене камеры: интересно, есть ли в нем хоть что-то от человека? Этель покрылась холодными мурашками. То ли от осознания тяжести его преступления, то ли от того, что рядом с ней, вероятно, шпион самого короля Жизога.

– Простите, – только и вырвалось, – я не должна была спрашивать…

В ответ она услышала что-то вроде усмешки:

– Ах, глупая любознательная девочка. Тебе по возрасту положено спраш-шивать, а мне по чину не положено говорить. Но разве важно… теперь?

Шелест прекратился, и темница снова погрузилась в тишину. Больше Этель не решалась заводить разговора: пусть она и смирилась со своей скорой погибелью, но кто знает, куда приведут чужие тайны? Ей совсем не хотелось это знать.

И потому совсем скоро тишина вязкой тяжелой трясиной обволокла ее плечи, и живот скрутило от впервые нахлынувшего отчаянья: ей не выбраться, время играет против нее, собеседник смирился тоже. И от осознания, что совершенные ими преступления имеют теперь одинаковый вес, свело скулы.

Ее должны были выпустить через децену, а теперь ей уготована смертная казнь. Пытаясь себя утешить хоть чем-то, Этель решила, что заточение – это все же лучше, чем рабство.

***

Факел потух где-то на восьмой сотне шагов. Этель начала накручивать круги по камере после того, как сосчитала все камни на полу. Сбилась дважды, начала сначала, но выяснила – триста восемь. А теперь семьсот двадцатый шаг вдоль стен оставил их с сокамерником в кромешной тьме.

Звуков тоже не стало. Разве что желудок жалобно урчал время от времени, и Этель разочарованно вздыхала: неужели отсюда нет выхода? Неужели змей прав, и о них в самом деле забыли?

Устав терзать себя мыслями, на ощупь добравшись до жесткого тюфяка в углу камеры, обессиленная, Этель села. А, в очередной раз приняв свою беспомощность, подтянула колени к груди и свернулась калачиком: вот бы уснуть и больше никогда не проснуться! Зачем нужна жизнь, если вокруг осталась лишь тьма и… ни единого слова? Хорошо, что и шелест в соседней камере прекратился: выходит, и сосед уснул?

Она решила не думать об этом, а поддаться миру сновидений, непременно ярких и захватывающих – какой могла быть ее жизнь. И которая, как надеялась Этель до разговора со змеем, обязательно будет.

А потом ее начало знобить. Зубы застучали, коленки задрожали, и Этель спрятала босые стопы, чтобы постараться оставить последние крупицы тепла в своем ослабшем теле. Зато оживился змей:

– Кричи, девочка. Кричи, если больно. Дай выйти из тебя всей слабости, всей хвори…

Он шептал, и Этель снова различила пленящий шелест его чешуи.

– Это не с-спасет тебя, но даст очищ-щение. Единый бог примет тебя, я… поклонюсь ему за тебя, когда окажусь в его чертогах-х.

Его голос дурманил и кружил мысли, и Этель буквально видела за закрытыми веками, как чей-то мягкий перст касается ее лба, проводит по носу, губам и, дотронувшись до ладони, указывает новый – теплый – мир, где у нее есть место. И она следует этому безмолвному указу: знает, что это правильно.

И потому когда кто-то встряхнул ее за плечи, а в глаза ударил слепящий свет факела, она невольно зажмурилась и попыталась отстраниться.

– Вставай! Живо! – рявкнул ей в лицо хриплый голос, грубые руки схватили за плечи и, подняв, как пушинку, поставили на землю.

В свете тускло освещенной камеры Этель так и не поняла, кто перед ней: чей-то темный силуэт, казалось, занимал полный свод темницы – до потолка, лицо терялось в бегающих языках пламени, почти не приносящих тепла, но сквозь его тусклую оранжевую пленку она смогла различить два торчащих клыка и длинные волосы, собранные в хвост.

– Орк… – выдохнула Этель и попятилась. По спине пробежал противный холодок, ноги задрожали, и она снова рухнула на тюфяк.

– Жить хочешь – уходи! – прорычал орк и бросился к открытой двери темницы. – Ильсо! Что у тебя?

Он метнулся к другой решетке, где как раз находился ее таинственный собеседник, но вместо ползущей змеи, освещенный еще одним факелом, показался худощавый эльф.

– Порядок. – Он кивнул кому-то через плечо, а сам застрял возле ее камеры. – Кто это?

– Нет времени выяснять, пора уносить ноги!

Эльф медлил буквально мгновение, а затем обернулся и крикнул:

– Вайсшехх! Быстрее можешь?

– Не торопи старика, Ильсо, обделил меня Единый бог ногами…

Этель сначала услышала тихое шипение, а затем за решеткой темницы показалось могучее ползучее тело. Орк переместился к лестнице, ведущей наружу:

– Я покараулю вход!

– Это лишнее, – отозвался змеелюд, – сюда никто не сунется… девочка?

Верхняя часть его тела остановилась возле открытой двери в камеру Этель, в то время как могучий хвост продолжал скользить по холодному полу. В нем и правда почти не было ничего от человека: только голова с неестественно красной шевелюрой и шея, плавно переходящая в чешуйчатое тело. Именно так, насколько знала Этель, выглядели все змеелюды до войны рубиновых чаш, но сейчас, спустя более двухсот лет с тех времен, первозданных особей оставалось все меньше.

– Единый бог спас тебя, – прошептал Вайсшехх. – Идем. Ты будешь жить.

Этель робко поднялась и одернула собравшееся у живота простенькое платье. Почему-то ей хотелось обнять его – такого скользкого, чешуйчатого и… длинного, но ставшего спасительной соломинкой в брошенной темнице. Вот только сейчас на нее испытующе со всех сторон смотрели чужаки, и она пролепетала только тихое “спасибо”.

***

Она не боялась ни змеев, ни ящеров, ни сатиров. На орка только поглядывала с опаской: представителей этой расы она редко встречала. А вот эльфы, напротив, регулярно заезжали на рынок обменять пушнину на морские деликатесы или специи, никогда не обсчитывали и вежливо интересовались ходом дел. Этель в ответ улыбалась. Даже когда господин отчитывал, что забыла попросить скидку или сделать надбавку “за приветливость”. Так что юркий эльф Ильсо, который встал во главе их маленького отряда, вызывал у нее искреннее любопытство и восхищение.

Он вел их узкими улочками, через темные подворотни, о которых Этель, прожившая в Эшгете всю жизнь, не знала даже из криминальных сводок.

Она оборачивалась, отставала и не могла поверить в то, что видит: разрушенные дома, костры, раненые змеелюды, вооруженные люди в стальных латах, которых они обходили стороной, воины других фракций, подчиняющиеся приказам командиров-людей. Не таким Этель знала Эшгет.

Здесь всегда пахло сладкими фруктами, специями, рыбой: Этель каждый день приходила на рынок, а бывало, что и встречала моряков с уловом. Ей нравилась эта суета: на рынке она ощущала жизнь. Не только свою – города. Сейчас же резкий запах гари смешивался с запахом крови, живописные пальмы, охваченные огнем, сгибались словно от неподъемной ноши. На самом же деле они подавали сигнал бедствия жителям: сегодня жизнь города завершилась.

Так поняла Этель, обходя стонущего юного змеелюда, на вид почти человека, но не смогла ни пожалеть, ни остановиться – боялась слишком отстать.

Хотя ступать было невыносимо: босые ступни Этель постоянно натыкались на острые камни, обломки разрушенных стен, и это стало ее первостепенной задачей – не пораниться, не напороться на что-то острое и… смертельное. Эта игра самой с собой настолько захватила ее мысли, что в какой-то момент она перестала замечать и крики захватчиков, и стоны раненых, и злые взгляды орка, которые он то и дело бросал, оборачиваясь.

– Ну же! – прорычал он. – Нельзя поживее? Мерзкая девчонка! Хочешь остаться?

– Я… ой, простите…

Она потупила взгляд, залилась краской и застыла на месте – как делала всякий раз, когда почтенный Ди Форсун принимался ее отчитывать. Поэтому Этель даже сделала реверанс и на всякий случай сжалась, ожидая удар по спине или ступням.

Но ничего этого не последовало. Уши только заложило своим же дыханием, и она медленно выдохнула. Сейчас пройдет, сейчас все вернется, как было. Она снова окажется дома…

Но и этого не последовало. Лишь чья-то крепкая ладонь схватила ее за щиколотку и потянула на себя. В другую пятку впились острые камни. От неожиданности Этель позволила себе видеть и… встретилась глазами с напуганным раненым змеелюдом в императорских доспехах, который едва волочил хвост по земле, оставляя красный размазанный след. Вместо слов из его рта вырывались страшные звуки, значение которых Этель не могла разобрать. Рядом с ним билось в конвульсиях тело людского солдата.

Стараясь не смотреть, Этель неуверенно потянула ногу на себя, но змеелюд дернул сильнее, и она упала. В колени вонзились мелкие обломки, от резкой боли Этель вскрикнула и закрыла лицо ладонями – боялась удариться. Напрасно: через миг хватка змеелюда ослабла, Этель в спешке подтянула ноги к животу, но на всякий случай обернулась: вместо воина на нее смотрело обезглавленное тело. Конвульсии людского солдата прекратились. Голова упала откуда-то сверху и подкатилась прямо к ее ступням.

Невольно Этель попятилась, но только разодрала себе бедро и, уже не скрывая бессилия, подняла глаза на своего спасителя.

– Не мешкай, девочка! – рыкнул орк и накрыл ее своей тенью. – Ты идешь с нами или остаешься здесь – выбор твой, но Вайсшехх за тебя поручился!

Он глянул вперед, очевидно оценивая, насколько они отстали от товарищей. Лишь сейчас Этель заметила, что его кожаные наручи покрыты кровью, лицо в ссадинах, штаны – в песке. Орк тяжело дышал и сжимал два боевых топора так сильно, что на его грубой зеленой коже белели костяшки.

– Что здесь случилось? – всхлипнула Этель. Осознание произошедшего только что и в предыдущие три дня вдруг нахлынуло на нее лавиной паники, что от частого сердцебиения заложило уши. Но она услышала:

– Пришел новый Император. Человек. Как ты.

Орк оскалился, но ей было все равно. Она осторожно села и растерла кровь на ногах: больно. И где она оставила свои башмаки?

– Мне нужно вернуться к моему господину… наверное, – пролепетала Этель, а сама ужаснулась своим словам: что, если и его уже не было в живых?

– Так в чем проблема? – хмыкнул орк, ловко спрятал топоры и скрестил руки на груди. Этель призналась:

– У меня обуви нет, не могу идти…

И, словно от стыда, поджала по собой ноги. О том, что может существовать другая препятствующая и более весомая причина, она не подумала.

Орк со вздохом наклонился, будто что-то рассматривая, затем присел, пошевелил зачем-то затихшее человеческое тело и с особенным удовольствием стянул с него сапоги.

Глава 2

Теперь Этель шла увереннее. Осторожно, но насколько могла, хромая, поспевала за странной троицей. К Ди Форсуну она, конечно же, не пошла: поняла, что отсутствие обуви в захваченном разрушенном городе – наименьшая из проблем. Главным было не отставать.

Перебежками по подворотням Эшгета их разношерстная компания добралась до городских ворот.

Здесь царила суматоха. Люди-захватчики и воины других рас из армии нового Императора сновали туда-сюда, сгребали тела по кучам и о чем-то между собой переговаривались. Иногда в город под конвоем вводили вереницы беглых змеелюдских воинов. Слышался лязг цепей и суровые команды.

Стража пропускала всех не глядя. Куда тщательнее она следила за процессом восстановления стен. Пока шли, Этель видела время от времени ядра баллист, попавшие в жилые дома или вспахавшие землю, но здесь, возле каменных стен, их было на порядок больше. Как и разрывов в каменной кладке. Сейчас ее восстанавливали пленные.

– Как вам зрелище? – прошелестел Вайсшехх. – Еще не успели потушить пожары, уже латают стены.

– Трусит, – сплюнул орк себе под ноги. – Думает, найдутся бунтари и отберут его лакомый кусок – Эшгет.

– А что, разве не найдутся? – лукаво ответил Ильсо, но тут же выглянул за угол дома, где они временно скрывались: в ворота снова вводили пленных.

– Уже нет, – рыкнул орк и, оглянувшись по сторонам, будто удостоверяясь, что никого здесь не было, уселся на землю, скрестив ноги. Этель съежилась: несмотря на полуденную жару, ее снова сковал озноб. И силы от голода совсем покинули. Орк вытер пот с морщинистого лба и закончил:

– Все, кто мог, уже пытались. Дошли самые преданные. И стойкие.

На этот раз Ильсо посмотрел обеспокоенно и даже, как показалось Этель, с некоторым укором. Но ничего не сказал. Вернулся к слежке.

– Куда их ведут? – впервые осмелилась спросить Этель и поежилась. Легкий ветер закружил песок под ногами, орк подставил лицо редким порывам: из-за близости пустыни в дневное время в городе стояло пекло, любая прохлада была на вес золота.

Никто не ответил, то ли посчитав вопрос глупым, то ли ответ – слишком очевидным, но она пояснила:

– В городской темнице… никого не было. Три дня или больше мы пробыли там в одиночестве. Почему никого не приводили?

Желудок подтвердил ее слова жалобным урчанием, но Этель проигнорировала этот позыв: ей не привыкать. Бывало, что в гневе Ди Форсун намеренно лишал ее еды. Но пить и вправду хотелось.

Змеелюд как-то грустно улыбнулся и хотел взять слово, но эльф снова обернулся, и на этот раз она заметила на его лице ухмылку. Он сказал только одно слово:

– Когон? – И посмотрел на навалившегося на стену дома орка. Тот доставал фляжку.

Однако заметив на себе внимание, недовольно поднялся и дернул Этель за руку:

– Внимательно смотри, девочка. И не задавай вопросов.

Он подвел ее к другой стороне дома, и Этель осторожно выглянула: обзор как раз выводил на главную площадь, – и у нее больше не осталось вопросов. В ужасе она зажмурилась и закрыла рот ладонью, хотела отпрянуть, но ощутила на плечах тяжелые руки. А затем рычащий голос прошептал прямо в ухо:

– Смотри! И знай, что творит твой сородич!

Во рту пересохло, и Этель прохрипела:

– Воды… пожалуйста!

Орк сунул ей в руки фляжку, а сам уставился на нее с нескрываемым любопытством. Этель спешно глотнула и, боясь нарваться на гнев Когона, перевела взгляд на площадь.

Спасительная влага проскользила в желудок, но чуть не полилась назад: на площади возвели эшафот. Три гильотины стояли в ряд, на каждую из которых выстроилось по длинной очереди заключенных. Были тут не только змеелюды: опустошенно оглядывались и мгновенно получали удары от надсмотрщиков и торговцы-эльфы, и ящеролюды, и даже люди! Этель не увидела разве что сатиров и орков. Но это было объяснимо: первые всегда принимали сторону победителя, и потому вряд ли в городе остался хоть кто-то из них; а вторые просто тут не появлялись. В прошлом кочевые, сейчас племена орков пустили свои корни в Чутком лесу, на севере Лаории, поэтому в пекло мало кто из них желал соваться.

Пытаясь найти подтверждение своих мыслей, Этель осторожно перевела взгляд на Когона: могучий, огромный, с тяжело вздымающейся грудью, разодранном доспехе, ссадинами на лице и рваных штанах, сплошь покрытых песком. Глядя так же на площадь, он хмурился и про себя чертыхался, невольно сжимая кулаки. Но смотрел куда-то чуть в сторону от кровавых гильотин, откуда в очередной сбрасывали головы в специальные кучи.

Рядом стояли позорные столбы с привязанными пленниками. Жесткие плети прилетали им на спины, и с криками те сначала извивались, а затем замолкали, обессилев. Этель отвела взгляд: ей было невыносимо смотреть на творящуюся жестокость, но, вдруг заметив на кожаных перчатках орка стяжки в районе запястий, а чуть выше локтя кровавые следы от веревок, вернула внимание к столбам. Затем снова к орку, затем к столбам. Затем ей бросился в глаза песок в его волосах, кровавые пятна под грудью, опухшая шея, яростный взгляд…

В итоге орк сжал кулаки, судорожно провел по рукояткам топориков на поясе и вернулся к товарищам. Этель застыла. Кажется, она поняла куда больше, чем должна была. Есть враз перехотелось.

– Как будем уходить? – послышалось с другой стороны дома. – Тут вся стража собралась.

– Вон там брешь, – уловила Этель едва слышимый шепот Вайсшехха, – смотрят спустя рукава, сможем выждать момент и обезвредить стражу. Может, заодно и несколько невинных жизней спасем.

– Согласен, – эльф оторвался от слежки и уселся рядом со змеем. Вытер пот. – С воротами без вариантов, тут слишком плотное движение. Проще уйти через дыру в стене.

Когон не ответил, перевел только взгляд с одного на другого и многозначительно вскинул бровь. Ильсо ухмыльнулся:

– Да-да, Когон, мы оба с разведки. Вайсшехх – наш агент у короля змеелюдов.

– Бывшего короля, – поправил Когон. – Известно, где он сейчас?

– Мертв, – отозвался Вайсшехх. – Я облегчил ему страдания, он не увидел падение своей Империи.

– И попался страже?

– Так было задумано, – Этель различила улыбку в его словах и подошла ближе. – Если бы меня взял в плен человек, то вряд ли бы я с вами разговаривал. А свои… отправили в темницу. После чего началась осада. Все было просчитано заранее.

– Несколько задержался, – уклончиво ответил Ильсо, – но не мог тебя оставить.

– Ничего, – так же с улыбкой отозвался Вайсшехх, – я был готов к худшему исходу. Знал, что моя жизнь того стоит.

Этель вспомнила зловещий шепот из темницы и покрылась мурашками: этот змей потерял надежду, когда говорил о захвате – его должны были вытащить раньше. Вдруг еще до того, как привели ее? От этой мысли стало не по себе. Но странно радостно, что Ильсо запоздал с подмогой.

Когон, нахмурившись, перевел взгляд на эльфа. Тот похлопал его по плечу и прошмыгнул в узкий прикоп между двумя кучами каменных обломков – проследить за восстановлением стен. Но все же, будто оправдываясь, выдохнул:

– Брось, Когон, это моя работа.

– Ты с ним до сих пор? Служишь Императору?

Орк метнулся в сторону эльфа, но тот, не поднимая головы, лишь схватил его за руку и притянул к земле:

– Ты открываешься, – эльф процедил сквозь зубы. – Снова. Хочешь вернуться к позорному столбу?

У Этель все внутри похолодело: значит, правда! Значит, Когон – пленник нового Императора! Беглый. Выходит, как и она?

Когон пригнулся, скрываясь за кучей строительного хлама, но взгляда с эльфа не отвел. Проговорил только:

– Ты меня вытащил, Ильсо, я это не забуду, но если ты предашь…

Когон пихнул его в плечо, Ильсо не отреагировал. Тот повторил, и эльф, будто с неохотой, парировал:

– Я увел твое племя за реку, Когон. Если для дружбы этого мало, скажи.

Этель ощутила себя лишней и неуверенно покосилась на змеелюда. Но тот будто не слышал разговора, продолжая контролировать главные ворота.

В противостоянии взглядов выиграл Ильсо: презрительно хмыкнув, орк повернулся к стене и небрежно бросил:

– Караул сменится не позднее, чем через час, стража измотана. Надо успевать уйти сейчас.

– Чтобы не вызвать шума, надо подойти ближе, – холодно заметил Ильсо. – И не попасться. Желательно.

– Мы разделимся, – наконец подал голос Вайсшехх, и Этель даже немного успокоилась, будто этот змеелюд из темницы был самым родным. Не только за последние дни ее заточения, а вообще – в жизни.

От этой мысли кожа пошла мурашками, и на лбу выступил пот: получается, с переменой власти в городе многие змеи и верные им люди сейчас складывали свои головы на плаху, а она не потеряла ничего?

– Рабы на тебе, – кивнул Ильсо. – Уводи своих, мы нагоним тебя в Долине Нищих. Мы с Когоном разберемся со стражей.

В этот момент Этель решила, что у нее есть выбор: сжаться комком, притвориться сиротой и ждать, когда ее найдут стражники нового Императора, или бежать из города со странной компанией, где каждый говорил о своем, а о ней никто и не вспомнил. В неизвестность.

Но она ошиблась: выбора не было. Об этом сообщил Когон:

– Ты, – он ткнул на нее крепким, покрытым венами пальцем, – пойдешь вперед и выманишь на себя стражу. Ясно? Если попробуешь сбежать, умрешь. Ильсо – меткий стрелок. И быстрый.

Словно в подтверждение его слов эльф достал лук и взял прицел перед собой – на разрушенную стену, не на Этель. Но она почему-то была уверена, что орк не врал. И потому приросла к земле от страха.

Могучий красно-рыжий хвост Вайсшехха прошелестел возле ее ног, но змеелюд вдруг обернулся и впервые после освобождения обратился к ней:

– Стража тебя не тронет, девочка. Так же, как меня не тронут свои. Скажешь, что осиротела, они поймут и обязательно раскроют защиту…

– Мы же… увидимся еще, господин Вайсшехх? – только и смогла прошептать Этель, в порыве подбежав к змеелюду, но не решаясь обнять.

– Если поможешь нам уйти…

Его узкие зрачки расширились, а затем будто вовсе пропали. Змеелюд развернулся и, лавируя между обломков разрушенных домов, скрылся где-то в стороне от стены. Ждал знака – поняла Этель.

И пошла. Не спросив ни орка, ни эльфа – сама. Потому что впереди была свобода, позади – разрушенный город, а рядом незнакомцы, которые ее спасли. И, кажется, даже обращались лучше, чем господин Ди Форсун.

Пройдя пару шагов, она остановилась и глянула на каменные руины. Теперь вся граница города представляла собой будто древние развалины, где проходили раскопки. На самом же деле прямо перед ее глазами две кучки рабов-змеелюдов восстанавливали разрушенное полотно стены. Люди-надсмотрщики устало подгоняли подопечных. Казалось, под палящим солнцем им было совершенно все равно на то, что происходит у них под боком.

Несмотря на высокую выносливость, пленные змеелюды сновали устало, не глядя ни друг на друга, ни на своих надзирателей. Они были обречены или на вечное рабство, или на эшафот и не знали, что именно она – Этель – имеет возможность их спасти.

Сделав шаг, она воскликнула и картинно упала возле куч с хламом, как и было сказано. Стражники клюнули. Перебрасываясь между собой смешками – вряд ли рассчитывали на что-то серьезное, – подошли к ней. Один остался чуть поодаль, судя по командам пленникам – следить за стеной. Но именно его и настигла туго натянутая стрела эльфа. Когон вынырнул откуда-то сбоку и снес с ног ближнего. А затем, подхватив Этель на плечо, как поклажу, бросился к стене.

Рабы сбежались на шипение Вайсшехха, Ильсо прошмыгнул вперед и, выцеливая противников в округе, махнул Когону в обратную от змеелюда сторону.

Но ни разу не выстрелил.

Когон ругался на жару и вынужденную поклажу.

Этель следила за тем, как на горячем песке пустыни, оставляя следы-волны, отдалялся красно-рыжий хвост врага по расе. Змеелюда, единственного за всю ее жизнь, кто, желая смерти, желал ей добра.

***

Когон поставил ее на землю уже ближе к закату. Все это время он молча нес ее на плечах и периодически оглядывался. Эльф опережал их на пару десятков шагов и выцеливал возможные засады.

Сначала их скрывали темные барханы, а затем, по мере отдаления от города, на пути стали попадаться редкие пролески. Они сторонились проложенных дорог и тропинок, превозмогая то заросли, то палящее солнце. Иногда Этель слышался ласковый плеск воды – значит, они шли вдоль Вьюнки – единственной полноводной реки, делившей континент на пустыню и населенные районы.

Живот крутило от голода и обезвоживания, голова кружилась, и, казалось, временами пропадало сознание. А орк, словно заговоренный, продолжал идти так же уверенно. В конце концов, силы покинули даже его. Скрывшись в очередном редколесье за холмом, они решили остановиться и набраться сил. Солнце сбавило жар и клонилось к горизонту.

– Нам бы получше укрыться, – переводя дыхание и промакивая лицо плохо пахнущей тряпкой, произнес Ильсо. – Из-за холма нас не видно, но впереди деревня, и, что-то мне подсказывает, ее тоже заняла армия Императора. Местность могут прочесывать.

– Не хочешь зайти поздороваться? – Когон снял простенький доспех, стянул тунику и принялся вытирать тело. Напахнуло потом. – В деревню нам путь закрыт. Даже если нас не узнают вояки, мы привлечем внимание жителей.

Орк тяжело дышал, в лучах заходящего солнца его зеленая кожа блестела, рельефные мышцы играли бликами, и Этель невольно засмотрелась. Раньше она никогда не видела орка так близко и, тем более, такого… раздетого.

Вдруг осознав, что пялится, она решила отвести взгляд под предлогом попросить воды, но вдруг Когон отвернулся, и Этель замерла: всю его спину покрывали красные ссадины и порезы – следы от плетей. Некоторые были совсем свежие и начинали кровоточить, другие наливались красным даже от движения крепких мышц. А что он испытывал, когда нес ее? За весь день он ни слова не сказал об усталости!