Читать книгу: «Староверы Псковского Поозерья. Невельский уезд», страница 5

3. Старообрядческая община деревни Большой Пружинец

Самым крупным духовным центром старообрядцев Вязовщины, Руновщины, нынешней Островской волости и других окрестных волостей на протяжении XVIII – первой половины XX вв. была деревня Большой Пружинец, находившаяся на территории Речи Посполитой, а затем вошедшая в состав Рыкшинской волости Невельского уезда Витебской губернии, и соседняя с ней деревня Петраши (сейчас обе – в составе Пустошкинского района Псковской области). В Большом Пружинце находилась знаменитая федосеевская моленная, которая привлекала староверов со всей округи.

Храм, или, точнее, моленная, представляет собою безусловный центр всего старообрядческого космоса. Весь круг жизни старовера – от купели до погоста – так или иначе связан с моленной. Стоит только изъять этот смыслообразующий центр из жизни староверческой общины, как она через некоторое время превратится в нечто вроде «фольклорного ансамбля», а затем и вовсе перестанет существовать. Изгнанные после начала никоновских церковных реформ из древних, намоленных их благочестивыми предками храмов, староверы вынуждены были тайно собираться на общую молитву у кого-либо из своих единоверцев в доме.

В годы гонений нередко зажиточные староверы обустраивали у себя в домах целые комнаты – моленные, или óбразные, – где проводился весь суточный круг богослужений. Так, в палатах опальной боярыни Ф. П. Морозовой в XVII веке действовал небольшой женский монастырь приверженцев «древлего благочестия». Впоследствии мы видим, что подобные тайные молельни и скиты нередко существовали при домах богатых купцов-староверов, причем служили они не только в качестве частных моленных, но и в качестве общественных.

С прекращением открытых гонений со стороны властей старообрядческие моленные дома, тем не менее, долгое время существовали полулегально. Интерьер их был достаточно аскетичен. Характерной особенностью старообрядческих молитвенных домов стало отсутствие алтаря и, соответственно, ведущих в него царских врат. Обычно всю восточную стену занимал иконостас, в центре которого находилась икона Спаса. Иногда (это касается, прежде всего, крупных городских моленных) иконостас мог быть многоярусным – по типу древнерусского высокого иконостаса – и включал в себя образа, добытые из дораскольных церквей. Иконостас – это смысловой центр и главное украшение старообрядческих моленных. Именно на нем должны быть сосредоточены взоры молящихся. «Между верующими и святыми, изображенными на иконостасе, устанавливается живая связь взаимного общения, которая есть не что иное, как связь и общение Небесной и земной Церквей. Небесная, торжествующая Церковь, представленная иконостасом, оказывает деятельную помощь земной, воинствующей или странствующей Церкви, как принято ее называть. В этом смысл и значение иконостаса. Все это можно отнести к любой иконе, в том числе и находящейся в жилом доме, и к настенным росписям храма»⁶².

Первое документальное упоминание о Пружинской моленной («часовне»), которое на сегодняшний момент удалось обнаружить, – 1826 год⁶³, однако по ряду косвенных данных, она существовала еще в XVIII веке.

Пролог (зимний) издания 1643 г. из Пружинской моленной

Так, 12 декабря 1802 года архиепископ Белорусский Антоний в своем рапорте в Синод писал: «Витебское духовное правление при репорте в Консисторию представило реестр Невельскаго повета погоста Язна прихода Священника Никифора Меньшого прихожанам совращенным из Грекороссийскаго исповедания раскольническими наставниками Невельскаго ж повета помещика Сысоева деревни Большаго Пружинца Иваном Ивановым и Ермолаем Фокиным; каковаго реестра копию на основании указов препроводил я при отношении своем к витебскому гражданскому Господину Губернатору и таковую ж при сем Святейшему Синоду почтеннейше препровождаю»⁶⁴. К рапорту был приложен список из 95 «совратившихся».

Здесь нужно сказать, что поскольку по убеждению староверов-беспоповцев после раскола Русской Церкви весь епископат отпал от истинной веры, исказив древние формы богопочитания, то и Церковь вынужденно оказалась лишенной духовной иерархии. В этом существеннейшее отличие староверов-беспоповцев от западных протестантов, вообще отвергающих необходимость церковной иерархии. Как писал один из авторитетнейших поморских начетчиков XIX – начала XX веков И. И. Зыков, «и если мы не сообщаемся ныне с епископами господствующей церкви и от них удаляемся, это не потому, что они епископы, и что якобы не нужны их тайны, а только и непременно потому, что они при Патриархе Никоне отступили от благочестия, содержимого и святохранимого Христовой Церковью в России…»⁶⁵.

С наступлением «последних времен», господства «духовного антихриста» прекращается и истинное священство, наступает «бессвященнословное состояние». Староверы-беспоповцы приспособили свое богослужение к ситуации постоянного и необратимого отсутствия священства, при этом взяв за основу канонически предусмотренные до никоновского раскола случаи временного, пусть даже и многолетнего, отсутствия священства. Такая практика была достаточно распространена в северных русских монастырях и сельских приходах.

Духовное наставничество как особый институт выделилось у староверов-беспоповцев достаточно рано. В постановлениях Новгородского собора 1694 года наставнику, или духовному отцу⁶⁶, отводилась особая роль – он мог крестить, исповедовать, налагать епитимии и даже отлучать от Церкви. Так называемые польские федосеевцы практиковали выборы духовного наставника приходом и благословение его прежде бывшим наставником на церковное служение. В 1752 году, на упоминавшемся выше Польском соборе этот обычай был возведен в правило. К наставнику предъявлялись следующие требования: «…Еже вместо священника избирати от простолюдин, благоговейна православна добродетельна исполненных лет суща мужа. Благословенну ему мощно быти на Духовное дело и службу, сиречь крестити, и покаяние творити верным людям, кроме иерейскаго действия: церковну службу божественную пети яко иноку просту и не освященну: недерзая ни литургии ни молитв, ни ектеней ни возгласов, ни разрешительных молитв, ни ино любо что иерейское творити». При этом избранному церковным народом наставнику давалось наименование «настоятель». От него требовалось вести жизнь по иноческому уставу – в посте, воздержании и безбрачии.

Любопытно, что у староверов северо-востока Речи Посполитой с 1678 года до середины XIX века существовало звание «общего пастыря древлеправославных христиан Литвы и Курляндии», свидетельствовавшее о «преемственности церковного наставничества от русского дониконовского православия и его сохранении в традиции последовательной передачи этого звания одному из достойнейших наставников края»⁶⁷. Варковский собор 1832 года осудил практику келейного благословения одного наставника другим, определял уровень грамотности кандидата в духовные отцы, а также обязал лиц духовного звания «имети о себе ставильную грамоту». Тогда же был оформлен и порядок отрешения наставника от должности – для этого необходим был общий духовный совет, состоящий из шести настоятелей и духовного отца отрешаемого.

* * *

Староверы Большого Пружинца и всей Рыкшинской волости принадлежали к федосеевскому безбрачному согласию. Но это ни в коем случае не означает что у местных староверов не было семей. Семейная жизнь тех беспоповских обществ, которые (в отличие от староверов-поморцев) не приняли бессвященнословного брака и считали его «блудным, отверженным церковью сожитием» (федосеевцы и филипповцы), отличалась бóльшей сложностью и разнообразием. Так у польских, рижских и московских федосеевцев были свои особенности. Существовало три варианта поведения: «во-первых, можно было венчаться в православной церкви, „за что в доме у себя, под именем начала, седмь поклонов кладут, и прощаются, говоря: простите мя отцы святии и братия, яко по нужде аз грешный в еретической церкви обвенчался“⁶⁸. Во-вторых, другие безо всякого обряда, по согласию сошедшись, „живут блудно“. В-третьих, хотя оженились, раскаиваются и, называя себя явными прелюбодеями, часто разлучаются от своих жен, а другие и вовсе бросают. Однако при болезни или смертном часе они приносят покаяние»⁶⁹.

В Северо-Западном крае староверы в XVIII—XIX веках имели возможность венчаться не только в синодальных или единоверческих церквях, но и в католических костелах. «В данном случае венчанию придавали лишь юридическое значение⁷⁰, полагая, что столь далекая от истинной веры католическая церковь не могла иметь на вступающих в брак никакого влияния. При этом не делалось никаких уступок в пользу смешанных с католиками браков»⁷¹.

Язно-Богородицкий приход (Рыкшинская волость). Фрагмент карты Невельского уезда 1867 г.

Однако самой распространенной формой браков среди «польских федосеевцев» были побег невесты против воли родителей и выбор невест на ярмарках. «Побег происходил по предварительному сговору жениха и невесты и, в случае удачи, родителям не оставалось ничего другого, как в интересах своей же дочери, благословить союз. Подобная форма „брака уводом“ или по местному выражению „тихоматного брака“ практиковалась примерно до 80-х гг. XIX столетия. Существовала она с „незапамятных времен“ и практиковалась в Крестецком уезде Новгородской губернии, родине федосеевщины. Прибегали к этой форме по той причине, что она формально не нарушала положения вероучения о браке и соответственно являлась своеобразным выходом. Кроме того, она решала проблему свадьбы, играть которую не позволял низкий достаток, соответственно и обрядовое оформление ее было достаточно скромным»⁷². Обычно вся свадебная церемония ограничивалась тем, что молодые приезжали в дом жениха, молились перед иконой с зажженными свещами и получали родительское благословение. На следующий день устраивался обед, не отличавшийся от обычного воскресного обеда, на который приглашались только близкие родственники. Иногда через неделю устраивались так называемые хлебины – посещение молодыми родителей жены.

У рыкшинских староверов по поводу браков существовали два разных мнения. Как писал в середине XIX века бывший старообрядец, а впоследствии единоверческий священник Иоанн Сергеевич Малышев, «у нас, в Вязовской волости, было два вида раскольников безпоповцев. Те из раскольников, которые принадлежали к Маевской и Видосовской молельной, не допускали браков, и даже отлучали брачущихся от своего сообщества. Раскольники же другого вида, принадлежащие к Пружинской молельной, не возбраняют желающим вступать в брак по церковному чиноположению в православной церкви и, по отнесении положенной за брак епитимии (шестинедельный пост) вступивших в брак принимают на общую молитву и трапезу»⁷³.

В прежние времена новожены на общую молитву не допускались, но стояли в моленной за стеклянной решеткой с окнами, которые растворялись во время чтения Евангелия, Апостола и статей из Пролога. Однако уже ко второй половине XIX века строгость против новоженов намного ослабела. «Общий ропот против духовников, за насилие к безбрачной жизни, сопровождающейся тайным и явным развратом, вынудил духовников не стеснять желающих брачиться и давать им, за своим и свидетельским подписом (и даже за № и печатью, как, например Рижская больница), на гербовой бумаге свидетельства в том, что жених и невеста не состоят в родстве и имеют дозволение от родителей и своего духовника вступить в законный брак. Жених и невеста с таким свидетельством отправлялись и венчались там, где их принимали под венец (т.е. в новообрядческой церкви, римско-католическом костеле или лютеранской кирхе)»⁷⁴.

* * *

В ведомости о старообрядцах за 1840 год говорится: «Раскольники Ровнаго (имеется в виду имение Ровное и относившиеся к нему окрестные деревни. – К.К.) собственной молельни и своего наставника не имеют, а ходят в молельную находящуюся в д. Пружинцах помещика Кардо-Сысоева, где особым уважением пользуется наставник, живущий в той деревне крестьянин того же помещика Спиридон Макаров…»⁷⁵

Интересна личность наставника Спиридона Макаровича (ок. 1757 – между 1859 и 1863). Вот какие сведения о нем содержатся в показаниях, записанных с его слов в 1857 году по поводу «Дела о совращении в раскол крестьянки Невельского уезда помещика Ханыкова Натальи Трофимовой и о именующем себя раскольническом наставнике Иване Григорьеве»: «Около 100 лет. Крестьянин помещика Сысоева. Холост, грамотен, под судом не состоял. Живу в деревне Большом Пружинце в собственной избе. Занимаюсь хлебопашеством. Раскольник безпоповщинскаго толка. У исповеди бываю ежегодно у наставника Захария Леонова Сморыгина, живущего в Себежском уезде в деревне Обители. Наставником служу братии своего согласия лет 20-ть; наставником поставлен полоцким мещанином Иваном Архиповым (ныне уже умершим). Книг не имею кроме Часовника и Каноника, ибо все книги отобраны бывшим исправником Бобитенским. Прихожан имею около трех сот душ; они живут в деревнях показанных моим помощником Федором Федоровым (Большой и Малый Пружинец, Теплухино, Мельница, Петраши, Иванищево, Ровно, Мануково, Ужакино, Жуково, Хлупикино и Ерово. – К.К.). На Богомоление собираются люди нашего согласия ко мне в дом… На принятие Единоверия я прежде сего был увещеваем, но пред смертиею изменять вере отцов своих не желаю…»⁷⁶.

Подписи пружинских наставников Спиридона Макаровича и Федора Федоровича (НИАБ. Ф. 1416. Оп. 1. Д. 1266. Л. 167).

После смерти Спиридона Макаровича его сменил долгие годы служивший его помощником Федор Федорович Мокеенко (1767 – между 1872 и 1873), также крестьянин деревни Большой Пружинец и духовный сын обительского наставника Захара Леоновича Смарыгина. К 1857 году он прослужил в должности помощника наставника уже около 50 лет. «Треб христианских никаких не исполняю, – говорил он о себе, – а служу при исправлении оных при наставнике вместо дьячка»⁷⁷. В 1863 году он уже указан в качестве наставника, а его помощником значится крестьянин деревни Пружинцы Михаил Иванович. Последний сменил Федора Федоровича на посту наставника уже к 1873 году.

Влияние местных духовных наставников распространялось не только на Невельский уезд, но и на соседние Опочецкий и Великолуцкий уезды Псковской губернии, как о том явствует из некоторых документов. Так, 6 мая 1843 года секретарь Псковской палаты уголовного суда обратился в Витебское губернское правление по поводу «совращения в раскол» крестьян деревни Загаек Вязовской волости Великолуцкого уезда. Ссылаясь на показания крестьянина Вязовской волости Лариона Максимова, секретарь сообщал, что «в Невельском уезде помещика Кардо Сысоева в деревни Пружинца есть наставники Спиридон Макарьев и бывший Сокольницких ксензов деревни Ситочина Кондратий Иванов, кои по их обряду совершают требы», и предложил иметь за ними «неослабный надзор, чтобы они не отлучались из своего уезда и не были соблазном к распространению раскола»⁷⁸. 24 июня 1843 года невельским земским исправником у упомянутых наставников была взята подписка о «невыбытии их в Великолуцкий уезд», а за ними установлен полицейский надзор⁷⁹.

По доносу попа из деревни Заволочье Опочецкого уезда Михаила Красноумова было возбуждено целое дело. 20 мая 1852 года витебский генерал-губернатор доносил, что в приход Заволочья «выезжают раскольнические наставники: Невельского уезда, деревни Пружинца, крестьяне Спиридон Макарьев и Федор Федоров и Себежского уезда из какой то их обители или могильщины (в деревне Обитель Могилянской волости находилась известная старообрядческая моленная. – К.К.), которые исправляют у раскольников все требы и этим самым явный подают повод к усилению ереси…»⁸⁰. 17 июня того же года витебский гражданский губернатор сообщает витебскому военному губернатору: «Управляющий Псковскою Епархиею Платон Архиепископ Рижский, 13 июня №2881 уведомляя меня, что Великолуцкаго уезда погоста Вяза, священник Иосиф Златинский донес Его Высокопреосвященству, что будто бы многие из Вязовских крестьян-раскольников ездят в моленныя существующия в деревне Пружинцах, Витебской Губернии Невельскаго Уезда, просит моего распоряжения, чтоб раскольники Псковской Губернии не были пропускаемы и принимаемы в помянутыя моленныя. Имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство, не оставить сделать распоряжение, согласно с означенным требованием Преосвященного Платона»⁸¹.

27 июня 1852 года витебский военный губернатор отдал соответствующее распоряжение невельскому земскому исправнику, который незамедлительно учредил за старообрядческими наставниками «строжайший секретный надзор чрез полицейских служителей из деревень, населенных православными крестьянами». Но этого было мало. В воскресенье, 6 июля, исправник решил застать староверов врасплох: «…Я в три часа пополуночи (в которое время совершается у них обряд заутрени) прибыл в деревню Пружинец и имел секретное наблюдение с бывшими со мною для надзора 4-мя человеками 2-х из конно-объездной стражи и двух крестьян Помещицы Бобятинской, но службы и никаких отправлений в существующей там моленной не застал и моленную сию нашел запертою на замок».

Служба Покрову Пресвятыя Богородицы. Сборник старообрядческий богослужебный. Из собрания Я. А. Кожурина. Первая четверть XIX в.

Взломав дверь в моленную, исправник обнаружил там следующую картину: «Внутри оказалось несколько Икон с повешенными перед ними лампами и одною большою посредине Моленной, по правую сторону на сделанном в виде налоя, лежало две больших книги и по той же стороны стоял сундук, незапертый в коем помещались остатки сгоревших свечей и несколько книг печатных просмотренных Цензурою и как сия моленная совершенно ветха, в особенности с наружнаго вида нижние венцы стен совсем сгнили, крыша из соломы, с левой стороны видимо починенная и вместо сеней поставлены в землю старые бревны угрожающие падением и потому, в отклонение могущих чрез то быть несчастных последствии, я запер сию моленную на замок и опечатал в дверях и окнах»⁸². Наставника Спиридона Макаровича и его помощника Федора Федоровича дома не оказалось. Через «секретный розыск» исправник узнал, что они отправились в Вязовскую волость, где в этот день «отправлялось Богомолебствие по случаю существовавшей там ярмарки». Однако отправиться в другую губернию для «преследования и отыскания» исправник уже не имел полномочий.

Через год дело о Пружинской моленной дошло до самого царя. «Миссионер на царском троне», как метко назвал Николая I Ф. Е. Мельников, дела о «расколе» выслушивал лично. Как раз на 1850-е годы пришелся пик николаевского царствования с его беспримерным по своему вандализму разорением старообрядческих духовных центров. В 1853 году вышел закон об упразднении «противозаконных раскольнических сборищ», в том числе скитов и монастырей, по которому были опечатаны алтари Рогожского кладбища в Москве, часть Преображенского монастыря была передана единоверцам, а Выговское и Лексинское общежительства вообще были закрыты и разорены. Под правительственный контроль были взяты Волковская и Малоохтенская старообрядческие богадельни в Петербурге. Во исполнение новых «драконовских» законов «многие сотни молитвенных зданий были уничтожены; десятки тысяч икон, сего древнего достояния прадедов, были отобраны; огромную библиотеку можно составить из богослужебных и других книг, взятых в часовнях и домах раскольников»⁸³.

Министр внутренних дел передал императору полученные через витебского генерал-губернатора сведения о Пружинской моленной, на что 1 мая 1853 года последовала следующая «высочайшая резолюция»:

«1. Противозаконно исправленную Невельского уезда в д. Пружинцах раскольническую молельню уничтожить и материал, могущий остаться от сломки сего здания продать в пользу Витебского Приказа Общественного Призрения.

2. Если имеются в означенной моленной иконы, книги и другие богослужебные принадлежности, то все это отослать в местную Духовную Консисторию с тем, чтобы те из икон и книг, кои окажутся противными учению Святой веры, были доставлены в Министерство Внутренних Дел, а невредныя и вещи могущия быть в употреблении частных лиц, возвращены по принадлежности»⁸⁴.

29 июня 1853 года невельский земский исправник уже доносил губернатору: «Состоящая во вверенном мне уезде в деревне Пружинец раскольническая моленная разломана, от коей оставшийся деревянной материал совершенно сгнивший и ни к какому употреблению негоден». Местные жители, а также вызванные исправником жители соседних деревень отказывались покупать дерево с моленной (осталось 113 бревен и 49 досок). Торги назначались трижды (7 и 26 сентября и 2 ноября 1853 года). В результате, были проданы лишь два вынутых окна и железо с дверей – крюки, завесы, пробои весом 25 фунтов. Выручили 75 копеек. При моленной нашли еще наличными 40 копеек серебром. Все эти деньги в размере 1 рубль 15 копеек были отправлены в Витебский Приказ Общественного Призрения.

«О Всепетая Мати». Икона из Пружинской моленной. XIX в. (Московский Преображенский монастырь?)

Что касается икон, книг и богослужебной утвари, то все это было препровождено невельским земским исправником 17 июля 1853 года в Полоцкую духовную консисторию, где пролежало под спудом в течение шести лет. Сохранилась достаточно подробная опись имущества Пружинской моленной, содержащаяся в донесении витебскому губернатору из Полоцкой духовной консистории: «Означенныя вещи получаемы были для тщательнаго пересмотра Благочинному Единоверческих Церквей Полоцкой Епархии Священнику Волковичу, который рапортом от 2-го декабря прошедшаго 1858 года донес, что вещи значущияся по описи оказались все на лицо. Из них одна большая лампада, три маленьких медных и две стеклянных годны и могут быть употреблены с пользою в Церкви. Лампадки под №4 и 6-м стары, изломаны, а потому негодны. Кадильница одна. Трое, под №8, 9 и 10-м щипцов для счистки свечей – годны. Вещи под №17, 18 и 19-м, именно – ситцевые платки – 10 – старые – полушолковые, холщовые полотенцы и куски холста (всего счетом 70-ть) все на лице, годны еще к употреблению и особенно нужны в Единоверческих Церквях, кои нуждаются в таковых вещах. Книг счетом 7-мь, из них под №1-м Евангелие в полулист, печатное, но где и когда не видно; печати древней, но четкой, и вообще книга хорошая. На политурках украшений нет никаких. Время печатания можно отнести ко временам Патриарха Иоасафа. Под №2-м писаная постная Триодь, старая, избитая, ошибочная и потому к употреблению негодная. Под №3-м Пролог 4-х месяцев: Мая, Июня, Июля и Августа, книга печатаная в Москве лета 7151-го, годная к употреблению и весьма необходимая в Единоверческих Церквях. Под №4, 5, 6 и 7-м Минеи за месяцы Май, Июль, Октябрь и Ноябрь. Книги печатаныя в Москве лета 7152, 7153 и 154-го, годны и необходимы в Единоверческих Церквях. Иконы: под №14-м в большом хорошем киоте вставлена икона, изображающая Мироносиц, I. Христа, Иоанна Предтечу, Божию Матерь, погребение I. Христа, снятие со креста и Архангелов; посредине же сего образа врезан медный крест. Икона очень хорошая. Под №13-м в небольшом киоте образок с врезанным медным небольшим крестом; хорош. Под №11-м три больших образа Моисея, Илии и Авраама, до того обветшали, что едва можно видеть лики их и во многих местах дерево уже обнажилось от краски. Подлежат уничтожению. Под №12-м показано 13-ть небольших образов. Из них 6-ть образов чрезвычайно ветхи так, что и дерево потрухло и неизвестно, что на них было изображено – нет ликов. Три образа Богородичных, 1-н Св. Николая, 1-н Георгия, 1-н Воскресения Христова и 1-н Спасителя годны и могут поступить в Единоверческую церковь. Под №15 и 16-м значатся восковыя свечи, всех 33-и фунта. Весьма необходимы в Единоверческих Церквях. Под №21-м лестовка – вещь безвредная. Под №22-м сундук деревянный, в коем заключаются прописанныя вещи. И его можно употребить с пользою в Церкви…»⁸⁵. Далее в донесении говорилось, что все эти вещи не составляют ничьей частной собственности, а потому должны быть переданы в единоверческие церкви, за исключением «писаной с ошибками и ветхой» постной Триоди и девяти икон, которые подлежали уничтожению. Решение Полоцкой Духовной Консистории было утверждено министром внутренних дел 18 марта 1859 года, а дело о Пружинской моленной как «нетребующее дальнейшего производства» было закрыто 31 марта 1859 года.