В чужом теле. Тайна жизни Николая де Райлана

Последующие два акта пьесы напоминают приключения из серии: «он догоняет – она убегает». Кольцо вокруг Байлана сжимается. Чтобы отвести от себя подозрения в принадлежности к женскому полу, он делает предложение девушке из высшего света, которое та с радостью принимает. Однако преследователи не поддаются на уловку, погоня продолжается, и в конце концов служанка Ольга, переодевшись Байланом, дает ему возможность ускользнуть вместе с сыном Гарри из-под носа царских ищеек. Пожертвовавшую собой служанку хватают и этапируют в Россию, на рудники в Сибирь.

Последний акт. Байлан (при смерти от чахотки) живет с Гарри в Аризоне у доброго ковбоя Большого Билла. Вдруг раздается стук копыт, и у домика ковбоя появляются покрытые пылью барон Шлиппенберг с молодой женой – бывшей невестой Байлана, и вездесущий агент Фелка Нарговика. Они убеждают Байлана-Оуриетту отправить Гарри в Россию, где, как клятвенно обещал российский царь, ему будут оказаны королевские почести: он будет жить во дворце в Санкт-Петербурге, в роскоши и довольстве. Понимая, что долго ей не протянуть, мать соглашается и, после слезной сцены прощания, гости с мальчиком уезжают. Несчастная Байлан-Оуриетта со сдавленным стоном падает на пол и умирает. Занавес.

Видимо, молодой автор рассчитывал сорвать хороший куш, поразив публику разгадкой тайны Николая де Райлана и «знанием» особенностей русской жизни. Однако его поспешность сыграла с ним злую шутку. За время создания «шедевра» было опубликовано интервью с последней «женой» Райлана, раскрывшее загадку происхождения «сына» Гарри. Возможно, поэтому ни один театр не принял пьесу к постановке, резонно посчитав, что публика, прочитав газеты, может быть разочарована фантазиями автора.

Опубликованные в течение трех дней после смерти Райлана сведения вызвали немалый ажиотаж и в Фениксе. Сотни зевак отправились в морг, чтобы взглянуть на останки загадочной женщины. Нездоровый интерес как к диковинной мумии явно оскорблял память умершей, но вступиться за её честь было некому. Вначале тело обрядили в «его» привычную одежду – черный сюртук а-ля принц Альберт и темные брюки, чтобы сделать фотографию и отправить её для опознания в Чикаго; затем останки переодели в длинный белый шелковый женский плащ, сочтя такой наряд более уместным. В этой одежде, как писали местные газеты, Райлан стал походить на женщину: линии лица казались более мягкими, стали видны следы былой женской красоты.

Одним из первых посетителей морга стал некто Чарльз Таннер, который заявил сотрудникам похоронного бюро, а затем и корреспондентам газет, что познакомился с Райланом тринадцать лет тому назад (1893) во время всемирной выставки в Чикаго. В то время юный Николай работал в издательстве и секретарем представителя России на выставке. В течение трех лет, с 1895 по 1897 год, Таннер, де Райлан и еще один молодой человек по фамилии Кастл вместе снимали холостяцкую квартиру. Юноши стали близкими друзьями, Таннер и Кастл иногда подшучивали над женоподобной внешностью Райлана, но никогда не сомневались в его принадлежности к сильному полу, поскольку у их друга были все повадки мужчины: он курил сигары, пил виски, любил посещать общество женщин. По словам Таннера, де Райлан был благородного происхождения, а его настоящие имя и отчество были Николай Константинович.

В дальнейшей беседе Таннер пролил свет на загадку участия Райлана в испано-американской войне и на обстоятельства получения благодарственного письма от президента Мак-Кинли. Он рассказал, что в самом начале войны они вместе отправились на призывной пункт, горя желанием завербоваться в армию, посетить в её составе дальние страны, где разворачивалась американо-испанская битва. Чарльз был зачислен в армию и принял участие в сражении на Филиппинах, а Николая забраковали из-за малого роста и тщедушного телосложения даже без медицинского освидетельствования.

История с письмом Мак-Кинли, по словам Таннера, также оказалась весьма прозаической. В составе чикагских «черных гусар» Райлан участвовал в эскорте президента во время его последнего посещения города. Хотя Николай был опытным наездником, испуганная кем-то или чем-то лошадь выбила его из седла, и на глазах у Мак-Кинли он упал на землю, сильно поранившись. Президент приказал остановить свой экипаж и участливо спросил, насколько тяжело травмирован всадник. По возвращении в гостиницу он написал незадачливому гусару письмо, в котором выражал сожаление и сочувствие, а вовсе не благодарность за участие в войне. Таннер также сказал, что не знает, откуда у Райлана появились медали за войну с Испанией, – возможно, он приобрел их у участников сражений.

Все эти объяснения выглядели весьма правдоподобными, но каким образом Таннер оказался в Фениксе в то время, когда там умирал его бывший друг, репортеры выяснить не смогли. Да и личность самого Чарльза Таннера оказалась весьма загадочной. Так чикагский консул барон Альберт Шлиппенбах через несколько месяцев после смерти Райлана рассказал корреспондентам, что хорошо знал Чарльза Таннера как Карла Неймана – сына известного адвоката из Митавы (ныне Елгава, Латвия). Барон сам был уроженцем этого города Курляндской губернии России, поэтому в справедливости его слов сомневаться не приходилось. Он не слышал о Карле со времен испанской войны до тех пор, пока не получил от него телеграмму в связи со смертью Райлана. В то время как Таннер, или Нейман, был в Финиксе, он переписывался с бароном на тему смерти его бывшего друга, но впоследствии исчез из поля зрения консула.

На следующий день после кончины Райлана по поручению окружного прокурора в Фениксе началось официальное следствие. Врачи Бизелл и Палмер произвели вскрытие тела, которое показало, что смерть наступила в результате туберкулеза легких, а умершая была полноценной женщиной, притом девственницей. Осмотревшие перед этим останки Райлана понятые и следователь Бюрнет выпустили официальный вердикт следующего содержания: «Мы, понятые, нашли что человек, живший здесь с 4 ноября под именем Николай де Райлан как мужчина, в действительности был женщиной, и тело, осмотренное в морге, принадлежит той же персоне. Смерть наступила в результате туберкулеза».

Здесь следует упомянуть об интригующем открытии, которое сделал Дрисколл, когда собирался забальзамировать тело. Американская пресса о нем стыдливо умалчивала, лишь в одной из статей аризонской газеты говорилось, что под одеждой мужчины Райлан успешно скрывала тело женщины, а её «маскарад касался самой ненужной и лишней детали». Этой «деталью» был искусственный мужской детородный орган, сделанный из продолговатого замшевого мешочка, набитого гусиным пухом, который был прикреплен к специальному ремешку, опоясывавшему талию Райлана. Возможно, Дрисколл специально не говорил об этом открытии журналистам, чтобы не вызвать нездоровый ажиотаж, но поведал о нем врачам, производившим вскрытие. Врачи не стали делать из этого тайны от коллег, и в большинстве медицинских статей по вопросам пола, где упоминается «случай де Райлана» (начиная с 1907 года), говорится об искусно сделанном «замшевом органе».

Двадцать первого декабря 1906 года в рамках проводившегося следствия был произведен осмотр вещей умершей женщины-мужчины в присутствии понятых, следователя, Дрисколла, доктора Роу и примкнувшего к ним Таннера. Последний был приглашен не только как друг покойного, но и как знающий русский язык, поскольку следствие надеялось, что документы и письма Райлана смогут приоткрыть завесу тайны, которая взволновала всю страну. Перед тем как подняться в номер, Дрисколл показал Таннеру нательный крест, снятый с умершей. Оказалось, что на нем славянской вязью было выгравировано имя «Николай». Таннер сказал, что этот же православный крест был на его друге в то время, когда они вместе снимали квартиру в Чикаго. Вероятно, Николай носил его еще в России. Чарльз также вспомнил, что Райлан никогда не расставался с недорогими наручными часами, на обратной стороне которых была выгравирована изящная монограмма «de R». После того как именно такие часы были найдены на прикроватной тумбочке в номере Николая, следствие и газетные репортеры стали относиться к словам Таннера с большим доверием. Несомненно, он хорошо знал Райлана.

Кроме часов в тумбочке лежало: пара книг, фотоальбом, восковой слепок руки совершенной формы и небольшая шкатулка, в которой хранились два кольца с бриллиантами, наличность на сумму 180 долларов, а также несколько золотых цепочек и другие ювелирные изделия. Найденная в шкафу верхняя одежда де Райлана была типичной для джентльмена – простой, но выбранной со вкусом, из дорогих добротных материалов. Однако его элегантные банные халаты и нижнее белье говорили, скорее, о пристрастиях женщины.

Пролистав найденную в тумбочке книгу в сафьяновом переплете, следователь Бюрнет обнаружил там написанное по-русски письмо, которое чрезвычайно заинтересовало Таннера. Оказалось, что это было письмо от главного редактора Санкт-Петербургской газеты «Новое Время» А. С. Суворина к российскому комиссару на всемирной выставке в Чикаго Константину Константиновичу Ракуса-Сущевскому, в котором он просил того быть на выставке представителем самой известной в России газеты. Таннер рассказал, что во время выставки Райлан был секретарем Ракуса-Сущевского, тесно сошелся ним, они вместе снимали квартиру. Возможно, Сущевский случайно или намеренно оставил письмо, когда возвращался в Россию, и Райлан сохранил его как память о выдающемся друге, который, по словам Таннера, был известным государственным деятелем и в течение многих лет был близок к царю. (После того как эти свидетельства Таннера были опубликованы в газете, журналисты предположили, что, возможно, де Райлан и Ракуса-Сущевский – одно и то же лицо).

Наибольший интерес «поисковой бригады» вызвал большой расписной ларец в русском стиле, обнаруженный в одном из чемоданов Райлана. Ларец оказался заперт на ключ, который, впрочем, вскоре нашелся. Но когда ключ в замке повернули, ларец не открылся, он оказался с секретом. К «силовому» вскрытию ларца вернулись через несколько дней после похорон Николая, когда Таннер уже уехал из Феникса, а по решению местного суда по наследствам право временного распоряжения собственностью Райлана было предоставлено владельцу похоронного бюро Дрисколлу. Последний высказал предположение, что в ларце может находиться бомба, – мало ли что можно ожидать от этих русских: ведь сведения о терроре и бомбистах в России стали достоянием и американской прессы. Он предложил установить ларец в безлюдном месте и с безопасного расстояния выстрелом из пистолета открыть крышку. Но следователь Бюрнет оказался не робкого десятка и решил вскрыть расписной ящик с помощью молотка и стамески. Остальные участники «вскрытия» благоразумно спрятались под лестницей, и когда следователь уже примерялся, где лучше нанести первый удар, он обнаружил рядом с ручкой ларца еле приметный потайной деревянный винт, замаскированный в резном украшении. После того как он ослабил винт – крышка ларца открылась…

Никаких взрывчатых веществ в ларце не оказалось, присутствовавшие облегченно вздохнули и приступили к исследованию его содержания. Однако помимо медальона с изображением богоматери, иконки, восковой фигурки какого-то святого, книг на русском, нескольких стопок различных бумаг, перевязанных бечёвкой, писем и двух больших тетрадей, в нем ничего не было.

Большинство писем и рукописные записи в тетрадях, за исключением нескольких страниц стихотворений на английском, были написаны на русском, поэтому прочитать их в отсутствие Таннера (другого переводчика под рукой не оказалось) было невозможно, и вместе с отчетом об осмотре вещей тетради и письма впоследствии отправили в российское консульство в Чикаго. Только два письма оказались написанными на английском. Одно – от мэра Чикаго к «атташе российского консульства Николаю де Райлану» с приглашением на официальный прием, другое – от доктора, подтверждавшее, что де Райлан является членом отряда чикагских гусар. Среди других бумаг оказались копии документов, которые Райлан прежде подавал на американское гражданство, несколько десятков чеков на небольшую сумму на его имя и многочисленные документы, касающиеся Русского юридического бюро.

На дне ларца лежали две любопытные заметки, вырезанные из чикагских газет. В одной, датированной апрелем 1894 года, рассказывалось о похождении двух русских юнцов, арестованных за приставание к девушкам. Одним из них был Николай де Райлан – личный секретарь российского комиссара на Всемирной Колумбовой выставке, другим – А. Е. Рошетте, гражданский инженер при комиссии.

Вторая заметка, датированная началом 1898 года, подтверждала слова Чарльза Таннера о попытке де Райлана принять участие в испано-американской войне. В ней говорилось, что среди тех, кто обратился в начале войны с просьбой о зачислении в армию, был человек по имени де Райлан, связанный с консульством России. После того как ему сказали о необходимости осмотра для зачисления в пехоту, он решил, что будет поступать в кавалерию, но принят не был. Полковник Янг, отвечавший за набор в армию, описал его как слишком маленького, тщедушного и хрупкого человека, не пригодного к военной службе. Видимо, эти заметки были дороги де Райлану как доказательство его мужских подвигов.

С момента смерти хрупкого гусара между Фениксом и Чикаго происходил интенсивный обмен телеграммами. Помимо «жены», сообщения о смерти де Райлана и о его истинной половой принадлежности были посланы в чикагский банк, чикагский суд по делам наследств и завещаний и в российское консульство. В ответной телеграмме российский консул попросил доктора Роу сообщить о событиях в Фениксе. Доктор собирался уже покинуть Аризону, поэтому незамедлительно выслал консулу барону Шлиппенбаху отчет вместе с сопроводительным письмом, которое было опубликовано в чикагской газете:

«Феникс, штат Аризона, 22 декабря 1906.

Барону Шлиппенбаху.

<…> Де Райлан часто говорил о Вас и всегда с большим почтением, так что я чувствую себя неплохо знакомым с уважаемым русским консулом – бароном.

Я считаю де Райлана честным, прямым, благородным джентльменом и буду вечно хранить память о нем. Я с трудом могу заставить себя сказать “о ней”, ибо я только знал Николая как мужчину, благородной души мужчину. Её благородство заключается и в том, что, как показало вскрытие, она была добродетельной женщиной-девственницей.

Почему она пряталась под видом мужчины, я не могу сказать. Но и после смерти она не хотела, чтобы её тайна была раскрыта.

Я вышлю Вам её фотографию на смертном одре. Собираюсь поехать отсюда в Лос-Анджелес, затем в Кэнон Сити, штат Колорадо. Я переехал туда пару лет тому назад из Чикаго, где работал врачом с 1883 года.

Желаю вам всего хорошего. Так обычно писал Райлан в письмах к Вам.

С уважением,

В. С. Роу»

После получения сообщения о смерти Райлана и «его» принадлежности к женскому полу начальник отдела по делам наследств и завещаний чикагского округа Кук, в котором проживал де Райлан, наложил арест на его счета в чикагских банках. Заказанные с них Райланом деньги в Феникс перевести не успели. Появились сведения, что Райлан завещал последней «жене» и «сыну» всю свою собственность, которая включает немалые деньги, драгоценности и личные вещи. Но могла ли женщина иметь жену, может ли «жена» претендовать на «его» наследство и является ли «его» завещание действительным? Возможно ли, что «жена» де Райлана не знала, что «он» был женщиной, и не являлась соучастницей обмана? Все эти вопросы требовали судебного рассмотрения.

Узнав об аресте счета, Анна де Райлан быстро осознала, что наследство может ей не достаться и наняла адвоката для защиты своих интересов. В телеграмме на адрес похоронного бюро Мона и Дрисколла она сообщила, что не сможет приехать в Феникс и потребовала, чтобы обстоятельства смерти её мужа перестали быть достоянием гласности. В ответной депеше ей ответили, что она сама стала виновницей ажиотажа, заявив о замене тела мужа на женское. Но на главный вопрос, когда следует отправить тело Райлана в Чикаго и кто будет оплачивать перевозку, ответа не последовало. Только 23 декабря была получена телеграмма, в которой Анна Райлан просила, чтобы останки мужа захоронили в Фениксе с минимально возможными затратами, а все «его» личные вещи были отправлены к ней. Чикагские репортеры также узнали, что муж первой жены Райлана Фрэнсис Брадчулис, участвовавший с Николаем в совместном бизнесе, предложил оплатить перевозку тела своего друга в Чикаго, но Анна отказалась.

Обряд прощания с диковинной женщиной состоялся днем 24 декабря в часовне похоронного бюро Мона и Дрисколла. Все предшествующие дни бюро было заполнено посетителями, желавшими посмотреть на останки Райлана, узнать последние слухи и сплетни о загадочной русской женщине-мужчине. Но с началом поминальной службы двери часовни были закрыты от любопытствующих, пришедших взглянуть на последний акт разыгрывавшейся на их глазах драмы, благо «представление» было бесплатным. На службу, которую вел священник Маклиан, были допущены лишь несколько официальных лиц, служащие отеля, «бривший» покойную парикмахер, несколько корреспондентов и единственный человек, знавший Райлана прежде – Чарльз Таннер. Доктор Роу к этому времени уже покинул Феникс. Поминальная молитва была краткой, отец Маклиан тактично не затронул жизненного пути умершей, ограничившись словами о бренности земной жизни, царствии Божьем, отпущении грехов и вечном покое. Больше с прощальным словом выступить не пожелал никто.

Поскольку умершая была женщиной-девственницей, был соблюден обряд похорон непорочных дев и детей. Одетая в длинный белый плащ, Райлан покоилась в белом гробу, который после окончания богослужения установили на белый катафалк (символы чистоты и непорочности) и процессия медленно двинулась в сторону недавно открытого кладбища Greenwood. Вслед за конной повозкой-катафалком следовала повозка с носчиками гроба, за ней в автомобиле-такси ехали бывший друг умершей Чарльз Таннер, священник и управляющий местной государственной школы; замыкали процессию повозки с любопытствующими и сочувствующими.

Можно предположить: Николай умер с мыслью, что в последний путь его будут провожать жена и сын, которым достанется нажитое им состояние, а также друзья и коллеги; одетый в костюм гусара он будет отпет в русской церкви по православному обряду, а в памяти людей останется лихим наездником и гулякой, успешным бизнесменом, заботливым отцом и покорителем женских сердец. По злой иронии судьбы ни одно из желаний Николая не осуществилось, а ее/его двойная жизнь стала достоянием желтой прессы. Слабым утешением в загробной жизни могло служить лишь то, что он был похоронен с дорогим его сердцу нательным православным крестом с выгравированным на нем именем Николай.

Казалось бы, вместе с телом навсегда ушла в могилу тайна жизни де Райлана и никто никогда не узнает настоящее имя «Николая», – кто были её родители, почему выдавала себя за мужчину, что вынудило её покинуть Россию, как удалось ввести в заблуждение двух «жен», российское консульство в Чикаго и многочисленных клиентов русского юридического бюро. Однако дальнейший ход событий показал, что точку в этом загадочном деле ставить было рано. В течение нескольких лет после смерти маленького гусара интерес к его/её жизни не ослабевал: были опубликованы интервью с «женами» Райлана и российским консулом в Чикаго, перипетии борьбы за его наследство, сведения о русском юридическом бюро, изложение дневниковых записей Николая и две большие статьи, напечатанные в российском историческом журнале.

В следующей части книги приводятся результаты исторического расследования, в котором рассказывается о жизни Николая де Райлана в России и Америке: о детстве и юности, проведенных в Одессе, Киеве и Санкт-Петербурге, об обстоятельствах бегства в Соединенные Штаты, участии во Всемирной выставке 1893 года, русском юридическом бюро, взаимоотношениях с «женами», судебной битве за наследство, литературных и лингвистических талантах, а также о мотивах поведения с точки зрения современной медицины. Отдельная глава посвящена судьбам близких друзей и покровителей Райлана: российского консула барона Альберта Шлиппенбаха и вице-консула князя Николая Енгалычева.

В заключение пролога заметим, что как и репортеры, освещавшие дело Райлана, так и автор этой книги в одних случаях говорят о Райлане «он», в других «она», смущая и себя, и читателей. Несомненно, биологически Райлан была женщиной, и росла и воспитывалась как девушка. Но с определенного возраста она стала не только одеваться в мужскую одежду, но и ощущать себя мужчиной, проявляя достоинства и недостатки сильного пола. Поэтому, рассказывая о времени, когда героиня повествования ходила в женской одежде, будет употребляться местоимение «она», а с момента перевоплощения в Николая де Райлана – местоимение «он».