Сор

– Смотри ж ты, и Ивану хорошо: за один раз, сразу кучу акций купит. У него же бонус от количества штук зависит. Ну, Олежа, ты голова. А мы где деньги возьмем на покупку акций?.

– Да в этом то и дело. Это самый сложный вопрос. Подумай.

– Да, блин, опять криминал хочешь мне подсунуть. Так и знал. Ты без этого не можешь, чтобы кого-нибудь не надуть. Так мы, в один прекрасный день, сами себя обманем. Это правило такое. От него никуда не спрячешься. Надул ты, надуют и тебя. Все сделанное говно обязательно обратно прилетит.

– Ну, хватит, не ной, Димося. Успокойся. Подумай лучше, мы с тобой где работаем? – В экспериментальном отделе? Ты вот сейчас чем занимаешься? Взаимозачетами? Какие сделки ведешь?.

– Сейчас налог на прибыль табачной фабрике закрываю через комитет по транспорту.

– Умничка, а разницу в цене поставки ты кому откидываешь?.

– Векселями нашего банка на табачников. А что?.

– А то, милый мой, что мы эти векселя сами обналичим на бирже. На полученные деньги скупим акции. Потом эти акции продадим Ивану. У себя же в банке векселя купим заново. Ими рассчитаемся с табачниками. Всего и нужно нам за неделю обернуться. Подинамишь своих табачников немного. Они народ богатый, потерпят недельку, даже не заметят.

– А что я им скажу? Подождите недельку, пока я на ваши деньги акции «Красного октября» куплю. Мне тоже разбогатеть хочется, а без ваших денег у меня шансов нет. Вот такой план?

– Скажешь, что чувак из вексельного отдела в командировку уехал. Сейчас приедет, и все вам выпишет. Когда мы вас подводили? Ну и прочую такую погребень. Ни разу не морочил голову клиентам, что ли?

– Это очень стрёмно Олег. А если что не так пойдет? Ты сольёшся, а мне отвечать. В таком замесе работу потерять – это самое малое зло. Могут и замочить ненароком. Там братва, на фабрике-то.

– Если что не так пойдет, я тебя подстрахую. У меня есть две квартиры в Москве. От бабушек достались. Продадим их.

– Ага, так ты и продал. Ты же не дурак на всю голову. Подумаешь, коллегу по работе завалили в переулке, какое тебе дело. Мы с тобой даже не друзья детства. Даже морального выбора не стоит. Ты как себя уговоришь? А вот как: «Мы с Димой захотели срубить бабла. Каждый сам понимал, на что шел. Я придумал схему. Я – это ты Олежа. Олежа придумал схему. Олежа ее раскрутил. Дима только подыгрывал и ресурсы добыл. Если прибыль – то делим пополам. Если прокол – то каждый сам разгребает свои проблемы. Зачем тебе лезть в чужое дерьмо, только хуже сделаешь». Вот так ты скажешь сам себе. И поедешь домой на своем БМВ. Давай, лучше квартиры твои продадим. А после сделки опять купим. Давай?

– Пока будем продавать, время уйдет. Да и квартиры, говорю же, память о предках. Точно такие уже не купим. А, кроме того, у меня там арендаторы живут. Им тоже время надо, чтобы съехать. Короче, не вариант.

На том и разошлись.

Нерешительность – особая черта характера советского человека. Она может сыграть злую шутку. Упущенное время – невосполнимый ресурс для конечной жизни одного человека. Откуда нерешительность? Наверное, от расплывчатого законодательства; не знает своих прав человек на Руси. Он говорит себе: «Закон, что дышло, куда повернул, туда и вышло».

Не любим мы жестких правил. Оставляем люфт для «а вдруг»:

– А вдруг планета перевернется, и люди начнут ходить на головах, что тогда?

– Как что, правда станет кривдой; за воровство начнут медали давать, «орден Воровского» называются; за убийство с извращением – записывать в святые. Так будет на перевернутой       планете? А если так будет, то кто же захочет жить в таком мире, жизнь тогда человеку зачем?

Но для русского человека это пустые слова. Трясущийся от страха он ответит:

– Бог терпел и нам велел. Проживем как-нибудь без инноваций. Надо жить скромно.

Русский человек никогда Бога не понимал:

– Чего ты от нас хочешь, восточная душа? Нам нужен учитель, научить нас, как нам жить. А ты всё молчишь. Ты хочешь, чтобы мы сами. А нам так не надо. Поэтому нам начальство полезнее. Оно нам говорит, что делать. Оно и виновато в неудачах. Оно и накормит нас, если не урожай. Село то наше знаешь, как называется? – Заплатово, Дырявино, Разутово, Знобишино, Горелово, Неелово, Неурожайка тож. (Некрасов)

Но иногда залетает и на русскую землю протестантский дух. Овладевает он Штольцами и Базаровыми, и бросаются они в омут Обломовки, и запускают они деловые предприятия на свой страх и риск, и не думают о последствиях. Ибо их учеными сказано, что не должен стоять и раздумывать предпринимательский дух у порога собственного дела, так как думает он в эту минуту о том, что получится у него в результате; но если в будущее заглянуть никому не дано, то и занятие сие бесполезная трата времени; поэтому человек должен действовать сразу, а только потом, смотреть на результат, и делать корректировки по ходу пьесы.

Именно такой дух и овладел в 90-е годы многими советскими гражданами. Ринулись они напропалую торговать, производить, строить, кормить и сеять и пахать. Будь что будет, но сил, держать это внутри, больше нет. Огромное желание людей реализовать себя в море бизнеса, в море нового времени, насверлило себе дырок в их совковом менталитете и вылилось наружу: на рынки, биржи, на дороги, в леса и поля. Советская бюрократия оказалась не готова к такому повороту. Система потеряла контроль за страной. Каждый делал, что хотел. Что не запрещено, то разрешено.

Дима и Олег не спали в ту ночь. Не спали и в следующую ночь. И ночи на выходных. Их души заглотили наживку темных сил. Холява, сладкая как мёд. Дополнительный заработок. Здесь все: и мысль «я умнее всех этих офисных болванов», и шуба жене, и СПА с любовницей, и мебель родителям на дачу, и Турция на две недели. Или… Или ничего из этого. Так дальше и работай, смотри, как другие богатеют. Знающий наблюдатель со стороны, давно бы сделал вывод, что наши герои уже на все решились. Им оставалось только признаться в этом самим себе. Защитный механизм советской ментальности не давал делу ход. Им хотелось убедиться в правильности поступка. Они ждали подсказку изнутри. Ждали опровержения. Но так им только казалось. На самом деле они гоняли по кругу эту мысль о заработке легких денег и ждали, где она даст трещину, засбоит. Но в их головах одна и та же мыль, гоняла по одному и тому же кругу, без всякой критики, без стресс-тестов, без дополнительных вводных и без разнообразия вариантов жизни. Поэтому она не могла дать сбой, не могла сама себя опровергнуть. Да они и сами очень боялись: только бы не проявилась проблема, уж очень не хочется расставаться с прибылью, хотя бы еще и не полученной. Для согласия и примирения требовалось только время. За несколько дней идея прижилась, перестала пугать другие мысли своим присутствием, и их интеллект дал добро.

В понедельник коллеги встретились в курилке.

– Слушай, Дим, я тут подумал, ты прав, надо мне тоже деньгами участвовать, подносил зажигалку Олег, – У меня сделка с одними барыгами с рынка: я у них наличку покупаю, а взамен им проплачиваю в Турцию валюту. Я у них рублевый кэш приму, а валютный перевод через неделю сделаю. Так у нас с тобой будет паритет. И ты рискуешь со своими клиентами, и я – со своими.

– Да,Олежа, это отличный вариант. Здесь мы оба замотивированы, каждый на свой страх и риск. Пойдем к Ивану, покрутим его, что он сейчас покупает, кто больше всего продает и так далее.

– Сейчас докурим и пойдем.

Докуривали молча.

Иван все это время успешно покупал акции фабрик и заводов. Люди шли, продавали. Иван выполнял план, получал бонус. Начальство было довольно. Каждое утро оно смотрело на биржевые котировки акций и доллара и присылало Ивану ценник на грядущий день. Ценник менялся редко. Доллар рос, росли котировки, поэтому, цена на покупаемые акции тоже должна была бы расти. Но зачем сегодня увеличивать цену, если люди хорошо продают и по вчерашней цене? Иван внутри себя понимал, что это задание скоро исчерпает себя. Поэтому он решил потерпеть то, что налаженные процессы начинали ему приедаться. Становилось скучно и обидно, что каждый день у него простая механическая работа. А между тем, его любимая оцифровка процессов стоит и не двигается. Он хотел уже попросить заменить его прилежной девочкой из бухгалтерии, но понял, что это задача – забег на короткую дистанцию. Во-первых, конкурентный открытый рынок выпрямит цену, и интерес у участников пропадет. Во-вторых, количество акций ограничено, и рано или поздно, но тот, кому надо, купит свой пакет и успокоится; либо рабочие продадут свои акции и у них больше не останется. Для Ивана было предпочтительнее реализовать проект целиком, от А до Я. Он его начал, придумал, реализовал, он его и закроет; чисто и аккуратно, напишет на папке, например, «… по июль 1996 года» и сдаст в архив. Иван прилежно работал и не роптал.

Его старшие коллеги весело подошли к рабочему столу Ивана.

– Ваня, ты не устал народ грабить: за бесценок скупаешь тут заводы, газеты и пароходы?

– Я всего лишь функция. Винтик в системе больших механизмов. Да и люди не жалуются, для многих это подмога, дополнительный доход для семьи. Берите стулья, поболтаем, пока народу нет. Что у вас там интересного происходит, на чем сейчас люди зарабатывают, расскажите? Вы ГКО покупаете сейчас? Дим, ты вроде бы еще с 1993 года их активно покупал. Какой сейчас профит в валюте?

– Да Вань, покупаю. И для себя и для клиентов. Растут каждый день. Клиенты все свои свободные средства на расчетных счетах сразу просят на ГКО загнать. Платежи контрагентам откладывают, лишь бы ГКО купить. А что, выгодно: цены в договорах фиксированные, следовательно, можно платить в последний день или даже с просрочкой, но уже известную твердую цену. А в это время полученные деньги вкладывать в ГКО. Рост ежедневный. Неделю подержал в ГКО – заработал. Суммы большие, на них и доход большой, даже если доли процентов. Для предприятия – копейки, а для директора – новый Мерин.

– Ни к чему не придерешься, только в стране кризис неплатежей, говорят, – с сожалением ответил Иван, – Вот ведь какая оборотная сторона у хорошего дела. Государство хотело занимать на рынке – и это правильно. Для удобства кредиторов создало качественный механизм – рынок ГКО. Бизнесу удобно и выгодно: получаешь дополнительный доход на временно свободные средства. А на деле, все свободные деньги предприятий вложены в ГКО. Поставщикам никто не платит. Зарплату нечем людям выплачивать. Люди, в свою очередь, мне акции продают, чтобы семьи накормить. Во дела.

– Говорят, ЦБ готовит масштабную расшивку неплатежей. Хочет выдать крупные кредиты нескольким банкам на цели кредитования образующих экономику страны предприятий. А те, перед получением кредитов, заносят в банк платежки уже подписанные на перевод всей суммы в оплату поставщикам. Те – своим поставщикам, те – своим. В итоге, так все настроено, что предприятия из цепочки погасят давние кредиты, полученные в этих банках при царе Горохе. А банки этими деньгами рассчитаются с ЦБ. Получится, что ЦБ на две недели деньги выпустит и назад соберет. И предприятия долги между собой погасят. Хоть немного раздутые балансы в чувство приведут. Всем осточертел уже бардак в экономике. Ни статистики нет, ни налогового стимулирования, ни бюджетного процесса, – Дмитрий был отчасти осведомлен о планах ЦБ, его жена работала в «Надзоре» на Житной улице.

– А что, с залоговыми аукционами у них удачно получилось. Видимо, решили еще один замут прокрутить,– добавил свою часть Олег, – Так и надо делать. Вот обслуживаешь ты предприятие, принимаешь его валютную выручку, комиссии там разные собираешь, проценты. А основная прибыль мимо тебя проходит. Ты же по объемам выручки можешь примерно посчитать какая прибыль у нефтяников или металлургов или химиков. Приходишь в министерство, договариваешься, что это предприятие ты уже изучил, значит, нужно его передать тебе. Тебе предлагают варианты. Самый легкий из них такой: государство откроет счет в твоем банке и закинет туда бюджетных денег на нужную сумму. Эту же сумму государство возьмет в кредит у твоего банка. А в залог оставит акции полюбившегося тебе предприятия. Затем не вернет кредит, а акции ты оставишь себе. Очень изящно.

– Да, изящно, – согласился Иван, – Странно только то, что никто не шумит. Никто не исправляет ошибку. Наверное, чтобы вернуть все обратно, государству нужны деньги. Без денег нет смысла тягаться с олигархами. Нет денег, и нет воли. Нет воли, нет власти. Худо-бедно общественный договор сохраняется – уже хорошо. Ельцин соблюдает баланс интересов. Правильно то, что инициатива отдана в частные руки. Президент – регулировщик движения. Его цель – благо народа. Благо – это прежде всего свобода: политическая, экономическая, социальная, любая. Свобода – значит каждый сам решит, как ему жить и возьмет на свои плечи ответственность за себя, за свою семью, за свой двор, город, страну. Не должен Ельцин учить меня жизни. Он дал мне свободы, а я должен себя реализовать, я должен приносить плоды. Поэтому я и отвечаю за себя, а к ним не лезу. Хотят нефтянку себе – пусть берут. Это их дело. Мне она и даром не нужна. Как и металлургия, как энергетика, как машиностроение. Это все не мое. Мне банки нравятся. Я себе акций ПСБ купил, сколько смог, больше не надо. С большим пакетом я таких делов натворю… Всему своё время. Каждый сверчок – знай свой шесток.

Кто-то же должен управлять заводами? Почему не они, не олигархи? Досталось тому, кто больше всего хотел. Почти как по жребию. Но жребий – не так уж плохо. Мы в институте по социологии проходили такой пассаж, что первобытные племена держали на довольствии шаманов, которые по жребию указывали вождям места охоты. Однако, каждый вождь знал, что лучшее место для охоты – водопой. Но вожди знали и то, что как только племя начнет охотиться каждый день у водопоя, то оно за месяц перебьёт всех животных в своем лесу и вымрет от голода. Поэтому задача шамана была в сдерживании экспансии. Этим регулировалась численность племени на уровне ресурсных возможностей природы. Соблюдался баланс возможностей.

Так и сейчас, аукционами этими, соблюдается некий баланс. Заводы нужно запускать, развивать. Там люди, дети, инфраструктура. У государства на всё денег нет. Желающие заняться заводами тоже в очереди не стоят. Куда комфортнее в Москве глотку драть в Думе. А в Красноярск лететь никому не охота, жопу морозить. Если уж распределили так, значит, так тому и быть. Пора скорее за дело браться. Сейчас столько возможностей. Каждому желающему место найдется. Выбирай занятие по душе, и трудись!

– Я тебя не пойму, Иван. Ты жалеешь, что залоговые аукционы провели, или рад? – потерял нить разговора Олег.

– Жалею. И рад. Жалею потому, что этот механизм раздачи слонов не справедлив. Им этого не простят. Полученное таким путем придется вернуть. Хорошо бы, чтоб они это поняли сами, и как можно скорее отстранились от владения своими предприятиями. Управление бы оставили, доходы за свой труд оставили, а владение собственностью вернули бы государству. Этим можно снять напряжение. Любое искривление правды будет давить на ситуацию до тех пор, пока не выпрямится. А выпрямиться может по-разному. Хорошо, если государство обратно отнимет по суду, или там законом каким. А если народ поднимет их на вилы? Так уже было 80 лет назад. Они такой судьбы не заслуживают.

А рад потому, что фигуры расставлены, шахматная партия началась. Можно было бы и через назначение расставить директоров на промышленность. Но у назначенцев от партии нет мотивации. Это уже проходили. Они работать не будут. Только собственники нужны. Время такое. А откуда их взять. Первое что приходит на ум – назначить. Не директоров, а собственников. Как в советское время. Эти люди так жили. Других вариантов нет. Реформаторы подкинули схему. Но это просто форма. Содержание здесь – партийное назначение. Легитимный собственник тот, кто купит по справедливой цене. А народ сейчас обнищал. В России денег нет. Деньги есть на западе. Но не отдавать же нашу промышленность немцам или американцам. Такой ход вообще не поймут. Вариант с иностранцами отпадает еще и потому, что он нарушает общественный договор. Появляется третья сторона, с которой никто не договаривался. И не будет. Здесь заработает иммунитет. Начнется отторжение и неприятие. Так и до столкновений не далеко. Поэтому – олигархи. Теперь мяч на их стороне. Если будут ходить правильно, то выиграют партию. Если правильно, тогда всем достанется. Всем будет хорошо.

– Ну, ты замудрил. Ни о чем они думать не будут, ни о каком народе. Накосят бабла и в Куршавеле пропьют. Ты как с Луны свалился, – выразил своё понимание Олег.

– Нет, нет, масштаб задачи не тот. Чтобы тебя в Куршавель пустили, тоже надо постараться. Туда людоедов не пускают. Только людей, учитывающих интересы окружающих. Они свою хартию вольностей в 1215 году подписали. И теперь, сквозь ёё текст, своих партнеров оценивают. А то, как же по-другому, ты в Давос приедешь и спросишь:

– Куда тут можно топор поставить? Дома заработались: бошки рубили соотечественникам до утра, чуть на самолет к вам не опоздали. Нам бы душ принять и выпить чего-нибудь. Через тридцать минут будем готовы выступить на тему «Мотивация холопьев на производстве». Кстати, где у вас тут неграми торгуют? А то я футбольный клуб купил. В первый же месяц всем русским игрокам ноги по самый хрен поотрубал – черепахи кривоногие, бегать не умеют.

Тебя с такими методами сразу назад отправят и больше не пустят никогда. А русскому человеку без запада никак нельзя. Там у него мечта живет – смысл и вера. На западе у нас истина в-себе бытия, наша правда. Мы по нему «часы сверяем». И эту особенность никому из нас не вытравить. Мудрейшие люди были те ребята из Новгорода, которые в 862 году приняли эту черту в свою наличную жизнь, не постеснялись. То ли уже доведены были «до ручки». То ли действительно, уловили здесь крепость конструкции «Власть немножечко чужая»:

– Ну, Вася, побойся Бога, хоть перед иностранцами веди себя прилично!

И Вася соглашался:

– А где мне еще держать себя в руках? Не перед Федькой же. Можно, конечно, и нигде не сдерживаться. Только тогда всю жизнь как скотина и проживешь. А тут – повод – иностранцы! Кроме того, я смотрю, и другие сдерживаются. И порядок в городе выходит, лепота! Ладно, принимаем немцев.

Посмотреть бы на них, на тех новгородцев да скобарей. Христианства еще не знали, но в политике уже придерживалась парадигмы «восток-запад». Сейчас примерно такие же процессы на Руси. Младореформаторы варягов призывают демократию у нас закреплять…

– Ладо, хорош, Иван. Расперделся тут про политику. Будь ты проще. Ты про себя думай. Жениться вот, к примеру, не собираешься? – перебил дискуссию Олег.

– Окей. Чего надо? – еще больше упростил Иван.

– Нада шоколада.

– Конфеты и коньяк у меня в шкафу. Вам ли не знать?

– Ты по какой цене акции покупаешь? И какие? – завернул ближе к делу Дмитрий, – У нас тоже есть акции у родителей, у родственников там у разных. Ты у нас купишь? Почем? Что для этого надо?

– Так, коллеги, все просто. Я вывешиваю прайс каждое утро в предбаннике перед охраной. Чтобы если кому цена не понравится, то он бы не ломился внутрь, а сразу домой уходил. С теми, кто по телефону позвонил, я договариваюсь на следующий день. Цену фиксирую в момент разговора, фамилию записываю. На следующий день у них покупаю по той цене, по которой договорился, даже если с утра ценник поменял на новый. Ограничений на объёмы нет. У вас – куплю. Но в какие-либо договоры и неформальные ассоциации вступать не буду; у меня полномочий нет. Что-то еще?

– Нет. Все лаконично. Пока, – попрощался Дмитрий, – Мы вот этот коньяк у тебя возьмем? Обожаю греческий.

– Бери.

Парни забрали коньяк и ушли по своим делам. В тот день вечером, уходя с работы, Иван столкнулся в коридоре с Генриеттой Витольдовной:

– Ванюша, добрый вечер! К тебе сегодня ребята из экспериментального отдела заходили, что хотели?

– Сказали, что их родственники хотят продать акции нашему банку. Интересовались ценой, – ответил Иван.

Генриетта Витольдовна подошла к зеркалу и элегантно стала поправлять прическу:

– Гори гори, моя звезда, – растягивала она строки романса, при этом загадочно смотрела на Ивана через отражение в зеркале и не двигалась с места.

Иван понял, что она ждет продолжения ответа на предыдущий вопрос:

– Генриетта Витольдовна, я не ребенок, я все понял. Но не буду же я им мораль читать: «Что такое хорошо, а что такое плохо». Вникать в то, что они задумали, у меня нет желания. А акции я купить у них обязан. У меня нет исключений для инсайдеров и прочих связанных с банком лиц. Принесут – куплю. В отчет включу. Отчеты наверх уходят. Там отфильтруют, если захотят.

– Да, да, жди, отфильтруют. Кто там твои отчеты читает? Ну, да ладно, – Генриетта Витольдовна прибывала в упоительном настроении. Она собиралась в театр с мужем. И уже немного настраивалась на поэтический лад. Ее грудь подошла вплотную к Ивану, рука положила кисть ему на плечо и губы страстно замяукали, – Ты присмотри за ними, не упускай ситуацию, а вдруг, это начало большой глупости. А я страсть как люблю драмы, – поменяла тональность и сообщила, – Мы сегодня с мужем идем в Большой, на оперу «Риголетто». Сердце красавиц, склонно к измене, и к перемене… Все милый мой, пока, – и Витольдовна медленно поплыла в сторону своего кабинета.

Иван смотрел ей в след и думал о ее муже. Они были знакомы с Иваном: муж часто заходил в банк к жене по семейным делам. Витольдовна всегда от чистого сердца радовалась его приходу. Это было заметно всем. Глубину ситуации придавало то, что муж Генриетты Витольдовны был обычным человеком. Не карьеристом из министерства и не служащим Газпрома, а работал он водителем ГАЗели в одном из многочисленных бюджетных учреждений города Москвы. Он был общительный парень. Всегда звал Ивана в курилку, рассказывал истории, смеялся в зенитовские усы, и очень брутально рассуждал о политике. Он нравился Ивану. Еще Иван любил оперу. Еще больше оперетту. И сейчас Иван рассуждал о том, как его начальница и ее муж пойдут приобщаться к Верди. Особенно муж.

Всю неделю Олег и Дима занимались подготовкой к покупке акций у работников предприятий из перечня Ивана. Они решили сначала попробовать осуществить схему от начала до конца на собственные деньги. Немного. Просто попробовать, как пойдет. Они сняли со своих личных счетов небольшие суммы и поехали на «Станкостроительный завод». Там на проходной Олег встал с плакатом «Куплю акции». Как в аэропорту, когда встречающие пишут на табличке фамилию прибывшего с нужного рейса. Народ стал подходить, интересоваться. Первая проблема вырисовывалась сразу: не было понятно, сколькими акциями владеет конкретное лицо. Люди называли количество устно, говорили, что могут показать бумажку. Видимо, выписку из реестра акционеров. Но это все не достоверные данные. Устно рабочий завода может и перепутать и приврать и еще незнамо что. Выписки могут оказаться старыми; когда акции уже проданы, а выписка осталась на руках, забыли выкинуть. Необходимо было решить проблему с реальным наличием акций у продавцов.

Эта проблема решалась двумя путями. Первый – попросить копию реестра у Ивана. Второй – попросить копию реестра на предприятии; они его когда-то вели, а могли еще продолжать вести по инерции. Олег серьезно задумался:

– Иван скорее всего откажет. Либо, его нужно будет включать в долю, торговаться. И за что скажите ему платить? Он и от нас получит за то, что мы тут рыщем по заводам, и повышенный бонус за перевыполнение плана. Со всех сторон в почете! Нет, так дело не пойдет, это выше моих сил. Надо на предприятие идти. Встречаться с той теткой, которая вела реестр.

Олег стал выспрашивать у рабочих, кто вел реестр акционеров на их заводе. Быстро удалось установить Татьяну Егоровну из секретариата администрации. Теперь надо было придумать, как с ней построить беседу: взятка, лесть, шантаж, уговор, обман. Не зная человека трудно выбрать. Придется действовать по обстановке. Нужно идти в администрацию. Нет, лучше напросится по телефону. Сказать, что из банка, по вопросу реестра. Потом уже придти. Да и по телефону, по голосу, уже кое-то про нее понятно будет.

Татьяна Егоровна оказалась активной теткой, на встречу согласилась спокойно, выслушала Олега не перебивая. Но реестр предоставить отказалась. Сообщила, что без письменного приказа директора, копию реестра никому не отдаст. Однако, согласилась сверяться количеством акций, если Олег будет спрашивать конкретно: сколько у такой-то фамилии штук; она будет подтверждать, либо опровергать. И это тоже не будет бесплатно.

Выбора не было, Олег согласился. Для начала занес в администрацию подарочный пакет с конфетами и «Бейлисом». Сверяться договорились прямо из проходной по внутреннему телефону. Олег будет набирать Татьяну Егоровну, а она будет заглядывать в реестр и сообщать нужные данные. Все вроде бы неплохо складывалось, но какой-то внутренний дискомфорт поддавливал на диафрагму. Олег понимал почему.

Это давил вопрос о собственности. Точнее вопрос о доступности информации о частной собственности, о личном имуществе, о беззащитности права перед преступной инициативой. Как легко можно узнать об имуществе другого человека, как легко можно лишить его этого имущества, и притом, что никто не почувствует своей вины. Чиновник сообщит информацию о наличии имущества, получит за это небольшую благодарность – никакого ужасного преступления тут нет; подумаешь, сообщила, кому принадлежат права на квартиру или на акции. Нотариус не заметит, что человек был не в себе; он же не врач, чтобы диагнозы ставить. Другой чиновник совершит проводку и перебросит права на нового владельца по новым документам; а что, он же просто выполнял свою работу, и то, что документы подозрительные, это не его война, в конце концов, он не эксперт криминалист и не почерковед. Все по чуть-чуть заработали – это тоже допустимо в нашем обществе; каждый сам норовит отблагодарить за решение своего вопроса. И никому не стыдно. Да и стыдится тут нечего, ведь о том, что произошла трагедия, и кто-то лишился собственности незаконно, эти чиновники не в курсе. Они не участники цепочки. Тот первый чиновник, который подсветил тему, он не знает, что происходит дальше. Он не знает, что законного владельца стали обрабатывать: пытались обманом уговорить продать или обменять на заниженный актив, спаивали вином, одалживали в кредит, обыгрывали в карты, подстраивали несчастный случай – и это потому, что когда к первому чиновнику обратились со странной просьбой, он не сообщил в милицию и не отказал, а решил заработать легкие деньги. Второй, нотариус, тоже не в курсе дела. Человек подписал бумаги в его присутствии, на вопросы ответил. А может, он действительно должен и сейчас пытается выбраться из трудной ситуации добровольно, продав последнюю квартиру. А то, что он потный весь и круги под глазами, так это болеет он, грипп сейчас, насморк. Тем более, что за сделку доплатят сверхурочные и за неудобство работы с больным клиентом. Третий также не в курсах, что там было до него. Ему принесли документы, все по доверенности, все правильно. Сверху конвертик. Ну как тут не помочь таким отзывчивым людям.

Но такое отношение – это последствие того, что не было в нашей стране частной собственности. Не решался этот вопрос силой, не выстрадан в поколениях.

– Что? Квартира твоя? А ты ее покупал? Нет? Дали на заводе? То есть ты сам не выбирал, не мучился, что далеко от метро, что мусорный бак напротив подъезда, что школа через трамвайные пути, нет? Ну, а что тогда переживаешь так? Бери теперь другую, в Замкадье. И спасибо скажи, что хоть такую предлагаем. А то вообще ничего не дадим!

– Угу, ладно. И правда, я накосячил. Моя вина. Во всем. Особенно, в том, что родился в такой счастливой стране, таким несчастным опездолом.

А выстрадать было нужно. Страдание порождает общественный договор. Договор – это когда две стороны признают право собственности за тем, кто сейчас им владеет. Они уже нападали друг на друга, оспаривали это право, дрались и боролись. Перебили друг друга и устали. Теперь у них договор, признание прав других. Не только своих. Признание – это когда я согласен с тем, что имеешь ты; а ты согласен с тем, что имею я.

Олег хорошо помнил с институтских времен политэкономию. Помнил, как Энгельс объяснял происхождение собственности и семьи. Помнил, как Маркс объяснил природу капитала. Помнил Ленина, призывающего воплотить в жизнь новую идею общественной собственности. И сейчас он пытался вспомнить все, что знал про собственность и почему право на нее нужно охранять. Нужно было снять дискомфорт, освободить грудную клетку. Сомнения были лишними. С сомнениями пропадал кураж. Это могло помешать покупкам – люди могли не поверить ему. Дома, после ужина, Олег смог расслабиться и запустил логическую нить в патриархальную древность.

С тех пор, как люди перестали быть собирателями и переключились на оседлый образ жизни, появилась собственность. Стада, земли, дома. Люди приобретали собственность и лишались ее. Войны, голод, болезни. Право собственности всегда было относительным. Относительно того, какой сейчас век на дворе, можно было спрогнозировать, соблюдаются ли права собственности. Как правило, нет. Никогда они не соблюдались. Всегда любой тиран мог разобраться со своим вассалом и с его имуществом. Железного права «это моё!» не существовало никогда. Это могло быть «твое» только в том случае, когда «твое» никому больше не нужно кроме тебя. Если кто-то захотел «твоего», то он его забирал. Сохранить собственность у себя ты мог только, если оказывал сопротивление, большее по силе.

Периодически возникали идеи общественной собственности. Их необходимость доказывали экономической эффективностью. Доказывали так, что общественная вещь, доступная всем, может удовлетворить больше потребностей. Больше чем, если бы этой вещью владел только один человек. Например, трактор. Трактор стоит у одного собственника в гараже и используется им по мере надобности. А если бы он принадлежал всем, то работал бы сутками, без остановки, и пользы от него было бы больше. Эта точка зрения, как ни странно, не выдерживала критики только в том месте, где заходила речь о равенстве людей. Казалось бы, от равенства прав на трактор мы и отталкиваемся, когда признаем его общественной собственностью. Однако, именно равенством прав, мы нарушаем необходимое равенство потребностей. Мой вес 100 кг, вес соседа 50 кг. Мне нужно два мешка зерна в год, ему – один. Трактор мне нужен в два раза больше по времени. Но тогда ему – в два раза меньше, чем мне. Это не справедливо. Это нарушает принцип равенства отдельных лиц. Если дать трактор всем на одинаковое время, то будет нарушен принцип удовлетворения потребностей – либо мне не хватит зерна, либо у соседа будет лишнее зерно.