Сор

–Ничего страшного, – успокаивала его Галина Ивановна, – сегодня уйдет или завтра. Деньги же у вас на счете. А у меня, по выписке моего корсчета, вчера было красное сальдо. Поэтому, буду просить подкрепление в головном офисе. Они мне деньжат подкинут, и я проведу ваши платежки, договорились?.

– А от кого это зависит, вам деньжат подкинуть?.

– Ну, там наш зампред по филиальной работе. Вы его не знаете. Он большой начальник. Ему так запросто не позвонить. Сегодня запишусь на телефонный разговор с ним. Порешаю наши дела в течение дня. Когда платежки проведем, мои девочки вашим тут же позвонят и обрадуют. Но все мой хороший, мне пора, дела ждут. Вот и Иван тут уже заждался. Заходи в кабинет, Ваня, у меня к тебе дело важное, кроме всего прочего. Где я должна расписаться? – и Галина Ивановна быстрыми шагами направилась в свой кабинет увлекая за собой Ивана.

Когда дверь кабинета закрылась, она продолжила:

– Оправиться с дороги не дадут, черти не русские. Еще рабочий день не начался, а он уже меня в приемной встречает. Светку эту секретаршу прибью – зачем его пускает. Соврала бы что-нибудь, что меня не будет сегодня, и выпроводила бы его восвояси. Подумаешь, платеж не ушел. Боится, что не все деньги на свете заработает, вдруг кому-то еще достанутся. Ну, да ладно. Ты, кстати, Вань в курсе, что с понедельника с Генриеттой Витольдовной будешь работать? Нет? Ах да, тебе Регина Семеновна все объяснит. Считай, на повышение пойдешь. Так так. Нус, кажется, ушел. И ты иди, Иван, тебя тоже дела ждут.

Иван вышел из банка и поехал по маршруту в РКЦ и потом в головной офис. По дороге он размышлял над термином «красное сальдо». Оно ведь действительно красное. Красного цвета. Иван еще успел поработать на механическом арифмометре, который печатал выписки по счетам в конце дня. При сведении остатков денежных средств на счетах, сальдо могло быть по дебету или по кредиту. Это зависело от вида счетов: активный, пассивный либо контокоррентный; такой был гибрид активного и пассивного счета. Забиваешь в арифмометр цифры списаний и поступлений, крутишь сбоку рукоятку, шестеренки подсчитывают и выбивают остатки, которые получились. Если пассивное сальдо, то черными чернилами. Если активное сальдо, то красными чернилами. Вынимаешь карточку учета (выписку), смотришь, а на счете клиента красное сальдо. Такого быть не может. Либо ты ошибся в математике, либо списал со счета деньги, которых там не было. Шутка. Одну такую машинку не успели выбросить на свалку истории. Она стояла в рабочем состоянии в комнате механиков, для красоты. Здесь, в механической, Иван и освоил ретроспективу своей профессии. Убедился на собственном опыте, что «красное сальдо» действительно красное.

После РКЦ Иван привез корреспонденцию в головной офис своего банка. Он поднимался по широкой парадной лестнице в представительскую часть здания, когда заметил, что навстречу ему спускается тот самый г-н Микаелян, которого Иван выдел в приемной своей управляющей два часа назад.

– Еще раз здрасьте, – поздоровался Иван вслух. И про себя удивился, – Странно, а он-то здесь чего забыл? Хотя это меня не касается. У меня важный пакет для правления.

И Иван вошёл в сектор кабинетов больших начальников, где располагались члены правления со всей своей бюрократией по возглавляемому ими направлению. Ему нужен был куратор их филиала, зампред правления г-н Павлов. Вернее не он сам, а его помощник, который отвечал за переписку и прочие коммуникации с подчиненными подразделениями. Иван бодро зашел в приемную и замер в холодном поту. Сам г-н Павлов, старый дед, с сигаретой в одной руке и телефонной трубкой – в другой, в отличном костюме-тройке, с золотыми часами, впялился в Ивана своими орлиными глазами и громко орал в трубку незнакомому человеку:

– Ты что, бл, Галина Ивановна, работать разучилась? Ты забыла кто ты такая? Какого хрена ты ему про красное сальдо разболтала? А если он сейчас эту хучню в какую-нибудь паршивую газетенку тиснет? Ты представляешь, что с нами будет? Я тебя, бл, за это вышвырну на хрен! Додумалась, сообщила клиенту, что ее филиал банкрот с красным сальдо на корсчете! А то, что у банка денег полно, хоть жопой жуй, это ты ему не объяснила? Он понял так, что во всем ПСБ нет денег. Слышишь меня? Во всем! А не только лишь в твоем сраном филиале. Ты почему подкрепление вчера не запросила? Тебе хоть раз отказывали? Поленилась? Ты хоть представляешь себе, что ты своей халатностью можешь натворить? Срочно, бл, присылай заказ на подкрепление корсчета и его платежку в первую очередь проводи. Потом мне отчитаешься, поняла? – Павлов бросил трубку так, что показалось, как треснул корпус телефона.

Он все еще смотрел на Ивана. Затем сделал в себя смачную затяжку, выпустил вверх сигаретный дым и зашагал своими лакированными ботинками по шикарному ковру с высоким ворсом: «Бардак!»

Ивана отпустило.

– Это он сейчас в наш филиал звонил? – спросил Иван у помощника.

– Угу, – ответил помощник, – Ну, вы тоже там додумались: с клиентами про красное сальдо рассуждаете. Мы же банкиры. В этом особенность нашей профессии. Деньги любят тишину и покой. Ладно, давай, что там у тебя? – помощник протянул руку за конвертом.

Иван ехал в свой филиал и думал, что Галине Ивановне сегодня лучше на глаза не попадаться. И еще, два вывода сделал Иван из прошедшего дня. Первый, что не все клиенты дружелюбно относятся к банку. Второй, что в профессии банковского служащего нужно очень внимательно выбирать выражения.

Генриетта Витольдовна.

Следующая неделя началась, как и обещали, с новой страницы. Ивана перевели в кредитный отдел. Вернее, это был не обычный кредитный отдел. А Кредитный отдел № 2 экспериментальный. К этому времени уже во всю функционировал российский рынок ценных бумаг, проблему неплатежей решали взаимозачеты, а бесхозные промышленные гиганты попадали в заботливые руки новых собственников через механизмы залоговых аукционов и тому подобных сделок; когда акции предприятия выкупали за деньги самого предприятия, либо за счет невыплаченной зарплаты его работников, либо за государственные деньги. В этом отделе уже простое торговое финансирование, деньги – товар – деньги, не котировалось. Здесь уже было кредитование со смыслом. Придумывались сложные схемы финансирования с использованием невиданных доселе механизмов. На новой кухне варили кашу из топора: вместо денежного кредита – выписывали векселя, вместо оплаты – подписывали бартерную мену, уплату налогов оформляли зачетами, зарплату платили ценными бумагами, эти же бумаги у рабочих выкупали, деньги для выкупа получали от продажи ГКО, ГКО выменивали против векселей, и главное, самому не за что не платить. Доверия не было ни к кому, аппетиты росли, государство готовилось к дефолту.

Это дефолт был всем необходим. Люди зашли в тупик. Они все еще жили продолжением теней уже не существующей страны. Им нужна была линия отрыва. Вот до нее был СССР с его правилами. После нее – новая Россия. До линии все новое вытекало из старого: новые ГКО – из старых облигационных займов, пирамиды МММ – из касс взаимопомощи, приватизация – из активов советских пятилеток, новые стратегии – из госплана, новая власть – из КПСС, и даже ковры в квартирах россиян висели себе на стенах и не думали поддаваться ревизии. Нагромождение неплатежей сковывало грудь. Агония экспроприации выветривалась, оставляя после себя тяжелое бремя похмелья. Ни накоплять, ни вкладывать. Ни платить, ни планировать, ни хеджировать. Ни сеять, ни жать, ни свадьбу сыграть. Ничего нельзя было сделать по-человечески. Исчезали смыслы приложения духовных и физических сил и у богатых и у бедных. Духота сгущала воздух нагнанный ветром перемен, нужен был дождь. Ливень. Свежие струи воды напоят и омоют наши уставшие души, буксующие в тупике экономики.

И этот дефолт случился. Он отрезвил всех. Заставил посмотреть новыми глазами на сделанное за годы перестройки. Увидеть, что худо-бедно, но собственность распределена. Это значит, что нужно думать не о том, как хватать и не выпускать, а о развитии, о будущем. Что толку в акциях завода, если завод не работает. Нужно запускать и производить. То же самое с бартером и взаимозачетами. Хватит валять дурака, пора заниматься расшивкой неплатежей. Ведь не может эффективно работать твой завод, если в стране нет рынков, нет покупателей за деньги. Так же и с государством. Если у меня есть собственность, то государство должно защищать мое право на мою любимую собственность. А где оно государство? А вон там лежит, жабрами шевелит. Без налогов, без зарплат, без кадров, без машин скорой помощи и без учителей и без судов. Ну, нет, вставай, государство, дадим тебе и попить и поесть и форму милиционерам купим и микстуры врачам – говори, сколько там надо долларов. Тьфу, мы хотели сказать не долларов, а рублей. Рубли у нас в России! Не ракушки, не бананы, не стеклышки, а рубли. Понятно? Да, всем это стало понятно. Но потом. А пока, до 1998 года, еще понятно не было.

Руководила экспериментальным кредитным отделом № 2 молодая двадцатидевятилетняя женщина, высокая модная блондинка, Генриетта Витольдовна Райс. Когда Иван впервые столкнулся с ней, то подумал, что ее настоящая фамилия должна быть не Райс, а Сюрпрайс. Уж больно эффектно она выглядела. Она закончила тот же ВУЗ, что и Иван, только на 6 лет раньше. Попала по распределению в один из флагманских филиалов Стройбанка, где занималась кредитованием предприятий оборонной промышленности. Отличные внешние данные, живой ум, а самое главное – молодость, заставили обратить на нее внимание высокого руководства ПСБ. И когда возникла необходимость назначить кого-то ответственным за такой передовой участок работы, как рынок ценных бумаг, то ее кандидатура получила всеобщее одобрение. Особенно это еще и потому, что многие вообще не верили в успех любого экономического новодела. Не верили и боялись к нему прикасаться. А Генриетта Витольдовна, наоборот, к своим не полным тридцати годам, уже переросла обычную банковскую работу. Вся жизнь была впереди, а она уже начинала скучать. Простые банковские опции превратились в рутину. Проверка кассовой дисциплины предприятий, бумажное кредитование, нехитрый расчет коэффициентов, выдача справок – от всего этого хотелось спать.

Очень кстати на помощь пришла компьютерная эпоха. Предназначенный для решения деловых задач, компьютер, оказалось, еще умел играть в игры. Это чудо. Компьютерные игры были настоящим раем для людей увлекающихся. Тетрис, змейка, а главное Принц Персии! Вот кто занимал место в сердце молодой амазонки из кредитного управления. Занимал не только место в сердце, но и все ее рабочее время. Генриетта Витольдовна отдавала всю себя Принцу, без остатка.

– Иван, ты в Принца до какого уровня проходишь? – задала она первый вопрос.

– Я вообще в него не играл. У меня персонального компьютера не было. Я всегда на общественных работал. А там только Тетрис.

– А я до 6-го дохожу, и тупик. Никак не могу этот ров перепрыгнуть. Чтоб его разорвало!.

Родственные души всегда найдут о чем поговорить. А Иван сразу почувствовал, что он с Витольдовной на одной волне. Ивана всегда привлекали люди умнее его самого. Он сразу ощущал их присутствие рецепторами невидимых щупалец. Их силу, знания, образ мышления, модель поведения, смелость смотреть в глаза собеседнику. У людей ограниченных, всего выше перечисленного благородства не было; их речь – пык-мык, манипуляции руками в помощь ненужным частицам и междометьям, смотрящие в сторону глаза. Этим они сами себя ставили заранее в подчиненное положение. Иван понимал вызов такого момента, но не хотел занимать место сверху кого бы то ни было в силу своего молодого возраста. Наоборот, он хотел еще поучиться у старших и образованных людей всемирной житейской мудрости. Иван решил, что ему повезло: Витольдовна более чем подходит на роль носителя библейских истин. Она запросто, без возрастного барьера, общаясь на «ты», сможет его научить премудростям профессии и вообще, новой капиталистической этике.

Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых. Блажен ученик, которому попадется мудрый учитель. Наступало новое время. Поколения, которое должно было бы передать свои знания новому поколению, не существовало. Для Ивана – таким поколением должно было быть поколение его родителей. Но эти люди, десять лет назад приходившие на родительское собрание в школу, теперь были «разобраны», как старый мопед в сарае. Они сами не знали, что им делать. Дезориентированные в нравственных ценностях, потерявшие работу и профессию, переставшие понимать происходящее вокруг, они плыли по течению в надежде, что появится новый хозяин, и они, наконец-то, смогут ему приклониться. Прав оказался Инквизитор Федорович, не нужна людям свобода. Ее спутники голод и усталость. Свобода требует самостоятельного принятия решений. Самостоятельный выбор подразумевает груз ответственности за содеянное. Ответственность – сестра совести. Совесть, как мучительна она по ночам! Иметь ли мне эту несчастную Совесть? Или не иметь? Отдать ее кому-нибудь, не нести самому этот груз: хорошо ли я делаю или грешу. Если грешу – пусть отпустят мне грехи, здесь на земле.

И они отдали. Не потянули вот так вот сразу. Не знали, как ей пользоваться. С чем ее нужно готовить. Снова выбрали рабство. Оказавшись перед выбором: «Свобода или хлеб», они решили, что вместе эти понятия не поженятся. И/или. И тогда они сказали:

– Хлебы в наших руках превращаются в камни. Поэтому мы принесли их вам, чтобы вы накормили ими нас. В ваших руках наоборот, камни превращаются в хлебы.

Они решили, что плоды свободы – это камни. Не смогли их съесть. Не поверили в себя:

– Не может быть, чтобы мы сами, без указания партии и правительства, вырастили хлеб. Как же нам есть его теперь. Это ли не преступление? Есть хлеб без разрешения сверху. Хлеб, который никто не благословил. Ну не может быть так, чтобы вот мы посеяли, а земля уродила. Нет, мало этого. Необходимо было еще вышестоящее разрешение получить. Без него земля бы не справилась. Поэтому, мы принесли эти хлеба вам. Разрешите нам от них откусить. Просим вас, и преклоняемся перед вами.

А также совесть нашу, себе заберите. Мучает она нас. Не можем сами определить, что хорошо, а что плохо. Поэтому вы судите нас. Решайте за нас, как нам жить. Отдавать мужеских первенцев в армию, а женских в наложницы; может, вы право первой брачной ночи хотите? Пожалуйста. Только совесть заберите от нас. Тяжела для нас такая ноша. Вы теперь будете думать за нас.

И еще, можно мы будем христианами называться. Знать, что есть чудо на земле. Что за все наши грехи, нам будет снисхождение после смерти. Ни за что, просто так, без приложения усилий. Ну, какие у нас усилия. Слабые мы и немощные. Не требуйте от нас большего. Мы работаем на вас и подчиняемся вам. Поэтому расскажите нам о чудесах святых. О рае на небе. О том, что и мы, прожив жизнь как растения, попадем в рай человеческий. Просто мечту. Можно?

Хотели христианами называться. Почему-то думали, что в этом идея: лежать на печи и молиться. Что не нужно преодолевать себя. Решили, что христианство – это не про дух святой, не про дух преодоления. И преодолевать в христианстве нужно не горы, не овраги и не лес, а свои слабости, свое бессилие, свою глупость, лень и другие пороки. Забыли, что тот, в честь кого они хотели быть названы, сознательно отказался от хлебов. Сказал, что сами должны кормиться и удовольствие от этого получать: « Не хлебом единым»

И чужую совесть нести отказался. И судить. И думать за других не стал. Но каждому велел самому нести свою ношу. А будет трудно – на Бога опирайтесь: «Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи».

И от чудес, и от всякой лжи отказался. От дешевых трюков. От подмены понятий. От шелухи и фальшивой обёртки: «Не искушай Господа Бога твоего».

Но не хотели слушать учителя своего новоиспеченные христиане. Первые сорок лет своей жизни они росли атеистами. Богом для них была коммунистическая партия, которая отрицала религию. А еще, она отрицала частную собственность, эгоизм, неравенство. Она расстреливала за государственную измену, за предательство интересов народа, клеймила фашизм, колонизацию, иностранную валюту, эксплуатацию труда, спекуляцию, семейные разводы и тунеядство. И что же им предлагалось теперь? А все перевернулось с ног на голову. Все, что клеймилось позором и за что сжигали на кострах, теперь, наоборот, возводилось на пьедестал. По телевизору восхвалялись враги во главе с НАТО, народ-строитель светлого будущего в конец оскотинился, зарплату стали выдавать долларами США, эксплуататоры и спекулянты стали называться предпринимателями, тунеядцы – художниками, прелюбодеи – светскими тусовщиками, а члены КПСС усердно крестились в церкви со свечами в руках. Ну как тут не закружится голова?

– А может, это все обман, проверка? Сейчас и ты побежишь валюту менять, а они опять все на свои места перевернут, как после НЭПа в конце 20-х, и всех кто валюту менял расстреляют. Скажут, вот так мы выявили предателей коммунизма. С этими людьми мы никогда бы социализм с человеческим лицом не построили. Так им и надо!.

И ведь могли бы, от них всего можно было ожидать.

Поэтому сидели и не рыпались. Не понимали, что идеология СССР была 70-ти летней ошибкой. Именно она шла в разрез с предыдущей всегдашней идеологией. Не знали, что от сотворения мира, уже десять тысяч лет, человечество стоит и развивается на простых главных истинах: в опоре на Бога, на личном признании, на частной собственности, на труде, на чести и честности, на почитании предков, на уважении к окружающим. Будь сам личностью и уважай личности других; трудись и помогай тем, кто не может заработать; в церкви ощущай государство свое, плечо соплеменников своих; люби семью и не криви душой. Но разве в СССР было так. Нет, там было все иначе. Личности загонялись за Можай, облачались в стада, награждались телогрейкой с кайлом и выматывались до смерти непосильным трудом и цингой. Честь заменили на лесть. Уважение к окружающим на стукачество. Частную собственность на государственную. Хочешь подержать актив – предавай. Семью, вместо опоры сознания, превратили в уязвимое место, за которое удобно шантажировать непокорных. Все это противоречило тысячелетнему естественному ходу вещей. Такое извращение разума не могло держаться вечно. Но 70 лет – долгий срок, за который умерли те, кто знал про нормальную жизнь. А их потомки не знали, как это бывает. Как это жить человеческой жизнью. Они вертели головами по сторонам и не находили ответов:

– А кто же знает?.

А знают те, кто не ставил над собой советский эксперимент. Например, западные страны.

– Значит, их жители знают про счастливую жизнь?.

– Конечно, слушайте их, смотрите их кино, читайте их газеты, пейте их колу и научитесь тоже. Жить как они.

Быстрее всего схватывает молодежь. Она восприимчива к переменам. Ей нужны социальные лифты. Она ищет свой шанс. Перемены дают этот шанс. Хочешь оседлать волну – врубайся в новый мейнстрим быстрее других. А молодежь – хочет.

Начальство в ПСБ это очень хорошо понимало, поэтому собирало в новый отдел только молодых, образованных, восприимчивых, жаждущих. Сюда же сваливали в кучу появляющиеся, как грибы после дождя, новые направления деятельности. Поэтому, получилось так, что в одном отделе оказались, такие разные, сегодня требующие отдельных лицензий, виды бизнеса как: Ведение реестров акционеров, Депозитарий, Брокерская и Дилерская деятельности, Скупка акций приватизируемых предприятий, Векселя, Взаимозачеты, Кредиты, Аккредитивы, Гарантии, Организация финансирования и валютный обмен. Иван был на седьмом небе от счастья. Дело поворачивалось лицом к Ивану еще и потому, что многие не хотели погружаться в материал. Хотели работать устно или задним числом. Но перед Иваном такого выбора не стояло. Да и сам он любил во всем доходить до самой сути. (В работе, в поисках пути, сердечной смуте. Борис Пастернак). Ему не пришлось выбирать направления. Все направления были его. Он должен был их освоить. И освоил. Не сразу, конечно, с годами. Но в молодости время течет медленно. Дни длинные, ночи короткие. Когда тебе двадцать три, то даже один год – это уже бесконечность.

Первым испытанием для Ивана в новом отделе стала работа, за которую никто не хотел браться – ведение реестров акционеров акционерных обществ. Само по себе ведение – это еще ничего, нормальная работа. Но прежде чем вести реестр, его нужно создать. А это тысячи работников десятков предприятий. Их реестры вели сначала сами предприятия. Но к 1995 году возникло понимание о необходимости независимого регистратора. Для чистоты вопроса. Для независимости прав акционеров от администрации предприятия. И реестры передали независимым регистраторам. ПСБ взял на себя обязанность по ведению реестров акционеров предприятий – своих клиентов. Предприятия принесли в банк кучу бумажных подшивок с данными своих акционеров. Оставалось только перевести эти манускрипты в электронную форму. Работа не подъемная. Никто не хотел браться. Поручили самому молодому -Ивану.

Ивану задача показалась интересной. Он бодро взялся за дело. Но через неделю монотонного труда всем стало ясно, что до завершения процесса формирования реестров пройдут годы. Десятки тысяч работников, помноженные на десятки предприятий представляли собой миллионную армию новоиспеченных владельцев акций; привилегированных, простых и даже золотых. Набить на клавиатуре паспортные данные – это минимум пять минут на человека. Двенадцать человек в час. Девяносто шесть человек в день. Пятьсот – в неделю, Две тысячи в месяц, Двадцать четыре тысячи в год. Так Иван получил подмогу. Несколько молодых девочек подключили к процессу набивания паспортных данных руками. Несколько молодых программистов выковыривали реестры из предприятий в электронном виде на дискетах и пытались их адаптировать к банковскому софту. Через несколько месяцев справились с заданием.

Генриетта Витольдовна вызвала Ивана к себе в кабинет:

– Вань, зайди ко мне через часик. Там из брокерской конторы приедет их директор. Хочет с нами замутить какое-то дело. Я ему тебя нахвалила. Говорю, молодой специалист, большой пласт работы поднял. Он сказал, что в таком случае, ты ему обязательно понадобишься. Ты их не бойся. Не чужие люди. Контора при нашем банке. У них и деньги наши. Так что они нам как родные.

Через час Иван сидел в кабинете у своего начальника и слушал директора брокерской компании.

– Нам доложили, что у вас сформированы реестры предприятий, которые были вашими клиентами по РКО.

– Они и сейчас наши клиенты по РКО. И по кредитованию. И по валютным контрактам, – обиделась на слово «были» Генриетта Витольдовна.

– Да, да, конечно. Реестры акционеров ваших действующих клиентов, – продолжал директор, – Четыре из них нам интересны. Мы готовы выделить средства на скупку акций у работников этих предприятий, привлечь вас к процессу выкупа и заплатить за это щедрые комиссионные. Схема в голове ПСБ получила одобрение. Вернее было бы даже сказать, что оттуда задача и пришла. Эти предприятия нужны нашим акционерам. Вы готовы участвовать в скупке?

Генриетта Витольдовна посмотрела на Ивана. Иван догадался, что она не поняла и половины из того, что сказал брокер. Кроме раздела о комиссионных, конечно же. И Иван взял на себя инициативу:

– Мы готовы обзвонить всех акционеров и предложить им продать свои акции. Не лишним была бы реклама в печати и на проходных заводов. Администрация и бухгалтерия заводов должна подсказывать своим работникам, кому они могут продать акции и давать наш телефон и адрес. Выплачивать будем через кассу. Средства вы нам закидываете авансом на специальный счет. Мы их оттуда расходуем, вы по выписке контролируете. Выкупаем сначала на себя, то есть на ПСБ. Раз в месяц перебрасываем на вас то, что накопилось. По этим актам приема-передачи рассчитываем комиссию. Вы ее оплачиваете в течение 3-х дней. Вроде бы все, – закончил Иван.

– Комиссию хотелось бы тоже авансом, – выразила пожелание Генриетта Витольдовна.

– Вы не переживайте. Мы же одна структура. Заплатим вам обязательно. А в знак вашей власти над нами, разрешите вам подарить небольшой сувенир. Меня уведомили, что Вы, Генриетта Витольдовна, предпочитаете запах «Опиум». Прошу Вас, примите, пожалуйста, – директор достал маленькую красную коробочку с духами. Переговоры были закончены.

Директор ушел. Витольдовна достала духи. Шикарный запах растворился по кабинету. Она закурила:

– Иван, ты теперь сам и отвечай по этой сделке. Раз ты на себя инициативу взял, то тебе и на практике воплощать, – легко ушла с повестки Генриетта Витольдовна.

– Мне нужна будет помощь юристов. Чтобы в договорах подвоха не было, – все, что смог попросить Иван.

– Сейчас наберу Гульку, попрошу, чтобы тебя не посылала сразу, а выслушала и помогла, – Генриетта Витольдовна сняла трубку. Трубка ответила, и Витольдовна сделала рукой вольный жест, обозначавший то, что Иван был свободен и мог идти по своим рабочим делам.

Иван вышел из кабинета. В то время он любил, когда вот так вот обстоятельства складывались в деловые поручения. Теперь это была его тема. Если бы кто-то спросил: «А кто в западном филиале ПСБ занимается скупкой акций?» То ему бы ответили: «Иван Кустов».

– Кто?

– Иван Кустов, – это уже было имя.

Иван знал, что сейчас выручил начальницу в трудной ситуации. Что она пригласила его по своей инициативе, потому, что предчувствовала такое развитие событий. Она была опытным чиновником и умела находить бюрократический выход для своей попы из самой сложной ситуации. То, что важное дело поручили неопытному новичку, её не беспокоило вовсе. Что не входило в сферу её интересов, для нее не существовало. Она через минуту забыла об Иване. И это тоже Ивану нравилось. Это и есть истинная свобода. Когда никто и браться не хочет, все отворачиваются, а ты берешься. Результат от тебя никто не ждет. Никого не подведешь. Работай в свое удовольствие. И Иван взялся за дело.

Иван удивился, как легко организовался процесс. Несколько технических движений по открытию счета, получению аванса, размещению рекламы – и люди пошли. Люди – работники предприятий тяжелой и легкой промышленности, получившие свои акции в ходе приватизации. Отдавшие всю жизнь и все свои силы работе на своих заводах и фабриках, они были вынуждены продавать то, что еще можно было продать. Их изматывали задержки заработной платы, инфляция обесценивала накопления, цены в магазинах росли. На деньги, выплачиваемые за акции, можно было решить накопившиеся семейные вопросы. Иван внимательно вчитывался в их анкетные данные. Возраст. Столько-то лет на заводе. Женат, замужем, в разводе, дети. Для многих из них продажа акций завода приравнивалась к измене родине. Они приходили в банк, доставали выписки и паспорта, и пока Иван забивал данные, они рассказывали всю свою трудовую биографию. Многие волновались так, как будто не акции продавали, а отдавали ребенка в круглосуточный интернат:

– Я на завод устроился в 65-ом. Его только построили тогда. Все технологические линии сами запускали. Где буксовало – усовершенствовали. В соцсоревновании побеждали. Планы перевыполняли каждую пятилетку. От завода мне и квартиру дали. Детских садов при заводе было 8 штук. Детей у меня двое. Потом в школу пошли. Школе тоже завод помогал. Мебель, приборы там разные. Сам привозил для кабинета химии колбы из заводской лаборатории. Лагерь пионерский – каждое лето. Думал и дети на завод пойдут – нас так воспитывали. А теперь вот продаю завод. Жрать нечего. Картошкой с дачи питаемся. Зарплата не вовремя выплачивается. Да и на зарплату сейчас ничего не купишь – крохи. До пенсии бы дотянуть. А там, на дачу уеду, нахрен. Надоело всё.

Иван работал как на конвейере Форда: утром 10 сделок, 10 сделок после обеда. По 20 минут на человека для того, чтобы заполнить передаточное распоряжение и проводить продавца в кассу. Дело шло успешно. А любое успешное дело привлекает к себе внимание.

Коллеги постарше сразу почуяли наживу. Парни из этого же экспериментального отдела стали интересоваться приходящим к Ивану потоком людей. Особенно их занимала последняя итерация – выплата денег в кассе. Приличные суммы выдавались на руки большому количеству беззащитных, если не сказать бестолковых, граждан. Здесь явно можно было поживиться. В самом начале пути, когда нужно было создавать реестры, все шарахались от этих акций как черти от ладана. Но сейчас, когда можно было собирать урожай, всем стало интересно, почём Иван скупает акции у народа. Оказалось, что скупает дорого. Хозяева банка не ставили своей целью ограбить рабочих, они назначили рыночную, справедливую по их понятиям цену, и выплачивали деньги сразу, без отсрочек, на руки.

Двое приятелей Ивана, сослуживцы из соседнего кабинета, рассуждали так:

– Вот если бы у меня были акции этих предприятий, то я бы тоже их продал. А что, цена выгодная. Ты как считаешь, Димон?

– Да, ладно тебе Олежек, все равно ни у нас, ни у наших родителей акций скупаемых заводов нет. Надо было там работать, чтобы они тебе достались. А ты где работал? В Питере, на судостроительном? Жаль, что судостроительный завод никто в Москве не скупает. Поэтому, сиди и мечтай молча.

– Ну, хорошо, нету у меня акций. Но если бы были, то Ванька бы у меня их купил за дорого. А где я могу их взять? Где они есть, у кого?

– Верно, у рабочих этих заводов. Ты хочешь сказать, что надо как-то изловчиться, чтобы рабочие передали свои акции нам. Ты на что намекаешь? На махинации с реестром? Извини меня, Олег, но я в такие игры с владельцами банка играть не буду. Не хочу, чтобы меня через два дня нашли в канаве. У меня семья, родители.

– Да не ссы ты, Димася! Чего такую рожу испуганную сделал? Я просто предлагаю скупить акции у рабочих по цене дешевле, чем их покупает Иван.

– С какого хрена им их тебе дешевле продавать, если можно без проблем продать дороже?

– Ну, сам посмотри, сейчас они как делают? Звонят Ивану по телефону, договариваются, он их записывает «на прием» на определенный день, они отпрашиваются с работы, едут в банк, брюки надевают наглаженные, пол дня теряют на дорогу и прочее, так?

– Так. Ну, дальше.

– А мы сами к ним приедем, на завод. На заводскую проходную, что в люди вывела меня. Передаточное распоряжение в машине заполним. Деньги наличными выплатим. Никакой бюрократии. Идешь с работы, бумагу подписал, лаве получил и дуй в кабак, гуляй рванина! А мы распоряги Ваньке в реестр передадим и в тот же миг другие распоряги подпишем, на продажу. Он нам деньги выплатит.