Твои потухшие глаза

Я выхватил из его руки окурок и выкинул вниз, на улицу. От неожиданности он даже вздрогнул.

– Я тебя не заметил, – он слегка отошёл, вытащил из пачки новую сигарету и продолжил подпускать её к своему нелепо открытому рту.

– Вот как, – молчание затянулось, – бросай курить.

– Бро-сай, – произнес он по слогам, – какое интересное слово.

– Зачем ты куришь?

– Ты такой наивный, но… – С каких пор я стал наивным?

– Ты не ответил, – я его перебил, не дав закончить речь, говоря я с долькой обиды в голосе.

– Зачем? – Он уставился на меня своими глазищами, – наверное, потому что это расслабляет.

– Это самый тупой ответ, который я когда-либо слышал. Расслабляться можно и по-другому, – он начал смеяться так нелепо и непринужденно.

– Что? Что смешного я сказал?

– Пошли, думаю, ты голодный, – он подтолкнул меня в сторону кухни. Блин, чувствую себя обделённым.

– Присаживайся, что встал-то? – Он начал что-то разогревать на плите. – Чувств… – его голос резко оборвался, когда он обернулся.

– Ты будешь? – Я протянул ему шоколадку, закрывая холодильник, – он снова начал смеяться. Боже, как-то глупо получилось. Нет, ну, а что я мог поделать? Там лежал «Dove». Не мог же я его там оставить, правильно? К тому же он был с орешками. Мама любила орехи. Мама… Воспоминания вновь заполонили весь мозг, дышать стало сложно.

– Может тебе хотя бы чаю налить? – Его голос, словно вывел меня из транса. Я вернул лицу прежнюю непринужденность.

– Зачем? – Я посмотрел на него с откровенным удивлением.

– Ну, чтобы не всухомятку.

– Как можно портить чем-то этот прекрасный вкус?

– Как скажешь, – он развёл руками и присел рядом. В отличие от меня, он ел куриную грудку с овощами. Эмм… Это должны спортсмены есть для поддержания формы? Вот никогда не променяю шоколад на мышцы! Да кто вообще будет менять удовольствие на внешность?

– Что-то не так? Почему ты так странно смотришь на меня? – Поинтересовался я, ибо он буквально пронзал меня слишком внимательным взглядом.

– Всё в порядке, просто ты так увлеченно наворачиваешь эту молочную плитку.

– Ты какой-то странный, – я продолжил глушить все попытки обдумывания последних событий.

– Кто бы говорил, – бросил он в ответ.

Как жаль, что шоколадка так быстро закончилась. Эх, счастье в нашей жизни такое короткое… Пока я размышлял о жизни, складывая фантик в журавлика, Андрей успел помыть посуду и вернуться обратно.

– Журавлики, серьезно? – Я чувствовал его насмешливый взгляд.

– Да, ты знаешь, что, если сделать тысячу таких штук, то твое самое сокровенное желание исполнится, – а чего бы я желал? Мама, папа, за что? Я пытался успокоиться, но в этот раз не мог. Я не мог сдержать слёзы. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Я постепенно привёл дыхание в норму.

Он подошёл сзади и положил передо мной ещё одну шоколадку. Я понятия не имею, откуда она, но это очень редкий вид на данное время, молочный «Tablerone». Я так хотел отвлечься, что придал гораздо больше значения этому событию.

– Где ты её достал? – На глаза накатились слёзы радости. А радости ли? Не знаю, по крайней мере, я пытался заставить себя думать так.

– Отец привёз из командировки.

– Я уже люблю тебя, – я вытер слёзы и продолжал смотреть на него.

– Так просто? За одну шоколадку? – Это был явно вопрос с подвохом, я чувствовал.

– Просто? А почему бы и нет? Кому нужны сложности? Тем более это необычная шоколадка, – у него было такое смешное выражения лица, что захотелось запечатлить. И знаете лучший для этого вариант? Конечно, компромат! На моем более 100 неудачных фото на Макса. Это уже даже превратилось в привычку. На столе лежал айфон. Разумеется, заблокированный. А зачем знать пароль, чтобы делать фото? Пока он в недоумении смотрел на меня, я подошёл к нему со своей шоколадкой и похоже слегка испачкался. Я сделал это словно на автомате, сам не знаю зачем.

– Улыбочку, – вспышка.

– Ты что творишь? – Посмотрев это фото, я даже засмеялся. На этой фотографии у него один глаз был полузакрытый. А я же, как дурак улыбался максимально широко.

– А на тебя неплохо делать компромат, – я продолжил уплетать своё лакомство. На вкус она была такой нежной, пористые шарики растворялись в слюне, а тёртый миндаль придавал необыкновенный вкус. Такого я еще не испытывал. Ещё чуть-чуть и я умру от изобилия этого вкуса. От удовольствия я прикрывал глаза. Весь мир прекращал своё существование. Только я и эта волшебная сладость во рту. Я почувствовал чьё-то дыхание и распахнул глаза.

– У тебя длинноватые волосы, – ну спасибо за осуждение.

– Это всё потому, что мне было лень стричься, – попытался оправдаться я. Так и было, грубо говоря. Да и маме нравились мои волосы. Она всегда умилялась моим кудряшкам, которые образовывались на кончиках прядей.

Мама… она ведь… сегодня! Нет!

Пытаясь отвлечься от пожирающих изнутри мыслей, я вышел в другую комнату. Судя по обстановке, это был зал. В самом центре висела огромная сверкающая люстра, озаряя светом всю комнату. Вдоль стены, напротив окна, расположилась композиция картин, рамки которых прекрасно сочетались с цветом высокого бордово-коричневого шкафа. Я подошел ближе к нему, чтобы рассмотреть лучше хрустальные игрушки, лежавшие на его полках. Они были прекрасны, изгибы были столь утонченными, приближенными к идеалу, что можно было даже поверить, что они сейчас оживут и начнут убегать, жить своею жизнью. Я взял одну, это был маленький львенок. Он показался мне самым грациозным.

– Положи на место, – резкий и строгий голос моего нового знакомого застал меня врасплох. Я подскочил от удивления, случайно уронив фигурку, в момент, когда пытался вернуть ее на место. Нет! Нет!

– Что ты наделал?! Какого черта ты вообще тут делаешь? – Он пытался собрать осколки. Это же всего лишь фигурка. Вероятно, это был дорогой образец.

– Прости, – я пытался помочь собрать осколки, но поранился, капли багровой жидкости стали медленно перемещаться на чистый паркет.

– Твои извинения это исправят? – Эти слова словно въелись в мой разум.

– Я могу заплатить за новую фигурку, – после этих слов он посмотрел на меня с такой ненавистью, что было понятно, что это не исправить.

– Мне, правда, жаль, – произнес я почти шепотом. Почему я сегодня все порчу? Только сейчас я понял, что с самого начала прятаться от своих проблем в чужой квартире было неправильно.

Аккуратно преодолев маленький коридор, я тихо покинул эту квартиру. Сам виноват во всех своих бедах. Не знаю почему, но я начал бежать просто в неизвестном направлении, подальше от очередной ошибки. Будь сегодня обычный день, я бы не стал обращать внимание на такое мелкое замечание, я бы придумал, как все изменить к лучшему, с общением и решением проблем у меня все было отлично.

Сил бежать больше не было. Понятия не имею, где я оказался. Не знал, что наш город настолько большой. Я сел скамейку в неизвестном мне парке. Веки были настолько тяжелые, что сложно было держать их открытыми. Немного пожалев себя и снова воспроизводя в своей голове все произошедшее, я понял, что надо заканчивать сегодняшний день. Слишком много всего! Слишком много непоправимого. Слишком!

Предыстория. Часть 3

Мама опять заставляет есть эту кашу. За что?

– Опять одним шоколадом питаешься?

– Ты так говоришь, словно это наркотики, – надув губки, бормотал я.

– А ну не перескакивай с темы!

– Ну, мам. Шоколад делают из какао бобов. Бобы – овощи. Сахар делают из сахарной свеклы. Свекла – овощ. Следовательно, шоколад тоже овощ. А овощи полезны, – шах и мат!

Стоп, я это уже говорил. Что происходит? Тот день уже закончился!

– Мам, – я дернул ее за рукав. Она резко повернулась.

Я проснулся от собственного крика, в поту. Слёзы вновь заливали лицо. Все лицо мамы было в осколках стекла, а рука обрублена до мяса. Она повторяла, что это я виноват в ее смерти. Она не переставала мне это повторять. Дрожь по всему телу никак не прекращалась. Вскочив с места, я побежал куда-то, пытался найти знакомое место, чтобы добраться до дома. Я не знаю, почему я снова бежал, не знаю от кого. Просто бежал. Тело было ужасно замерзшим, но я не чувствовал холода. Это чувство не поддается описанию.

Спустя какое-то время, я оказался в знакомом мне районе. Я пытался понять, где примерно нахожусь. Так, до дома добираться примерно час. За короткий, как мне показалось, промежуток времени я преодолел весь путь. Дверь в квартиру была не заперта. Вероятно, когда я убегал, даже не захлопнул ее. Забежав в квартиру, я закрылся на все замки и упал на пол. Мама… Ее образ не покидает моей головы. Я до сих пор не могу осознать, что её больше нет. Не хочу! Это выше моих сил!

А ведь она была права, это я виноват. Я убил своих родителей. Я – убийца! Если бы я не попросил этого никчемного, совершенно ненужного алкоголя, то они бы сейчас были живы. Зачем он мне сдался? Почему у них родился такой ублюдок, как я?

Я долго лежал так, размышлял. Я боялся спать. Образ того сна до сих пор, словно термит проедает дерево, уничтожал мой разум. В какой-то момент мне казалось, что я теряю рассудок.

Я очнулся от того, что уже захлёбывался слезами на холодном полу в пустой тёмной квартире. Опять тот же сон. Про ту самую кашу. Но так, как я не видел тело мамы, мой мозг представил её в другом, более изуродованном образе. Я так и не вставал с пола. Я не мог. Странные мысли заполняли мою голову.

Жизнь. Почему мы должны жить? Чтобы наслаждаться ею? Нет! Разве одинокие, брошенные старики наслаждаются? Разве мать, пашущая, как лошадь на трех работах, чтобы прокормить своих детей, брошенных отцом, наслаждается? А инвалиды? А люди, страдающие всю жизнь от заболеваний? Так для чего мы живём? Чтобы страдать? Так почему бы не прекратить страдания?

Мысли о том, что я виноват в смерти родителей, поглощали меня.

Сегодня приходил кто-то, но я не открывал дверь. Я не вставал со своего места. Два дня ничего не ел.

Через какое-то время я попытался встать. Всё тело затекло. Я выпил стакан воды, съел банан. Меня стошнило. Не могу понять почему вся еда вызывает у меня отвращение. Всё вызывает у меня отвращение.

30 сентября. Сегодня я ревел день напролёт. Я просто не мог остановиться. Плакал до тех пор, пока слёзы не кончились. После того, как меня вырвало еще несколько раз, блевать стало не чем, и я всё-таки решил ещё раз попробовать какую-нибудь еду.

В холодильнике стоял мамин йогурт. Сейчас она должна была сама его есть! Но выбора у меня особо не было. И я начал уплетать эту молочную продукцию. От сильного голода я умял всё за пару минут. Но чувство сытости было недолгим. Через пару минут меня вытошнило вновь. Мой желудок отказывался принимать такую пищу!

Опять тот же сон. Опять те слова. Я больше не выдержу этого, нет. Я не могу слышать и видеть эти крики и слёзы. «Это обычная истерика» – я пытался себя успокоить, но тщетно. От истерики ещё никто не умирал. Никто.

А вот от суицида… «Суицид не выход» – шептал мне остаток моего разума.

– А если выход? – Я закричал, что было мощи. Но комната ответила тишиной. Эта тишина ещё раз напоминала мне о том, что я сделал.

Я встал, направился к кухне. Взял самый большой нож, что у нас имелся. Приставил к руке. Я был готов. Готов, но я не могу. Морально я готов, но не физически. Я ведь никогда не делал ничего подобного. Я никогда не был мазохистом. Я попытался собраться, приставил нож к венам. Одно резкое движение. Холодное лезвие вызвало лишь маленькую струйку горячей крови. Дикая боль пронзила всю руку. Я упал на пол и сжался в комочек, опять застилая пол ручьём своих слёз. И это всё? Всё, на что я способен? Как же я жалок. Даже убить себя не могу. Тишина. Это кристальная тишина меня убивала. Желудок вновь изнывал от голода. Употребив пару яблок, я отправился в свою комнату.

Я постепенно терял свою память, но всегда пытался вспомнить что-то важное в опустошённой квартире.

Меня начинали пугать любые тени, которые бегали по комнате. Когда становилось очень страшно, я прятался в шкафу с часами. Иногда залезал под кровать. Но это не спасало. Вскоре появились какие-то странные мысли. Словно это не мои мысли, но в моей голове. Словно я всего лишь слушаю радио. Глухие мысли превращались в голоса, расшатывая мою искалеченную психику.

1 октября. Сегодня я спал на своей кровати, а не на холодном полу. Тело больше не ныло от боли, зато разум, не переставая, напоминал обо всех событиях прошлой давности.

Кто-то уже так давно трезвонит в мою дверь. Голова просто адски раскалывается. Я иду к двери, даже не смотря в глазок, открываю нараспашку. Мне было абсолютно всё равно, кто там. Оставляю дверь открытой и иду обратно к себе в комнату.

Ложусь на кровать, и вновь становлюсь «зомби» пытаясь не думать.

– Эл.

Не отвечаю. Не хочу отвечать, мне это не нужно, все равно, что им надо. Чувствую себя живым трупом.

– Мы принесли тебе шоколадок. Твоих любимых, – не слышу их речь вообще. То есть не слушаю.

Рука перед моим лицом. Что за? Чувствую, как мне в рот что-то засунули. Этот вкус. «Ritter Sport». Я его не с чем не перепутаю. Не в силах сдерживаться, я поддаюсь удовольствию и доедаю шоколад полностью. Затем понимаю, что всё это время передо мной были мои друзья. Макс и Дима сидели напротив. Алекс сидел рядом со мной.

– Вы уже знаете?

– Да, Эл. Знаем, – они сочувственно опускают глаза.

Значит, теперь они будут меня презирать. Я же… Я же убил собственных родителей. Я. А достоин ли я жизни? Если это глупое существование вообще можно считать жизнью.

Не знаю точно, как долго они тут ещё были, но на контакт я больше не выходил. Не мог заставить себя вымолвить ни слова.

– Мы придём завтра, – все, что я расслышал, когда они покидали мою комнату.

Опять это «радио». Почему? Почему так громко? Я схватился за голову, но напрасно. Голоса не хотели уходить. Этот мерзкий голос всегда твердил одно и то же. Одно и то же…

Страх поглощает. Дышать становится всё труднее. Невыносимо. Голосов становится больше, и я уже не могу разобрать, что они говорят. В надежде на мгновенное и слабое облегчения по щеке стекает солёная слеза.

Стало ли легче? Ни капли. Голова раскалывается. Эта боль душит. Я больше не вынесу этого.

Темнота. Что дальше? Души, множество душ, они пожирают меня. Страшно. Теперь же из пустых глаз слёзы текут от страха. Бегу. Куда? Подальше от тех, кто со мной разговаривает! Дальше. Прочь.

Я очнулся на полу с перебинтованной рукой. Какого хрена? Я поднял голову – во мне никогда не было столько страха. На стене была крупная надпись, и, судя по цвету, написанная кровью: «Прошу, забери меня».

В пустых глазах, некогда наполненных ненавистью и отчаянием, сейчас остался лишь страх. Животный страх.

Сегодня я решил спать с одеялом. Я словно прятался от постороннего мира. Я стал еще больше бояться каждой тени в комнате. Я никак не мог найти спокойствия. Постоянно на нервах. Я не могу больше так жить, не могу это терпеть. Можно ли вообще считать это жизнью? Существование в страхе, не более!

Сегодня я проведу свой вечер в истерике, пытаясь покинуть противные мысли. В принципе, как и вчера, как и позавчера, как и… А сколько дней прошло?

Я потерял счёт времени, дней. Всё слилось в одну серую мутную и неразборчивую массу времени.

– Почему вы бросили меня? – Я закричал на всю квартиру, – Почему вы не боролись? Почему не выжили? – Мне снова никто не ответил. Но вопрос не был риторическим.

Я спал. Много спал. Очень много спал. Но это не спасало, даже во сне я думал об одном и том же, вскакивая от недостатка кислорода! Иногда я просыпался от собственного крика, умирая в мыслях. Я был так рад умереть хотя бы во сне! Ведь трупу так хорошо. Не надо чувствовать всю эту боль. Не надо постоянно думать. Ему ничего не надо. Почему в этом мире живые завидуют мёртвым?

Эта боль с каждым разом душила меня всё сильнее и сильнее, присутствие каких-то людей не спасало. Я не мог с ними общаться. Просто не мог. Я не мог снова стать обычным и с жизнерадостной улыбкой плестись в школу. Я больше никогда не смогу жить? Никогда? Так зачем мне существовать? То есть, я окончательно решил? Думаю, что да. Ответ очевиден. Но это будет завтра – тяжёлые веки захлопнулись в процессе моих размышлений.

Кто-то опять входит в квартиру. Но зачем? Неужели так и не поняли, что я так и не смогу с ними общаться, что в их присутствии нет никакого смысла.

Кто-то приближается к моей кровати. Все стало таким незначительным, что нет смысла поднимать голову.

– Добрый день, – совершенно незнакомый голос. Отворачиваюсь, чтобы показать субъекту, что не имею никакого желания общаться с ним, – я Марина Ильина. Работник социальной службы.

Ее слова пролетали куда-то вне меня. Она всё болтала и болтала. Мое безразличие начинало пугать даже меня.

– Вы будете определены в шестнадцатый детский дом, – а вот эта фраза надолго закрепилась в моей голове. «Разве может быть хуже?» – раньше думал я. «Пожалуй, может» – сам ответил на свой вопрос.

Она говорила что-то об имуществе, о моём совершеннолетии. Но, казалось, это всё так неважно.

– Завтра я приеду за тобой, так что будь добр, собери все необходимые тебе вещи.

– Зачем?

Я действительно не понимал, зачем. Зачем за мной приезжать? Стоп, она что-то про детский дом говорила. Неужели, я серьёзно туда попаду? Только не это! За что? Почему именно я? Почему я должен через это проходить?

Сон – лучшее лекарство. В этом я убедился на собственном опыте.

Опять каша. Опять мама. Не могу. Больше не могу. Это окончательно сводит меня с ума! Это предел.

– За что, мама, за что? – Я упал на колени перед её искалеченным телом.

– А ты сам не понимаешь? Ты убил нас! – Это как кинжал в сердце, который постоянно подкручивают, чтобы увеличить и так гниющую рану.

– Прости, прошу, прости.

– Думаешь, мёртвые умеют прощать?

Не могу сказать, как долго я ревел на коленях. Как же я жалок.

«Прошу, остановите жизнь, я устал, я больше не вынесу!» – я стал орать во всё горло.

Я услышал тихое шуршание крыльев. Что это? Я обернулся, чтобы увидеть то, что так заинтересовало меня.

Там стоял ангел. Ангел из плоти моего отца. Над головой не было нимба, но по его виду, можно было узнать достаточно информации, чтобы так полагать.

– Еще не твоя остановка! Живи, – он прошептал мне на ухо и исчез, в отличие от моих слез, плавно стекающих с лица и падающих на холодную мятую одежду.

Предыстория. Часть 4

Впервые за эти дни стало легко. Впервые мне стало чуть спокойнее. Впервые, я почувствовал, что у меня есть надежда. Но счастье не было долгим.

Чьи-то замёрзшие руки активно пытались привести меня в реальность.

– Что за? – Я вскочил с кровати.

– Разговариваешь? Уже прогресс, – пробурчала женщина заинтересованным голосом.

– Регресс, блин. Что вы тут делаете?

– Я же предупреждала тебя вчера!

– Ничего не знаю, вы свободны, – признаюсь, раньше я не был так груб.

– Да что ты себе позволяешь? – Её возмущение стремительно росло, – надеюсь, завтра ты будешь готовым, я не собираюсь приезжать каждый день!

Родители. Я уже о них забыл? Разве я мог? Каждую секунду мой разум прокручивал их образы, не давая восстанавливаться ни морально, ни физически.

Я все так же неподвижно лежал, смотря сквозь потолок. «Живи» – эхом откликалось в моей голове. Это слово позволяло жить моей маленькой надежде где-то в глубине. Может этого я ждал все это время? Может я нуждался в том, чтобы мне хоть кто-то это произнес?

Мама, папа. А вы сейчас в раю? Интересно, как там? Но, знаете, я больше туда не тороплюсь.

Стоп. Как я мог забыть? Похороны. Ведь всегда есть похороны? Как такое вообще можно забыть? Идиот!

Весь в поту я вскочил с кровати и побежал к телефону. У отца был знакомый нотариус. Он то мне сейчас и нужен.

Я набрал номер и попросил его приехать.

Долго ждать мне не пришлось. Спустя минут двадцать я услышал звонок в дверь.

– Добрый вечер, – произнёс высокий статный мужчина лет тридцати пяти в бежевом костюме, пожимая мне руку.

– Добрый, – я пожал руку и пригласил его в гостиную, чтобы обсудить нашу ситуацию.

– Я соболезную твоей утрате, твой отец… – Вот только этого мне сейчас не хватало. Каждое воспоминание вызывала бурю эмоций, стало жарко и холодно в тоже время. Я кое-как держался, чтобы не разреветься прямо тут.

– Не будем тратить время впустую. Похороны, нужно же организовать похороны? – Перебил его я.

– Ах, ты об этом? Они уже прошли, неделю назад.

– Как? Откуда же деньги? – Вероятно, я совсем потерял счет дням.

– Ну, у твоих родителей было завещание. В нем также сделано завещательное возложение.

– Что? – Я не мог поверить своим ушам. Они же были так молоды! Как можно думать о смерти в таком возрасте?

– У них был отдельный счет в банке, который был создан для подобных расходов.

– А я? Что дальше? Детский дом?

– Да, – виновато опустив глаза, прошептал он.

– Другого варианта развития событий нет?

– Нет, ты еще слишком мал даже для эмансипации, – последняя надежда угасла, – и да, они оставили тебе наследство, как единственному наследнику. Но, к сожалению, ты не можешь воспользоваться им до своего совершеннолетия.

Я молчал. Наследство – последнее, что меня сейчас интересовало.

– Квартира и сумма, необходимая на твоё обучение.

– Я могу попросить отвести меня к ним на могилу? – Еле сдерживая слезы продолжил я.

– Да, конечно. – После минутной паузы он продолжил. – Завтра, после обеда, будь готов, – я не стал уговаривать его поехать сегодня.

Комната вновь погрузилась в тишину, так привычно разъедающую мой мозг. Точнее, его остатки. Я обдумывал все возможные ситуации. Могу ли я жить у друзей? Вероятно, нет. Разве могу я их обременять? По закону хотя бы до 16 я должен быть под присмотром сначала опекуна, а после 14 попечителя. В детском доме нужно будет продержаться всего немного.

– Тогда у меня есть просьба, – он внимательно всмотрелся в моё лицо.

– Какая, – достаточно громко промолвил он. Даже слишком громко для моего нетрезвого сознания.

– Не хочу больше видеть этот город, могу я выбрать детдом как можно дальше? И, пусть данные о том, где я, в каком детдоме не будут доступны никому, – я поднял глаза на него.

– Я уточню это у социальной службы, но, мне кажется, с этим не должно быть проблем. Будь готов в три, а после я отвезу тебя в детский дом. Извини, но я ничего не могу с этим поделать.

– Вам не за что извиняться, – я даже попытался изобразить что-то похожее на улыбку.

– Хоть мы и не были близко знакомы, но я успел узнать достаточно, чтобы смело говорить, что они были хороши людьми!

– Хорошими, говоришь? – Жесткая ухмылка решила посетить мое лицо. Я даже не заметил, как перешел на «ты», – Тогда почему они умерли? Почему? Почему хорошие люди умирают? Почему забрали именно их жизни, а не каких-нибудь серийных убийц, гуляющих на свободе? – Я всё-таки не справился. Не смог сдержать себя. Да я даже эмоциями управлять не могу, что я за бездарность?!

Он наклонился и начал трепать меня по волосам.

– А ты знаешь? Знаешь, как они погибли?

– В аварию попали, – тихо, безжизненно, сухо.

– А знаешь ли, почему произошла эта авария? – Его лицо наполнилось гордостью за героев рассказа.

Мотаю головой и поднимаю на него взгляд ребёнка, ждущего чего-то очень страшного.

– Так вот, кто-то на большой скорости ехал по встречной полосе, включив дальние фары, это сильно слепило твоего отца, сидевшего за рулём. Неожиданно маленькая девочка выбежала на проезжую часть. Твои родители слишком поздно это заметили из-за этого ослепления, и твой отец, как опытный водитель, прекрасно понимая, что затормозить не успеет, резко вывернул руль, в результате чего выехал на встречную полосу. К несчастью, большой грузовик протаранил всю машину до основания. Я знаю, что легче тебе от этого не станет, но по крайней мере, ты должен знать, что они умерли, спасая жизнь ребёнка, – дослушав всё полностью, я раз за разом представлял себе их образы.

Быстро выпроводив его, я наконец, не сдерживая себя, позволил моим глазам немного попотеть, лёжа на полу. Я плакал так долго, насколько это вообще возможно. Вытекавшие слёзы забирали с собой часть моих проблем, заманивая меня в царство Морфея. Но на полу я сегодня спать не собираюсь! Последнюю ночь я проведу в родительской спальне.

Мягкая кровать с бежевым постельным бельём радостно встретила своего нового хозяина.

Сегодня я спал. Я по-настоящему спал. Я не просыпался ни от криков, ни от рвотных позывов. Я не таял от ужаса перед своими страхами. Я всецело отдался этому удовольствию – беззаботности и расслабленности.

Солнце нещадно слепило мои глаза. И поэтому мне пришлось встать хотя бы для того, чтобы задвинуть занавески. Подняв свою пятую точку с кровати, я подошёл к телефону. Время было уже одиннадцать часов. Нехило я так поспал. Мысли о детдоме пугали меня.

Мне говорили собрать все необходимые вещи. Что же я должен с собой взять?

1) Первый и самый главный пункт – это шоколадки, даже не обсуждается.

2) Все вещи. Вообще все. Чтоб хватило до восемнадцати. Это же четыре года! Четыре ужасных года!

3) Плеер, наушники.

4) Учебники.

5) Возьму все свои книги (в память о маме и папе). Мама невероятно любила читать, а папа для этого писал книги. Они были удивительной парой. Были… Ну, вроде всё. Думаю, что остальным будут снабжать там.

Я до сих пор не могу привыкнуть к этой оглушающей тишине. А разве это вообще возможно? Привыкнуть к тишине?

Я захотел последний раз увидеть друзей. Я пошел в школу, чтобы увидеть их. Это было не так тяжело, как казалось. Я вышел на улицу. Первый раз за такое долгое время я дышал свежим воздухом. Природа. Она настолько прекрасна, никогда не замечал этого. Уже осень. Дул лёгкий ветерок, играя с кучкой листочков, только что сорванных с одиноких деревьев. И вот когда ему надоела эта безумная игра, в воздухе остался лишь один лист, словно победитель, вальяжно спускавшийся на землю, раскачивавшийся из стороны в сторону.

Словно это очередной обычный день в школе. Я зашел в класс на перемене, Макс обнял меня в эту же секунду.

– Спасибо вам за поддержку, за шоколадки, – я искренне смотрел на этих троих.

– Как же мы рады, что ты наконец вернулся, – только сейчас я понял, как сильно люблю этих идиотов. Алекс тоже присоединился к нашим «обнимашкам».

– Давай сегодня встретимся у меня, – начал Макс.

– Не думаю, что это хорошая идея, я сегодня планирую пойти на могилу к родителям.

– А можно с тобой? – Почти шепотом продолжил парень.

– Я бы не хотел этого, – я не хочу, чтобы они запомнили меня таким, не хочу, чтобы видели мое состояние.

– Мы поняли, не будем настаивать, главное, что ты наконец пришел в себя и вернулся в школу, а почему ты не взял учебники? – Голосом, полным надежды, проговорил Алекс.

– Я пришел попрощаться, теперь я буду жить у дяди, это далеко от этого города, так что мы больше не будем учиться в одной школе, – я заметил, как у ребят глаза стали влажными.

– Бред какой-то, что за дядя? Ты можешь жить со мной, – Макс перешел на повышенный тон. Я прекрасно понимал, что не могу обременять ребят, к тому же, не думаю, что их родители это одобрят. И самое главное, я очень хочу покинуть этот город.

– Другого выбора нет, – мне было грустно это говорить, но это ведь правда.

– Ну ты же будешь к нам приезжать? В гости? Или мы к тебе, напиши нам адрес, мы ведь еще увидимся? – Грустно было их расстраивать еще больше.

– Да, как только узнаю адрес, напишу вам, – прозвенел звонок, все начали заходить в класс.

– Вам пора, – продолжил я, махая им рукой. Скорее всего это наша последняя встреча.

– Ребят, давайте прогуляем остаток дня, мне больше не хочется сидеть на уроках, Эл, давай погуляем вместе, – Макс смотрел на нас с глазами, полными слез.

– Чтоб я такого больше не слышал, – я дал ему подзатыльник. – Ишь что удумал, школу прогуливать, не порть свое будущее, – продолжил я ворчливым тоном. За ними нужен глаз да глаз.

– А сам то, мистер заучка! – Макс обиженно отвернулся.

– Может хотя бы встретимся после школы? – Алекс продолжил эту тему.

В этот момент в класс вошел учитель. Пора покинуть их.

– Мне пора, – они что-то кричали мне в след, но я не особо пытался вслушаться.

Меня забрали ровно в положенное время. Когда я увидел их могилы. Они были огорожены одним маленьким, но с грациозно извивающимся рисунком, забором.

Я держался, как мог. Но в итоге мои нервные клетки меня подвели. Я, утопая в солёной луже упал на могилу, пытаясь быть поближе к самым близким мне людям. Этот человек смотрел на меня с жалостью. Но меня это больше не волновало! Не нужна мне их жалость! Ничего не нужно! Только родителей верните! ПРОШУ, ВЕРНИТЕ!!!

Прижимаясь лицом к земле, я было пытался что-то сказать, но лишь снова, закрывшись ладонями, зарыдал. Меня разочаровывало буквально всё. И я бросился наутёк подальше от всего. Добежал до какого-то оврага и стал спускаться. И вскоре из редкого и чистого леса, покрывавшего верх оврага, я спустился в ольшаник, выстилавший его дно.

Здесь была сырая тьма, бурелом и падаль, было мало цветов и членистые стебли хвоща были похожи на жезлы и посохи с египетским орнаментом, как в его иллюстрированном писании. Самое место для меня.

– Мамочка! – В душераздирающей тоске звал я ее с неба, и вдруг не выдержал, упал на землю и всё вдруг стало меркнуть, а затем и вовсе погрязло во тьму.

Недолго я так лежал без памяти. Когда очнулся, услышал, что мужской голос активно выкрикивает моё имя, на что я ответил и стал выбираться. Меня нашли и повезли в место, которое я должен был называть новым домом.

Полностью опустошённый я отправился в новую среду обитания. Сказать, что чувствовал я себя отвратительно – ничего не сказать. Мы ехали не особо долго, значит – это был один из соседних городков, к сожалению. Не более 500 километров, насколько я понял.

Здание выглядело просто ужасно. Не так я себе его представлял. Незнакомые люди внимательно изучали меня, рассматривали каждую родинку. Это место меня уже пугало. На меня смотрели, как на свежее мясо. Именно мясо, по другому их взгляды не описать. Оформив пару бумаг мне показали мою комнату.

По краям стояли четыре кровати, один небольшой шкаф в левом углу комнаты и один маленький письменный стол около крохотного окошка. Единственный лучик света в этом грязном заведении. Всё начинало раздражать меня с самого начала. Сам не понимаю, как успел стать таким нервным.

Я чувствовал, что что-то не так. Если подумать, то все не так! Во мне начинало зарождаться какое-то странное чувство. Не похожее на те, что я испытывал раньше. Чувство ненависти. Ко всем и вся.

А ведь мне придётся ходить в другую школу. Меня пугали эти мысли: «А смогу ли я общаться с другими»?

Оставаться в этой комнате не было ни малейшего желания, поэтому я решил немного прогуляться. Выйдя на улицу, я пытался узнать, что это за город, и увидев адрес на одном из домов, всё понял. Я бывал здесь раньше. Я пытался понять в какой части города нахожусь, после нескольких логических цепочек, я всё-таки понял. Ужас! Это же почти окраина города. Ну есть и хорошая новость, здесь неподалёку есть парк. Время шесть, и скоро будет темнеть, так что долго задерживаться не рекомендуется. Я шел, не обращая внимание на прохожих. Но одно зрелище вывело меня из себя. Машина ехала на большой скорости, а тут выбежали дети на дорогу, вблизи пешеходного перехода. Машина резко затормозила в результате чего в неё практически въехала другая машина. Всё бы ничего, но дети начали смеяться. Они действительно смеялись, кто-то даже заснял все на видео. Я не понимал происходящего. Это такой прикол? Как можно вести себя так безответственно? Ведь этот водитель спас жизни этих бездарей. Дети такие избалованные, мерзкие и глупые. Как же бесят!