Септет расстроенных душ

Посвящаю эту книгу всем, кто борется. За жизнь, за правду, за любовь.

Пролог

Зеленый садик на улице Эннисмор Гарденс озарялся солнцем, даже когда Лондон поливали дожди. Вместе с лимонным деревом и розовыми кустами в нем выросло семеро детей. Три принцессы и четверо рыцарей, готовых в любую минуту встать на их защиту.

Когда появился пятый рыцарь, они перестали быть детьми. Мальчишеский смех стал ниже и грубее, девичий – тоньше и кокетливей. Игры в пиратов сменились разговорами за чашкой кофе, детские раскраски и цветные карандаши убрали в коробку на чердаке. Единственное, что осталось неизменным – забота рыцарей о своих повзрослевших принцессах.

Шарлотта копала ямку для нового куста гортензии. Ее тонкие изящные руки умело обращались как с художественной кистью, так и с маленькой лопаткой. В шезлонге неподалеку растянулся Рэндал в солнцезащитных очках. Изучая сквозь стекла открытые плечи Лотти, он достал из пачки сигарету и приготовился закурить.

– Если ты опять будешь использовать горшок с геранью вместо пепельницы, я надену его тебе на голову! – командирский голос Бекки заставил Лотти вздрогнуть, а Рэндала саркастически хмыкнуть.

– Бекси, тебе совершенно незачем так орать. Пускай во мне и бултыхается бутылка виски, но она никак не влияет на мой слух.

– Ты только и можешь, что пить и курить! – Бекки, не скрывая своего раздражения, отвернулась, расплетая волосы, влажные после тренировки по плаванию.

– Посмотрю, что ты скажешь, когда я стану лучшим хирургом Великобритании!

– К тому моменту Бекки уже трижды станет олимпийской чемпионкой по кролю! – вступился за подругу красавец Бруно, еще один пловец.

– Элси опередит меня, я уверена! Мне еще ни разу не удалось ее обогнать. Наша маленькая акула! – Бекки подлетела ко мне, чтобы обнять покрепче. И, хотя я была выше на полголовы, умом и харизмой Бекки превзошла меня еще в средней школе. Чмокнув меня в щеку и смущенно улыбнувшись Вэйлону, нашей говорящей статуе, она устроилась между нами на каменной оградке и опустила голову мне на плечо.

– Ты хотя бы пошла на плавание из-за любви, а не потому, что чуть не утонула в детстве! – со смехом отозвалась я, переглянувшись с Вэйлоном. Хотела добавить еще что-то, но утратила ход мысли, едва почувствовав на себе взгляд любимых глаз. Он только вернулся из Сити, даже не успел переступить порог садика. Прислонился плечом к створке французской двери и наблюдал за мной.

– Декстер! – радостно вскрикнула Бекки, проследив за моим взглядом.

– Привет, Бекс! – отозвался Декстер, копируя улыбку своей младшей сестры. А после он подошел ко мне. И, когда его руки опустились на мои пылающие щеки, словно шорами закрывая от внешнего мира, я смогла лишь выдавить робкое «здравствуй». Как же я любила его, моего Декстера! Солнце так сильно не любило небо, как я любила его. Этого мужчину с таким огромным и любящим сердцем.

– Я соскучился, – прошептал он прежде, чем накрыть своими губами мои.

Декстер занял освободившееся место Ребекки, устроив меня у себя на коленях, и начал расспрашивать молчуна Вэйлона о его успехах в архитектурном колледже.

– Он такой статичный, что мог бы сам подрабатывать экспонатом в музее! – поддразнивал друга Бруно. Эти двое, что скрывать, были самыми симпатичными из всех наших рыцарей. И, если Вэйлону было все равно на свой внешний вид, то Бруно считал сей вопрос их личным камнем преткновения.

– Он уже подрабатывает нянькой, водителем и посыльным, статуя никак не вписывается в его распорядок дня! – с нескрываемым сарказмом заявил подошедший поздороваться Рэндал.

– Тише, ты! – шикнула на него я, бросая взволнованный взгляд в сторону Бекки.

Но нет, ей было уже не до нас. Всем ее вниманием завладел тот самый пятый рыцарь, что приехал из сити вместе с Декстером.

Высокий темно-русый красавец Дерек напоминал собой породистого жеребца, который ни разу в жизни не проигрывал скачки. Он обнимал Бекки крепко и в то же время нежно. Он целовал ее на глазах у всех нас так, будто они были в этом садике одни. Ее серые глаза искрились счастьем и предвкушением, когда он шептал ей признания на ушко. Когда Бекки согласно кивнула, Дерек оторвал ее от земли и закружил вокруг своей оси, снова слив их губы воедино. Их союз напоминал грозовые тучи, потому что всякий раз, когда они сталкивались лбами в ссоре или порыве страсти, дрожала земля и звенели стекла.

Когда Бекки убежала в дом за новой порцией лимонада, довольный Дерек подошел к нам.

– Девочки, вы же узнаете размер ее безымянного пальца, правда? – он заговорщицки подмигнул нам с Лотти.

– Зачем же так торопиться? – удивилась я.

– Милый, так ты решился! – восторженно выдохнула Лотти одновременно со мной.

– Хочу, чтобы мы всегда были на одной стороне. – Почти смущенно отозвался Дерек. – К тому же жена не может свидетельствовать против мужа! – уже более расслабленно добавил он, смеясь.

– Значит, гулять на свадьбе будем, брат?! – довольно прогремел Бруно.

– Это будет шикарная свадьба! – радостно потер руки Декстер.

– Главное, чтобы Бекки была самой счастливой. – Ответил Дерек. – Кстати, Вэй, спасибо, что забрал ее вчера с тренировки, я бы никак не успел с работы вовремя.

– Да. – Невозмутимо отозвался Вэйлон. – С мокрой головой она бы простыла.

– Ну вот, я же говорил! – развел руками Рэндал. – В графике Вэя нет места для позирования! Разве что во время его традиционных итальянских каникул, на которые нас с собой никогда не берут!

И все мы расхохотались. Наш смех звенел и прыгал по лепесткам роз, гортензий и герани, поднимаясь все выше и выше. К лимонным деревьям, лавру и облакам.

Мы были все вместе. Три принцессы и пятеро рыцарей. Мы были молоды, влюблены и свободны. Впереди нас ждала необъятная и прекрасная жизнь. Мы были друг у друга. Мы жили в замке, построенном из доверия, дружбы и любви.

И мы не ведали, что самое страшное, когда врагом и благодетелем оказывается один и тот же человек.

Но теперь я это знаю, потому что я мертва.

Часть 1. Покидая Туманный Альбион

Милая, ты знаешь, я был бродягой. Я обожал мотоциклы и рисунки сигаретного дыма на облаках.

Ты писала на мосту закат акварелью, а я залез на фонарный столб и заслонил тебе горизонт. В тот день ты пыталась укротить свой страх темноты мазками кисти, но вместо этого одним только взглядом укротила меня. А я заступил на стражу твоих сновидений. 

Ты впорхнула в мое холостяцкое прокуренное гнездо, будто мотылек, увлеченный огнем. Но я никогда не играл тобой. Я потушил пламя, чтобы не опалить тебе крылья, и оставил его только в своих глазах. Потому что иначе смотреть на тебя попросту невозможно.

Простыням всегда было и будет жарко от нашей любви. Пары с полотен всех музеев мира всегда будут завидовать нашей страсти, но только им я позволю глядеть на твои пылающие щечки. Пусть они взирают на нас через призму столетий и отчаянно желают ожить. Чтобы испытать то самое чувство, за которое бились прежде на рыцарских турнирах, стрелялись на дуэлях, продавали душу, а теперь пропивают печень.

Твоя рука так идеально помещается в мою ладонь, что иногда мне кажется, Микеланджело был бы не против снять с наших сплетенных пальцев слепок. Видишь, милая, я учусь. Хоть и по-прежнему считаю, что целуюсь лучше, чем тот парень с твоей любимой картины Густава Климта.

Мой пульс стал эхом твоего, а стрелки моего циферблата в панике мечутся по кругу, потому что времени, проведенного с тобой, всегда мне будет бесконечно мало, но оно несется вперед безбожно быстро.

Твое дыхание слаще дыма, и я пьянею от тебя сильнее, чем от бурбона, впрочем, он и не нужен мне больше.

Милая, ты знаешь. Я был бродягой. И никто не учил меня, как правильно писать клятвы. Мой шафер велел загуглить. Вот и сейчас он обреченно вздыхает, думая, что у меня ничего не выходит. Но я все равно рад, что его не послушал.

Я шатался по этой жизни в вечном пьяном бреду, пока не появилась ты. Ты и есть моя клятва! Мой цветок, который я выкрал из райского сада и навсегда забрал в свое сердце.

Я надеваю на твой палец это кольцо и обещаю, что буду держать твою руку, пока не закончится Млечный Путь. Я буду любить тебя, пока не замерзнет Солнце. Я буду твоим мужем, пока мой прах не растворится во Вселенной.

Это все, что я хочу сказать тебе, Мэри. Я был бродягой. Ты сделала меня человеком.

Твоя любовь подарила моему сердцу дом.

Хорошо, что на свадьбах принято плакать. На вкус все слезы одинаковы. Никто не поймет, радость это или печаль.

Я не Мэри. И это не моя свадьба. Я лишь подружка невесты на свадьбе того, кому принадлежит мое сердце.

Глава 1

Получить бриллиант в уникальной огранке на безымянный палец от Дерека Блэкшира и выйти за него замуж в платье от Эли Сааб в «45 Парк Лэйн», одном из самых дорогих отелей Лондона с видом на Гайд-парк, мечтала каждая девушка.

Я была к этому ближе всех. Пока не появилась Мэри Траут. Очаровательная художница, чьи пальцы были вечно заляпаны краской. Дерек коллекционировал талантливых людей, а я была венцом его коллекции, пока несчастный случай не столкнул меня с пьедестала.

Затуманенным слезами взором я обвожу собравшихся на церемонии гостей. Родители Мэри и Дерека сидят в первом ряду. Всю жизнь они вращались в разных кругах, но теперь их разделяет лишь золотистая ковровая дорожка, усыпанная лепестками роз, по которым совсем недавно ступали босоножки Мэри от Джимми Чу. За ними – ряды многочисленных родственников с трогательно блестящими глазами. Клятва Дерека взволновала даже самые непреклонные души.

Церемония проходит на крыше отеля в лучах закатного солнца, которое так красиво подсвечивает бутоны роз и листики эвкалипта, что украшают арку. Вдобавок, оно озаряет совершенный профиль Дерека и устремленные на него влюбленные глаза Мэри, но в их сторону я стараюсь больше не смотреть.

Подружек невесты четверо, и у каждой – ароматный браслет из эустомы и кустовых нежно-розовых роз. Отличительный признак подружки невесты. Но проблема в том, что я не подружка. Меня позвали четвертой, чтобы на фотографиях была симметрия: по две девушки с каждой стороны от Мэри. Но мне думается, это была задумка ее старшей сестры: галантно и изящно указать мне мое место. Первая с конца. Я всегда буду рядом, но больше никогда не окажусь достаточно близко. Как и никогда не смогу разорвать жизненных путов, что сплели наши с Дереком руки.

Я перевожу взгляд на его шафера, лучшего друга, за которым он ринется и в огонь, и в воду, и в попойку. Шкаф высотой в шесть с половиной футов заслоняет собой половину арки, а костюм трещит на нем по швам. Его дымчато-серые глаза подернуты пеленой скупой мужской сентиментальности. Непослушные темные кудри разметал по массивному черепу легкий ветерок. Прямоугольный подбородок движется из стороны в сторону, и я точно знаю, он ковыряет большой палец, спрятав руки за спину. Декстер гиперактивен, как большой ребенок, стоять неподвижно для него – изощренная пытка.

Старшая сестра Мэри косится на него всю церемонию, видимо, хочет исполнить ритуал: главная подружка невесты спит с шафером, чтобы брак молодых был крепче. Но ей совершенно не о чем переживать по двум причинам. Первая: Дерек ко мне не вернется, слишком больно. Вторая: Декстер слишком сильно любит меня, чтобы пойти у нее на поводу. Ведь я его младшая сестра.

Вэйлон, Бруно и Рэндал, друзья еще со школы, ведут себя на удивление чинно, стоя рядом с Декстером. Бруно – прямо напротив меня. Я не выдерживаю сочувствия в его взгляде и снова отвожу глаза к гостям, которые завороженно внимают трогательной клятве Мэри. Нахожу среди присутствующих Шарлотту. Ее усадили за бабулей в широкополой шляпе с перьями, так что она вынуждена качаться из стороны в сторону вместе с ветерком, чтобы разглядеть церемонию через эту конструкцию.

Когда она ловит на себе мой взгляд, ее худое личико вытягивается еще больше. Она смахивает с плеча завитый локон густых каштановых волос и выпрямляет спину. Теперь Лотти смотрит на меня поверх шляпы с перьями, и в ее васильковых глазах отражается моя боль. Три крупные слезы выкатываются из моих глаз одна за другой.

– Дорогой, я никогда не причиню тебе боль, – мягкий голосок Мэри срывается, и я оборачиваюсь на нее ровно в то мгновение, когда ладонь Дерека с нежностью накрывает ее дрожащие пальчики. Во взгляде – бесконечная любовь и благодарность: Мэри Траут залечила его душу. Душу, которая была истерзана мной.

Дерек и Ребекка. Да одни наши имена в тандеме звучали, как рев двигателя мотоцикла. Со мной Дерек пил с локтя текилу, купался ночью голышом в общественном бассейне, целовал меня на Тауэрском мосту, я приоткрывала рот, а он выдыхал мне в губы кольца сигаретного дыма. Мы гоняли на одном мотоцикле вдоль Темзы и разрывали рокотом улицу Стрэнд. Наша жизнь была беспокойной, красочной и буйной. И я никогда бы не подумала, что Дереку захочется обрести покой. Но он обрел его, и обрел вместе с Мэри Траут. Отдал свой мотоцикл Бруно, снял кожаную куртку и закинул ее в дальний угол шкафа.

И вот теперь Дерек не сводит влюбленных глаз со своей без двух минут жены, мой благородный мужественный рыцарь. Когда Мэри смахивает со щеки слезинку и вверяет ему свое сердце, они оба забывают об одном. В его руках уже есть одно. Мое.

Дерек мне его так и не вернул.

Даже капризный лондонский сентябрь благоволит этому браку. Дождевые тучи словно ждали момента, когда последний гость покинет крышу и спустится в просторный банкетный зал. Когда звучит первый тост за молодых, тяжелые капли начинают биться в огромные окна.

– Дождь – это к счастью! – кричит Бруно, главный почитатель всех примет, и гости подхватывают: к счастью!

Первый танец молодых лишает мое разбитое сердце даже шанса снова собраться воедино. Они танцуют под «Я буду» группы «Stanfour»¹, песню, что я орала во все горло, намывая окна в родительском доме десять лет назад, когда мне было двенадцать. Сестра Мэри смахивает со щеки несуществующую слезинку и планирует пригласить на танец Декстера. А Дерек кружит Мэри под роскошной хрустальной люстрой, и подол ее платья утопает в густом дыму, который пустили по полу специально для их волшебного вальса.

Мэри Траут, стройная миниатюрная блондинка с фарфоровой кожей и пронзительными голубыми глазами, покорила не только сердце Дерека. Если бы не его безапелляционная жадность, она бы стала женой Бруно, Вэя или Рэна. Да кого угодно, только не моего Дерека! Но нет, он готов был пасть перед ней на колени еще в их первую встречу на мосту Миллениум. Я видела. Я сидела позади него на мотоцикле, когда он дал по тормозам. Я икала от хохота, глядя на его пьяные кривляния перед девушкой с этюдником. Тогда, два года назад, я думала, мы еще возможны.

Но сейчас я вижу Дерека, который, прикрыв свои янтарные глаза, тихонько подпевает на ухо Мэри строчки из теперь уже их песни. Вижу, как Мэри проводит пальцами по его коротко стриженному затылку, и он покорно подается навстречу ее сияющему лицу.

Когда же он целует ее, нежно и пылко одновременно, я нервно всхлипываю и залпом осушаю бокал шампанского.

– Бекки, закусывай, – шепчет Лотти, придвигая блюдо с тарталетками. – Отсидим танец невесты с отцом и уйдем отсюда, обещаю.

Я поднимаю на нее затуманенные алкоголем и слезами глаза и покорно запихиваю в рот изысканную закуску с крабом. Не успеваю я прожевать, замечаю, как нетрезвой поступью в нашу сторону движутся Декстер и Рэн.

– «Бычков» потянуло на романтику, – грустно усмехается Лотти и покорно протягивает руку блаженно ухмыляющемуся Декстеру.

Парни вот уже восемь лет, как сдали форму «Бычков», школьной команды по регби, а от прозвища не отмылись до сих пор.

– Нет, нет, проваливай, – ворчу я Рэну. Он самый неприятный из всех друзей Дерека и Декстера. Грубое неотесанное животное, которое даже в смокинге выглядит, как бобер на плотине.

– Бекси, ты похожа на раскисшую селедку, – игнорируя мои протесты, сообщает Рэн и вытаскивает меня из-за стола.

– Сколько раз повторять?! Не называй меня Бекси. И ты мог хотя бы побриться? – бубню я, вытаскивая из-под его ботинка подол своего платья. – Это все-таки свадьба.

– А ты могла бы не критиковать меня хотя бы сегодня? Ты столько лет мне по мозгам ездишь. – Парирует Рэн. Он не танцует. Он будто проламывает мной ветки в чаще леса. Не бобер, а медведь. – Расслабься, Бекси, пора бы уже. Это свадьба, все, конец.

Конец.

Меня накрывает новая волна боли, я с силой толкаю Рэна в грудь и бросаюсь к дверям. Пробегаю мимо своего брата, который травит анекдот на ушко Лотти, мимо сестры Мэри, отчитывающей официанта за грязный бокал, мимо Дерека, который нежно целует свою жену.

Мне нужен воздух. Воздух, в котором не витает аромат любви с яркими нотками счастья. Я распахиваю стеклянные двери, ведущие во внутренний двор, и вырываюсь в дождливую лондонскую ночь. Оказывается, я не дышала все то время, что неслась от столика для лучших друзей до этой желанной темноты.

Холодный ветер кусает мои голые плечи и размазывает слезы по щекам. А я все плачу и плачу, подставляя лицо пустоте. Слез так много, что мне кажется, это дождь прорвался сквозь крышу, и теперь умывает меня своими ледяными пальцами. Я стаскиваю цветочный браслет и швыряю его в урну к сигаретному пеплу.

Мэри позаботилась обо всем. Она сама заказала нам, подружкам невесты, платья. Не хотела, чтобы мы тратились на эти дорогие обрезки ткани цвета пыльной розы. Пыльная роза… оттенок, который всем идет. Но я сама ощущала себя пыльной розой, которую подарили, поставили в воду и забыли. Навсегда.

– Бекки?

Я оборачиваюсь. Кольца надеты, клятвы вечной любви произнесены. Теперь я могу показать свою боль. Ведь путь назад засыпан рисом и белоснежными лепестками роз.

– О, Бекс… – Декстер шагает ко мне, чтобы обнять, но я выскальзываю из его рук и опускаюсь на крыльцо. А он набирает в грудь побольше воздуха, расстегивает фрак и садится рядом со мной на холодный камень. Потом вытаскивает из внутреннего кармана фляжку, опрокидывает в себя содержимое, достает сигарету и закуривает.

– Теперь давай… – выдыхает он вместе с дымом. И я рыдаю во весь голос, уткнувшись лбом в его широкое плечо.

– Тебе нужно забыть его, Бекс. – Спустя какое-то время произносит Декстер, задумчиво перекатывая между пальцами сигаретный бычок. – Уезжай. Живи дальше, как это сделали мы все.

– Разве ты смог забыть Элси? – тихонько всхлипываю я.

Декстер молча берет мою руку, сжимает ее в кулак, оставив свободным только большой палец, и проводит им по своему запястью. Ободком вокруг него тянется шрам.

Три года назад мой брат пытался покончить с собой.

Глава 2

«Доброе утро, Ребекка!

Ваше остроумие не знает границ, даже жаль, что в нашем журнале они имеются. Мы оценили ваш стиль работы с моделями, но никак не результат фотосессии. Мисс Тэмплинг, это высокая мода, а не календарь старлеток из пятидесятых! Модель дома «Прада», запивающая пивом кусок пеперони, – возмутительная насмешка, которая обойдется вам штрафом в размере ста фунтов. Мы вычтем их из вашей июльской зарплаты, которая в нашем журнале станет для вас последней.

С уважением, заместитель главного редактора журнала «Ампюр» Аня Рац»

Я громко фыркаю и отправляю сообщение в корзину. Сдается мне, Аня потратила весь свой писательский талант на то, чтобы послать меня куда подальше в изысканном стиле «Ампюр». Если бы она узнала, что Лотти засовывает страницы ее модного журнала в свои промокшие после ливня кеды в качестве просушки, ей бы тут же пришлось записываться на лифтинг.

«Мисс Тэмплинг, здравствуйте!

Пишет вам Викки Ставински. Вашу электронную почту дал мне Бруно Крэй. Видите ли, наши дети (у меня мальчик, Алекс, ему пять) вместе играют на детской площадке, и Бруно сказал мне, что вы научили его сына плавать буквально за неделю. Может быть, вы согласитесь и с Алексом позаниматься? Не бесплатно, разумеется. Я буду вам безмерно благодарна!

С наилучшими пожеланиями, Викки Ставински»

– Ну вот же лисий сын! – в голос ругаюсь я. Не обращая внимание на то, что сейчас только восемь утра субботы, я набираю номер Бруно. В ответ на его полуживое «алло» я высказываю все, что думаю, насчет использования младшего брата Рэндала в качестве собственного ребенка для знакомства с молодыми мамочками и раздачи адреса моей электронной почты кому попало.

Викки Ставински я отвечаю вполне миролюбивым согласием. Как ни крути, это мой шанс снова оказаться в бассейне, пускай и в роли тренера.

Всего три года назад я гордо называла себя профессиональным пловцом. Теперь же от этого звания у меня остался только шрам после открытого перелома на щиколотке и крест на дальнейшей карьере.

«Дорогая Ребекка!

Я не знаю, в какое время суток вы получите мое письмо, поэтому, на всякий случай, пожелаю вам доброго дня! Ведь он может быть добрым и утром, и вечером, правда же?

Меня зовут Софи, я пишу вам из деревушки Джинбери, что находится в графстве Девон. Уже десять лет мы безуспешно пытаемся выиграть на ежегодной ярмарке графства. Главный приз – три разворота с фотографиями в газете и приз в пятьдесят тысяч фунтов. Нам не столько деньги важны, сколько возможность попасть на первую полосу. Тогда о Джинбери узнают во всей Англии, к нам будут приезжать туристы, а Мэгги Уилкинз сможет продавать свой имбирь не только нам, но и целому графству!

Ох. Молюсь, что вы еще не бросили читать мое письмо, Ребекка. А даже если и бросили, я хотя бы буду знать, что сделала все, от меня зависящее, чтобы подарить Джинбери шанс на победу. Потому что именно я, а не Дороти или Сьюзен, набралась храбрости и написала вам.

Вы фотограф, вы чудесный фотограф, мы увидели ваши кадры в газете. Вы снимали соревнования по плаванию. Вы так здорово поймали эмоции спортсменов и болельщиков, что мы все будто тоже находились там, в толпе на трибунах! Если бы вы согласились приехать к нам в Джинбери, чтобы освещать нашу подготовку к ярмарке, мы бы все поверили в чудо. Ведь к нам никто не приезжает. А нам есть, чем удивить. Есть у нас истории за баночками с имбирным мармеладом, которые мы можем поведать.

Если вы все еще читаете, хочу заверить вас, что мы предоставим вам собственный коттедж на центральной улице, а Берта Томас просила передать, что будет готовить для вас обеды и ужины.

Пожалуйста, Ребекка, не пишите мне «нет», даже если дочитали до конца. Напишите, что подумаете, и я заберу с собой надежду.

С уважением и пожеланиями вкусного чаепития,

Софи Девис»

– О господи… ну какая же это чушь! – почти в голос восклицаю я, пробежав глазами по нелепому письму, и отправляю его вместе с обнаглевшим адресатом в спам.

«Ребекка, детка, Buenos dias ² ! Это твои слезы устроили наводнение в графстве Чешир?! Надеюсь, нет, потому что ты нужна мне, чтобы отснять десерты для нового меню! Жду тебя сегодня вечером! Плачу наличными и булочкой «Челси»!

Целую, Алфредо»

Автоматически облизнувшись при упоминании о сладком, я печатаю своему испанскому дружку утвердительный ответ, сталкиваю с колен ноутбук и сползаю с кровати, которая занимает большую часть моей комнаты. Спаленка крохотная, вмещает в себя только деревянный шкаф, зеркало в тяжелом подрамнике, лавровое дерево из родительского дома и белый коврик поверх деревянных досок пола. Но для того, чтобы чувствовать себя уютно, этого вполне достаточно.

Мое платье со вчерашней свадьбы растекается у порога болезненным воспоминанием. Спальня Лотти – дальше по коридору, но ее босоножки на высоченном каблуке брошены рядом с моей. Я прислушиваюсь к тихонько мурлыкающему радио у кровати подруги и закрываю дверь, чтобы не разбудить. Лотти не переносит тишину. В ее комнате всегда громко тикают настенные часы, а радио работает даже ночью.

В нашей маленькой ванной по трубам громыхает горячая вода: сосед сверху отмывается после ночных гонок.

Хотела бы и я отмыться от последних трех лет своей жизни, жаль, не придуман такой гель для душа. Вытаскивая из волос незамеченные накануне шпильки, стараюсь не думать о Мэри, которая сейчас, должно быть, еще сладко спит в объятиях Дерека. Вспомнив ее, очаровательного белокурого ангела, я мрачно усмехаюсь своему отражению. Сдается мне, Дерек так сильно хотел оградиться от нашего общего прошлого, что влюбился в девушку, бывшую полной моей противоположностью.

Я уменьшенная и, к счастью, более изящная версия двадцатипятилетнего Декстера. У меня такие же серые глаза, будто в них вечно клубится сигаретный дым, грива темно-русых тяжелых кудрей, белоснежная кожа и тьма веснушек, что тянутся полосой от одной щеки до другой. Декс уверен, родители наградили нас внешностью истинных породистых англичан, аристократически бледных с чопорно вздернутыми острыми носами. Но я бы усомнилась в этой нашей «породистости» хотя бы потому, что временами Декстер ведет себя, как склочная соседская дворняжка. Впрочем, я тоже.

Стоя под напором горячей воды, я усиленно тру свои высушенные вчерашними слезами глаза. Я пролью их еще не мало, но рано или поздно этот гештальт должен будет закрыться. Хотя на данный момент перспектива оплакивать свою ушедшую любовь до слепоты кажется мне отнюдь не туманной.

Хорошо, что я заранее позаботилась о том, чтобы моя жизнь трещала по швам от дел и событий. Ведь я собственноручно заталкивала в нее всевозможные подработки, увлечения и знакомства, чтобы не осталось ни одной свободной щелочки, куда могла бы протиснуться моя тоска.

Фактически я побежала три года назад. И я бегу до сих пор. Моя жизнь – это забег наперегонки с тоской. В такие дни, как вчера, тоска меня обгоняет на две головы. В такие дни, как эта начавшаяся суббота, я отчаянно наверстываю упущенное, чтобы снова вырваться вперед.

Напор горячей воды слабеет, и я понимаю, что наш бойлер откровенно требует передышки перед заходом Лотти с ее копной длинных каштановых волос.

Мой путь в гостиную, совмещенную с кухней, выложен ремнем и парой мужских носков. В широкое окно хлещет яркий солнечный свет, затопляя все пространство вокруг: кремовый кухонный островок с осыпавшимся букетом роз на деревянной столешнице, белое пианино с закрытой крышкой, на которой распластался темно-синий галстук, пушистый небесно-голубой коврик на темном полу из орехового дерева, стеклянный столик, заваленный журналами и заботливо укрытый мятой белой рубашкой, торшер с высокой ножкой, на светильнике которого с комфортом расположился смокинг, и белая софа на изящных черных ножках, которую заполонил своим телом мой старший брат.

Его широко распахнутый рот гоняет туда-обратно воздух, который рвется на волю надломленным храпом. Декстер спит в позе морской звезды в одних брюках, свесив на коврик свою кудрявую голову. Один ботинок он оставил в коридоре, второй дотащил до окна.

Улыбаясь себе под нос, достаю из вазочки с орехами его телефон. Хочу сфотографировать этого «бычка», отгулявшего свадьбу лучшего друга. Но не фотографирую. На заблокированном экране маячит непрочитанное сообщение.

«Декс, ну как она?»

Это Дерек. Чувствуя, как холодеет затылок, поправляю полотенце и сажусь на подоконник. Пароль все тот же: дата рождения Элси.

«Они взяли Бекс четвертой подружкой!», – написал Дерек вчера утром.

«Я знаю», – ответил ему Декстер.

«Мне позвонить ей?»

«Зачем? Хочешь добить ее? Дерек, чем быстрее ты женишься, тем скорее вам обоим станет легче!»

«Значит, я все делаю правильно… да?»

И мой брат ответил ему: «да».

Дерек сомневался. Вчера он сомневался! И это Декстер велел ему двигаться вперед. Велел оставить меня в прошлом.

Я даже не помню, как одеваюсь, как собираю мокрые волосы в хвост, хватаю с вешалки плащ и сую ноги в белые кеды. Не помню, как моя рука взмывает в воздух и тормозит проезжающее мимо такси.

– Угол Итон и Лоундс Плейс, пожалуйста, – севшим голосом прошу я и откидываюсь на сиденье, закусив губу. В зеркало заднего вида ловлю на себе оценивающий взгляд таксиста. Я знаю, что он видит и что за немой вопрос застыл в его глазах. Что забыла в такую рань в Белгравии эта бледнолицая особа со спутанными мокрыми кудрями, уже образовавшими на футболке пятно? Я глубоко вдыхаю и смотрю на время. Руки мои трясутся, как у алкоголика.

– Прошу вас, побыстрее! – почти умоляю я, внутренне сжимаясь в комок. Уже почти девять! Через двадцать минут момент будет упущен безвозвратно.

Понять, что ты очутился в одном из самых престижных районов Лондона, можно по зданиям, которые выглядят так, будто каждый день их с неба поливают взбитыми сливками. Белые колонны, белые балюстрады, белые эркеры, белые арки и голубая кровь. Все, что нужно знать о Белгравии, концентрации высшего света Лондона тогда и теперь. Здесь спят в сорочках от «Ла Перла» пьют игристое из бокалов «Баккара» и курят сигары Фуэнте Дон Артуро. Аристократия никуда не делась из современного Лондона, она вся здесь. В месте, где дорого даже дышать.

Я отворачиваюсь от окна лишь на мгновение: чтобы не смотреть на дом Элси, когда тот выплывает из-за угла, ведь она больше никогда в него не вернется. Белгравии свойственно торжественное, почти сонливое спокойствие. До гибели Элси она только раз стояла на ушах: когда в дом Блэкширов вломился вор. Никто не знает, как он обошел сигнализацию и почему ничего не украл. Дерек успел увидеть только спрыгнувшую с подоконника мужскую фигуру. Это происшествие нагнало много страха и послужило причиной обновления систем безопасности по всему району как механически, так и физически: в Белгравии стало в два раза больше собак. Так появилась самоедская собака по кличке Баскервиль.

Вот и теперь по ступенькам одного из домов чинно спускается снежный ком в голубом ошейнике. Любимый питомец Дерека, которого он всегда выгуливает сам в любую погоду и в любом состоянии ровно в двадцать минут десятого.

Не дожидаясь, пока такси окончательно остановится, я срываюсь с места. Мои кеды быстро топают по чистому асфальту, а сама я забываю обо всем, когда вижу на углу его подтянутую фигуру в джинсах и белой толстовке. Я открываю рот, чтобы позвать его, но не могу. Не могу, потому что Мэри Траут ни в чем не виновата. Она хорошая, и любит Дерека всем сердцем. Она его у меня не уводила. Он сам ушел к ней.

Как только я об этом вспоминаю, соображаю, каким боком может выйти мой приезд в Белгравию для нас троих. Поэтому и позволяю Баскервилю увести Дерека вниз по мирно спящей Итон Плейс прочь от себя, застывшей у фонарного столба. Но ветер против. Он сбивает мои волосы и распахивает полы плаща. Чуткий нос Баскервиля ловит знакомый запах, и пес оборачивается. Оборачивается и Дерек. И в то самое первое мгновение он не просто смотрит на меня. Он меня видит.

Баскервиль, невинное облако любви и преданности, тащит хозяина ко мне. Когда Дерек повинуется ему, я забываю обо всем. Шаг, два, три, и между нами остаются несколько дюймов и три минувших года.